Текст книги "Бывальщина пограничника Гривы"
Автор книги: Григорий Кирилюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)
ПОВАР ПРЕДСКАЗАЛ
Случилось так, как говорил Ефим Нестерович.
Душа мальчишки не лежала к уполовникам. Особенно взбунтовалась она в то памятное утро.
А произошло вот что.
За завтраком Оранин запихал себе в глотку грудку рафинада и, аппетитно почмокивая, допивал четвертую чашку чаю. Косо глянув на опустошенный бачок, он тяжеловато вздохнул и отпустил пояс на две дырочки.
– Напился, браток Грива, аж живот взопрел. Последний раз! – сказал Оранин. – Обедать будем уже на заставе. – И, изображая из себя весьма озабоченного службой, добавил: – На боевое дело идем, браток…
И хотя сибиряка брали на границу вместе с выпускниками учебного подразделения (теперь уже младшими командирами) не для исполнения боевых заданий, а всего лишь на должность писаря–каптенармуса, вся его большая фигура излучала гордость и значимость.
Покидая столовую, Оранин высокомерно кинул:
– Значця, так, браток Грива, бывай. Крути уполовником в казане. Гуще насыпай, в добавке не отказывай…
Это уж было слишком.
Слова Оранина, как кипятком, ошпарили Гриву.
Втайне Грива мечтал, что и для него, как и для курсантов, заканчивается строк обучения на кухне. Ведь прошел целый год. Гордей надеялся, что сам Хмара напомнит об этом своему воспитаннику. Но Ефим Нестерович промолчав. «Ясно, – сделал вывод Грива, – Хмара не хочет меня отпускать. – Потом подумал и хлопнул себе по лбу. – А если я самовольно пойду с младшими командирами на настоящую границу, а? Это вам не в Аршаву, а на свою заставу, на кордон?!»
Грива сяк–так сложил пустые бачки и миски в посудомойку и втихаря выскользнул из кухни. Захватил свой вещевой мешок, карабин з надлежащим боезапасом. Под зелёный картуз подмостил смятую газету, чтобы быть выше ростом и не очень портить «ранжир». Шинельная скрутка и лямка противогаза совсем закрывали петлицы. Если бы на них и были какие–то знаки отличия, то все равно их трудно было бы заметить.
Может, рискованный замысел Гордея Гривы и реализовался бы. Увидел бы он и пограничную реку Збруч, полосатые столбы: красно–зеленый с гербом СССР и серо–черный чугунный на западном берегу реки. Если бы не этот сибирский кедр, имеющий человеческую фамилию Оранин. Запыхавшийся и вспотевший, позже всех встал он в строй. С разгона Оранин, как вол копытом, наступил своим сапожищем на ногу Гриве. Ойкнув Гордей, присел. А у Оранина от безграничного удивления рот раззявил.
– Гр–р–р-ива?! И ты на гра–ни–цу?!! – на всю казарму воскликнул он.
Грива в сердцах рубцом подошвы «резанул» кедра по сухожилию под коленями и прошипел:
– Тс–с–с, лапоть–балетка…
Но было уже поздно.
К строю приближался начальник школы. Он заметил Гриву, подозвал старшину и велел еще раз проверить по списку выстроившихся для марша пограничников. Фамилии Гордея Гривы, естественно, в списке не было. Тогда Грива смело и четко отчеканил три шага от строя, остановился перед начальником школы и жалобным голосом спросил:
– Значит, не возьмете меня на поиски шпионов, товарищ начальник?
– Нет, – твердо ответил начальник.
– Даже к лошадям на заставу?..
– Даже.
– И кашу варить не возьмете?
– Нет.
Грива закачался на месте, еще раз кинул умоляющий взгляд на начальника, потом перевел глаза на старшину. И старшина сказал:
– Курсант Грива будет…
Начальник школы поправил:
– Воспитанник Грива еще не курсант…
– Я так и хотел сказать, товарищ начальник. Но с него может получиться способный курсант. – И, повернувшись к Гордею, спросил: – Верно?
– Так точно, товарищ старшина!
– Тогда снимите скрутку шинели, противогаз, поставьте карабин в пирамиду, – властным, но спокойным голосом приказав начальник школы. – Старшина покажет вам, где стоит швабра и ведро…
– С этого начинается обучение в школе?
– Да, – коротко кивнул начальник.
Сложив свое боевое снаряжение, Грива подошел к старшине. Попросив разрешения у начальника, старшина повернулся кругом, за ним – Гордей. Возле каморки с немудренным хозяйственным инвентарем старшина сказал:
– Я вам выдам суконку, Грива, ясно?
– Да, – подражая начальнику школы, ответил Гордей.
– Вы ее намочите керосином, вытрете пирамиды, тумбочки, койки. Ясно?
– Да.
– Шваброю же легонько снимете паутину на потолке, по углам, за печками. Ясно?
– Да.
– И вообще, чтобы к моему возвращению казарма блестела, как парикмахерская. Ясно, Грива?
– И тогда я смогу быть?..
– Курсантом, а там и младшим командиром, – подчеркнул старшина. – Не теряйте надежды.
Младшие командиры вышли из казармы во двор, выстроились в походную колонну. Гордей Грива, в самой нательной сорочке, с ведром и шваброй в руках, мечтательным взглядом провожал их.
Напоследок старшина напомнил:
– Вокруг казармы собрать окурки. С урн вытрусить мусор. Спалить в печи. Ясно?
В этот раз Гордей уже не отвечал коротким «да», только вздохнул.
С этой невеселой задумчивости Гордея вывел повар Ефим Нестерович. Еще издали он догадливо посмотрел на своего воспитанника, кашлянул в кулак и, вроде между прочим, заметил:
– Так и я свой курс молодого бойца начинал со швабры и помойного ведра. А это, как–никак, школа младших командиров. И тут без швабры и ведра фигово–фигово… рассадник грязи заведется. Шагом марш на кухню за горячей водой!
Со старанием матроса «Авроры» драил Грива пол, вытирал окна, двери, койки, тумбочки, пирамиды. Когда перед обедом Хмара еще раз наведался, казарма блестела чистотой.
– Ну, курсант Грива, – удовлетворенно сказал Ефим Нестерович, – если бы командование знало, сколько ты веников и тряпья истер на этом полу, то без колебаний отправило бы тебя на морской флот.
Грива молча заканчивал свою роботу.
Хмара посмотрел сквозь прозрачное стекло окна на кривую акацию, искренне признался:
– A мне без тебя на кухне фигово–фигово…
– Если не зачислят курсантом, вернусь к вам, Ефим Нестерович, – как–то по–граждански, как отцу, ответил Гордей.
– Э нет, – возразил повар, – коли уж схватил слона за ногу, то держи со всей силы. Учись. Наука в лес не ведет. Был бы я образованным, может, в адъютантах самого Буденного состоял бы.
Потом повар пощупал нагрудный карман гимнастерки, достал сложенный в четверо листок бумаги, развернул и подал Гриве.
– Завтра воскресенье, можешь сходить на целый день в город. До двадцати четырех часов увольняю… – немного официально объяснил он. – Сам старшина школы подписал увольнительную!
И тут с Гривой случилось что–то невероятное. Он как стоял перед Хмарой в нательной сорочке, с завернутыми по локти рукавами, с запахом керосина на ладонях, так и кинулся обнимать Ефима Нестеровича. Застеснявшийся, а скорее растроганный повар проворчал:
– Это же вам, Грива, не на гражданке. И-и… я не девчонка какая–то… Фигово–фигово…
Воскресным утром будущий курсант Грива, чеканя шаги по старательно подметенным тротуарам, шел улицами, «ел» глазами всех, кто был в военной форме – от медика до собаковода.
Щедрое подольское солнце, как в зеркалах, сияло на пуговицах новенькой гимнастерки Гордея, не спешило падать и со звезды фуражки, закаляя на нем серп и молот. Картуз и петлицы свежей зеленью оттеняли смуглявое лицо Гордея. Черненький пушок над губой просился под лезвие бритвы. Грива вскоре и распрощался с ним в первой же парикмахерской. А уж как посмотрел после бритья на себя в зеркало, то удовлетворенно подумал: «От если бы Петрик посмотрел сейчас на меня, а? Не узнал бы и позавидовал. А мама узнала бы».
А отец? Тот сразу назвал бы сына щорсовцем.
«Вот приеду в гости, – мечтал себе Грива, – но уже после того, как поймаю шпиона».
Эти мечты и сопровождали Гордея Гриву аж до старой крепости, стоящей за городом над мелководной речкой. Крепость опоясывала серовато–зеленая над водой и черная в тени стена. Таинственная башня будто вырастала из водяных потоков. От поля крепость отделялась земляным валом. Осунувшийся вал давним–давно зарос кустарником, высокими бурьянами и стеблистыми травами. Там дети пасли коз, играли в прятки, кричали.
Неподалеку от крепости ходил дедушка с дубовой палкой. Он опирался на ее загнутый конец, как на бараний рог, и, ни на кого не обращая внимания, рыскал вокруг глазами. Дедушка не был похож на пастуха или сторожа–бахчевода. В серых глазах старика, под рыжеватыми бровями, таилось что–то воинственное.
– Дедушка, – обратился Грива к старику, – это правда, что в этой крепости сидел Устам Кармалюк?
– Неправда, солдат, – сухо ответил дед.
– Нежели? А нам говорили…
– Зачем бы ему тут сидеть? – хитровато посмотрел старик на Гриву. – Что, у него, думаешь, своей хаты не было?
Разговор почему–то не вязался. Тогда Грива осмелел и сказал, что знал про Устина Кармалюка:
– Паны заковали Кармалюка и посадили в крепость. Вон в ту башню. Нам сам политработник на политзанятиях рассказывал.
– Эге. Да конечно… – нехотя отвечал дед.
Наверное, он, озабоченный каким–то своим делом, не хотел больше разговаривать с настырным юношей в зеленой фуражке. Грива понял намек, но ему захотелось еще что–то узнать про крепость. Только не знал, с чего начать. Выручил камешек, блестевший на земле, словно растопленная желтая смола. Грива поднял его и подал деду. Старик молча достал с глубокого кармана железку, похожую на рожок полумесяца, стукнул ею раз–другой по камню. Искры так и посыпались из–под его плотных пальцев.
– Эге, да ты настоящий кремень, солдат, ты нашел.
– А возьмите его себе. И скажите мне, дедушка, что это маячит на стене, словно человеческая фигура в камень вдавлена?
– Легенда повествует, – начал спокойно старик, – что тут, где мы с тобой стоим, на страже караулил турок, а там, под крепостной стеной, человек нес воду из реки. Турок послал в него стрелу. Человек, падая на землю, навсегда оставил свою тень на стене…
– Вот я бы того турка, – горячо сказал Гордей, – теперь пулей стукнул…
– Э, сынок. Турок далеко, а вот воришка, укравший у меня ядро турецкое, где–то здесь… Найди, вот и стукнешь его… хотя бы этой клюкой. – И дедушка погрозил кому–то палкой.
– Какое ядро, дедушка?
– Историческое. Какое же тут может быть еще?
– Но кому оно нужно?
– Да уж кому–то нужно, коли взяли. А что мне теперь скажут в музее, какой же ты смотритель, если ядра не устерег? Да и что это за турецкая крепость без турецкого ядра, а?
– А если это ядро взорвется, дедушка? – испугано спросил Гордей.
Смотритель равнодушно махнул палкой.
– Говори. Если бы должно было взорваться, так еще при баталии взорвалось бы. Теперь кто–то сделает из него пестик для проса или еще какого–то черта, а ты тут морочь голову. О, сюда даже кто–то приезжал, – увидел борозду.
У Гордия Гривы проснулась сообразительность пограничника. «Пойду по следу колеса. Куда он меня приведет?» – решил он и тронулся в направлении незнакомого села. На развилке задержался возле необычного склепа. На потрескавшемся, заросшем мхом камне прочитал: «Здесь землей покрыта лицом душою Mapгарита. Такая ей цена от общества дана. 1758–1775 гг.» Грива пожалел, что Маргарита умерла такой юною, и пошел дальше. Но след не повел его в село, колеса обгибали хаты полем.
Заинтересованный Гордей ускорил шаги.
Наконец он заметил арбу, на которую два человека укладывали горох. Решительно приблизился.
– Это вы ехали от крепости? – тоном следователя спросил Гордей.
– Мы. А что? – отозвался крестьянин, стоящий на арбе и укладывающий вязанки гороха.
– Вы не брали у дедушки–смотрителя турецкое ядро?
– Гм, – сказал другой крестьянин с вилами в руках, – а ты кто будешь?
– Разве не видно по моей одежде, кто я? – с вызовом намекнул Грива.
– Одежда нам знакома, а ты нет, – ответил тот, что на арбе. – Подожди–ка, мы сложим горох, тогда.
– А что тогда, – нахмурился Грива, – вернете ядро?
– Умгу, – неопределенно буркнул крестьянин и принялся поправлять вязанки. – Садись с нами, товарищ пограничник. Поедем по ядро. Я знаю, где его спрятали пастушки.
Грива умостился на шелестящем горохе. Сначала возчики молчали, но то и дело посматривали на Гриву. А когда зазеленела крыша пограничной заставы, тогда крестьянин, который всю дорогу не выпускал из рук вилы, начал допытываться:
– А кто у вас начальником заставы?
– Это… военная тайна, – сурово ответил Грива, хотя на самом деле он не знал имени начальника заставы. – А куда вы меня везете?
– По турецкое ядро, – серьезно ответил крестьянин, погоняющий лошадей. – Вон там оно лежит, – показал на заставу, – пастушки спрятали над самой рекой…
В канцелярию заставы зашли втроем: два возчика гороха и пограничник Грива. Начальник вопросительно посмотрел на знакомых крестьян, спросил:
– Что скажете, Иван Матвеевич?
– Это ваш пограничник? – Иван Матвеевич указал на Гриву.
Начальник заставы сразу мог бы ответить «нет». Но он внимательно посмотрел на незнакомого пограничника и, не отметив ни тени обеспокоенности на его лице, поинтересовался:
– Где вы с ним встретились?
– На поле. Задержали, когда горох брали. Говорит, что какое–то турецкое ядро разыскивает.
– Правильно, товарищ начальник. Я…
– Подождите минуточку. Иван Матвеевич, спасибо за бдительность. Вы свободны. Я сам тут разберусь.
Крестьяне многозначительно переглянулись, попрощались с начальником и вышли.
Перечитав несколько раз записку про увольнение пограничника Гривы и выслушав объяснения задержанного «нарушителя», начальник от души рассмеялся. Грива рад был сквозь землю провалиться. Он понял, что крестьяне оказались сообразительнее его. Ни о каком турецком ядре они ничего не знали, а только манили Гриву, чтоб довезти его до заставы, a потом сдать самому начальнику.
ГРИВА СХВАТИЛ СЛОНА ЗА НОГУ
Третья осень службы в пограничном отряде для Гривы началась так же, как и первая, – походом в баню. Но в этот раз курсант Гордей Грива был в колонне уже не замыкающим.
Если бы те девчата, которые когда–то подсмеивались над невзрослым пограничником, увидели его, то не узнали бы.
Уже с деревьев опадали желтеющие листочки, увяла и поникла трава, отцветали запоздалые цветы, а сукно на картузе Гордея зеленело по–весеннему. На фоне этой зелени краснела, как ягодка, пятиконечная звезда. А блеску сапог позавидовал бы самый ловкий чистильщик. О галифе та гимнастерке и говорить нечего: обмундирование лежало на курсанте так, словно он в нем родился. А как уверенно Грива держит шаг? Какие у него величавые взмахи рук! Да и заметно подрос недавний поваренок. Поставив его под ростомер в санитарной части, врач высоко поднял брови:
– Сто шестьдесят семь. Ого! Ничего себе вымахал на казенных харчах!
– Нормально, товарищ врач, – с достоинством ответил Гордей.
В школе курсант Гордей Грива учился хорошо. Одного не хватало в характере будущего старшего командира – мужества. Боялся темноты. А что же это за пограничник, который ночью теряет самообладание?
Но как ни старался Грива перебороть позорный страх, у него это долго не получалось. Перед его глазами в ночное время то и дело беззвучно возникали жуткие привидения, изводили душу Гордея.
А всему этому причиной были воспоминания о всякой «чертовщине», привезенные Гривой из дому.
Позже он признался друзьям:
– Моя столетняя бабуся водила мене по лесу, собирала травы, грибы, ягоды и все рассказывала. «На этой березе, – бывало, говорила, – я видела конскую упряжь. Это ее нечистый повесил, чтобы кого–то заманить на березу и повесить христианскую душу. А там, над рекой, сама копна сена отползла от меня. Гляди же, – приказывала мне, – сам не бегай в те заросли, там и днем темно, потому что живет там вовкун, упырь…»
И давай меня пугать то нечистым, которого вроде бы сама видела, то ведьмой, которая угощала ее козьим молоком, то чародеем, то мертвыми душами, вылетающими из гробов…
Молодое мальчишеское воображение, как губка воду, впитывало всю эту «чертовщину», тормозило в нем смелость, отвагу, мужество.
Как репей в тулупе, держались все те рассказы в его памяти.
Как–то Гриве пришлось дежурить возле радиостанции, размещающейся вблизи старого кладбища.
Вечером небо играло звездами, a в полночь укрылось облачностью, начал накрапывать дождик. Грива, зябко поеживаясь, стоял под навесом. Вдруг его напряженный слух уловил какое–то звяканье. Вроде бы на кладбище какой–то каменщик выбивает надпись на могиле: цок–цок–цок… Что за чудо? «Возьму каменюку, – не очень храбро подумал Грива, – брошу туда. Может, перестанет». Нащупал сапогом камешек. Бросил. Прислушался. Вроде замолчал невидимый каменщик. Но спустя минуту снова слышно: цок–цок–цок. И кажется, еще ближе, чем вначале.
Страх неумолимо охватывает дежурного. Забыв о сигнальной кнопке, которой можно вызвать начальника караула, Гордей дрожащими руками поднял винтовку и пальнул на кладбище.
Вскоре прибыл начальник караула с двумя курсантами.
– В кого стреляли? – спрашивает взволнованно.
– По кладбищу.
– По какой надобности?
– Там кто–то гробы разбивает. Наверное, золото ворует у богатых мертвецов. О, слышите, стучит?
Прислушались. В самом деле, «каменщик» делал свое дело: цок–цок–цок. Грива без разрешения лупанул второй выстрел. Еще примчалось несколько курсантов. Начальник приказал прочесать кладбище. Вдоль и поперек прошли, а «каменщика» не нашли.
– То–то же оно и есть, – покачал головой Грива, – на политзанятиях твердят, что на свете не существует никаких привидений. А это что? Слышите?
Цок–цок–цок…
Пришлось усилить караул возле радиостанции.
А утром всем составом караульной команды вышли на кладбище. Каждому хотелось увидеть хоть какой–нибудь след ночной работы «каменщика». И увидели: один продырявленный пулей крест, другой вовсе упавший. И еще – жестяная крышка, свисающая на проволоке с железного креста. Ветер покачивал крышку, и она звенела о железо.
Грива глазам своим не поверил…
Где–то спустя месяц после этого случая Гордей дежурил на старом пожарище. Об этом пожарище люди рассказывали страшную легенду, а может и бывальщину. Говорили, что давным–давно турки брали с Подолья крестьян в неволю. Загоняли они невольников в каменный караван–сарай, который вроде бы стоял на месте пожарища. Как–то раз невольники взбунтовались. Взбешенные турки подожгли караван–сарай. С той поры прошло много лет, но пожарище не зарастает травой, а на камнях по утрам блестят капли. Седые деды говорят, что это слезы невольников, которые прилетают каждую ночь с того света и тут плачут.
А в погребе под пожарищем стоят железные бочки с бензином. Вот их и охранял курсант Грива.
Ночи в ноябре долгие, хмурые, ветреные, с моросящим дождиком. Вокруг грибка, под которым притих Грива, замерла утомленная осенней непогодой тишина. Только филин то и дело тревожил ее тоскующим криком. Грива отчаянно прогонял жуткие видения, переубеждал себя, что все эти рассказы о замученных душах, которые ночами слетаются на пожарище, – выдумка… А страх цепкими пальцами сжимал его сердце…
Непроглядная тьма выталкивала на пожарище то кол, то телефонный столп, то известковый камень. И все это выглядело невиданными, уродливыми привидениями.
Гордей сжимал в руках винтовку, до боли в глазах всматривался в мерцающую темноту.
А филин еще надоедливее тянет свое пугу–пугу. Потом сорвался с дерева, со свистом пролетел над грибком. Грива поднял глаза в небо и… ужас! Он увидел что–то белое…
– Летит, – еле произнес он. – Душ–ш–ша…
Белая «душа» сделала круг над грибком и с шелестом легла невдалеке на землю. У Гривы задрожали колени, пересохло во рту, одеревенел язык. Под сорочкой поползли холодные капли пота. Ноги сами подогнулись…
Может, вот так Гордей Грива просидел бы до конца смены, если бы, сползая, не нажал спиной на сигнальную кнопку.
В таком состоянии и застал его начальник караула и командир отделения. Командир отделения горячо дохнул Гордею в лицо и, подавляя раздражение, тихо спросил:
– Вы спите, Грива?
– Hе–не–т, – выбил зубами Гордей.
– Заболели?
– Hе–не–т…
– Так говорите, что с вами?! – не сдержавшись, крикнув командир.
– Д–д–д-уша. Вот…
– Что за чепуха, курсант Грива?!
Гордей хватанул ртом воздух, медленно поднялся на непослушные ноги и сбивчиво рассказал, что он видел. Командир смело пошел в темноту, пошарил руками по земле и вернулся к грибку с чем–то белым.
– Какая это душа, курсант Грива?! – с укором сказал он и развернул перед Гордеем еле–еле закапанный дождиком номер московской «Правды».
Где она лежала до сих пор? Какой ветер подхватил ее и принес на пожарище?
Разозленный начальник караула плюнул себе под ноги и тихо, как перед дракой или с суфлерской будки, прошипел к дежурному:
– Вам в руки летит «Правда», курсант Грива, а вы души какие–то выдумываете… Стойте! Через полчаса смена. И не пытайтесь еще раз сдрейфить перед черт знает чем. Иначе…
Он не закончил своей мысли. Но Гордей и сам понял, чем это пахнет, если он еще раз на посту «сдрейфит» …
Однажды в майскую звездную ночь курсантов подняли по тревоге. Быстрым маршем прошли они к довольно глубокому притоку Збруча. Начальник школы выбрал место для переправы.
– Нам необходимо разведать водную преграду, – властно сказал он, – кто готов? Жду три минуты!
– Разрешите мне, товарищ начальник! – первым откликнулся курсант Грива.
Не снимая с себя походного снаряжения, он надел противогаз, правой рукой поднял над водой винтовку, левой – ребристую трубку противогаза и постепенно начал погружаться в реку. Вода уже Гордею под руки, только голова виднеется. Но скоро над поверхностью реки видны были только его руки…
Когда вышел на противоположный берег, радостно крикнул:
– Проволочных преград, коряг, ям не обнаружил. Дно каменистое. Могут пройти танки. Течение – три метра в минуту.
– Отлично, курсант Грива, – произнес начальник, – возвращайтесь назад!
Переодеваясь возле походной кухни в сухое обмундирование, Грива лукаво посматривал на Ефима Нестеровича. А Хмара долго смотрел на свою именную «луковицу» и, вроде между прочим, заметил:
– Вы, Грива, назад вернулись медленнее на две минуты. А вообще…
– Фигово?
– Нет. Я хочу сказать, что вы–таки схватили слона за ногу.
И повар начал пробовать уполовником суп.
