Текст книги "Цой жив еще (СИ)"

Автор книги: Григорий Ярцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Это у тебя бинокуляр, а у меня – топтический прицел! – ворчал, не отрываясь. – ...Да, поменял.

– Точнее стала?

– Как капля за шиворот. Гляди, гляди! – сильнее вжался в прицел. – Вон. Опять. Левее Обелиска. Ой, то есть правее.

Цой толком не успел рассмотреть место.

– Все, ушел.

На что указывал Ара, искатель не понял, но не мог не заметить изменившиеся лабиринты улиц Старого города; болвашек, толпившихся там поубавилось.

– Во-о-от... – по нахмурившемуся лицу Ара смекнул, что Цой увидел порядившееся стадо.

– Где остальные?

– Где остальные, не знаю, но мутный где-то там.

– Мутный?

– Увидишь.

– Давно здесь?

Нехотя отлепившись от прицела – по его мнению, Каторга забывалась сквозь линзы: все, что не попадало в объектив, казалось несущественным, лишенным смысла и не заслуживало внимания; градация важности определялась дальномерной шкалой прицельной сетки и ничем иным, – Ара быстро окинул взглядом часы, закрепленные на прикладе:

– Два-сорок, – буркнул, возвращаясь к смакованию Каторги через насечки на линзе. – А до этого, пол солнца там и почти два – там, – не открываясь, указал на позиции в отдаленных местах, которые искатель, как не старался, но не разглядел. – Тут лучший обзор.

– Больше ничего? – вкрадчиво поинтересовался Цой.

– Больше ничего. Вон! Опять. У морд. Смотри.

Цой направил бинокуляр и навел резкость на треснувшие лики комедии и трагедии, столетиями охранявшие завалы здания с сорванной крышей в паре километров от них. Пожелтевшие у краев стекла позволили разглядеть тень, пронесшуюся между телами болвашек, но всего на секунду; рассмотреть толком не удалось. Ара бубнил, что мутный почти трое суток так носится, но смышленый, гаденыш, когда такие же за черту Ненормальной повыскакивали, так и рассыпались в пыль.

– А этот понял, чем кончит, если нос сунет, вот и мечется теперь. Зато вон, гляди, – шмыгал Ара, – граница-то какая. Захочешь, не проморгаешь.

Стрелок прав: прах выжег жирную кривую, за которой расстаться с жизнью легче легкого.

– Дома не задело?

– Да вроде как нет. Казематы точно, – усмехнулся. – Ну и девку ты нам приволок. Яйцы у нее сплошная сталь. Хороша, слов нет, только нервная какая-то день ото дня.

– Сживетесь?

– Куда денемся... – шмыгнул кривым носом, дважды сломленным винтовкой. – На одной земле живем, ежжи. А ты не к ней? – лукавая улыбка почти достигла ушей, но неподвижное лицо Цоя на раз осадило собеседника.

– Туда, – искатель кивнул на Обелиск.

Ара растерялся, не зная, куда уткнуть взгляд: в оптику, или в искателя. После краткого замешательства выбор остановился на последнем. Глаза поползли на лоб, слов не нашел.

– Пыльца есть? У меня кончилась, – помог Аре дать правильный ответ, предложив Бугая; патронов все равно не осталось. У того глаза загорелись от оружия Старого мира. Не сводя глаз с огнестрела, потянулся к сумке и вытащил оттуда кисет, хотел отсыпать немного, но передумал и вручил мешочек целиком.

– Где взял? – скользил взглядом по прямым линиям и увесистому барабану.

– Там уже нет.

– А у меня теперь есть, – просиял Ара, пихая Бугая за пояс. – Даже две!

Цой отдал кобуру в довесок, и счастье искателя Каземат не знало границ.

– До темноты дойдешь? – спросил, наблюдая за ярким диском, готовым скатиться с небосклона.

Искатель кивнул.

– А как внутрь попадешь, уже знаешь?

Цой не ответил.

– Слушай, – погладил винтовку, – она у меня после километра чахнет самую малость. Если пойдешь по прямой, – двумя пальцами указал на изломленную линию главной улицы, – учти: я по левое, фу ты, по правое плечо буду. Помогу, чем смогу.

– Меня не пристрелишь? – Цой с опаской глянул на Ару, сидевшего в обнимку с оружием. Он сардонически улыбнулся:

– А, не переживай, – отмахнулся, как бы успокаивая, – понять все равно не успеешь. От головы ничего не останется. Сам-то я не мажу. Но, на всякий случай, ты меня прости. Заранее. В любом случае.

Забив капсулы пыльцой, искатель попрощался и отправился к Ненормальной.

ГЛАВА 12

Ненормальная резала глаза жгучими цветами. Звуки природы доносились обрывками; пропадали, едва начавшись и также спонтанно возникали. Встретил единоглаза, мирно дергавшего траву у самой границы, но выпуклый глаз на лбу и два конусовидных рога, закрученных спиралью в разные стороны, не удивляли его так, как однажды удивила мутация, раскрасившая черную лошадь в белую полоску, или белую – в черную; очередная загадка. Искатель не рассказывал о той короткогривой кобыле; решил, почудилось.

Рассматривал то, что осталось от Оли – обрубок Обелиску насмех; таким не повоюешь. Стиснул рукоять с такой силой, что та заскрипела, и взгрустнул от мысли, что больше никогда не ощутит ее приятную тяжесть. Сел, поджав колени, перетянул ранец на грудь, извлек кости бесьей лапы и разложил перед собой. Поочередно прикладывал к руке и скреплял лоскутками шкуры, превращая кисть в когтистую клешню. Опробовал: взмахнул пару раз, рассек воздух, проткнул. Затянул веревки туже, и стало спокойнее; идет не с пустыми руками.

Опыление дурума окрасило землю алым. Шел, как по воде, неспокойной и загустевшей от крови. С трудом разобрал красные плоды щелкунчика и поспешил собрать, ночью не помешают.

Бросал в листья камушки. Красная пыль расползалась по воздуху и неспешно оседала. Натянул платок до переносицы и меньше вдыхал, не позволяя воображению разыграться. Глядел в оба, стараясь не пропустить мимо глаз ненормалии, которые изувечивали, сжигали и испаряли все, что попадало в невидимые сети. Помогали и болвашки, угодившие в капканы Каторги. Изуродованные кучи и горсти золы служили наглядным примером, демонстрируя способы, которыми можно оборвать жизнь; каждый новый ужаснее предыдущего, а уцелевшие, закинув головы, все также стояли, преданно глядя на Обелиск в ожидании чуда.

Разглядывал корабль в бинокуляр, гадая, что ждет за стенами – никогда не стремился узнать, а теперь искал путь внутрь. Обернулся, оглядев искореженное полотно изъеденной дороги с золотыми кругами луж, что слепили глаза и не смог вспомнить, как прошел с десяток метров. Проталкивался меж безмолвных тел, пока не заметил тень, мелькнувшую за их спинами. Думал, показалось, пока она не пролетела еще.

Пуля прожгла воздух у самого уха.

Цой инстинктивно вжал голову в плечи. Пуля прошила двух болвашек одного за другим, – сквозные ранения разрастались, пока тела не рассыпались, точно песочные, а сама пуля угодила в ненормалию, где кусочек металла сплющило в монету. Приглушенный хлопок донесся слабыми раскатами позже. Искатель не двигался, собирался покрутить пальцем у виска, как показывала Анна, желая показать, что думает об Аре, но не стал; вдруг стрелок оценит жест, как призыв к действию и прострелит черепушку. Вытянув руку и оттопырив большой палец вверх, искатель затерялся в толпе.

Высоко над головой замерли островки земли; вьюны, обвившие канаты лиан, тянулись вниз, жаждав прорасти тут, на земле. За столетия каким-то даже удалось; напоминали высоченные храмы, возведенные в честь единственной богини Каторги – Природы, которая самолично прославляла себя на останках изваяний, когда-то восхвалявших людские заслуги. Проходя под валунами, давили мысли о том, что глыба сорвется с неба и похоронит под собой. Предчувствие усиливалось в тени обломков массивных фрагментов зданий, мерно качавшихся в невесомости, – позабыли, что их место внизу.

Продравшись через горстки тел, услышал позади легкие шлепки ног. Тень опять скользила где-то в плотных рядах болвашек. Цой вскинул руку с когтями, напрягся весь, да так, что казалось, треснет. Посмотрел поверх голов – покорная тишина. Продолжил изучать Обелиск; тщательно пробежался глазами по плоскости, жадно впитывающей солнечные лучи, – ничего похожего на вход; монолитная стена с черными прослойками.

Солнце бежало за горизонт, освещая темнеющий небосклон, бросая косые лучи поверх крон стометровых деревьев и утесов развалин. Искатель почему-то представил, как один из лучей непременно остановится в точке на неприступной плоскости Обелиска и укажет путь, но не случилось. С последним угасшим лучом, стены корабля сделались мрачнее ночи. Ощутил легкий ветерок; дул слабо, но беспрерывно. Цой не надеялся найти вход в такой темноте, зато обнаружил нечто другое: ненормалии проявлялись в лунном свете бледным маревом, множившим свет. Прежде не бывал здесь ночью. Удивительное зрелище: вуали растягивались изломленными кривыми то вверх, то в стороны; то смазанные грубой кистью, то выведенные аккуратными линями; пульсирующими пятнами и статичными точками.

Швырнул камешек в дурум и тот, чихнув пылью, на мгновение оттенил смазанную линию, позже ставшей ярче прежнего, а в другой раз пыльца бесследно растворилась в бледной дымке. Искатель достал Монструм и перенес на страницы каждую линию. Так самому запоминать проще. Потратил чуть больше часа, нет-нет отвлекаясь на несвойственные Ненормальной шорохи, которым так и не удалось помешать довести начатое до конца. Только закончив, задумался: как это тени удавалось избегать ненормалий, но не нашел, что ответить.

Огибал Обелиск, не теряя надежды найти вход, попутно зарисовывая линии; двигаться, избегая бледных полос и пятен оказалось совсем не сложно и Монструм вдобавок пополнялся новыми картами. Все, что он мог противопоставить Каторге и Ненормальной – знания и умения, и чем они точнее и лучше, тем медленнее будет расти число, которое он ни на секунду не выпускал из головы. Гадал, ограничено ли оно, запомнит ли последнее, успеет ли понять, что наступил конец, и то, почему он поднимается снова и снова, а число продолжает расти. Вспоминал Анну, видевшую в смерти итог; человек исполнил отведенную роль, внес свой вклад в созидание или разрушение, возымевшие результат при жизни или много позже ее. Страшно, говорила она, остаться равнодушным, прожить жизнь и прийти к смерти, не потревожив чаши весов. Пинг, обтачивающий взглядом фигурку Щупы, частенько спорил. Он считал иначе; смерть – точка невозврата, а жизнь – периодическая дробь с человеком в знаменателе, но оба, как один, сходились во мнении: именно из-за равнодушия не случалось равновесия. Щупа оканчивала их споры, утверждая, что смысл бытия заключался в поисках экстаза и Пинг сиял всякий раз, когда слово срывалось с губ Вероники, а та, играючи, отвечала странной улыбкой, похлопывая его по плечу, а потом удалялась той самой походкой, менявшей сияние на вожделение.

Цой, как не старался, не мог вникнуть в хитросплетения их слов и действий, он заплутал во множестве их убеждений и остался верен своему: каждый раз, пересекая черту, ту самую точку невозврата, он возвращался обратно, не найдя своей цели. А, быть может, давно нашел, думал искатель, но не исполнил когда-то и в наказание потерял память, обреченный оживать вновь и вновь, пока не отыщет нужный камушек и не восполнит им одну из чаш. После встречи с Анной эти мысли стали яснее. Приходили чаще и обретали голос. Его голос.

За несколько часов глаза ужились с темнотой, но недостаточно для Ненормальной. Цой втирал в язык немного пыльцы; зрачки расширялись, оттесняя радужку, и поглощали больше света, позволяя лучше видеть в холодном свете луны. Так близко к Обелиску он прежде не подходил: два километра лунного пейзажа и корабль, подобно железному занавесу, скрывал собой ужасы Каторги, но и таил в себе не меньше. Кракелюровое полотно под ногами делила расщелина, из земных недр которой вырывались на поверхность струи теплого воздуха. Схлестнувшиеся пласты земли переходили в разломы, ширившиеся у основания Обелиска; рифты давно заросли: низкие кустарники, высокая трава, средняя, даже деревья, похожие на канделябры, торчали со скатов, и все невпопад – что, где прихватилось, там и разрослось.

Менялись и запахи, не знал слов, которыми их описать; такие только здесь, в Ненормальной, и чем ближе к Обелиску, тем явнее и чуднее они становились. Одуряюще пахли цветущие травы с зелеными ножками и широкими пятнистыми шляпами ярко-красного цвета. Заросли дурума тянулись насколько хватало глаз, только иногда из них вырастали огромные деревья, чьи высокие стволы облюбовали лианы. Цой бывал здесь прежде, но нечто похожее на голоса, разобрал впервые. Настойчиво нашептывали неразборчивые слова, совсем как каанаконда, шипящая в предвкушении переваривания. Списал на пыльцу, нагоняющую бред и принял еще, но зрение острее не стало, однако искатель, привыкший замечать все необычное, быстро приметил, как щупальце Каторги медленно ползли вверх и по самому Обелиску. Больше ничего разглядеть не удалось. Нужно ждать до утра. Глянул на часы: до рассвета неполных четыре часа. Место выбрал невероятно безопасное, не рассчитывал встретить такое в Каторге, еще и в Ненормальной. Закуток, очерченный бледными разводами ненормалий, имел единственную брешь, через которую он вошел, и которую усыпал щелкунчиками. Плод, если раздавить, издавал звучное пощелкивание и не раз предупреждал путников об опасности. Окруженный бледным кольцом, искатель выкопал углубление для бока и плеча, застелил еловым лапником и разлегся, уставившись в небо, часть которого посверкивала россыпью звезд, а другая, скрытая глыбой Обелиска, отсвечивала серебром в лунном свете.

Ролл встревожил ночную мглу, проблескивая бирюзовым. Цой тут же скрыл устройство рукой и огляделся – тьма, лишенная звуков, – никому и ничему не было до него дела. Провел пальцем по мигавшему огоньку.

– Тесой?..

Искатель не ответил.

– У тебя все хорошо? – прозвучал приглушенный бархатный голос.

– Вероника?

– Ц-ц-ц... Вот так слух, – Щупа со свистом втянула воздух, и немного помедлив, выпустила с облегчением. – Связь только восстановили, но на какое-то время может пропадать. Мы получили твое сообщение, правда, руки никак не доходили посмотреть, – сказанное чуть не разрушило мировоззрение искателя. – Мимимишка, наш мастер психологического карате, совсем расклеилась и отвалилась. А ты вообще спишь?

– Да, но сейчас не могу, – глядел на нескончаемую плоскость, тянущуюся ввысь и растворявшуюся где-то в ночном небе. Громадина источала что-то, чего он не мог объяснить, ауру холодной угрозы, не позволявшую избавиться от ощущения, что Обелиск склонялся над ним, готовый упасть и накрыть собой; Ненормальная была опасней Каторги, по просторам которой рыскало множество невидимых хищных глаз.

– Цой, слушай... О чем вы говорили с отцом? Он сказал что-нибудь... Ай, неважно, скажу прямо: он умирает. Старость, знаешь ли, не самая приятная штука. Я чекаю его жизненные показатели...

– Что делаешь?

– Чекаю, – повторила Щупа. – А, ты ж не шаришь. Мониторю, отслеживаю. Наблюдаю, в общем. Правда, он не знает и не узнает. И вот какое дело. После переливания, показатели улучшились. Мы давно вывели средства, удерживающие организм в тонусе и выводящие шлаки, негативно сказывавшиеся на его состоянии, но твоя кровь, это что-то невероятное, правда. Уверена, она содержит ключ к пониманию твоей регенерации.

– Нужна моя кровь?

– Ага. Будь добр, если не попадешь внутрь, возвращайся скорее и постарайся не умереть по пути, а лучше, бросай все и возвращайся прямо сейчас, – говорила голосом, слушая который, хотелось все бросить и помчаться обратно. – Я потеряла мать, брата и не хочу лишиться отца. Понимаешь? У тебя есть близкие, Цой? Брат, сестра? Может, мать или отец? – по молчанию поняла, что искатель не знал ответа. – Гадство, – динамик прохрипел выдох, – неведение еще хуже. Моя мать умерла при родах, в брата забрала пропаганда.

– Пропаганда? Анна говорила. Это болезнь?

– Ага, – фыркнула, и в нежном голосе засквозил холодок, – болезнь. Поражает разум без остатка и подчиняет тело.

– Как он умер? – неожиданно для себя спросил Цой и секундно отвлекся на шелест листвы.

– Застрелили, – шмыгнув, ответила Щупа и помолчала какое-то время. – Слепо верил, что совершает добро, действует во имя высшего блага, а его непоколебимую веру и сияющую в фантазиях броню пробила десятиграммовая пуля. Так оно и бывает: сегодня ты просто живешь, завтра ходишь по воде, а послезавтра умираешь на глазах тех, в кого верил.

Искатель молчал. С каждым новым знанием Старый мир, рисуемый им в воображении, тот к которому он так стремился, рушился и осыпался на глазах, теряя волшебство и чистоту.

– Тебе, наверное, жаль?

Цой не ответил.

– В честности тебе не откажешь, – на выдохе произнесла собеседница. – Мне пора.

– Стой.

– М-м?

– Когда случился Обелиск, откуда твари полезли?

– Никак не найдешь вход? – в голос прокралась насмешка. – Так сразу и не скажу, – помедлив, продолжила Щупа, – просмотрим архивы, может, что прояснится.

Он кивнул и поморщился, кольнув себя за неумение привыкнуть, и поблагодарил в голос.

– Да пока не за что, – звякнула молния комбеза. – Пойду, попрошу Пинга, – игриво добавила и попрощалась, оставив искателя наедине с Ненормальной.

Для опытного искателя, вроде Цоя, свернуть лагерь – дело нескольких мгновений, и когда первые лучи солнца коснулись Обелиска, он почти добрался до одной из расщелин, ведущих к подножию корабля, и ощутил позади движение. Из буйства растений вырвалась тень. Мир будто замер в момент, когда сошлись их взгляды, и пусть Цой не видел глаз существа, он чувствовал, как оно, издавая жуткую помесь шипения и стрекота, изучало его, и он изучал в ответ. Ссутулившаяся человеческая фигура, тощая и целиком покрытая пульсирующей жижей. Правильно Ара назвал – мутный. Расплывчатый силуэт, движения короткие и дерганные, и пока оно опускалось к земле, вставая на четыре конечности, Цой медленно подносил к лицу нарукавник с пыльцой. Мутный топтался быком, готовым броситься в атаку.

Раздался хлопок, будто давший отмашку, мутный отвлекся и Цой, улучив момент, драпанул, наспех восстанавливая в памяти растворившиеся линии ненормалий, он знал: не можешь справиться сам – заслонись меньшей опасностью от большей.

Густая листва полоснула лицо, онемевшее от пыльцы. Миновав несколько заросших улиц, выскочил на главную и влетел в скопище болвашек. Мутный, не разбирая дороги, кинулся следом. Вырвавшись, Цой сбавил темп, не оставив гонителю никаких других мыслей, кроме одной: жертва вот-вот попадется в цепкие лапы. Погоня охватила существо, затмив инстинкт самосохранения. Кривая дорога с изломленными слоями асфальта, стягивалась рельсами – шпалы изломлены, как переломанные хребты, – вели в никуда. Косые здания по краям и едва отличимая рябь в самом центре дороги. Искатель отпрыгнул, едва не столкнувшись с ненормалией, а мутный угодил в самое ее сердце и разродился нечеловеческим воплем. Цой сдавил уши ладонями, пытаясь спастись от убийственного воя.

– О-о... – пораженно протянул искатель, наблюдая, как мутного сплющило в диск и разметало во все стороны. Черные кляксы липкими звуками приземлялись где ни попадя. Цой отпрянул, как от огня, когда нечистоты шлепнулись у самых ног. Лужицы не испарялись, как тогда, в Каторге; то ли зависли, то ли сдохли, то ли еще что. Поднялся и пятился, заметив, как капли, угодившие в тела болвашек, жадно расползались по ним, разрастаясь и обволакивая черной пеленой, пока те раболепно съеживались под ее натиском. Через мгновения перед искателем предстала подергивающаяся темная масса тел с узкими злобными мордами и бездонными провалами ртов.

Так быстро Цой прежде не бегал; сверкавшие лужи под ногами разрывались фонтами, а зараженные жижей тела болвашек будто слились в единый поток, хлыщущий за ним по улицам Старого города. Какие-то бездумно попадали в ненормалии; в один миг под дикие крики их выворачивало, сжигало и растворяло. Сердце искателя стучало в ушах, билось в груди, гоняя кровь, точно высокооктановое топливо. Он бежал прочь, погоняемый топотом и сотнями клацающих челюстей. Сухой хлопок, а потом еще и еще: пули просвистели у головы и тонули где-то в черной массе. Мутные спотыкались и валились кубарем, сминаемые лавиной из тел, что почти накрыла искателя, когда он пересек черту Ненормальной. Одичалое стадо, выбежав следом, рассыпалось прахом.

Цой обернулся, уперся ладонями в изнывающие болью колени и тяжело дышал. По сморщенному лицу бежали капли пота, он рассматривал очерненную зелень, мучаясь мыслями о том, сколько жизней оборвал, спасая свою; успокаивало одно: не был уверен, жили ли они вообще.

Вдалеке дважды коротко мелькнул солнечный блик – Ара послал сигнал и исчез.

Птицы трусливо прятались в ветвях, необъяснимо чувствуя угрозу невидимой границы, и позволили распоясаться насекомым. Их вздутые тела посверкивали радужными оттенками, а упругий свист и жужжание крыльев, казалось, наэлектризовывали воздух. Все чаще приходилось отмахиваться, а то и убивать на себе назойливых кусачих мелких пакостников. Если раньше искатель грезил о нервущейся и прочной одежде, то сейчас пределом мечтаний стала сеть, что укроет его от бесконечных укусов.

Отдышавшись, искатель переступил черту вновь и возвращался к рифту, пряча глаза от останков, разбросанных по кривым улочкам Старого города; пусть болвашки и стояли неживыми, но умирая в ненормалиях, кричали от боли, как самые настоящие люди; отголоски их крика продолжали звучать, ввинчиваясь в сознание, терзая его изнутри. Пытаясь отвлечься, он освежал знания, бросая камешками в листья дурума. Ненормалии проявлялись в ожидаемых местах. Задержаться бы еще на пару ночей, сделать детальнее наброски, охватив всю территорию Ненормальной, но неизбежное не отсрочить: Обелиск ждать не станет, а Цой не заставит.

Спустя час, вышел к нужному месту: обрубленные высотки, поросшие зеленью, обступали расщелину. Достал бинокуляр и осмотрелся, надеясь отыскать хоть что-нибудь, похожее на вход. Ничего. Потратил несколько часов, обходя Обелиск, желая рассмотреть с другого ракурса. Безрезультатно. Тогда и решил подобраться вплотную. Цой скользил вниз к Обелиску, перемахивая разломы окон, по завалившейся стене здания, вросшего в почву. В разломах торчали части других сооружений и конструкции: барельеф Старого мира – город, высеченный в камне. Здесь, на самом дне, всадник Смерти делался невероятно огромным и устрашающим; дыхание перехватывало от вида, а шея ныла, пока искатель рассматривал нескончаемую поверхность, пробившую небеса и заметил небольшое отверстие, похожее на люк; хотел верить, что через него арах вывалился в Каторгу.

Взбежал на проросшие из земли корни, начавшие свое восхождение к вершине Обелиска, крутанул ранец на грудь и достал перчатку, выданную Пингом. Осталась одна, вторая затерялась где-то в пути, а где, наверняка и не скажешь. Наверное, там, в долине железных цветов. Втиснул руку в перчатку, сжал кисть в кулак, как велел инженер для активации, приложил к поверхности, готовый взбираться, а рука просто скользнула вниз, как по маслу. Попробовал еще – то же самое. Никакого сцепления. Сломалась, выходит?

Нашептывал проклятия, не глядя нащупал ролл и активировал, продолжая касаться Обелиска в надежде, что устройство заработает.

– Тесой? – спустя время прозвучал неспокойный голос Анны. – Всио хорошо? Что случилось?

– Прилипальца не работает, – выпалил, тыча рукой в стену корабля.

– Что, прости?

– Прилипальца. Гм. Рука. Перчатка. Перчатка не работает.

– Как это?

Цой опустил голову и, потупив взгляд, уставился в ролл, безмолвно намекая, что это они должны знать причину.

– Меня слысно? – подключился Пинг.

– Перчатка не работает.

– А ты сзал кулаки, как я говорил?

– Да.

– И все равно не работает?

– Нет.

Пинг замолчал.

– Одна прилипальца пропала, – признался искатель и услышал гневные удаляющиеся шаги инженера, сокрушавшегося оттого, что его бесценные гаджеты постоянно теряют и никогда не возвращают; отвертелся от ответов.

– Ми что-нибудь придумаем, Тесой, – тут же включилась Анна и поспешила подбодрить: – Знаешь, ти установил новий рекорд в максимальной скорости бега. Пятьдесят четыре километра в час, Тесой! От кого ти так бежал?

Цой не ответил; им целиком овладела картина, обратная черным проплешинам, что оставили нечистоты.

– Тесой?

Искатель аккуратно переставлял ноги, приближаясь к крохотной белой лужайке, отдававшей синевой и посверкивающим в лучах солнца бисером огоньков.

– Тесой?

Чувствовал, как тело обволакивало прохладой, усиливавшейся с каждым шагом; ласкающий слух хруст и скрип под ногами. Решив, что перед ним неизвестная ненормалия, вернулся назад, вырвал кустарник с корнем и закинул его в белую крошку, покрывшую собой несколько метров земли и растений. Оборванные ветки обыкновенно упали, всколыхнув и пустив по воздуху звездную пыль. Цой пригнулся и осторожно дотронулся до синего листа, окаймленного белой игольчатой коркой – палец приятно кольнуло, и на подушечке проступила кристально чистая капля; не устояв, он поддался искушению и распробовал – прохладная и такая свежая.

– Тесой?! Пожалуйста, не молчи.

– Все хорошо, – волшебство увиденного отпустило, и он смог ответить.

– Что случилось?

– Ничего.

Анна сохраняла молчание и вслушивалась в напряженную тишину, пытаясь разобраться, чем она вызвана. Коричнево-зеленые корни здесь, взросшие по Обелиску, похоже, отмирали, приняв темно-синий, мертвецкий оттенок. Цой дотронулся, облокотился немного, и толстая ветвь глухо треснула под давлением руки. Отскочил, вылупив глаза. Вытянул Олю и яблоком постукивал по глыбе раз, другой: трещина разрасталась, пока переплетение замерзших корней не обвалилось крупными кусками, открыв небольшую брешь в корпусе Обелиска.

– Анна?

– Да, Тесой?

Искатель, высунув в предвкушении язык, приближался к разрыву, скрытому темнотой.

– Я нашел вход, – поговорил на выдохе, когда увиденное облако собственного дыхания, повергло в легкое недоумение.