Текст книги "История франков"

Автор книги: Григорий Турский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)

Термин «народная латынь» (а особенно его синоним «вульгарная латынь») содержит неизбежный оттенок осуждения: кажется, что это как бы латынь второго сорта, «испорченная» по сравнению с классической. Это не так. Народная латынь – это живой разговорный язык, всегда существовавший параллельно с языком литературным и всегда (как это свойственно разговорному языку) развивавшийся быстрее, чем язык литературный. Распространение школьного образования, ориентированного, понятным образом, на стабильные классические нормы, сдерживало это развитие. С упадком школьной культуры на исходе античности разрыв между литературным и разговорным языком резко расширился. Народная латынь стояла на пороге перерождения в те романские наречия, из которых предстояло развиться романским языкам нового времени.

Современники воспринимали эти перемены очень болезненно. Неумение владеть литературной речью, отсутствие школьной выучки чувствовались в разговоре с первого слова и безошибочно отличали образованного человека от необразованного. Носители образованности дорожили своим литературным языком именно потому, что он отделял их от простонародья. «Так как ныне порушены все ступени, отделявшие некогда высокость от низкости, то единственным знаком благородства скоро останется владение словесностью», – писал Сидоний Аполлинарий (письмо VIII, 2) еще за сто лет до Григория Турского. Сам Григорий в сочинении «О чудесах св. Мартина» (II, 1) рассказывает, как однажды он поручил служить [345] мессу одному пресвитеру, но так как тот говорил «по-мужицки» (на народной латыни), то над ним «многие из наших (т. е. из образованных галло-римлян. – В. С.) смеялись и говорили: „Было бы ему лучше молчать, чем говорить так невежественно“». И в самой «Истории франков», рассказывая о «лжечудотворце», самовольно освящавшем мощи св. Мартина, Григорий отмечает: «...а речь его была деревенской и протяжное произношение безобразно и отвратительно, да и ни одного разумного слова не исходило от него» (IX, 6).

Литература должна была перестраиваться применительно к новым языковым условиям: или отгораживаться от народной латыни и сосредоточиваться на имитации классических памятников, или идти на уступки и допускать элементы народной латыни в литературный язык. Первый путь был естествен для поэтов, чьи произведения были рассчитаны лишь на образованных читателей. Например, друг Григория – Венанций Фортунат пишет свои стихи на отличном классическом языке, и только отдельные необычные оттенки значений слов или редкие ритмические вольности выдают в них эпоху. Второй путь был естествен для писателей, которым приходилось общаться с обширным кругом необразованной публики, – прежде всего для сочинителей проповедей, а также житий, рассказов о чудесах и т. п. Так пробовал писать лучший проповедник первой половины VI в. Цезарий Арльский, популяризатор августиновской догматики. Так рекомендовал писать и папа Григорий Великий – крупнейший духовный авторитет своего времени, о котором с почтением отзывается Григорий Турский в «Истории франков» (X, 1). «Соблюдением расстановки слов, наклонений и падежей при предлогах я гнушаюсь, решительно полагая недостойным глагол небесного вещания сковывать правилами Доната»[22]22
  Донат (IV в.) – автор самого популярного в школах учебника грамматики.


[Закрыть], – читаем мы в предисловии к одному из главных сочинений папы – «Моралии» (I).

Правда, это было легче заявить, чем сделать. «Писать, как говоришь», – задача исключительной трудности: письменный язык всегда имеет свои стереотипы, отличные от устных и почти не ощутимые для пишущего. Сам Григорий Великий пользовался провозглашенной им вольностью весьма умеренно: даже когда он пересказывает легенды о чудесах («Диалоги»), заведомо рассчитанные на доходчивость, он оговаривает, что не сохраняет в них всей «безыскусственности слога». Таким образом, степень уступок в сторону народной латыни могла быть различна.

Григорий Турский пошел в этом направлении дальше очень многих. Он был практическим деятелем и понимал, что отрыв литературного языка от народного лишает церковь главного ее средства воздействия на общество. Элементы народной латыни в его сочинениях – это не невольная «порча языка», это осознанный стилистический эксперимент самых широких масштабов. Потому и заклинает он потомков, как бы ни были они образованны, переписывать его книги без исправлений. Он предвидит, что его подход к стилю может вызвать возражения, и спешит их предупредить: «Но я боюсь, когда я начну свое сочинение, – ведь я без риторического [346] и грамматического образования, – как бы кто-нибудь из образованных не сказал: „О деревенщина и невежа, неужели ты думаешь, что имя твое будет среди писателей? Неужели полагаешь, что этот труд будет принят людьми сведущими, ты, у которого ум не пригоден к искусству, и у тебя нет никакого серьезного понятия о литературе, ты не умеешь различать род имен: часто женский род ставишь вместо мужского, средний – вместо женского, мужской – вместо среднего; даже предлоги, употребление которых утверждено авторитетом знаменитых писателей, ты обычно ставишь неправильно: отложительный падеж ты ставишь вместо винительного, а винительный – вместо отложительного“. Но на это я им отвечу и скажу: „Я творю нужный для вас труд и буду упражнять ваш ум своей мужицкой простотой“»[23]23
  Cregorius Turonensis. Liber in Gloria canfessorum // MGH.SRM. T. 1. P. 747-748.


[Закрыть].

Главным поприщем эксперимента были агиографические сочинения Григория, рассчитанные на понимание полуграмотных клириков, которые могли бы усвоить этот броский материал и пересказать своей невежественной пастве. По сравнению с языком этих сочинений – «Житий отцов», «Славы исповедников» – слог «Истории франков» кажется почти образцом литературности. «История» предназначалась, конечно, не для широкого чтения, а была рассчитана на образованных церковников с разносторонними интересами. Но писал он ее рукой, привычной к имитации народной речи. Он находит простые слова для выражения своих мыслей легче, чем кто бы то ни было из современников. Грамматический и синтаксический хаос его повествования, в котором каждое слово, каждое словосочетание неожиданно свежо и точно, но все они, однако, решительно отказываются выстроиться в логическую систему, – это, по существу, копия его духовного мира, в котором любое событие представляется ему конкретным и четким, взаимосвязь событий часто теряется. Вот это замечательное единство содержания и формы «Истории франков» и производит столь сильное впечатление на читателя, – разумеется, гораздо больше в оригинале, чем в переводе.

Конечно, когда Григорий говорит: «...я без риторического и грамматического образования»[24]24
  Ibid. P. 747.


[Закрыть] или «Я не обучен искусству грамматики и не воспитан на тонкостях чтения светских авторов»[25]25
  Cregorius Turonensis. Vita patrum. II // Ibid. P. 660.


[Закрыть] – это не только риторическое самоуничижение. Французские и немецкие исследователи и издатели сочинений Григория Турского подтверждают, что он действительно недостаточно был сведущ в латинской грамматике. Неправильное употребление падежей после предлогов и смешение трех родов в основном, видимо, должны быть отнесены, о чем он сам пишет, за счет пробелов в знании им грамматики. Но, утверждая это, мы все-таки должны помнить, что «История франков» имеет многочисленные разночтения (сохранилось около 40 рукописных текстов различного класса), и часть орфографических и морфологических ошибок могли сделать переписчики Меровингской эпохи. [347]

При всех особенностях латинского языка Григория Турского система склонения и спряжения у него все же сохраняется, что, безусловно, является результатом традиционного, хотя к тому времени и ущербного, образования Григория.

«История франков» выявляет прежде всего изменения, происшедшие в системе вокализма и консонантизма, повлекшие за собой изменения и в морфологической системе латинского языка, что подтверждается смешением падежных флексий в accusativus и ablativus даже там, где по звучанию они для него довольно различимы. Употребление оборотов с предлогами вместо функции родительного и дательного падежей, изменение значений некоторых предлогов и путаница в употреблении падежей при них – все это свидетельства размывания сложной падежной системы латинского склонения.

К числу характерных черт языка Григория Турского следует отнести: широкое употребление причастий и причастных конструкций даже в тех случаях, когда автор классической эпохи поставил бы только придаточное предложение с временными или причинно-уступительными союзами; употребление предложений с quia и quod («что») вместо оборота accusativus cum infinitive наряду с употреблением правильной инфинитивной конструкции; употребление описательных аналитических форм глагола наряду с синтетическими; нарушение согласования времен и др.

Грамматический строй латинского языка в сочинении Григория Турского несколько отличается от грамматического строя латинского языка классического периода. В «Истории франков» уже мало больших и сложных периодов со своеобразным порядком слов, которыми характеризуется язык писателей I в. Утрата многих подчинительных союзов, ослабление значения некоторых вводных и пояснительных слов, замена подчинения сочинением приводили к упрощению предложения. В основном строй предложения у Григория Турского простой, но автор уже не всегда мог ясно выразить мысль из-за своих промахов в грамматике, особенно в синтаксисе сложного предложения. Неумение развернуть предложение с подчинительными союзами или пояснительными словами нередко приводит к затемнению смысловой стороны выражения, а это создает трудности в переводе. Что касается лексики, наиболее подвижного элемента языка, то здесь мы можем отметить проникновение многих слов из народного разговорного языка.

Наряду со словами литературного латинского языка у Григория Турского встречаются их синонимы из разговорного или позднего латинского языка. Например, cornipes (поэт.), equus – «конь» и cabailus – «лошадь» (разг. яз.); domus – «дом», mansio – «пристанище, дом» и casa – «хижина» (в значении «дом»; разг. яз.). Вместе с тем некоторые слова употребляются Григорием и в старом и в новом значении. Например, causa – и в старом значении «причина», и в новом значении «вещь» (в клас. лат. яз. res); hostis – и в старом значении «враг, неприятель», и в новом значении «войско».

В связи с изменившимися социально-политическими и территориальными условиями наблюдается путаница в употреблении некоторых слов. [348] Так, если слова civitas, urbs, oppidum в литературном классическом языке имели четкое и определенное понятие: civitas – «гражданство, государство», urbs – «город» (столица, обычно по отношению к Риму), oppidum – «город» (без указания на его правовой статус; колония или муниципий), то у Григория все эти обозначения относились и к городу, и к территории, и к области без четкого их разграничения. Подобная путаница была в употреблении слов: vicus – «село, деревня», villa – «имение, загородный дом, вилла», locus – «место, местность, усадьба», раgus – «село, сельская территория с несколькими деревнями» и многих других, потерявших свое первоначальное устойчивое смысловое значение, Эта неразбериха в терминологии указывает на то, что в VI в. прежние римские колонии и муниципии в Галлии утратили характерные признаки своей городской автономии. Появилось много новых терминов и слов, выражавших новые понятия. Иные же старые слова переосмыслились и наполнились новым содержанием. Например, dux – «герцог» (в римский же период – командующий войсками провинции), comes – «граф» (в римский же период – лицо в штабе императора, выступившее с войском на войну) и др.

В словаре Григория Турского много слов греческого происхождения, относящихся к сфере религиозных понятий и церковному устройству, уже давно бытовавших в церковной литературе: ecclesia – «церковь» (обычно кафедральная), basilica – «базилика» (церковь), episcopus – «епископ», presbyter – «пресвитер, священник», martyr – «мученик», baptizare – «крестить», thesaurizare – «приобретать» и др.

Длительное сосуществование народной латыни и германских языков (для Северной Галлии – франкского) обогатило словарный состав народной латыни. Естественно, и в языке Григория Турского встречаются германские слова, например в латинизированной форме: scramasaxos (нем. Scramasax, франке. scramasahs) – «большой нож, тесак», bannus (нем. Bann) – «банн, штраф»; в германской форме bacchinon (нем, Becken) – «таз, чан», framea – «копье» (употребляемое римскими писателями уже задолго до Григория), morganegyba (нем. Morgengabe) – «утренний дар» и др. Имеются также заимствования из кельтского языка: alauda – «жаворонок», arepennis – «арипенн, арпан» (мера земли) и др.; заимствования из еврейского языка[26]26
  М. Босте указывает все заимствования в латинском языке Григория Турского из греческого, германского, еврейского и кельтского языков. (См.: Bonnet М. Le latin de Gregoire de Tours. P.. 1890. P. 209-226).


[Закрыть].

Стиль и язык Григория Турского формировались не только под влиянием разговорного латинского языка, но и под влиянием христианских авторов и особенно латинских переводов Библии, наиболее яркие места из которой он приводит часто либо дословно, либо перефразируя их. Библейские цитаты Григорий включает не только для доказательства истинности католического учения, но и для характеристики того или иного персонажа, того или иного события и явления. Так, например, грабеж местного населения свадебным кортежем королевы Ригунты (VI, 45) Григорий характеризует [349] словами пророка Иоиля из Ветхого завета: «Оставшееся от саранчи поела гусеница; оставшееся от гусеницы поел жук; что оставил жук, съела ржа» (Иоил., 1, 4).

Наибольшее влияние на стиль и язык сочинения Григория Турского оказал латинский перевод Нового завета, приспособленный к широким кругам простого народа. В новозаветной литературе часто использовались прямая речь для передачи живого разговора, краткие диалоги, лексика народной латыни, обиходные слова, нравоучительные сентенции и др.

Отдельные выражения и слова из Библии органически вошли в текст произведения Григория. Достаточно упомянуть такие выражения, как «сделал это в простоте сердца моего», «во всякой благости», «воздать каждому по делам его», «мужайся», «кто роет яму ближнему своему, сам в нее упадет», «все это – суета», «воздев горе руки и глаза», «изобличай глупца, он умножит ненависть к тебе» и многие другие, которые теряют у него свою первоначальную религиозную окраску и приобретают новое обыденно-житейское содержание и в большинстве случаев назидательный смысл.

Стараясь украсить свой стиль, Григорий обращается к Вергилию. Реминисценции и цитаты из «Энеиды» позволяют думать, что Григорий хорошо знал ее. Он охотно включал в свои произведения стихотворные строки из «Энеиды», преимущественно из первых ее книг. Так, в сочиненной им речи королевы Хродехильды против языческих богов он заставляет королеву цитировать стих из первой книги «Энеиды»: «...Jovisque et soror et coniux» – «...Я и сестра и супруга Юпитера» (I, 46, 47). Этим цитированием Григорий подчеркивает свое отрицательное отношение к античным богам, в частности к Зевсу (Юпитеру). А стихотворная строка: «quid nоn mortalia pectora cogis auri sacra famis?» – «К чему не склоняешь ты смертные души, // К злату проклятая страсть?» (III, 56) встречается у него довольно часто и в разных вариантах. Некоторые стихотворные строки, заимствованные из «Энеиды», цитируются Григорием Турским не совсем точно, а некоторые перефразируются им, становятся как бы его собственными[27]27
  О подробном заимствовании Григорием Турским из «Энеиды» Вергилия см.: Bonnet М. Ор. cit. P. 50-52.


[Закрыть]. Кроме Вергилия, Григорий Турский обращается также к Саллюстию, цитируя в двух местах (IV, 13; VII, 1) отдельные высказывания из «Заговора Катилины». Этим и ограничиваются его заимствования из римских авторов, с произведениями которых он познакомился, видимо, еще в раннем возрасте.

Но для украшения речи Григорий использует и свои собственные стилистические средства. У него есть излюбленные, правда простовато-неприхотливые, художественные приемы, такие, как, например, повторение одних и тех же или схожих производных слов: Latium petiit ibique et latuit (III, 23); In hos sepulchro super sepultum vivens presbiter sepelitur (IV, 12); Iniqua inquit (V, 43) и др.; игра слов с именами, часто непередаваемая в переводе: convenitur ad Convenas (VII, 35), vir nomine Virus (X. 8). [350]

Употребление синонимов во многих местах вызвано, на наш взгляд, не путаницей в словоупотреблении, а желанием Григория разнообразить слова. Например: ad metatum regressus, ad domum regressus – «возвратился домой»; discus, catinus – «блюдо»; ancilla, famula, serva – «служанка, раба»; pignora, reliquiae – «мощи»; tenturia, papiliones – «палатки» и др.

Заканчивая краткий обзор языка и стиля «Истории франков», можно прийти к выводу, что, несмотря на изменения, свойственные латинскому языку позднего периода, латинский язык Григория Турского еще не совсем утратил связь с литературным латинским языком, как это можно наблюдать в текстах VII в. у Фредегара. Но это и не разговорный язык, хотя многие элементы его и проникли в письменную речь Григория Турского. Именно эти элементы разговорного языка, в дальнейшем послужившие фундаментом для образования французского и других романских языков, до сих пор привлекают внимание филологов-романистов.

Латинский язык Григория Турского нельзя оценивать, как это делали ученые XVII и XVIII вв., только с точки зрения классического латинского языка и считать его грубым и некультурным. Язык «Истории франков» был таким, каким создала его эпоха, и мы должны быть благодарны автору за то, что он искренне стремился поведать будущим поколениям о происходящих исторических событиях на том языке, который еще сохранял жизнь и выполнял те задачи, которые ставило перед ними время, вплоть до создания национальных романских языков, развившихся из народного разговорного латинского языка.

От переводчика

Перевод с латинского языка «Истории франков» Григория Турского на русский нами сделан по изданиям: Gregorii Turonerisis. Opera omnia / Ed. W. Arndt, Br. Krusch // Monumenta Germaniae historica. Scripiores rerum Merovingicarum. Hannoverae, 1884-1885. Т. 1; Gregorii episcopi Turonensis. Historiarum libri decem / Ed. R. Buchner. В. 1956 Т. 1-2.

На русский язык это произведение Григория Турского переводится впервые.

При работе над переводом на русский язык нами использованы как примечания названных изданий, главным образом Р. Бухнера к его немецкому переводу, так и Р. Латуша (Cregoire de Tours. Histoire des Francs / Trad. du latin par R. Latouche. P.,1963-1965. Т. 1-2), а также примечания к некоторым другим, (более старым переводам «Истории франков» на французский и немецкий языки, как-то Ф. Гизо и В. Гизебрехта.

Перевод «варварской латыни» Григория Турского на любой язык, в том числе и на русский – сложная стилистическая проблема. Если бы мы дали сглаженный, литературный перевод, то Григорий Турский предстал бы перед нами как автор аккуратный, придерживающийся классических языковых канонов; нарочито же архаизированный перевод сделал бы его автором манерным и изысканным; ни то, ни другое не соответствует действительности. Григорий старался писать «просто», на языке, близком к разговорному. Соответственно и для перевода был избран язык простой и общепонятный, но заведомо небрежный, не свободный ни от варваризмов, ни от канцелярских штампов, ни от разговорных неуклюжестей, ни от индивидуальных новообразований. Думается, что это вполне правомерный способ передачи своеобразия оригинала.

Большую трудность вызвал перевод на русский язык имен собственных и географических названий. Поскольку Григорий Турский в своем сочинении не придерживается единообразия в их написании (чему немало способствовали фонетические изменения, происходившие в системе вокализма и консонантизма в народной латыни), а написание многих имен и названий у него не совпадает с написанием их у других хронистов раннего средневековья, то нам казалось целесообразным обратиться к традиционной, знакомой читателям транскрипции, например: Хлотарь вместо Хлотахарий, Хлодвиг вместо Хлодовех, Гунтрамн вместо Гунтхрамн, Леовигильд вместо Леувихильд и т. п.; некоторые германские имена с латинским окончанием на -arius представлены в усеченной форме: Гунтар вместо Гунтарий, Сихар вместо Сихарий и т. п. Названия городов, селений, вилл, местечек, рек, племен также приведены в современной, а не в архаической, как у Григория, форме, например: Париж вместо Паризий, Лимож вместо Лимовик, Бурж вместо Битуриги, Лион вместо Лугдун, Луара вместо Лигер, бургунды вместо бургундионы, саксы вместо саксоны и т. п. В этом переводчик следовал современным переводам «Истории франков» на немецкий и французский языки.

В переводе в большинстве случаев сохранены исторические термины, относящиеся к лицам франкской администрации: референдарнй, доместик, майордом и др. Сохранен и термин «вилла» (villa) – сельское поместье, имение, двор, а также (особенно позднее) сельское поселение. Первоначально слово «вилла» обозначало дом, построенный на усадьбе, а затем оно приобрело значение и всего поместья. Вот почему мы в большинстве случаев это слово с предлогами переводим: «в виллу», «в вилле», а не «на виллу», «на вилле». Там, где из контекста видно, что это слово имеет значение «загородный дом» – «вилла», мы переводим: «на виллу» или «на вилле».

Для удобства читателей во временной ориентации исторических событий в авторское оглавление каждой книги «Истории» внесены, там где это возможно, даты упоминаемых событий; эти даты заключены в квадратные скобки. [352] Сведения справочного характера об отдельных лицах и географических названиях для разгрузки комментария вынесены в аннотированные указатели. Библейские же имена в указателе не даны, за исключением некоторых.

Числительные нами даются в той форме, в какой они встречаются в сочинении Григория Турского. Римские цифры мы перевели на арабские. В некоторых случаях мм допускали отступления, заменяя цифры на слова, где это больше соответствует русской традиции.

В примечаниях мы даем ссылки на вышеупомянутые издания Григория Турского, используя принятые аббревиатуры (также и для изданий других авторов). Причем первый раз выходные данные приводятся полностью, а в дальнейшем указываются в скобках только страницы. При обращении к комментариям сочинения Григория Турского, сделанным Р. Бухнером и Р. Латушем, в скобках указываются том, страница и номер примечания. Аналогичного принципа мм придерживаемся, когда даем библиографические ссылки на других авторов: при первом их упоминании источник указывается полностью, а далее – только страницы, а также том, книга, глава, параграф и колонка, если они изменились. Кроме того, при упоминании некоторых авторов, главным образом классических, или их произведений даются в скобках общепринятые отсылки с указанием книги, главы, иногда параграфа.

Назад к карточке книги "История франков"