Текст книги "История франков"

Григорий Турский и его сочинение[а]a
  Статья написана при участии М. Л. Гаспарова и П. М. Савукова.


[Закрыть]

«История франков» в десяти книгах, созданная турским епископом Григорием, – исключительный по своему значению памятник европейской культуры раннего средневековья. В ней описываются события VI в., относящиеся к истории возникновения и развития Франкского государства[1]1
  Но не к истории самого германского племени франков.


[Закрыть] эпохи Меровингов на территории бывшей римской провинции – Галлии (нынешней Франции).

Григорий Турский благодаря своей образованности, наблюдательности, епископскому сану и влиянию, которое он оказывал на меровингских королей, собрал ценный материал, отражающий жизнь различных слоев меровингского общества, и создал яркую, местами полную драматизма, своеобразную летопись жизни людей той эпохи. Это была эпоха, когда «при родовых муках» рождалась новая цивилизация[2]2
  См.: Маркс К.. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 154.


[Закрыть]. Труд Григория описывает события этого мучительного становления и сам является его порождением.

Материал, собранный деятельным и любознательным епископом из письменных и устных источников, огромен, а форма его изложения и обобщения позволяют проникнуть в общественную атмосферу и психологию людей того сложного периода. И в том, и в другом отношении Григорий напоминает «отца истории» Геродота. «Геродотом варварства» (варварского мира) назвал Григория Турского французский филолог-романтик Ж. Ампер[3]3
  Ampere J. Histoire litteraire de la France avant Charlemagne. P., 1870. P. 8.


[Закрыть]. И как «История» Геродота стала основой той картины героической борьбы древней Греции за свою свободу, которая навсегда, как художественное произведение, запечатлелась в памяти потомства, так и образ раннего средневековья с его контрастами варварской мощи и христианской одухотворенности, первобытной непосредственной простоты и изощренной коварной жестокости был осмыслен европейским культурным сознанием прежде всего по Григорию Турскому. Заучивавшиеся в течение веков каждым школьником хрестоматийные рассказы о крещении короля Хлодвига («почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал»), о суассонской чаше, о «войне двух королев» – Брунгильды и Фредегонды были не чем иным, как изложением эпизодов из «Истории франков».

Кропотливые исследования историков нового времени многое изменили в этой картине: сняли сгущенные краски, устранили упрощения, отделили [322] факты от легенд. Однако основу представления об общей связи исторических событии в Центральной Европе VI в. по-прежнему дает труд Григория Турского, и если современный человек рисует себе все раннее западное средневековье, сложное и смутное, по образу Меровингской Галлии, а не Испании или Британии, то это именно благодаря Григорию Турскому. Без него вся история Франции этого периода представляла бы собой, по словам современного исследователя, почти «белое пятно»[4]4
  Gregoire de Tours. Histoire des Francs /Trad. du latin par R. Latouche. P., 1963. Т. 1. Introduc. P. 5.


[Закрыть].

ГРИГОРИЙ ТУРСКИЙ И ЕГО ВРЕМЯ

Жизнь и литературная деятельность Григория Турского совпадают с полосой двух важнейших общественных сдвигов в истории Западной Европы VI в – этнического и религиозного, с периодом социального преобразования, состоящего в постепенном переходе от старой общественной системы – рабовладельческой к новой – феодальной. В Галлии, важнейшей провинции Западной Римской империи, местное население (кельтские племена, именовавшиеся и галлами) уже давно слилось с пришлыми римскими колонистами, заселившими города этой провинции в I – III вв., и говорило на народной латыни. Это галло-римское население жило в городах – римских муниципиях и колониях, в селах на землях городов, а также вокруг больших вилл, владельцы которых сдавали землю в аренду. Из этой среды выделился слой именитой местной знати, игравшей немалую роль в истории Римской империи, особенно ее последних веков.

В V в. Галлия, в сущности, была уже вне римской власти: власть здесь фактически находилась в руках варваров – германских военных поселенцев; на землях провинции разместилось множество германских племен, которым – с обязательством несения военной службы на границе – были предоставлены земли для поселения и обработки. Так, франкам, которые еще ранее – в III в. образовали у северо-восточных границ Галлии союз племен, в VI в. (на таких же условиях) было разрешено расселиться в междуречье Шельды и Мааса, а также на левобережье среднего Рейна. Но из-за Рейна в провинцию в V в. хлынули новые волны франков, алеманнов и других германских племен. Они захватывали земли на востоке Галлии, опустевшие после разрушительного похода на Запад, а затем в Африку вандалов, свевов и аланов.

В Нарбоннской провинции расселились вестготы. В Лионской провинции обосновались бургунды. Старое романизированное галло-римское население в городах и селах оказалось по соседству с новыми пришельцами. В отдельных областях Галлии, особенно на юге провинции, преобладало староримское население; на северо-востоке галльские общины и редкие галло-римские рабовладельческие виллы не занимали всей территории, поэтому крайний север Галлии был заселен преимущественно франками. [323]

Многочисленные контакты германских племен с галло-римским населением, а также знакомство с их порядками приводили к изменениям в социальной структуре и самих германцев. Но этот процесс не везде был одинаков. Наличие у франков на северо-востоке Галлии отдельных поселений способствовало тому, что распад древней общины шел здесь сравнительно медленно, в то время как вестготы и бургунды селились преимущественно в старых галло-римских центрах, и поэтому влияние позднеримских общественных отношений на жизнь этих племен было преобладающим. Поселение в Галлии германцев, которые заняли там господствующее положение в свою очередь привело к коренным переменам в староримской администрации, в этнической и хозяйственной структуре провинции. [324] Рядом с римскими виллами возникали хозяйства германских свободных крестьян – общинников. Подати с галло-римского населения стали поступать германским королям. Прежняя римская администрация, владевшая латинским языком, стала обслуживать их двор и знать.

Из трех королевств (в бассейне Роны – королевство бургундов, к югу от Луары – королевство вестготов, к северу от Луары и до Рейна – королевство франков) самым сильным оказалось королевство франков. Ко времени рождения Григория Турского (середина VI в.) франкские короли завершили завоевание Аквитании и Бургундии и овладели почти всей Галлией – от низовьев Рейна до Гаронны, Севенн и Прованса[5]5
  Здесь имеется в виду Септимания, которой владели вестготы.


[Закрыть].

Прочность власти обосновавшихся в Галлии германских племен зависела от того, насколько удастся им, не растворяясь полностью в массе прежнего римского населения, объединиться с их новыми подданными, с тем чтобы образовать общее культурно-этническое единство. И франкам это удалось, вестготам и бургундам – нет. Причиной тому была не только разница в устойчивости и действенности их общинного уклада, но [325] и в различии религиозной политики их королей. Расселяясь на римских землях, германцы принимали христианство, что приобщало их к наследию античной цивилизации. Но в христианстве того времени царил раскол: большинство староримского населения исповедовало католическую веру, признанную ортодоксальной вселенскими соборами, меньшинство – арианскую веру, официально осужденную как ересь. Вестготы и бургунды приняли христианство раньше, но в форме арианства. Франки (в лице короля Хлодвига и его дружины), явившись в Галлию позднее, приняли христианство в форме католичества, что обеспечило им поддержку римской церкви против готов и бургундов в их соперничестве за власть над Галлией.

Во Франкском королевстве католическая церковь стала союзником королей, тогда как в Вестготском и Бургундском католическая церковь была им оппозицией. Этим она способствовала победе франков в их дальнейшей политической борьбе и в процессе образования Франкского государства сумела сделать католическую религию одной из основ для консолидации разноплеменного и разноязычного населения прежней римской провинции в единое общественное целое. [326]

Все это обеспечило привилегированное положение христианской церкви во Франкском государстве. Церковь оказывала поддержку королевской власти, королевская власть из политических соображений в свою очередь поддерживала церковь. Франкские короли дали возможность церкви сохранить те привилегии, которые у нее были в Римской империи в конце IV – V вв. В V в. церковь обладала уже значительными земельными владениями как в городе, так и вне городских стен и была освобождена от некоторых государственных налогов. В IV – V вв. высшее духовенство получило также право судебной власти не только над своим клиром, но и над светским населением городов. Это право было сохранено и во Франкском государстве.

Понимая выгоды от союза с церковью, Хлодвиг жаловал католическому духовенству из владений фиска (королевской казны) земли для основания монастырей. Эту практику поддерживали его сыновья. Во время завоеваний франками областей южнее Луары Хлодвиг распорядился, чтобы имущество и рабы, захваченные у церкви и клириков во время военных конфликтов, были им возвращены. Духовенство освящало власть королей, утверждая представление о короле как о законодателе и суверене, стоящем над подданными. Но в то же время король в глазах подданных должен быть их защитником. Таким образом, церковь как бы внедряла положение о социальных целях государства, чуждое германской частноправовой интерпретации королевской власти и присущее идеологии позднеримского государства, что позже нашло свое отражение в законодательствах варварских государств[6]6
  См.: Корсунский А. Р. Образование раннефеодального государства в Западной Европе. М.. 1963. С. 175.


[Закрыть].

Своим непосредственным участием в делах государства католическая церковь не только способствовала перенесению в варварское общество элементов позднеримской государственности, ускоряя тем самым синтез германских и романских отношений в политическом устройстве Меровингской Галлии, но и способствовала упрочению религиозно-нравственных принципов в ту сложную эпоху, когда были разрушены прежние культурные традиции вследствие распада Римской империи и завоевания ее западных провинций варварами. Рвались традиционные общественные связи и распадались гражданские коллективы. Сходные процессы имели место и среди варваров-завоевателей. В ходе завоеваний варвары утрачивали связи со своей старой языческой религией и культурой, но еще плохо усваивали и новую. Беспрерывные войны между разными племенами, междоусобицы королей, гражданские распри способствовали общему упадку нравов. В этих условиях церковь своей проповедью христианской морали, своим влиянием на дела судопроизводства, своим участием в разборе семейных и иных тяжб прихожан оказывала большое влияние на нравственное состояние тогдашнего общества. Здесь можно вспомнить известные слова Ф. Энгельса о христианстве как о наследии, оставленном античной цивилизацией средневековью. Ф. Энгельс писал: единственным, что средневековье «заимствовало от погибшего древнего мира, было христианство [327] и несколько полуразрушенных, утративших всю свою прежнюю цивилизацию городов»[7]7
  Маркс К., Энгельс Ф. Указ. соч. Т. 7. С. 360.


[Закрыть].

Не нужно забывать, что церковь в то время была основным, едва ли не единственным, хотя и своеобразным хранителем традиций античной культуры, латинской письменности и латинского языка, который на долгие века стал литературным языком, языком поэзии, истории и философии. Для проповеди христианства церкви были необходимы грамотные люди, а научиться латинской грамоте можно было только по учебникам старых грамматических и риторских школ и по литературным образцам старой классической словесности.

Южная Галлия давно славилась своими риторскими школами, традиции их продолжали жить и в последний век Римской империи. Земляк Григория Турского, овернский епископ Сидоний Аполлинарий в V в. был одним из лучших латинских писателей и поэтов. Сам Григорий хорошо знал стихи Вергилия и прозу Саллюстия, в его сочинениях есть также цитаты из Плиния Старшего и Авла Геллия. Друг Григория, поэт Венанций Фортунат из Италии – автор стихотворных панегириков франкским королям и вельможам, в последние годы своей жизни он стал епископом Пуатье.

Для всех нужд государственного аппарата грамотных чиновников и администраторов могла предоставить главным образом церковь.

Галло-римская знать, отстраненная в большинстве своем франкскими правителями от ведущих военных и административных постов, укрепилась на ведущих церковных постах. Епископства в Реймсе, Меце, Type, Пуатье, Бордо, Клермоне, Лионе и других городах образовывали крепкое единство. Епископы более или менее периодически съезжались на местные соборы и поддерживали постоянную связь с далеким Римом. От разорении во время войны и поборов во время мира церковные владения хоть и страдали, но все же меньше, чем светские. Если королевский наместник, герцог или граф, был чем-то вроде военного губернатора города или области, то епископ – чем-то вроде гражданского губернатора, он утверждался в своей должности королем, занимался множеством административных и хозяйственных дел своей епархии, и его власть часто была устойчивее и крепче, чем власть светского наместника. Разные епископские кафедры пользовались разным почетом. Одной из наиболее чтимых была епископская кафедра в Type, освященная памятью об «апостоле Галлии» Мартине Турском. Тур был, можно сказать, церковной столицей всей средней Галлии. В нем ответственный пост епископа свыше двух десятилетий занимал автор «Истории франков» – Григорий.

Георгий Флоренций, принявший в священстве имя Григория, родился 30 ноября 538 или 539 г. в знатной галло-римской семье в Клермоне овернском. Род его принадлежал к высшему сенаторскому сословию, многие из этого рода были епископами как в Туре, так и на других кафедрах (о чем Григорий не раз упоминает в «Истории франков»): дядя его по отцу Галл был клермонским епископом, дед по матери Григорий – [328] лангрским епископом, двоюродный дядя Ницетий – лионским епископом. От отца и дедов он мог слышать живые рассказы о завоеваниях Хлодвига; ему случалось посещать старых пустынников, которые могли помнить рассказы о временах Каталаунской битвы. Годы детства и учения Григория совпали с первым кругом меровингских междоусобных раздоров – между сыновьями Хлодвига; раздоры эти кончились кратковременным объединением государства под властью младшего сына Хлодвига – Хлотаря I. Годы зрелости Григория совпали со вторым кругом междоусобных раздоров – уже между сыновьями Хлотаря: Хильпериком Суассонским, Сигибертом Мецским и Гунтрамном Орлеанским, закончившихся образованием трех самостоятельных королевств: Австразии, Нейстрии и Бургундии. В этих событиях Григорий оказался непосредственным участником и их летописцем: в 573 г. он становится епископом Тура.

В чересполосице меровингских разделов Тур занимал особое место: это был как бы западный аванпост северо-восточного франкского (Австразийского) королевства Сигиберта и Брунгильды, отрезанный от него владениями северо-западного франкского (Нейстрийского) королевства Хильперика и Фредегонды и южного франкского (Бургундского) королевства Гунтрамна. Григорий был рукоположен в епископы Тура с согласия короля Сигиберта и должен был сохранять верность ему и его потомкам. Это оказалось нелегко. Два года спустя Сигиберт погиб. Тур был захвачен энергичным и неразборчивым в средствах Хильпериком и находился под его властью десять лет. А против опасно возрастающей власти Хильперика объединились брат его Гунтрамн, вдова убитого Сигиберта Брунгильда и его малолетний наследник Хильдеберт. Григорий должен был выступать защитником их интересов в самой неблагоприятной обстановке. Это наложило отпечаток на всю систему оценок и характеристик в «Истории франков»: Хильперик в ней назван «Нероном и Иродом нашего времени» (VI, 46); Гунтрамн, который был особенно привержен религии и католической церкви, изображается чуть ли не святым; а в борьбе двух королев, Брунгильды и Фредегонды, не уступавших друг другу по коварству и жестокости, Григорий явным образом сочувствует Брунгильде.

В эти трудные годы Григорий проявил недюжинную стойкость, охраняя интересы турской кафедры св. Мартина. Он отказался выдать Хильперику укрывшихся в турской церкви его мятежного сына Меровея и герцога Гунтрамна Бозона (V, 14). Он один защищал на Парижском соборе 577 г. руанского епископа Претекстата, обвиненного в незаконном венчании Меровея с вдовствующей королевой Брунгильдой и в передаче денег противникам Хильперика (V, 18). Он выдержал нелегкую борьбу с назначенным Хильпериком турским наместником графом Левдастом; дело дошло до того, что по навету Левдаста Григорий был привлечен к суду епископов и должен был клятвенно очистить себя от обвинений в присутствии короля (V, 49). Нужно заметить, что сам король вел себя по отношению к Григорию очень сдержанно, во время суда над Претекстатом пригласил Григория на трапезу, а после суда над самим Григорием испрашивал у него благословения (VI, 5). Видимо, авторитет Григория [329] на его турской кафедре был таков, что расправа с ним была опасна даже для Хильперика.

После смерти Хильперика в 584 г. для Григория наступили более легкие времена. Тур перешел под власть благосклонного к нему Гунтрамна, Брунгильда относилась к Григорию, давнему ставленнику своего мужа, с полным доверием. В переговорах между ее молодым сыном Хильдебертом II, старым Гунтрамном и вдовой Хильперика Фредегондой Григорий играет самую важную роль.

В 588 г. Григорий привлекается королем Хильдебертом II к такой миссии, как подтверждение заключенного в 587 г. Анделотского договора с королем Гунтрамном. В знак благодарности король Хильдеберт и королева Брунгильда в 589 г. освободили Тур от налога (IX, 13).

За свою сравнительно недолгую, но полную значительными и сложными событиями жизнь, особенно в период епископского служения в Туре, Григорий общался со многими королями и их приближенными, с духовенством и мирянами. Он ревностно занимался делами своей епархии и, стремясь поднять авторитет церкви, был щедр на благотворительность, улаживал распри между горожанами Тура (VII, 47), восстановил церковь св. Мартина, пострадавшую от пожара (IX, 31). Он объездил почти всю Южную и Северную Галлию, видел много городов и, естественно, встречался с огромным количеством людей. Все это при его любознательности давало ему большой материал для размышлений над увиденным, вырабатывало качества хорошего наблюдателя, пригодившиеся ему при создании хроники.

Свою «Историю франков» Григорий Турский довел до лета 591 г. Кроме нее он написал много других работ, преимущественно житийных, которые перечисляет в эпилоге «Истории» (X, 31), носящем своеобразный характер завещания потомству. Год смерти Григория Турского достоверно неизвестен. Предположительно он умер в ноябре 593 или 594 г.

«Если о человеке можно судить по его литературным сочинениям, – пишет филолог-романист Ауэрбах, – у Григория был темперамент, и он обладал мужеством... Ничто человеческое не чуждо Григорию, во всякую глубину он заглядывает, всякий темный уголок освещает, не боится называть вещи своими именами, сохраняя при этом достоинство и некую святость тона... Григорий по своему призванию связан со всеми людьми и со всеми жизненными обстоятельствами, о которых он рассказывает, его профессионально интересует моральное в деталях, так сказать, это реальное поле его деятельности. На этой почве вырастает его наблюдательность, желание записывать увиденное, и его, несомненно, весьма индивидуальное дарование, умение изображать конкретные явления жизни, опять же естественно вырастает из служебных обязанностей. Само собой разумеется, нельзя говорить об эстетическом разделении сфер возвышенно-трагического и обыденно-реалистического у Григория, – кто, подобно ему, связан с людьми практически, как клирик, не может разделять эти сферы, он каждый день встречается с человеческими трагедиями – посреди самого хаотического, никак не очищенного материала жизни. Талант и темперамент епископа Григория выводят его далеко за рамки [330] простой заботы о спасении душ, за рамки практической деятельности церкви; наполовину неосознанно он становится писателем, постигающим жизненное и придающим облик всему жизненному»[8]8
  Ауэрбах Э. Мимесис. М. 1976. С. 107-108.


[Закрыть].

«ИСТОРИЯ ФРАНКОВ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ПАМЯТНИК

«История франков» Григория Турского начинается для современного читателя неожиданно – от сотворения мира. Почти вся первая ее книга представляет собой краткий пересказ библейской истории, а затем очерк истории христианской церкви до времен св. Мартина Турского (336-397). Это не случайность: так начиналось большинство ранних средневековых летописей. Историография в те времена была жанром религиозной литературы, и одним из важнейших ее жанров. В ней господствовала по сравнению с античной историографией другая историко-философская концепция, основанная на религиозном мировоззрении, методика исследования исторических фактов приобрела новый характер, изменился и круг исследуемых вопросов. Задачей истории теперь становится не исследование реальных исторических фактов, а подбор доводов для подтверждения Священного писания. Она утверждала христианскую концепцию истории рода человеческого: от первородного греха к искуплению его Христом и к грядущему спасению. Всемирная история представлялась подготовкой вселенского торжества Христовой церкви, а изображаемые недавние и современные события – борьбой за это торжество. Такая историко-философская концепция, уже не имеющая ничего общего с главными принципами античной историографии, была выработана отцами церкви в IV в. В свете ее греческий историк Евсевий Кесарийский написал краткую хронику, в которой свел воедино сведения по библейской и античной истории, а знаменитый Иероним перевел ее на латинский язык и продолжил; младший современник Иеронима – Павел Орозий развернул эту концепцию в «Семи книгах истории против язычников», по которым училось все средневековье. В эту рамку вставляли свое изложение все средневековые историки, в том числе и Григорий Турский.

Следствие такой концепции – важная роль, которая придается событиям церковной истории. Именно история победы христианской церкви над язычниками – главная тема ранних средневековых хронистов; история государственных событий – лишь фон и подкрепление для нее. История Римской империи (и ее предшественниц – Македонской, Персидской и других империй) занимает историка лишь постольку, поскольку частичное воссоединение человечества в империи есть подготовка грядущего полного воссоединения человечества в лоне христианской церкви; а история современных государств – постольку, поскольку они являются прямыми наследниками Римской империи. Содержание ранних средневековых сочинений – это описание распространения христианства среди язычников, торжества ортодоксального христианства над еретическими учениями, [331] успехов праведных правителей и возмездии неправедным. Иногда эта тема выносится даже в заглавие: история англосаксов, написанная Бедой Достопочтенным в начале VIII в., имеет название «Церковная история народа англов», и по аналогии с ней сочинение Григория Турского в одной из старейших рукописей названо «Церковная история франков»[9]9
  Сочинение Григория в большинстве изданий – начиная с XVI в. – имеет название «История франков» («Historia Francorum»). Под этим названием оно известно и у нас. Это название основано на позднейших рукописях, имеющих заголовок: «Historia Francorum». «Gesta Francorum», «Historia» или «Chronica». Сам же автор в конце своего труда (X, 31) назвал свое сочинение «Десять книг истории» («Decem libri historiarum»). Это название предпочел немецкий ученый Р. Бухнер, издав латинский текст «Истории» Григория Турского с немецким переводом (Cregorii episcopi Turonensis. Historiarum libri decem / Ed. R. Buchner. В., 1956). Мы же вслед за французским ученым Р. Латушем, издавшим новый французский перевод произведения Григория Турского (Cregoire de Tours. Histoire des Francs / Trad. du latin par R. Latouche. P.. 1963-1965), придерживаемся традиционного названия: «История франков».


[Закрыть].

Поэтому не приходится удивляться, что Григорий Турский формулирует свою задачу так: первая цель – описать борьбу праведников с язычниками, церкви с ересями, королей с враждебными народами; вторая – успокоить читателей, боящихся приближения конца света, показав им, как еще мало прошло лет со времени сотворения мира. Вслед за этим он излагает свой символ веры, дабы будущий читатель не сомневался в том, что он – правоверный католик; апология католического вероисповедания и защита его от арианства, еще господствовавшего в соседней вестготской Испании, для Григория имеют первостепенную важность, и диспуты с арианами пересказываются им в дальнейшем во всех подробностях. А заканчивает свое сочинение он еще одним пересчетом лет по пяти периодам от сотворения мира до «двадцать первого года нашего служения епископом... тридцать первого года правления короля Гунтрамна[10]10
  31-й год правления короля Гунтрамна в действительности приходится на декабрь 591 или декабрь 592 г.


[Закрыть] и девятнадцатого года правления короля Хильдеберта Младшего» (X, 31): т. е. до апреля или августа 594 г., когда Григорий кончил свой труд.

Историческая концепция христианского средневековья не только «задавала» историку начальный и конечный рубеж его поля зрения, но она побуждала его соответственно распределять внимание внутри этого поля зрения и искать примеры божественного вмешательства и руководства на каждом шагу между этими рубежами. В центре внимания Григория находится не столько Франкское государство, сколько галльская церковь, а еще точнее – турская церковь. Он прослеживает ее историю с самого основания, от епископа к епископу и заканчивает свое сочинение резюмирующим перечнем всех сменившихся за это время епископов. Он старается по этому образцу сообщать о смене епископов и на других галльских кафедрах, но здесь ему не удается достичь полноты: чем дальше кафедра от Тура, тем скуднее его сведения. Идентично распределяется его интерес и в отношении к светским событиям: междоусобицы, затрагивающие Тур и турскую церковь, описаны подробнейшим образом, а войны на дальних [332] германских границах – хотя бы их вели покровители Григория Сигиберт и Хильдеберт – едва упоминаются.

В каждом сколько-нибудь значительном событии Григории усматривает божье вмешательство: если погибает дурной человек, то это для него – заслуженное наказание, если праведный, то для него – мученический вход в царствие небесное. Наконец Григорий никогда не упускает случая описать чудеса (обычно явленные мощами того или иного святого); именно такими чудесами для него подтверждается неусыпное бдение божьего провидения над верующими. Перед нами – раннесредневековое христианство, распространяющееся среди темного варварского простонародья, привыкшего видеть в чуде лучшее доказательство истинности своей веры. Все эти чудеса, предсказания и знамения, щедро описываемые Григорием, в тогдашних условиях были для глубоко верующего католика-епископа, как и для его паствы, полны большого значения и смысла.

Следует отметить, что элемент чудесного играл значительную роль во всей христианской эстетике. Еще ранее апологеты христианства II – III вв. (Тертуллиан, Лактанций и др.) уделяли много внимания знамению (знаковому образу). Знамение, говорил Тертуллиан, лишь тогда является знамением, когда оно необыкновенно чудесно. Чудо для христианских писателей – это знак божественной силы[11]11
  См.: Бычков В. В. Эстетика поздней античности. М.. 1981. С. 266-267.


[Закрыть]. Подобной силой, по их утверждению, не обладают языческие боги, и проповедники христианства, в том числе и Григорий Турский, не упускают случая посмеяться над языческими античными богами, а многие свои «знаки» наделяют чудесными силами.

С упрочением и распространением христианства процесс наделения святых церкви чудотворной силой все более углублялся и занял ведущее место в нарождающейся средневековой культуре. Все многочисленные нравоучительные и назидательные рассказы о чудотворной силе святых, мощах и чудесах, а также разного рода знамениях и видениях в сочинении Григория предназначались для зримо-эмоционального воздействия на умы в своей массе неграмотных и невежественных христиан тогдашнего варварского общества. Весь этот арсенал наиболее доходчивых и впечатляющих средств воздействия на верующих, с помощью которых служители церкви старались довести до их сознания довольно сложные, а порой и отвлеченные идеи и догмы церковного христианского вероучения, был направлен на то, чтобы доказать им, еще недавно язычникам, существование бога и могущества божественной силы, а также неотвратимость божьего возмездия в отношении тех, кто сомневается в его существовании и не соблюдает установленных им законов.

Христианская концепция истории определяет и все оценки событий и лиц, которые даются Григорием. Критерий деятельности всякого короля или вельможи определяется прежде всего одним – способствовал ли этот человек процветанию христианской веры, католической церкви, и турской епархии в частности. Король Хлодвиг, хитростью завладевший королевством рипуарских франков, истребивший многих своих родичей ради собственного [333] единовластия, «ходил, – по выражению Григория, – с сердцем правым перед господом и делал то, что было приятно его очам» (II, 40). Король Хлотарь, который заживо сжег своего мятежного сына Храмна с женой и детьми (IV, 20) и собственноручно зарезал своих племянников, детей Хлодомера (III, 18), не вызывает у Григория никакого осуждения, потому что он уважал епископов, похоронил с почетом св. Медарда, велел покрыть оловом церковь св. Мартина после пожара, перед кончиной посетил Тур и принес турским святыням много даров (IV, 19-21), и, что для Григория очень немаловажно, простил турской епархии податные недоимки (IX, 30). О приверженности Григория к боголюбивому Гунтрамну, несмотря на многие его жестокие поступки (V, 35; X, 10), уже говорилось. А ненависть Григория к Хильперику (человеку явно талантливому и любознательному, чьи стихи хвалил Фортунат и чьи добавления четырех букв к латинскому алфавиту, несомненно, были полезны для более точного написания германских имен и слов), объясняется не только плохим отношением Хильперика к турской кафедре, но и его склонностью к савеллианской ереси (V, 44). Но к чести Григория как историка необходимо отметить, что он не умалчивает ни о позорных делах тех, к кому он благоволит, ни о хороших делах тех, кого он недолюбливает. Он твердо помнит, что на нем лежит обязанность донести события современности до суда потомства («...чтобы память о прошлом достигла разума потомков, не решился я умолчать ни о распрях злодеев, ни о житии праведников...» – 1-е предис.), и старается это делать честно и нелицеприятно.

Сбор материала для «Истории» был в условиях VI в. очень труден, и если помнить об этом, то усердие и добросовестность Григория следует оценить очень высоко. Для вступительной части своего труда он использовал хроники Евсевия – Иеронима, Сульпиция Севера, Павла Орозия; из них он заимствует или перефразирует целые отрывки. Для истории V – начала VI вв. он извлекал сведения из сочинений и писем епископов того времени – Сидония Аполлинария из Клермона, Авита из Вьенна, Ремигия из Реймса (лица эти пользовались в потомстве прочным уважением, и сочинения их прилежно переписывались). Особую важность для него имели, по-видимому, сочинения историков V в. Сульпиция Александра и Рената Фригерида, касавшиеся первых войн римлян с франками; эти сочинения до нас не дошли, но Григорий их цитирует и сопоставляет (II, 9), причем делает это очень толково. Очевидно, он обращался и к местным летописям, которые велись в епископских городах, к епископским и монастырским архивам. Он текстуально воспроизводит Анделотский договор 587 г. (IX, 20), проповедь Григория Великого (X, 1), которая была в те дни знаменитой новинкой, и некоторые письма духовенства (IX, 39, 41, 42). Но, разумеется, главные источники сведений о варварском мире были устные. Он ссылается на рассказы старших современников и вообще «людей надежных» (V, 6). Многие из сохраненных им преданий о Хлодвиге и франкской старине восходят к франкскому дружинному фольклору. Там, где он сомневается в сообщаемых сведениях, он, по общему образцу древних историков, делает оговорку: «как говорят», «как многие говорят», «как передают». [334]