Текст книги "Гипнотический роман"

Автор книги: Густав Эмар

Соавторы: Верналь Фонтениль
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

24. Человеческое жертвоприношение

После бегства из тюрьмы прошло уже два дня, во время которых Марселен и Флореаль-Аполлон ни на минуту не расставались друг с другом.

Но несмотря на очевидную услугу, которую ему оказал молодой негр, рискуя своей жизнью, Флореаль-Аполлон питал к нему инстинктивное чувство недоверия и отвращения.

Со своей стороны и Марселен, то ли он замечал недоверие Флореаля-Аполлона или по какой другой причине, чувствовал себя неспокойно. Однако он употреблял все свои усилия, чтобы скрыть это от глаз Флореаля-Аполлона. Он активно готовился ко всем кровавым приготовлениям своего товарища, а также готовился принять деятельное участие в ежегодном празднике Воду, который на этот раз должен был послужить сигналом к восстанию.

Утром 25 декабря Марселену удалось на несколько минут скрыться от подозрительных взглядов короля Воду. Дело было так.

Они только что покинули Хереми, где навещали нескольких заговорщиков и направлялись к себе в горы. По дороге Марселен заметил несколько зрелых освежительных плодов гуявы и остановился сорвать их.

Так как тропинка, которой они шли, была очень узка, то они вынуждены были идти друг за другом. Марселен оказался позади Флореаля-Аполлона: он сорвал несколько плодов и принялся их есть.

В то же время он сорвал с шеи бумажный платок, сделал на нем три узла и бросил его в середину кустарника. В этот момент к нему присоединился Флореаль-Аполлон.

Не слыша за собой шагов юноши, он обернулся и увидел его спокойно кушавшим плоды. Освежившись плодами, они снова пустились в путь.

Едва они удалились, как кусты тихо раздвинулись. Оттуда вышел человек. Внимательно оглядевшись кругом, он нагнулся поднял платок Марселена и сунул его себе в карман. Это был Жюль Дювошель, господин Марселена.

В тот же день, к семи часам вечера, Воду, мужчины и женщины, начали стекаться со всех сторон на обычное место своих собраний. Все они были вооружены: кто ножом, кто саблей, ружьем, кто – просто палкой.

Гаитское правительство так тщательно сохраняло в тайне пленение и бегство Флореаля-Аполлона, что ни один слушок не дошел до населения. Сами Воду ничего не знали о тех страшных опасностях, которым решил подвергнуть их король, а сам Флореаль-Аполлон считал бесполезным, чтобы не уронить своего престижа, рассказывать им о своем аресте.

Вскоре, до трех часов, Воду собрались у подножия пика Куридас. Разбившись на небольшие кучки, они с воодушевлением рассуждали о восстании, с нетерпением ожидая начала празднества.

Флореаля-Аполлона еще не было. У корзины, в которой была священная змея, стояла только одна Розенда Сумера – королева Воду. Около нее на земле лежали связанные двое детей – четырех или пяти лет.

Несчастные дети невыносимо страдали и испускали тяжелые стоны, но толпа не обращала на них никакого внимания. По всей долине были разложены, на некотором расстоянии друг от друга, костры, бросавшие яркий свет на поклонников змеи. Глубокое молчание царило в этом собрании.

Вдруг раздались резкие удары в бамбулу – и церемония началась. В то же время у корзины появились два новых человека – Флореаль-Аполлон и Марселен, оби, признанные таковыми между поклонниками змеи.

По сигналу, данному бамбулой, все присутствующие встали полукругом перед двумя вождями.

Флореаль-Аполлон поднял свой скипетр: раздался второй удар бамбулы. Воду приблизились ближе к корзине, на которую тотчас же взошел Флореаль-Аполлон, между тем, как Розенда, с одной стороны, и Марселен, с другой, – положили руки на корзину, как бы желая поддержать ее.

Король Воду обвел проницательным взглядом собрание и улыбка гордого торжества озарила его мрачное лицо.

– Дети змеи, – проговорил он громким голосом, слышимым во всех концах поляны, – сегодня один из самых торжественных наших дней. Нынче наше собрание имеет двоякую цель: теперь мы не только отпразднуем наш великий праздник, но и подадим сигнал к нашему освобождению. От пика Куридас, у подножия которого мы собрались теперь, этот сигнал проскользит подобно огненной змее, по всему острову и призовет наших братьев к оружию, чтобы сбросить, наконец, ненавистное правительство и заменить его Пурра, святой религией наших африканских отцов!

Восторженные крики прервали оратора.

Флореаль-Аполлон жестом прервал толпу и продолжал:

– На этот раз мы принесем нашему богу не одну жертву, а две: одну в начале церемонии, а вторую – в конце. Потом, исполнив этот великий обряд и вкусив мясо жертв, мы налетим, подобно стае коршунов, на жилища наших тиранов, с криками «свобода» и «Воду» и будем безжалостны к ним, как безжалостны они теперь к нам!

– Свобода! Воду! – завопила толпа.

Раздались удары в бамбулу – и Воду выстроились в одну линию.

В этот момент какой-то человек приблизился к Флореалю-Аполлону и, наклонившись, что-то прошептал ему на ухо. Это был полковник Бразье, но в каком ужасном виде! В полуизорванной одежде, с исцарапанным лицом и руками: видно было, что он долго бежал.

Флореаль-Аполлон выслушал его, потом ответил с пренебрежительной улыбкой.

– Вы с ума сошли полковник! Я уверен, что президент Жефрар ничего и не подозревает, а все солдаты в настоящее время спят в казармах.

– Клянусь вам честью, Флореаль-Аполлон, что мои сведения безусловно верны. Солдаты уже находятся в горах.

– Вы сумасшедший или – изменник, – проговорил свысока Флореаль-Аполлон, – я сам только что был на равнине и не заметил ничего подозрительного. Солдаты не кроты, чтобы скрыться под землей! Если бы они действительно находились там, мы бы их заметили!

– Вы скоро раскаетесь в своих убеждениях, – печально ответил полковник.

– Ну, хорошо, я беру на себя все последствия, а теперь – ни слова об этом!

– Слушаю! – ответил Бразье, удаляясь.

– Пусть начинают! – приказал Флореаль-Аполлон, снова поднимая свой скипетр.

Опять раздались мрачные удары в бамбулу и все присутствующие закружились вокруг корзины под пение гимна. После этого они снова остановились перед ней, ожидая дальнейшего продолжения церемонии, в полной тишине.

Вот тогда и началась ужасная сцена, разыгрался последний акт этой удивительной драмы.

– Дети мои! – вскричал вдруг шипящим голосом Флореаль-Аполлон. – Помолимся богу Воду, а чтобы умилостивить его, принесем ему жертву!

– Жертву! Жертву! – хором повторили все Воду.

Из толпы вышли несколько человек и молча окружили стол. Это были: Франсуа Герье, Конго Пеле, Жанна Пеле: Жюльен Николя, Нереина Франсуа и Бейя Проспер.

– Начинайте! – хладнокровно произнес Флореаль-Аполлон, сходя с корзины.

Герье Франсуа наклонился и схватил одного из двух детей.

Но в тот момент, как Герье выпрямился, Марселен кинулся к нему и с такой силой сжал его руки, что тот с криком боли выпустил ребенка.

– Не эту! – глухим, угрожающим тоном произнес Марселен.

Герье Франсуа, не рассуждая о том, что заставило его поступить таким образом, машинально поднял другую девочку. В это время к ним подошел Флореаль-Аполлон и с подозрительностью спросил:

– Зачем ты заставил его это сделать?

– У тебя, видно, короткая память, король Воду! – надменно ответил юноша.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Взгляни на эту девочку!

– Ну?

– Разве ты не узнаешь ее? Не ты ли поклялся отдать ее в мое полное распоряжение, чтобы я принес ее в жертву? Отвечай! – вскричал юноша.

– Правда, – отвечал Флореаль-Аполлон, обманутый выражением лица Марселена, – я и забыл об этом!

Он медленно повернулся к жертвенному столу. Воду, удивившиеся сначала поступку Марселена и начавшие уже бросать на него подозрительные взгляды, совершенно удовлетворились этим объяснением и приветствовали его радостными криками.

Церемония продолжалась.

Ребенка, назначенного в жертвоприношение, совершенно раздели и положили на стол. Франсуа Герье схватил его за ноги и крепко держал, Флореаль-Аполлон сдавил ему бока, а Розенда Сумера душила его руками. Некоторое время несчастная девочка мучилась в ужасных конвульсиях, но ее страдания не вызвали ни малейшего сострадания у ее жестоких убийц. Наконец, девочка превратилась в труп.

Раздались учащенные удары в бамбулу – все снова запели гимн и закружились вокруг стола.

Жанна Пеле подала королю Воду нож. Последний, хладнокровно попробовав нож на остроту, одним ударом отрубил голову ребенка, которую Розенда Сумера схватила за волосы и, произнеся какие-то заклинания, бросила в котел с водой.

Между тем, Флореаль-Аполлон разрезал грудь своей жертвы и, вынув внутренности, стал рубить маленький труп на куски, величиной, не больше ореха. Конго Пеле в это время собирал стекавшую кровь в большую чашу.

Пение и пляска не прерывались.

Наконец, Флореаль-Аполлон поднял свой скипетр. Мгновенно воцарилась мертвая тишина и каждый встал на своем месте. Флореаль-Аполлон, королева и лица, окружавшие стол, взяли каждый по куску разрубленного тела и съели его, а потом отпили по очереди крови из чаши.

Затем они отошли в сторону и по знаку Флореаля-Аполлона к столу бросилась остальная толпа поклонников. С жадностью накинувшись на эту трапезу, они с рычанием диких зверей вырывали друг у друга еще теплые куски тела несчастной жертвы.

Но так как кусков мяса было мало, они начали требовать второй жертвы.

– Хорошо, – сказал Флореаль-Аполлон. – Конго Пеле, принеси другую жертву!

Бросились искать маленькую девочку, но тщетно: во время смятения, последовавшего за закланием в жертву первого ребенка, она куда-то исчезла. Воду с недоумением переглянулись.

– Дети змеи, разве между нами есть предатели? – вскричал Флореаль-Аполлон.

В это время Воду, вытащив из котла голову маленькой девочки, растаскивали ее по частям и с жадностью пожирали.

– Где же Марселен?

Никто не отвечал: Марселен также исчез. Король Воду тогда понял все.

– А! Полковник Бразье был прав – нам изменили! – вскричал он яростным ревом.

Но толпа Воду, опьяненная запахом крови жертвы, не слышала ничего и продолжала неистово кричать, требуя новую жертву.

Началось смятение. Тщетно Флореаль-Аполлон и его помощники пытались восстановить порядок,

Тогда Флореаль-Аполлон подозвал полковника Бразье.

– Вы были правы, полковник, – сказал он, – нам изменили! По крайней мере, зажгите скорее сигнал!

Полковник немедленно удалился,

В это время послышались крики «ура» – и самые храбрые Воду задрожали от ужаса. Вслед за криками раздалась дробь барабана и чей-то властный голос скомандовал:

– Пли!

Раздался страшный залп, уложивший около сотни беспорядочно метавшихся Воду.

На опушке леса начали появляться солдаты, Воду были окружены со всех сторон.

– В штыки! – скомандовал президент,

Солдаты ринулись вперед и началось страшное побоище.

– Убивайте без милосердия этих ужасных дикарей! – кричали офицеры.

Глазам солдат представилась удивительная картина: многие поклонники змеи, вместо того, чтобы искать спасение в бегстве, бросились на трупы павших своих товарищей и с ревом диких зверей стали сосать кровь, струившуюся из их ран, Несчастные без сопротивления давали убивать себя на трупах своих собратьев.

Между тем, Флореаль-Аполлон, сражавшийся с мужеством и отчаянием, увидя, что сопротивление бесполезно и, что дело его все равно проиграно, с бешенством проложил себе дорогу среди солдат и бросился к потайному ходу, известному, как он думал, только ему одному, которым он намеревался достичь своего убежища.

Но в тот момент, когда он достигнув цели, хотел нажать потайную пружину, скала внезапно повернулась и из отверстия на него накинулась целая толпа вооруженных людей во главе с Дювошелем и Марселеном.

– Изменник! – яростно завопил Флореаль-Аполлон и, подняв свой нож, бросился на Марселена.

Но он не успел привести в исполнение свой замысел: на него набросилось сразу несколько человек и в один миг он был разоружен.

– Не сметь убивать его! – крикнул Дювошель. Солдаты с большим неудовольствием опустили оружие. Тогда плантатор обратился к полковнику Бразье, который тут же находился под охраной двух солдат:

– Вы мой пленник!

– Ошибаетесь.

С этими словами он выхватил из-за пояса пистолет и выстрелил себе в голову.

– Тем лучше, – пробормотал плантатор.

Между тем, побоище продолжалось. Совершенно растерявшиеся поклонники змеи и не думали защищаться: с другой стороны, разгоряченные солдаты не давали никому пощады.

Пленных было очень немного. Но по странной игре случая, в которой нельзя не видеть перста Провидения, в плен были захвачены именно те восемь злодеев, которые участвовали в убийстве несчастного ребенка. Все они были закованы в кандалы и посажены под усиленный караул.

После битвы, прежде чем дать сигнал к возвращению, президент Жефрар собрал около себя старших офицеров и плантаторов, принимавших участие в битве.

– Господа, – сказал он многозначительным тоном, – запомните хорошенько мои слова! Здесь не было никакого политического заговора. Что подумали бы о нас цивилизованные нации, если бы они хоть на мгновение могли подозревать, что участь всех нас, да и всей страны, впрочем, в продолжение часа зависела только от этих презренных дикарей, убежище которых мы разрушили сейчас?! Наверное, подумали бы, что мы все возвратились к временам варварства, вы понимаете меня? Мы явились сюда только затем, чтобы истребить шайку гнусных людоедов, к счастью, еще незначительную. Я требую, чтобы везде говорили только в таком смысле. Слышите, господа?

Те, вполне убежденные словами президента, обещали беспрекословно подчиняться ему.

Президент продолжал:

– Судебный процесс над этими презренными, захваченными нами в плен, должен вестись именно в этом духе. И без того тяжело будет признать для нашей страны ужасный факт людоедства! О прочем же – ни слова! Пусть эта страшная тайна умрет вместе с нами!

Все присутствующие еще раз обещали повиноваться президенту.

Распустив после этого собрание, генерал Жефрар приказал зарыть трупы убитых, разрушить убежище Воду, а затем велел солдатам возвращаться в Порт-о-Пренс.

Судебный процесс прошел очень скоро и продолжался всего два дня: 4 февраля 1864 года открылось судебное заседание по этому процессу, а 5 числа того же месяца дело было окончено. Все восемь обвиняемых были присуждены к смертной казни. Через несколько дней они были расстреляны.

Заключение

Наш рассказ окончен. Нам остается теперь добавить несколько слов о главных действующих лицах.

Бедная маленькая Мария, которую почти чудом спас Марселен, долго находилась на волоске от смерти, так что ее отец, уже отчаялся на ее спасение. Только благодаря тщательному уходу девочка немного поправилась. Но волнения, испытанные ею в ту роковую ночь, оставили в ее душе неизгладимый след: она впала в меланхолию и с тех пор улыбка никогда не появлялась на ее устах.

В конце мая Бираг женился на Анжеле Колет. Через восемь дней после заключения брака молодые супруги покинули Гаити. Этот край внушал им ужас.

Дювошель последовал за ними на остров Мартинику, где и поселился вблизи их. Его сопровождали Марселен с матерью, но уже не в качестве слуг, а в качестве верных друзей.

Что касается Колета, то он, по-прежнему, остался на острове Сан-Доминго. Гость-француз предлагал ему покинуть страну, с которой соединялось столько грустных воспоминаний, но плантатор с грустью ответил:

– Куда мне деваться? Вы отлично знаете, какое предубеждение против нас существует у белых даже в свободной Америке! Чтобы ни говорили европейские негрофилы, но для белых я всегда останусь человеком низшей расы!

– Но я знаю страну, где подобных предубеждений не существует! – проговорил француз.

– Какую?

– Францию! Там, мой друг, нет ни белых, ни черных, ни красных: там все люди – братья!

– Правда, – с печальной улыбкой отвечал Жозеф Колет, – но это так далеко, а небо тут так прекрасно! Нет лучше я умру здесь!

Друзья крепко пожали друг другу руки и расстались. Надолго ли? Быть может навсегда…

Верналь Фонтениль
Крокодилы

I

Это был странный человек, действительно сумасшедший, несмотря на то, что он не был в сумасшедшем доме и никто за ним не следил. Он жил одиноко, без семьи. Всегда спокойный, в доме, где он занимал на шестом этаже две маленькие комнатки, он не подавал никому повода посягать на свою свободу. Соседи довольствовались называть его чудаком. Но он был сумасшедший. У человека со здравым рассудком не бывает такой бледности. Его движения были похожи на движения автомата, без мускулов и крови, который сделан только из железа или дерева. Но все-таки нужно было признать, что у него были кости, обтянутые лоснящейся кожей. Он мог бы играть роль человека-скелета, если бы не скрывал своей необыкновенной худобы под просторной одеждой, и если бы его черные волосы, его очень большие, немного суровые глаза, его длинный правильный нос не устраняли идеи о курносом, безглазом и плешивом черепе.

Его мансарда служила ему только для ночлега. Целые дни он проводил вне дома, и ни палящий зной, ни проливной дождь не могли его задержать. Он не был спокоен даже в лавке, где он покупал себе хлеб, фрукты или молоко, единственную его пищу, и всегда ел на ходу. Он выбирал улицы и места для прогулок самые многолюдные и посещал их в часы, когда было наибольшее стечение народа. Утром он покидал свое предместье вместе с волнующейся толпой рабочих и направлялся в кварталы, где кипит торговля и промышленность. Часто, около двух часов он подымался, с видом делового человека, по лестнице биржи, выходил на трибуну, топтался там, затем торопливо спускался и отправлялся через предместья и Елисейские поля в Булонский лес. Этот путь изменялся смотря по направлению толпы. Так, по четвергам и воскресеньям публичные гулянья, посещаемые школьниками, манили сумасшедшего своим веселым шумом. Даже в суматохе пожаров, на смотрах и фейерверках, его физиономия выражала удовольствие. Вечером, с толпою усталых рабочих, он возвращался в свое жилище.

Но особенно странно было его поведение в зоологическом саду, куда он входил со вздохом и лицом, выражающим сильное страдание. Пройдя ворота, он уже спешил в большие аллеи, как будто ему нужно было по очень важному делу. Но как только он подходил к зверинцу, лицо его становилось багровым, он начинал дрожать, хватался за ограду клетки с тюленем, на которого он глядел с ужасом, пока не убеждался, что это было безобидное и хорошо запертое животное. Тогда он испускал глубокий вздох облегчения и делался спокойнее. Но ненадолго: побуждаемый какой-то необходимостью вечно блуждать, он покидал это спокойное место и забирался еще дальше в животное царство, в эту несравненную живую коллекцию, в виде которой исполнилась исполинская мечта поместить тип каждого вида животных и которую невежды упорно сравнивают с лавкой сада акклиматации.

Невежды! Сколько их в этом святилище природы и науки! Безобидные зеваки, негодяи, праздно проводящие день, в ожидании ночи, покровительницы их похождений. Животные с их беспечностью и странностями отвлекали одних от их черных замыслов, а других погружали в глупое изумление, которое у них выражалось все одной и той же мыслью: «Как они безобразны!».

Безобразны, эти почтенные слоны, спины которых – как черные скалы, поросшие посохшей травой! Безобразны, эти верблюды и эти драмодеры, с их шелковистою шерстью, с большими задумчивыми глазами, в которых ясно выражается спокойствие пустыни, эти носороги, с толстой кожей, напоминающей броню. Безобразны эти обезьяны, которые как будто дразнят человека, и эти кондоры, с плешивыми головами и пушистыми воротниками, и эти марабу, похожие на мудрых раввинов, слишком крепко придерживающихся нелепых текстов. Безобразны, все эти древние дети Земли, эти величественные, фантастические образы! Безобразны, потому что не похожи они на толстопузых буржуа, на тощего крестьянина, на женщин, которые, за неимением перьев, вынуждены одеваться в безобразное тряпье!..

Не потому ли сумасшедший избегал этих зверей, что он находил их также безобразными? Не потому ли он опять возвращался к ним, что находил их такими же смешными, как его собственные мысли? При виде некоторых животных, например священных ибисов, он дрожал всем телом, другим же он грозил кулаком. В эти дни он забывал даже о своем скудном обеде. Кожаный мешок, который он носил через плечо и куда он прятал свои жизненные припасы и деньги, оставался запертым. Когда в пять часов сторожа запирали зверинец, лицо сумасшедшего выражало горькое разочарование: со сложенными руками, с осунувшимся лицом, с горькой улыбкой на устах. Между тем вокруг него воцарялась тишина, так как посетители уходили домой обедать, но он не уходил и бродил по самой глухой части сада, не заходя, однако, с одной стороны дальше старого, обвитого плющом дома директора, а с другой, помещения дикобразов. Он избегал смотреть на пресмыкающихся; проходя мимо их помещения, он старательно поворачивал голову по направлению к клеткам, где находились мрачные птицы: вороны, совы и беспокойные, как грешные души, сороки.

Иногда, испустив стон, похожий на крик животного, попавшего в беду, он тайком вынимал из своего мешка почти совершенно истертую карту Африки, как будто отыскивая необходимую справку, потом снова тревожно складывал карту, как бы боясь выдать тайну своей жалкой жизни.