Текст книги "Цой жив еще (СИ)"

Автор книги: Григорий Ярцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

– Цой?

– Да, – моментально отозвался искатель и понизил голос. Ролл выровнял звук. Так, надеялся Цой, Мать их не услышит.

– Я знаю о твоем разговоре с моей дочерью, – Валерий не изменил себе ни на секунду: начал сразу и по существу.

– Она думает, ты не знаешь.

– Пусть думает так дальше, – усмехнулся. – Она с младенчества проявила характер: спали с братом в одной кроватке, у нас тогда еще не было ничего, а она уже перетягивала на себя одеяльце. Моя дочь за единичную выгоду, и никакого тебе всемирного равенства. Так продолжаться не может и не должно. Хочет продлить мою жизнь. Мою жизнь! Которая мне опаршивела.

– Ты не бывал в Баззарре, – назвав Дом, Цой невольно вспомнил все приятное, что случалось с ним за стенами Четырех Сестер. Баззарр, эх, сколько в этом слове балагана. – Женщины вернут тебе счастье.

– Я растерял счастье, гоняясь за успехом. Потерял сына, на которого возлагал огромные надежды, упустил и дочь, чей эгоизм до сих пор борется со стремлением доказать свою любовь и исправить ошибки прошлого. Я не хочу так жить, понимаешь? Меня здесь быть не должно, я не должен был пережить все это.

– Тогда зачем полез в капсулу?

– Уже сорок лет никто не обращался ко мне на «ты», – горько выдохнул. – Я полез в капсулу, как ты выразился, из-за людей, – за словами последовали откровения о том, как важно дать людям человека, не ведомого, а ведущего. Того, за которым пойдут, которым станут вдохновляться, в идеалы которого поверят. Валерий рассчитывал, что таким человеком станет его сын, воплотив все то, чего не достиг сам, и ошибся; Судьба имела свое видение его участи. – Мы собирались основывать колонии на других планетах, в то время как на Земле не все дома имели доступ к воде и электричеству. Мы привили человеку потребительское отношение к жизни, пренебрежение к чужой жизни и смерти и заботу только о себе. Это мы превратили повседневность в тотальную ежесекундную выгоду везде и во всем, но вашему миру это не грозит, не в ближайшие двести лет точно. Мы не взяли с собой маркетологов.

– Какие еще маркетологи? Зачем ты все это рассказываешь?

– Затем, что ты, в отличие от меня, сможешь пронести идею через века и сделать все правильно, не передавая свое дело, как наследие, а самолично довести его до конца, – в голосе человека сквозило невольное уважение. – Твой дар – это не просто способность оживать, это ключ к будущему.

Услышав слова директора, искатель почувствовал себя на месте Анны, когда Василий взвалил на нее непосильное бремя добраться до Резервации.

– Я этого не хочу.

– Именно поэтому ты подойдешь, как никто другой. Забудь все, что слышал от моей дочери и не вздумай возвращаться. Делай то, что умеешь. Ищи ответы.

– Разве это будет... этично? – Цой решил блеснуть знаниями, которые почерпнул во время знакомства с Анной.

– Если верить некоторым источникам, – непоколебимо ответил директор, – наши предки распяли собственное божество. О какой этике речь?

Искатель уловил, как разговор уходит в далекое от его понимания русло. Даже в запахах, насылаемых Матерью, разобраться проще. Промолчал, не желая продолжать беседу, и директор удовлетворил безмолвное желание собеседника напутственным словом:

– Удачи. И... Цой, ты точно никого не убил?

– Нет.

– Хорошо. Найди того, кто расскажет больше. Важно понять степень угрозы.

– Угу, – искатель посмотрел вслед девушке, исчезнувшей в темноте, умолчав о том, что Обелиск открылся ему. Вспомнил, как его принял Ван Каспер и не хотел повторения истории. Разберется самостоятельно, а уже после расскажет о том, что узнал.

Выбравшись из укрытия, осмотрелся и принюхался – на зеркальной глади под биолюминесцентными джунглями вновь проступили валуны панцирей, но никаких мыслей не возникло. Вдыхал глубже, сначала носом, следом и ртом – ничего. Выбрал тоннель, идущий в сторону, где скрылась незнакомка, и отправился в путь. Проходя у линии берега, подозрительно присматривался к воде, и взгляд зацепился за маслянистые усы, тянущиеся по черной поверхности; что-то плыло внутри и узнавать, что именно не было никакого желания.

Яркость нитей света, вьющихся вдоль тоннеля, усилилась вновь. Искатель почти забыл, каково это ощущать дуновение ветра – воздух здесь любил покой. Не видать ни Солнца, ни Луны, по положению которых научился определять примерное время. Бездумно следовал вдоль нитей, когда резкий запах, ударивший в нос, заставил остановиться. Еще бы чуть-чуть и провалился в бездну. С едва отличимой улыбкой человек принял возвращение Матери; убивать не стремится, понял Цой, осталось узнать, чего хочет. Точно не знает, что он оживет. Глядя в пропасть принял решение сберечь эту тайну, и мысленно передал привет Оену со словами: «Не сегодня».

По правую руку, куда уходил путь, под полукруглым отвесом располагалась вереница монолитных столов самой разной длины и ширины, ко многим из них с высоты, сокрытой темнотой, тянулись изломленные спицы и над каждым, подобно изогнутому хвосту скорпиона, нависали крюки, концы которых образовывали светящиеся сферы, удерживаемые ростками корней. Светились далеко не все; некоторые угасли, давно изжив себя.

Проходя у изголовий столов, касался их пальцами: одни обшарпаны, поверхность других девственна ровная, но каждая имела причудливые канавки линий, чье предназначение осталось загадкой. Мать не желала делиться знаниями. Проведя рукой по очередному монолиту, ненароком оживил невидимый механизм и сбоку от стола выступил рычаг. Цой одернул руку и несколько минут оставался неподвижным, не сводя глаз со стержня. Дотронулся – ничего. Чуть потянул на себя и тот послушно выскользнул из паза. Искатель спутал жезл с роллом, только с локоть длиной, но с такими же тупыми концами. Человек с легкостью держал темный стержень в руке; почти невесомый и идеальный в обхвате. Детально изучив, заметил три кольца, расположенные точно посередине, на почти не отличимом расстоянии друг от друга. Выставив жезл перед собой, дотронулся верхнего кольца, оно чуть шевельнулось, готовое прокрутиться.

Улыбка первооткрывателя легла на лицо искателя. Затаив дыхание, надавил сильнее, и кольцо поддалось приятным пощелкиванием, а после, тупой конец жезла вырос в копье, которое вспороло ладони и пронзило искателя насквозь. Он вдохнул от испуга и только тогда ощутил ужасающее чувство тревоги, пустившее мороз по коже. Кряхтя, Цой пропихивал копье внутрь себя, желая добраться до кольца – лезвие впивалось в руки, пуская по ним щупальце крови, – а когда удалось, оттянул его назад, и оружие приняло привычную форму безобидного жезла.

Раны в брюхе и ладонях кровоточили; запахи поспевали к искателю со всех сторон, и каждый вел туда, где он сможет залечить ранения, но дыры быстро затянулись, оставив после себя лишь кровоподтеки. Тогда отступили и запахи, а затем ударили вновь: окутали смердящие пятна. Цой пережил шок, – это Мать удивилась чудесному исцелению.

Но настоящее потрясение испытал человек.

Ты был здесь кгд-то. Рнше.

Жезл выскользнул из рук, звякнув о поверхность, а ошарашенный Цой плавал взглядом по пустоте в поисках ответов. Давно открестился от поисков прошлого, но никогда бы не подумал, что бывал внутри Обелиска. Может, не правильно понял?..

– Что ты сказала?

Тишина.

– Отвечай! – искатель жадно подался вперед.

Ответа не последовало. Явно что-то скрывает, размышлял искатель над поведением Матери. Почему показала, как устроена жижа и не рассказала ничего о тех, кто заточил ее в огромном бутыле гона.

От мыслей оторвали звуки, походившие на людские голоса и крики. За спиной, там, где чуть не сгинул, загорались мутные пятна огней, выстраиваясь в две ровные линии. На отвесной стене, ведущей в пропасть, прорезались линии света и указав на плоские платформы, уходящие вниз.

Цой вдохнул поток сил, невидимых глазу и почувствовал себя бодрее. Заткнул жезл за ремень и побежал по следам усиливающегося запаха. Перепрыгивал с платформы на платформу, уверенный в том, что Мать ведет его к огонькам. Последняя плита обрывалась метрах в пятидесяти от силуэтов в плащах, что держали в руках такие же жезлы, концы которых светились хилым свечением.

Плащи отбивали босыми ногами боевой ритм, когда из-под помоста, где притаился искатель, пулей выскочила фигура в балахоне. Бежала и двигалась так быстро, что руки и ноги двоились: Цой тотчас узнал в ней человечка, изображенного на столбиках с четырьмя руками и ногами. Следом за мельтешившей фигурой по узкому оврагу неслось целое стадо невиданных прежде зверей.

Балахон быстро приближался к последним огням, и ор плащей нарастал, взывая его к финальному рывку: он прыгнул, и небольшая площадка под ногами провалилась – в нее и угодила часть бездумно несущегося стада. Балахон неудачно приземлился на другой стороне и пронзительно вереща, волочил за собой переломанную ногу.

Плащи расплывчатыми тенями соскальзывали вниз: какие-то на выручку, другие, преобразовав светящиеся жезлы в дротики и копья, метали их в образовавшуюся нишу, откуда доносились предсмертные крики боли попавших в капкан.

Звери, не попавшие в ловушку, шаркая когтями, повернули назад, спасая собственные шкуры. Одна из худощавых тварей с плоской, как тарелка мордой, балансируя длиннющим окостенелым хвостом, вскарабкалась и бежала прямо по стене в сторону искателя.

Выхватив взглядом небольшой тоннель, Цой пустился в бега. Когти цокали совсем близко; человек против воли представлял, как они вонзаются в плоть и разрывают на куски. Линии света обрывались, впереди – очередной провал. Цой выпустил пыльцу, ускорился и у самого края оттолкнулся в никуда что было сил. Грудью врезался в выступ, пытался ухватиться цепкими когтями беса, но тщетно. Со скрежетом искателя тащило вниз. Пролетел несколько метров и шлепнулся ничком. Тело ломило; языком провел по деснам; удар выбил несколько зубов. Во рту булькала кровь, и струйки слюны с металлическим запахом тянулись к земле.

Перевернулся, пытаясь отдышаться, и перед глазами выросли узкие очертания плаща. Бледная тощая рука скинула капюшон: девочка, на вид не больше пятнадцати, с причудливо забранными волосами. Цой лежал неподвижно, пока она приближалась осторожными шажками, а затем присела подле него и с опаской приподняла лоскуты бесьей шкуры – то немногое, что осталось от одежды искателя. Рассматривала их, придерживая кончиками пальцев, точно чумные.

Залепетала что-то невнятное и еще более неразборчиво жестикулировала. Поначалу Цой растерялся от обилия слов, значений которых не понимал. Говорила быстро; искатель едва успевал уловить движение губ, но понять так ничего и не смог, и ребенок, заметив замешательство недалекого собеседника, попытался объяснить популярно, на пальцах, попутно что-то приговаривая. Перебирала пальцами над рукой, изображая бег, кулаком стукнула в грудь, затем указательным пальцем покрутила над уже открытой ладонью, а потом кулаком пристукнула по ней же. И ждала. Какие-то слова и движения казались знакомыми, но не более; суть их осталась непостижимой.

Девочка сплюнула в ладонь, будто желая скрепить неведомый договор, и протянула ее искателю. Цой сначала покосился, затем сплюнул кровью в свою и с хлопком принял бледную ручонку.

Девочка разошлась сумасшедшей улыбкой и, с трудом устояв на ногах, помогла человеку подняться.

ГЛАВА 16

Девочка в плаще вела одурманенного пыльцой искателя; он давно оставил попытки угадать, как долго она наблюдала за ним из тени. То и дело останавливалась, выставляя позади себя тонкую руку, и когда шорохи во тьме утихали, они двигались дальше. Вертела головой, с опаской глядя на разломы света, чье свечение еле заметно усиливалось. Изредка касалась их. Каждое ее движение точно и выверено; прекрасно знала, как идти, когда ускориться, а когда остановиться. Невероятное понимание местности, в которой Цой ориентировался с трудом.

Десна искателя резало болью: формировались и прорастали новые зубы, выдавливая остатки сломанных корней. Он сплевывал их, каждый раз вынуждая девочку оборачиваться и грозно шикать, призывая к тишине.

Когда темнота разродилась клекотом и вынудила остановиться, девочка опасливо осмотрелась, и ее глаза блеснули, как у дикой кошки в ночи; видно следствие адаптации к мраку, царящему внутри Обелиска. Видела она явно лучше искателя и прекрасно разбирала дорогу – отчасти или во многом потому, что была ведома запахами Матери. Цой тоже огляделся и даже принюхался, но никакой опасности не учуял.

Потряс флягу; воды в ней не осталось даже на донышке. Тогда вытянул из ранца бурдюк и стал пить, запрокинув голову. Глоток за глотком; кадык ходил поршнем, вода стекала по уголкам рта, по щетинистому подбородку и капала на пол. Краем глаза заметил, как бледнолицая смотрела на него так, будто он совершал страшное преступление. Сухие губы сжались в тонкую полосу, а мерцающие зеленым глаза увлажнились. Ополовинив бурдюк, искатель протянул его ребенку, безмолвно предложив угоститься. Девочка принюхалась, в блаженстве закрыв глаза, и приняла с той осторожностью, с которой Лис обычно таскал свои бомбы, а затем осторожно отпила самую малость, и лицо расплылось в усладе. Вернула бурдюк хозяину и губешки растянулись той ненормальной улыбкой. Умчалась. Искатель затолкал пробку в бурдюк и без труда поспевал за ней: один его шаг равнялся двум-трем ее.

Где-то впереди глухо свистел воздух, будто великан водил по нему огромным веслом, но раскатистый звук не остановил девочку; она шагала вперед, уверенно перебирая ногами.

– У тебя имя есть? – искатель вспомнил вопрос Анны в момент их встречи, надеясь, что он поможет им сблизиться, только в голосе чужака ни намека на дружелюбие. – Откуда вы?

Девочка втянула носом воздух и обернулась – в глазах, отливавших ртутью, мелькнуло понимание, – но не ответила, только капюшон натянула, отгораживаясь от расспросов. Если раньше искателю толком не удавалось разглядеть ее лица, то теперь и подавно: тени, лежащие в глубине капюшона, скрыли человеческий лик. Девочка не открыла имени, и человек назвал ее сам – Малая.

Пыльца продолжала щекотать мозг и туманить рассудок, не пуская Мать сквозь завесу дурмана.

Легкость движений спутницы постепенно увядала, а плащ заметно отяжелел и поблескивал в линиях света. Когда двигаться стало совсем невмоготу, Малая остановилась, уперев ладони в колени. Цой не вмешивался, дав ребенку передохнуть столько, сколько потребуется, но вынужденная остановка, как оказалось, заключалась отнюдь не в отдыхе.

Последовательными движениями, отточенными до пугающегося автоматизма, Малая скинула капюшон, отстегнула каплевидный панцирь со спины и уложила на землю как чашу. Рядом, чтобы в случае опасности быстро вооружиться, поставила жезл, почти такой, каким теперь обладал и искатель, только окольцованный по краям, а не посередине. Через голову освободилась от плаща. Бледное девичье тело уже начало обретать зачатки поистине женских форм. Нагота ее нисколько не смущала, как и присутствие искателя. Изнутри балахон топорщился шлевками и кармашками, из которых она, как умелый фокусник, доставала всевозможные заточки, мензурки и крохотные мешочки; некоторые из них оканчивались тонкими трубками. Освободив накидку – изорванный кусок ткани с вырезом для головы, – девчушка свернула ее канатом и принялась выжимать над панцирем. Пыхтела, пока ткань сочилась прожилками кристально чистой воды, чьи струйки стекали и шумно стучали по внутренней поверхности панциря, наполняя его.

Человек собирался было помочь, но девочка только шикнула на него, хищно сощурив глазки, и не позволила приблизиться. Очевидно, сокровенный ритуал не терпел вмешательств и носил сугубо личный, почти интимный характер.

Цой смазал испарины с лица и шеи, и глубоко вдохнул, надеясь, что Мать объяснит, но мешанина запахов, искаженных пыльцой, спровоцировала головную боль. Оставалось наблюдать, как спустя минуты, панцирь набрался до самых краев; Малая выжала из тряпки все до последней капли, не проронив ни одной мимо импровизированной чаши. Вода здесь – ценный ресурс, а мы ей говно смываем, мелькнуло в голове чужака.

Отложив досуха выжатую ткань, девчушка один за другим погружала в панцирь мешочки с трубочками и наполняла их. Покончив с ритуалом, девочка собрала пожитки, влезла в накидку и была готова продолжить путь, когда позади, из одного из ответвлений, которое они миновали раньше, раздалось шарканье. Малая бегала взглядом из стороны в сторону, разрываясь между желанием идти дальше и вернуться назад, на звук. Цой мотнул головой, указывая на едва отличимое пошаркивание, как бы говоря, что может помочь. Девочка вглядывалась в искателя, а затем кивнула и повела за собой.

По мере приближения все больше опускалась к земле, и передвигалась гуськом. Человек последовал ее примеру. Что-то мерно двигалось, полностью заслонив собой двухметровый проход, а что именно – разобрать не удавалось, пока не подобрались достаточно, и Цой смог отличить маслянистые темные чешуйки, каждая с ладонь размером. Похоже, змея, но в обхвате минимум втрое превосходила самую крупную каанакодну из всех, встреченных им на пути.

Девочка распласталась по земле и, водя рукой вверх-вниз, призывала лечь и искателя. Пока лежали, выжидая неведомо чего, Цой снова и снова прокручивал в голове беспокойные мысли Матери, точившие края сознания. Он уже бывал здесь прежде, но, как не старался, не мог вспомнить, когда. Допускал, что по ее вине и потерял память. Прежде, прошлое мало заботило, но теперь, когда все ответы могут галопом пронестись в голове, устоять перед соблазном узнать становилось сложнее. Неужели история и впрямь повторяется, как говорил директор. Каким бы было разочарование: пройти столько, чтобы потом в беспамятстве вернуться к началу, не оставив при себе ничего из того, что могло оказаться полезным и хоть как-то помочь. Голова шла кругом от понимания того, сколько раз подобное могло повторяться.

Тряхнул головой, отгоняя наваждение, и сосредоточился на том, как часть видимого в проеме тела продолжало двигаться взад-вперед, а спустя какое-то время, тронулось дальше. Долго прождали, пока туловище невероятных размеров не скрылось в темноте.

Девчушка осторожно высунула голову из проема, принюхалась, огляделась и только после выползла наружу. Искатель не отставал, а выбравшись, увидел, как повсюду свисали и валялись груды темных лохмотьев; змея сбросила кожу. Не все здесь отличалось от Каторги, что-то, напротив, было очень похожим.

Стоял истуканом и наблюдал за Малой, которая со знанием дела собирала и сворачивала оборванные куски кожи в рулоны, затем возвращалась и, высунув от усердия язык, окольцовывала ими тело искателя, скалывая заточками. Рост не позволял ей добраться до лоскутов, свисавших со стен, и Цой уже было подумал, что девчушка вынужденно обратиться за помощью, но нет: легким движением превратив жезл в копье, она поддевала и их. Набрала немало; человек ощутил прибавку в весе килограммов на пять, не меньше. Ткань странная наощупь, почти скользкая; внутри чешуек обнаружил скопившуюся влагу. Пришел к выводу, что нечто похожее носила на себе Малая и все те, кого он видел прежде. Довольная результатом работы, девочка коротко улыбнулась, оглядывая то, во что превратила чужака и, поманив за собой, поспешила скрыться.

– Чего ты на них смотришь? – спросил искатель у Малой, когда та вновь заскользила взглядом по усиливающимся полосам света и касалась их. На этот раз она даже не потрудилась обернуться.

Услышали рев беса, от которого воздух вокруг почернел, затрещали и своды грота, по которому пробирались. Малая опустилась, прижав колени к груди, и приложила к губам указательный и средний пальцы, а затем приложила их ко лбу. С минуту сидела совершенно неподвижно, что-то нашептывая под нос. Цой не понял невразумительного процесса.

Едва двинулись дальше, как девочка остановилась и уже собиралась повернуть назад, когда нечто похожее на громоздкую летучую мышь неуклюже приземлилось, и пронзительно вереща, сложило парусообразные крылья, тянущиеся от длиннющих крючковатых передних лап к коротким задним. Одно крыло кровоточило, сильно потрепанное рваными ранами. Передние лапы имели три сгиба и проступавшие мускулы на них говорили о силе, но даже их, как и умения летать, не хватило, чтобы справиться с бесом, пусть в длинных когтях и застряли клочья слипшейся от крови шерсти. На черной сморщенной морде горели два желтых светила глаз; тварь покрикивала, щелкала жвалами и надвигалась, готовая броситься на путников из последних сил.

Цой подхватил Малую и усадил на шею – стали выше крылатой смерти, – он заорал и, выхватив жезл, принялся лупцевать им по стене, но вместо звона – глухой звук, не внушавший страха. Девочка уловила посыл искателя и помогла: раскинула руки и пискляво закричала. Цой тяжело переступал с ноги на ногу, делал несколько обманчивых рывков. Малая вложила в его руку жезл, и он с пронзительным звоном стукнул им о свой. Короткошерстный зверь съежился от невидимых волн раздражающего звука. Цой и Малая мерно раскачивались и походили на устрашающий тотем, который выполнил предназначение: отпугнул, вынудив тварь жалостливо попятиться, а затем и вовсе скрыться.

Когда все закончилось, Малая звонко и довольно рассмеялась, весело отстучав короткую дробь по голове чужака. Ее смех заставил коротко хохотнуть и искателя. Умыкнула из его рук свой жезл, но спешиться не спешила, напротив, поерзала, усаживаясь поудобнее, вытянула жезл, указывая нужное направление и пятками пришпорила человека под ребра, побуждая к движению. Как это по-женски, подумал искатель, сняв с плеч ребенка.

Оказавшись на своих двоих Малая какое-то время сверлила искателя гневным прищуром глаз, потом фыркнула что-то неразборчивое, но явно недоброе, и повела дальше. Цой знал: девочка не обиделась и даже почти не расстроилась, просто демонстрировала зачатки характера, и улыбался этому так, чтобы она не видела.

Покинув грот, оказались в невероятно просторном помещении, где одиноко бродило эхо множества слившихся воедино звуков. Цой невольно сравнил место с пещерой. Сравнение подтвердилось, когда заметил висевших вниз головой огромных летучих мышей, укутавших себя крыльями. Девочка почти бесшумно двигалась по узкому мостику, по обеим сторонам которого простиралась пропасть, а вот обувка искателя нет-нет выдавала их присутствие. Малая указала на обувь, после чего провела у шеи прямой ладонью, гневно кусая нижнюю губу.

Шумшь, голос Матери прорвался к разуму и восторжествовал в голове. Услышав ее, искатель на секунду потерял равновесие и едва не сорвался в бездну, на дне которой толстым слоем плыл туман. Снмай.

Цой повиновался и освободился от обуви, уложив ее в ранец. Прохладное покрытие моста леденило ноги. Мост явно не был приспособлен для хождения и переправ. Люди адаптировались, как и всегда.

– Куда мы идем?

Позже. Млчи. Тжело скрвать вас.

На том конце моста путников поджидало пульсирующее синеватое свечение.

Миновав пещеру со спящими на сводах крылатыми тварями, вышли в телескопическое помещение, изнури походившее на высоченную башню. Бирюзовые проломы света на стенах огибали множество ниш, и каждое углубление хило подсвечивалось, храня в себе невообразимые предметы самых разных форм и размеров, но все, как один – черные и несравненно опасные на вид застыли внутри, будто в невесомости.

Цой узнал в них оружие без помощи Матери.

Водил по поверхности руками, пытаясь понять, как открыть, но останавливался всякий раз, встречая сопротивление. Запахи, насылаемые Матерью, сглаживали углы неприятия, и мысли переставали казаться обрывистыми – понимать ее составляло все меньше и меньше труда. Пришло осознание того, почему предметы огорожены от рук и прочих конечностей непроницаемым стеклом: перед глазами распростерся невероятных размеров атлас, усеянный тысячами огоньков; один горел так ярко, что искатель невольно ощутил тоску и непреодолимое желание вернуться туда. Чужак узнал о множестве миров, чье устройство сильно разилось друг от друга. То, что покоилось в нишах, действует в них иначе: где-то, как задумано, где-то сверхразрушительно, а где-то не работает вовсе, и для каждой группы миров некто создал максимально эффективный тип.

– Этим собирались делиться? – оглядывая храм, культивирующий оружие, спросил Цой, и по телу прошла волна неприятия.

Нет.

– А это что? – спросил, держа в руке жезл.

Инстрмент.

– И что им чинить?

Он разрушает, так в понимании Матери звучала смерть.

– Здесь столько всего, – ощущал мощь, исходившую из башни, – зачем нужен он?

Мать объяснила, что в каждом из известных миров острое, колющее и режущее неизменно остается острым, колющим и режущим. Универсальный инструмент.

Цой бегал глазами туда-сюда и, не переставая, без конца, инстинктивно пытался отыскать ее облик, когда заметил треснувшую нишу. Подобрался и с трудом просунул внутрь руку. Поранившись, вынул черный диск с отверстиями для трех пальцев и острой режущей кромкой. Спиной ощутил присутствие и тяжелый взгляд девочки; напуганная до смерти, но не им, а тем, что сжимал в руке. Глядя на нее, поместил на место. Сам не понял, как активировал механизм, вызвавший серпообразные лезвия, на раз отсекшие ему пальцы. Одернул руку, подавляя крик боли. Дыхание участилось, и накатила волна спокойствия. Доставал кончики пальцев по одному и приставлял на место; срастались медленнее обычного. Впредь решил не испытывать удачу.

Малая с сильным испугом наблюдала за процессом, а когда все срослось и от ран не осталось и следа, расслаблено выдохнула и зачем-то принялась наматывать круги вдоль стен башни; исцеление ее совсем не удивило – ерунда в сравнении с тем, что мог делать быстро бегающий человек.

– Говоришь, тебя вырастили.

Да.

– Кто?

И вновь вопрос остался без ответа. Опять умалчивает, подумал искатель.

– И мысли читать не умеешь?

Нет. Этому не учили.

Кто же они такие, безрезультатно гадал чужак. Был уверен в одном: умели летать. Цой без особого труда мог дотянуться до первого и второго ряда ниш, но остальные уходили так высоко, что разобрать их не хватало даже зоркости глаз. Тут не обойтись без крыльев или чего-то похожего. Последовало объяснение, но не то, которого он ждал:

Мы думаем запахами, вы – мыслями. Мысли – химический процесс. Запхи воздействуют, и ты понимаешь меня на уровне ассоциации, интуиции и интерпретации.

– Ты меня слышишь?

Да.

– И чувствуешь?

Да.

– Как?

Ты ощущаешь жука, ползущего по телу.

– Да, – искатель содрогнулся от крупной дрожи, что прокатилась с головы до пят.

Ты – жук.

– Тогда почему не заговорила, когда я вошел?

Не могла найти ключ – язык, на ктором ты мыслишь. Ты молчал. Слала китайский, испанский, английский, русский и множество других. Забытых. Вакхра – так Мать называла наебаб, – вытесняли и подавляли мои запахи своими. Заслонили тебя. Твои мысли. Пыталась позже, но мысли твои трясло. Мешала рана и пыль.

– Языки, – проговорил искатель. – Откуда ты их знаешь?

Научилась у них. Говорили на разных. Но. Объединили в один, безупречный.

– Почему назвалась Матерью?

Так тебе проще принять мою Сущность.

– Ты родила всех этих тварей? И ее? – кивнул на девочку, чья кожа с каждым новым кругом все обильнее покрывалась каплями пота.

Нет. Не мои.

– Значит, ты не Мать.

Родить много ума не надо. Вырастить – вот что важно. Я. Мать.

Цой перевел взгляд на Малую, которая прекратила бегать и теперь сосредоточилась на ритуале с отжимом воды в панцирь.

– Ты сказала, я был здесь. Когда? – вскружилась голова, он будто потерялся в месте, которого не знал, не мог представить и понять. Время – форма, чуждая Матери.

Вы придумали Время. Ограничили себя им. Постоянно спотыкаетесь.

– Ладно, – ответил Цой и задал вопрос иначе. – Сколько поколений детей ты вырастила? – руки охватил мышечный спазм; пальцы на левой ладони с болью распрямились и растопырились, а на правой – загнулся большой палец. Девять. Девять поколений прошло. – И ни разу не бывали снаружи? – перед глазами вспыхнула яркая вспышка, а через секунду взор затянуло беспросветным мраком. Было несложно догадаться, что бледнолицые ослепнут, если увидят палящее Солнце.

– Я был здесь до них?

Ответ пришел не сразу. Вспоминала.

Вы были между первым и вторым. Рождены не здесь.

Цой не устоял на ногах и осел, пытаясь примириться со знанием того, что ему, возможно, семь сотен лет. Спросил об этом Мать, но ей нечего было ответить. Она, не понимающая времени, могла многое напутать. Чужака трясло, бросало то в жар, то в холод от одной мысли о том, сколько всего он позабыл, если в памяти отложились только последние шесть лет.

– Ты сделала меня таким?

Нет.

– Но знаешь, каким я был?

Знала.

– Может быть, ты знаешь, откуда у меня эти шрамы?

Нет. Не вижу тебя, но чувствую.

Ролл на груди пропиликал, но искатель, желая разобраться в себе, машинально провел по нему пальцем, заставив умолкнуть. Вмешалась Малая – ее так просто не выключить, если только хорошенько не приложиться рукой по голове, но Цой не мог позволить себе поднять руку на ребенка, тем более – девочку, чье миловидное лицо необъяснимо взывало к добру.

Девочка тянула его, указывая на бреши в стенах; свечение усилилось вновь.

– Хоть имя скажи, – просил чужак, с горечью понимая, что прожив столько лет, не знает своего.

Она принюхалась и улыбнулась, решив, что имя – достойная плата за то, чтобы человек поднялся и последовал за ней. Назвалась так быстро, что Цой с трудом успевал разобрать слова:

– Аненоананауи-кеп-пат-та-Сибат.

Искатель скривился лицом.

– Гм. Ладно, Малая, пошли, – поднявшись, ответил он.

Прошли совсем мало, когда девочка с непроизносимым именем учуяла опасность и отскочила от земли, как от натянутой сети. Искатель тоже услышал опасные запахи, но, не успев свыкнуться с предостережениями Матери, не смог увернуться – длиннющий эластичный язык, стрелой вылетевший из густого мрака, опутал ногу. Обуздали инстинкты, Цой сильно дернул ногой; из темноты, против воли, на них летел ком, похожий на клубок тысячи слипшихся червей; на подлете искатель пнул и отфутболил его обратно. Малая в мгновение ока крутанула стороны жезла в разные стороны и разъединила его на две равные части, довернула кольца, и из стержней выросли два обоюдоострых лезвия, и засвистели в воздухе, рассекая все новые и новые языки, выстреливающие из сумрака. Искатель позавидовал той ловкости, с которой девочка проскальзывала и уклонялась от них, попутно разрубая на части.

Не разобравшись с устройством собственного жезла, Цой выхватил обрубок Оли и помчался на помощь. Обхватил рукоять двумя руками и вонзил в ком, почти доставший Малую. Вытащить не удалось. Девочка подкинула в руки Цоя клинки и скользнула за спину, ловким движением вытянула жезл и, преобразовав в копье, в прыжке вонзила его в следующий сгусток червей; умирая, они распадались на сотни и сотни крохотных, и извивались змеями в предсмертной агонии. Довернула кольцо, и часть копья накалилась докрасна. Одно неуловимое движение и Малая повернулась спиной; защитила человека, отразив панцирем длинный язык. Вцепившись в броню, он норовил утащить девочку, и та вскрикнула, пытаясь освободиться. Поняв, что по его вине Малая вот-вот пострадает, искатель обезумел от ярости и рубанул по языку с такой силой, что вибрация клинков, схлестнувшихся с полом, ударила в плечи.