Текст книги "Россия и Германия. Союзники или враги?"

Автор книги: Густав Хильгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Третья годовщина Октябрьской революции

Ближе к концу дня 7 ноября 1920 года народный комиссар иностранных дел Чичерин прислал мне приглашение на официальный ужин, устраиваемый для иностранных представителей в Москве в Доме приемов комиссариата. Поводом была третья годовщина Октябрьской революции[23]23
  Большевистская революция 1917 года стала известна как Октябрьская революция, потому что Ленин и его партия провозгласили Советскую республику в день, который по действовавшему тогда в России юлианскому календарю приходился на 25 октября. Этот календарь отстает на 13 дней от григорианского, принятого остальным миром, поэтому на Западе этот день приходился на 7 ноября. С тех пор как в России в феврале 1918 года был введен григорианский календарь, годовщина Октябрьской революции празднуется 7 ноября.


[Закрыть].

В те дни Дом приемов находился в великолепном дворце, расположенном на правом берегу Москвы-реки, прямо напротив Кремля. До революции он принадлежал украинскому сахарному магнату Харитоненко. После возобновления дипломатических отношений с Великобританией советское правительство предложило это здание британскому посольству, которое и занимает его по сей день.

Приглашение Чичерина поставило меня перед серьезной дилеммой. До сих пор еще не было прецедента участия официальных представителей буржуазно-демократических правительств в официальном праздновании в честь большевистской революции. Тем не менее я решил принять приглашение, поскольку полагал, что мое отсутствие повредит моим официальным отношениям с советскими властями и нанесет ущерб интересам немецких военнопленных в России. Я бы не поступил иначе, даже если бы мог предвидеть политическую бурю, которую вызовет мое посещение праздничного ужина в Германии.

В тот вечер приглашение Чичерина приняла небольшая группа лиц, что как раз соответствовало ограниченному объему отношений, существовавших между Советским государством и внешним миром. Там, помимо меня, были принц Али Гули-хан – посол Персии (Ирана. До 1935 года на Западе и в России предпочитали название (неправильное, примерно такое, как Московия по отношению ко всей России) Персия. С 1935 года по просьбе иранского правительства страну стали официально именовать Ираном. – Ред.), много лет представлявший интересы своей страны в Москве, практично взвесившей преимущества и опасности дружеских отношений между Советской Россией и Персией; посол Афганистана генерал Мохаммед Вали-хан – ярый враг Англии, который не видел большой опасности в принятии помощи со стороны Советского государства против Британии; Секия-бей – турецкий посол для специальных поручений, а также представители трех Балтийских государств без дипломатического статуса, которые действовали как главы комиссий по гражданству и репатриации. При этом последние посвящали, по крайней мере, столько же времени своему собственному «маленькому» бизнесу, сколько и проблемам гражданства и переселения, которые возникли в результате отделения Балтийских государств от территории бывшей Российской империи. Единственным приятным исключением был литовский интеллигент и культурный представитель Юргис Балтрушайтис (1873–1944, с 1921 по 1939 год полномочный представитель Литвы в СССР, с 1939 года жил в Париже. – Ред.), хорошо известный русский и литовский поэт-лирик (примыкавший к символизму. – Ред.), которого литовское правительство назначило своим посланником в Москве, потому что он был литовского происхождения и знал Россию как свой собственный карман пиджака. В течение многих последующих лет Балтрушайтис был наиболее осведомленным членом московского дипломатического корпуса, пока ГПУ (в 1923 году было создано ОГПУ, до этого в 1922 году ГПУ, сменившее, в свою очередь, действовавшую в 1917 году ЧК. – Ред.) в конце концов не изолировало его от внешнего мира, как оно делало это со всеми другими.

Персия и Афганистан были представлены в Москве послами еще с конца осени 1920 года, хотя формальные договоры с этими двумя странами были подписаны только в феврале 1921 года. (С Афганистаном предварительно были установлены дружественные отношения еще в 1919 году. – Ред.) Их присутствие явилось индикатором того значения, какое советское правительство в то время придавало своим южному и юго-восточному соседям и отношениям с ними. Советские лидеры начали с предположения, что им нужна безопасность и прикрытие на Востоке, если они собираются реализовать свои цели мировой революции на Западе. В то же время Иран, Афганистан и Турция искали защиты Советской республики, думая, что только таким образом они смогут устоять против Англии как независимые нации. Чичерин проявлял большую активность в разработке и проведении этой политики, так как был убежден, что Англия – это основная и непосредственная угроза для Советского государства; чтобы отразить эту угрозу, России необходимо использовать своих «естественных союзников», то есть такие государства, которые также ощущают для себя угрозу со стороны Англии[24]24
  Идея, что встающие на ноги народы Востока являются резервной армией пролетарской мировой революции, как раз тогда вовсю разрабатывалась Лениным и другими идеологами коммунистического движения. Я слышал, как Чичерин разъяснял ее однажды за ужином, устроенным в конце февраля 1921 года афганским посольством в ознаменование третьей годовщины Декларации о независимости Афганистана и восхождения на трон Аманулла-хана (1892–1960, афганский король в 1919–1929 годах, затем был свергнут в результате переворота и жил в эмиграции. – Ред.).
  Советская дружба с Турцией в то время осложнялась революционными событиями в Закавказье, особенно в Грузии, где социал-демократический режим сражался одновременно за свою независимость и от коммунистической России, и от Турции, ее векового угнетателя. Забавно, что монархическому Афганистану Москвой была обещана всевозможная помощь, в то время как социалистическую Грузинскую Республику систематически душили. (Грузинские меньшевики были социал-демократами только по названию. Придя к власти, они показали себя махровыми национал-шовинистами, подавляя осетин в Южной Осетии и других, абхазов, а также русских (захватывали район Сочи). – Ред.)


[Закрыть].

Не может быть контраста большего, чем между этим примитивным и скромным характером празднования 7 ноября 1920 года в Доме приемов московского Комиссариата иностранных дел и тем блеском и богатством, которые отличают официальные празднования в Советском Союзе сегодня (конец 1940-х – начало 1950-х. – Ред.). Наш банкет открыл Чичерин, который заставил своих гостей ждать его появления в течение полутора часов; люди Востока проницательно комментировали это, сказав, что коммунисты, вероятно, отменили, как буржуазный предрассудок, даже вежливость. Более того, Чичерин на том вечере презрел все правила протокола (с которыми он должен был быть знаком со старых времен), потому что заставил меня сесть справа от себя, между собой и его помощником Максимом Литвиновым (настоящие имя и фамилия Макс Валлах (1876–1951), в 1930–1939 годах нарком иностранных дел СССР. – Ред.), чтобы надлежащим образом подчеркнуть при сутствие первого и единственного представителя великой державы с Запада.

Второй помощник Чичерина, обладавший приятной внешностью Лев Карахан, сел напротив хозяина, а по бокам от него расположились послы Ирана и Афганистана. Спокойная и уверенная распорядительность резко контрастировала с многими мелкими шероховатостями. Например, официанты вразрез с самыми элементарными правилами своей профессии постоянно предлагали еду справа, в то же время дружески подбадривая гостей брать побольше; качество приготовления пищи не делало бы чести даже второразрядному ресторану, и, не имея иного питья, гости должны были удовлетвориться разведенным малиновым лимонадом. Мы с Чичериным наливали друг другу.

В тот же самый вечер советское правительство объявило на весь мир по радио, что Народный комиссариат дал обед в честь годовщины Октябрьской революции, на котором были все иностранные представители, присутствующие в Москве, выразившие свои наилучшие пожелания непрерывного благосостояния Советской республике. Далее следовали имена всех лиц, посетивших этот обед, с указанием представляемого ими государства. Мое имя, что существенно, было во главе этого списка.

Реакция, которую вызвало это объявление в Германии, особенно в прессе крайне правой Германской народной партии, не заставила себя долго ждать. Она началась с возмущенных писем в адрес германского правительства с требованием выяснить, был ли информирован кабинет об участии в этом праздновании «так называемого» германского представителя в Москве, или «господин Хильгер вершит свою собственную независимую политику». Меня обвинили в том, что я «сидел за тем же самым столом во главе орды азиатов, вместе с запятнанными кровью убийцами и палачами, для того чтобы обсуждать с ними проблемы мировой революции, вместо того чтобы позаботиться о судьбе мучимых германских военнопленных в России». За этими сварливыми извержениями последовал запрос в рейхстаге от Германской народной партии; ее лидер майор Хеннинг обвинил меня в прокоммунистическом уклоне и потребовал немедленно отозвать меня из Москвы. Это дело закончилось после ответа по существу, присланного д-ром Симонсом и рейхскомиссаром по помощи военнопленным Штюкленом. Но подобные нападки еще последуют.

Кризис и его разрешение

Перед тем как германо-советские отношения смогли совершить реальный поворот к лучшему, моему убеждению, что большевистский режим прочно и твердо сидит в седле, было суждено пройти проверку суровым кризисом, который не только отметил поворот в международных отношениях советского правительства, но и также открыл целый новый период в истории революции в России.

Кризис военного коммунизма был вызван ситуацией в стране, она стала катастрофической, когда крестьяне начали оказывать отчаянное сопротивление продразверстке – этой насильственной реквизиции всех сельскохозяйственных продуктов, – которую власти проводили без пощады. Крестьяне стали нападать на агентов, осуществляющих эти реквизиции, и прогонять их. Куда хуже была судьба членов карательных экспедиций, посылаемых в деревню властями. Крестьяне, схватив их, закапывали в землю по шею заживо, выкалывали глаза, вырывали языки и совершали подобные неописуемые жестокости, в результате чего страсти с обеих сторон накалялись еще больше. Крестьянское восстание распространялось по всей стране, как пожар в степи, и поставки зерна в города практически прекратились.

Аграрный кризис нашел свое политическое отражение в работе Всероссийского съезда Советов, который проходил в последнюю неделю декабря 1920 года в Большом театре в Москве. Я посещал этот съезд в качестве гостя по приглашению советского правительства[25]25
  В то время Всероссийский съезд Советов был официально носителем верховной государственной власти в РСФСР. Когда в 1923 году (30 декабря 1922 года. – Ред.) был создан Советский Союз, эти полномочия были переданы Всесоюзному съезду Советов. Позже в соответствии с Конституцией 1936 года верховная власть официально осуществлялась Верховным Советом СССР. (Фактически – политбюро и ЦК партии. – Ред.)


[Закрыть].

VIII съезд Советов стал последним, когда оппозиционная партия меньшевиков была представлена наряду с членами коммунистической партии и беспартийными элементами, считавшимися абсолютно надежными. В следующем году меньшевистская партия была исключена из советской политической жизни; ее руководители были арестованы и сосланы в Сибирь либо сумели ускользнуть за границу в изгнание. Но VIII съезд Советов стал примечателен своей последней публичной дискуссией, которая произошла между меньшевиками и большевиками. Я наблюдал за этим событием из первого ряда ложи у самой сцены, менее чем в десяти метрах от трибуны для ораторов. С моей выгодной точки мне также было видно воздействие аудитории на толпу народу, заполнившую партер.

Меньшевистская партия послала от себя Федора Дана (настоящая фамилия Гурвич (1871–1947), в 1922 году выслан за границу. – Ред.), одного из ведущих интеллектуалов и лучших ораторов, чтобы подвергнуть беспощадной критике аграрную политику большевиков. В резких выражениях Дан заклеймил методы, применяемые большевистскими правителями, которые силой вынуждали русского крестьянина отдавать всю свою сельскохозяйственную продукцию, ничего не оставляя ему для того, чтобы поддержать собственное скудное существование. Оратор убедительно показал, что, если нынешняя политика будет продолжаться, сельскохозяйственное производство будет лишь сокращаться, а население деревни умрет мучительной смертью. Единственный выход из этой катастрофической ситуации, заявил Дан, – это дать крестьянству стимул для увеличения производства. Вместо того чтобы заставлять крестьянина отдавать всю его продукцию, правительство должно установить фиксированные объемы поставок, давая крестьянину возможность свободно распоряжаться остающимися излишками.

Последовавшие за речью Дана аплодисменты не оставляли сомнения, что подавляющее большинство аудитории было согласно с ним; в то же самое время я явственно ощущал, что из-за физического и идеологического давления, оказывавшегося в тот период на население, речь породила среди аудитории чувство беспомощности и испуга. Этим немедленно воспользовался председатель, который быстро объявил, что должный ответ оратору лично даст Ленин. Магический эффект этого имени повысил напряжение среди собравшихся практически до критической точки. В зале воцарилась мертвая тишина, а все глаза устремились в конец прохода между рядами, который образовался в середине сцены, потому что сидевшие на сцене (в президиуме. – Ред.) сдвинулись друг к другу, чтобы сделать проход для Ленина к рампе. Разразилась невообразимая буря аплодисментов и возгласов, как только толпа заметила Ленина, спешившего к передней части сцены короткими быстрыми шагами.

После того как Ленин начал говорить, я был сначала разочарован. На первый взгляд в нем не было ничего, чтобы удержать и воодушевить массы. Я видел невысокого человека с острой рыжеватой бородкой и монгольскими чертами лица, человека с небольшим дефектом речи. Но чем дольше он говорил, захватывая массы потоком энергичной, острой и впечатляющей риторики, тем яснее для меня становилось, что большевики могли бы вообще никогда не прийти к власти без обаяния, которое оказывал Ленин на массы. Как оратор он обладал особенным даром не давать вниманию своей аудитории расслабиться. Медленно и методично он выстраивал свои аргументы, пока, наконец, не наносил решающий удар.

И в тот вечер Ленин добился успеха с помощью своего превосходящего искусства диалектики, быстро изменив настроение умов аудитории. После того как он вначале собрал воедино широко задуманные основополагающие аргументы, он стал прибегать ко все более и более точной конкретике и наконец добрался до своей истинной цели – раскрыть предыдущего оратора как предателя интересов рабочего класса. Он обвинил меньшевистскую партию в желании ни более ни менее как вновь набросить ярмо капитализма на шею сельского труженика своим предложением позволить крестьянам свободно распоряжаться излишками произведенной ими продукции. Когда он завершил свою речь, длившуюся три с половиной часа, словами «Стимулы», которые этот лакей капитализма хочет продать вам как средство выхода из нынешней нищеты, есть не что иное, как возврат к насильственному правлению царей!», толпа разразилась бурной овацией, совершенно позабыв – как мне казалось, – что незадолго перед этим она соглашалась с притягательной логикой меньшевика Дана.

Таким образом, меньшевистская партия на VIII съезде Советов потерпела решающее поражение. Этот разгром был окончательно оформлен три месяца спустя, в марте 1921 года, когда на Х съезде коммунистической партии Ленин оправдал введение новой экономической политики теми же самыми аргументами, которые привел Дан в декабре 1920 года, пытаясь убедить советское правительство в необходимости перемен в аграрной политике. Ничто из того, что тщетно пытался доказать Дан в свое время, в речи Ленина на Х партсъезде упущено не было, начиная с подробного перечисления совершенных ошибок, а потом переходя к необходимости предоставить крестьянам «стимулы» для увеличения производства и завершая требованием дать крестьянам возможность свободно распоряжаться продуктами, оставшимися у них после уплаты фиксированного налога в натуральной форме. Здесь перед нами классический пример цинизма, с которым большевистская партия уничтожала всю оппозицию только для того, чтобы использовать ее аргументы в свою пользу.

Кронштадт и НЭП

Не только аграрный кризис, но и кризис всего курса военного коммунизма достиг криической стадии, когда в конце февраля 1921 года вспыхнуло восстание в морской крепости Кронштадт, расположенной в Финском заливе. Впоследствии советская историография стремилась возложить ответственность за мятеж на контрреволюционные элементы. Но на самом деле его подняли те же самые радикальные матросы, которые в 1917 году сыграли решающую роль в большевистском захвате власти. Теперь они почувствовали, что они сами и их революционные идеалы были преданы репрессивным режимом террора военного коммунизма, в котором аграрная политика представляла собой лишь одну из его сторон. Люди, поднявшие Кронштадтское восстание, не были ни реакционерами, ни даже бессознательным орудием реакции; они были социалистами, которые вели борьбу против Москввы под лозунгом «За советскую власть, но без коммунистов!». (Резолюция программы восставших из 15 пунктов содержит вполне разумные требования, прежде всего упразднение диктаторских и террористических атрибутов режима, свобода слова и печати для социалистических партий, свобода собраний и профобъединений, выбор комиссии по пересмотру дел заключенных концлагерей и тюрем, уравнение пайков для трудящихся, права крестьянам, не пользующимся наемным трудом, свободное кустарное производство и т. д. – то есть подлинно социалистические требования. – Ред.) Один мой друг, работавший в то время в Московском университете, рассказывал мне об энтузиазме, с которым студенты, являвшиеся членами партии, отправлялись сражаться с Кронштадтским восстанием, убежденные, что имеют дело с врагами русского народа и русской революции, и подавленном настроении тех, кто вернулся в Москву после того, как они узнали об истинно пролетарском (а также крестьянском. – Ред.) происхождении этого восстания.

Аграрный кризис и Кронштадтское восстание (а также другие массовые восстания. – Ред.) породили широко распространившееся по всему миру впечатление, что дням большевистского правления наконец-то пришел конец. Но я, имея возможность следить за развитием событий внутри страны, ежедневно наблюдал, как правители в Кремле неуклонно придерживались своей цели, с каким беспощадным постоянством использовали они любое средство, требуемое ситуацией. В то же время было много свидетельств достаточной организованности, слабости и отсутствия единства среди элементов, которые считали, что могут сражаться с советской властью. У меня никогда не было никаких сомнений в отношении исхода этой неравной борьбы.

Однако до того, как мои доклады с высказанными в них мнениями пришли в Берлин, я получил по телеграфу приказ установить как можно быстрее контакт с теми лицами и группами, которые скоро займут место большевиков, чтобы не случилось перерыва в моей работе. Ибо немедленное падение советского правительства считалось само собой разумеющимся. Если в конце концов никакого перерыва в моей деятельности не произошло, так это только благодаря тому, что я не обращал внимания на приказы из Берлина, несмотря на немалое количество тревожных сообщений, которыми московские круги, противостоявшие режиму, снабжали меня со слишком большой готовностью. Если бы я следовал указаниям Берлина, то ухудшил свое положение и отправил бы на расправу советской власти еще больше жертв.

С введением НЭПа была отменена предыдущая система продразверстки (насильственной реквизиции почти всего обнаруженного зерна), замененная продналогом (фиксированным налогом натуральными продуктами). Теперь крестьяне были обязаны отдавать только определенную часть своей продукции, оставляя в свое свободное распоряжение все излишки продукции. Точно так же, как это делал Дан, Ленин оправдывал свое собственное предложение необходимостью дать крестьянину стимул для увеличения производства в интересах снабжения городского населения продовольствием. Ленин отвергал теперь любые протесты, что право свободно распоряжаться излишком продукции может привести к оживлению товарного обмена на капиталистической основе, уверяя своих товарищей, что контролируемые государством кооперативы будут скупать всю сельскохозяйственную продукцию, поступающую на рынок. В свою очередь, эти же кооперативы будут снабжать городское население потребительскими товарами, и тем самым развитие капиталистической товарной торговли частными лицами будет пресечено. Однако скоро выяснилось, что кооперативы никоим образом не отвечают стоящим перед ними задачам. Чтобы получить требуемые потребительские товары, стало необходимым выявить скрытые частные накопления и стимулировать частное предпринимательство и инициативу в производстве. Все еще находились люди, которые, несмотря на два с половиной года большевистского правления, контролировали запасы товаров и капитала, которые обладали духом предпринимательства и сочетали его с глубочайшим недоверием ко всем мерам, предпринимаемым советской властью. Их необходимо было успокоить в плане характера НЭПа ленинским заверением, что эта политика планируется «всерьез и надолго».

Успех НЭПа превзошел все ожидания. Под влиянием отмены продразверстки ситуация в деревне совершила внезапный и резкий поворот. Прекратились восстания, немедленно началась весенняя пахота, в удивительных количествах появились скрывавшиеся запасы продуктов, которые до этого крестьяне закапывали либо как-то иначе прятали. Отмена всех других препон на пути частной торговли, естественное следствие восстановления торговли сельскохозяйственными продуктами привели к расцвету частной инициативы, и через короткое время она наполнила тело Советской республики новой жизнью после смертельной комы. То, что происходило в первые месяцы после введения НЭПа, пока выходило за рамки первоначальных намерений правительства, намного превосходя пределы уступок, на которые оно было готово пойти для населения страны.

Как только была разрешена торговля сельхозпродукцией, крестьянам предоставилась возможность полученные таким образом деньги расходовать на покупку сельхозинвентаря и предметов потребления. Поэтому была разрешена также торговля и этими товарами, а посему отныне широкие круги населения оказались под влиянием НЭПа. Это, в свою очередь, создавало спрос, который властям приходилось учитывать, если правительство не было намерено ухудшить результат игры с самого начала. И так получилось, что в течение нескольких месяцев в изобилии появились набитые продуктами магазины, элегантные рестораны и даже ювелирные магазины – и это в таком городе, как Москва, где военный коммунизм царил во всем еще лишь в марте 1921 года, где население было посажено на самый нищенский рацион и где ничего, буквально ничего невозможно было купить в магазинах.

Советская финансовая политика также потребовала срочного пересмотра, потому что звучавшее до сих пор требование полной девальвации рубля и отмены всех денег выглядело теперь, после введения НЭПа, абсурдным. Советское правительство без колебаний выбросило за борт принципы, которыми до сих пор руководствовалось в своей финансовой политике, и объявило, что основной задачей является теперь создание стабильной валюты, базирующейся на золоте.