Текст книги "Великие религии мира"

Автор книги: Григорий Померанц

Соавторы: Зинаида Миркина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Зачем Ты крестишься у меня? Как я могу омыть Тебя водою, когда Ты чище, чем вода? Разве можно омыть сияние и очистить святость?

Глава 5. Пустыня

Приняв крещение, Иисус удалился в пустыню и был там без воды и пищи сорок дней.

Пустыня. Никого. Ничего. Гребни холмов. Камни. Пески и небо. Небо надо всем. Небо, ничем не заслоненное. Небо в полный свой голос. И внимающая Ему Душа. Ничем не отвлеченная. Поединок Души и Неба.

Что говорит Небо Душе? – «Вот я. И я безмерно и совершенно». Чего ждет Оно от Души? Чтобы Душа ответила: «Вот Я. И Я вмещаю Тебя».

Блаженна Душа, которая так ответит. Тогда поединок превращается в любовное свидание, в рай. Горе Душе, если она не сможет так ответить! Тогда ее жизнь будет бегством от лица Неба...

Люди уходят в Пустыню на великий поединок. Выдержат ли они взгляд Неба?..

Для Иисуса Небо – это Дом. Более родной, чем дом детства. Дом Души, бывший прежде детства. Тот же Храм и более, чем рукотворный Храм. – Рай.

Сорок дней жил Он в Раю и не имел нужды в воде и пище.

А на сорок первый день почувствовал голод.

И вот из западного края неба, покрытого тонкими красно-золоты-ми облаками, явился Дух, весь в черно-золотом сиянии, печальный и прекрасный. Его черные крылья были опущены, как покорные руки, и с них точно лилось жидкое золото. Его черные глаза тоже были опущены и сияли мягким золотым блеском.

– Здравствуй, Новый Адам, – сказал он, – здравствуй, сын человеческий.

– Это ты? – тихо спросил Иисус. – Ты, искусительный дух? Ты, царь Тьмы... Но как ты смел явиться сюда? Здесь ведь нерукотворный Храм – Рай. Твое место – Ад.

– Ошибаешься, сын человеческий. Глупые говорят, что мое место в аду. Разве ты забыл, где я встретился с праотцем твоим Адамом? В Раю. Я житель Рая, и Бог, как видишь, не изгоняет меня отсюда. И я прихожу к тем, кто достоин Рая. Я являюсь им в Раю. Что за слава и польза мне приходить к немощным душам, не способным достигнуть Рая? Для них существуют мелкие духи, не я. Но ты, Новый Адам, ты первый среди людей – ты сын Божий. И я пришел к тебе, склоненный и просящий.

– Чего ты хочешь?

– Прими мой дар. Я пришел подарить тебе мир. Ведь Бог давно уже отдал мир мне. Ты не можешь не знать этого, потому что сам видел, сколько в мире горя и зла. Если бы Бог управлял миром, разве Он мог бы терпеть столько горя и крови? Ответь, мог бы?

– Говори дальше.

– Бог отдал мир мне. За мою победу над Адамом. И я – князь мира сего. Но я устал. Я не хочу больше зла. Возьми мир из рук моих и твори добро. Я хочу, чтобы ты любил меня.

– Лукавый дух! Ты явился мне в Раю и говоришь, что здесь твое место... Ты можешь явиться, где хочешь, потому что у тебя нет места. Ты тот, кто захватывает место Божье.

– Я пришел к тебе с даром. Возьми мир из рук моих. Пусть он будет твоим.

– Мне не надо ничего моего. Все – Божье. И ты лжешь, что Бог отдал мир тебе. Мир отпал от Бога и отдался в руки твои сам. Я сделаю все, чтобы он вернулся к Богу. Не ко мне, а к Богу. Мне не надо ничего моего, отдельного от Бога.

– Ты отказался от власти над миром?! О, ты поистине Бог! Такого еще не рождала женщина. Нет для тебя ничего невозможного. Вели же этому камню сделаться хлебом. Ведь ты взалкал. Ешь сам и накорми людей.

– Нет. Не единым хлебом жив человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих. Я научу людей находить духовный хлеб, и тогда они уже никогда не поставят хлеб земной выше небесного. Хлебом кормят смертных, духом – бессмертных. Достигший бессмертия может есть и пить, сколько хочет, но смертный, насыщающийся только хлебом земным, никогда не достигнет бессмертия.

– О, величию твоему нет предела. Ты воистину бессмертен. Смотри!

И Иисус увидел себя на крыле Храма, а под Ним был мир, как муравейник.

– Расправь руки и лети! Испытай могущество свое! Если ты сын Божий, тебя подхватят сонмы ангелов и не дадут тебе упасть. И все увидят, кто ты! Дерзай!

– Нет... Мне нет нужды лететь сейчас. А испытывающий себя уже не сын Божий. Внутренний голос скажет мне, кто я. Мне нет нужды ни в чем внешнем. И сонмам ангелов я не поверю больше, чем тому, что звенит внутри души, в глубине глубин. Царствие Божие внутри нас.

И вот нет черно—золотистого духа. Снова только Небо и Душа. Нет Неба и Души. Только Небо. Только Душа. Нет ничего отдельного. Нет пространства и времени. Пространство и время суть расстояния между Душой и Богом. Нет расстояния.

– Я И ОТЕЦ – ОДНО.

Он почувствовал в Себе силу, способную сдвинуть гору.

О, как долго эти камни, этот мир держал в тисках Душу. Плоть окружила ее тюремной стеной. Но это тело, эти камни, эти пески и тучи

– лишь слуги души, рабы ее, а не господа.

Душа просила у них счастья, жаждала и стонала. Но она не жаждет больше. Все, что ей нужно, есть в ней самой – внутри, а не снаружи. Ничто внешнее не прибавит ей ничего и ничего не отнимет.

Тот, кто утоляет жажду из внутреннего источника, знает, что источник этот неиссякаем. Внутри – Дух. И говорит Дух: «Да будет свет!», «Да будет твердь!». Не твердь Духу, а Дух тверди приказывает. И если Душа познала, что ей истинно нужно сдвинуть гору, она сдвинет ее!

И что в этом удивительного, маловеры? Как мало верите вы в силу, создавшую вас! Ей нет имени, но как бы ни назвать Ее, Она – Все. Вас не удивляет земля и звезды, солнце и душа? А если на ваших глазах гора сдвинется, вы удивитесь. Чудо, Чудо, – скажете вы. Но вся жизнь – чудо. Только вы забыли про это, не верите этому и потому не можете быть чудотворцами.

Только глаза ваши видят, а душа не видит, только уши ваши слышат, а душа не слышит.

Я – первый и последний, альфа и омега, тот, кто проник в тайну своего Зодчего и был с Ним в миг творения.

Я И ОТЕЦ – ОДНО.

Глава 6. Ученики

Тихо было на море Галилейском. Лежало оно перед глазами, ровное и серебряное. Небо было бледным от тонкой пелены облаков, так что свет не бил в глаза, а мягко ласкал душу и томил. И такое великое внимание было во всем, что сердце рыбака, сидевшего в лодке, вздрогнуло и заныло: кому это внимает бледное небо и серебряное море? Кому?

Рыбак бросил сеть и забыл про нее и сам стал прислушиваться к кому-то неведомому, но Сущему...

– Симон, а Симон!

Симон (это он рыбачил в лодке) обернулся на голос. На берегу стоял Человек и окликал его по имени.

– Откуда ты знаешь меня, господин?

– Много ли рыбы ты поймал?

– Нет, господин, но... Бог с ней, с рыбой...

– Вот и я так думаю. Ты больше дела своего, настолько же, насколько море больше лодки твоей. Закинь сеть.

Симон закинул, и сеть набрала столько рыбы, что чуть не порвалась.

– Греби теперь к берегу, – сказал Человек. И Симон стал грести. И было в этом голосе то же, что в серебряной ровности моря. Ослушаться Его было нельзя.

– Не рыбу, а души людские должен ты вылавливать из пучины. Вот твое дело. Если веришь мне, бросай все и иди за мною.

Ни одной минуты не сомневался Симон и ответил: «Сейчас, Господи!»

* * * * * * *

В закатный час качалась на море Галилейском еще одна лодка. Был в ней рыбак с двумя сыновьями. Один сын сидел рядом с отцом и чинил сеть, другой стоял и глядел на закат, и был он тонким и будто прозрачным в закатном луче и, казалось, вот-вот загорится, протянется лучом и ускользнет в неведомое...

Отец глядел на него и боялся его окликать. Но вдруг голос с берега позвал:

– Иоанн, а Иоанн!

Иоанн (так звали стоявшего юношу) вздрогнул, точно задрожавший луч: – «Я, Господи!»

– Бросай все и иди за мной!

В мгновение ока очутился Иоанн на берегу, так что отцу показалось, что он по водам проскользнул, как луч.

– И ты, Иаков, иди ко мне, – позвал Иисус его брата. И Иаков пошел вслед за Иоанном, оставив отца своего. Это были сыновья Зеведеевы.

* * * * * * *

Человек покупал себе еду на базаре. Он купил хлеба и хотел купить фруктов. Но увидел, как торговка незаметно положила ему гнилое яблоко. «Зачем ты меня обманываешь», – хотел сказать он, но, взглянув на лицо женщины, увидел, какая она изможденная и больная, и, смутившись, точно он сам подложил ей гнилое яблоко, спросил:

– Сколько я должен тебе, мать?

– Один лепт, – сказала женщина. Он дал ей два и быстро отошел. Вдруг его окликнули по имени.

– Филипп, иди за мною.

– Кто ты, господин? – спросил Филипп.

– Ты еще не знаешь Меня, но я тебя знаю и говорю: иди за мной и узнаешь Меня.

– Верю голосу Твоему, – тихо сказал Филипп и пошел за Ним.

* * * * * * *

– Как вы думаете обо мне, кто я? – спросил Иисус своих учеников.

– Одни о тебе говорят, что ты Илия, другие считают, что ты Иоанн Креститель, воскресший из мертвых, – сказал Филипп.

– А как вы думаете? – Я знаю, что ты Христос, сын Божий, – сказал Симон.

– Кто тебе это сказал?

– Никто. Сердце мое сказало. А я никому не поверю так, как своему сердцу.

– Ты не Симон, а Петр (что значит камень). Ты камень веры.

– А ты, Фома, веришь ли тому, что сказал обо мне Петр? – обратился он к человеку, стоявшему рядом с ним.

– Не знаю, Учитель. То верю, а то и нет. Но я люблю Тебя, Учитель.

– Иди за мною, – тихо сказал Христос. – Пройдет время, и любовь твоя углубится до веры.

* * * * * * *

– А я верую, что Ты Мессия, потому что подобного Тебе еще не рождала земля. – Это сказал высокий человек с большим бледным лбом, с черными напряженными глазами. – Я видел Тебя и поверил в Тебя.

– Когда же ты видел Меня?

– Ты говорил народу притчу о талантах. И никто не понимал, и Ты должен был разъяснить каждое слово. И сказал: «Имеющий уши, чтоб слышать, да слышит!». Но я понял все еще до разъяснений Твоих, и сердце мое горело. Я хотел подойти к Тебе и сказать, что не зарою своего таланта в землю, а приумножу то, что Ты дашь мне. Научи и меня всему, возьми меня с собой.

– Иди, Иуда Искариот.

Глава 7. Слепой

Слепой сидел под масличным деревом, прислонясь головой к стволу. Он был слеп от рождения и не знал, что такое свет. Он слышал голоса и запахи и знал предметы на ощупь. И еще знал он, что есть что-то Неведомое, что больше всего, что он знает, но что это такое, он не знал. Он знал, что он не такой, как другие люди. Что все они ловчее, и умелее, и быстрее его, и много раз он слышал от них, что они видят.

Он знал, что все видят, только он не видит. Он не знал, что значит видеть, но знал, что это и есть то, Неведомое. И когда он думал о Неведомом, ему хотелось уйти от всех сюда под масличное дерево, вдыхать его горьковатый запах, чувствовать, как листья шелестят над головой, прислоняться щекой к коре и угадывать... даль.

Одно только удивляло его: ведь то, Неведомое, – прекрасно. Он это знал. О, как ясно он это знал! То, Неведомое, – это все, чего не хватает душе его, по чему она так томится. И если бы оно было у него, то он знает, что радость его перелилась бы через край, так что сердце могло бы не выдержать. И он всем бы дал от переизбытка своего.

Почему же люди, имеющие это, так скупы душой? Почему они вовсе не прекрасны, как само ЭТО, почему сердца их вовсе не переполнены, и они так часто плачут и жалуются ему на жизнь, а если у них и бывает радость, то почти всегда она размером с кусок яблока.

Слепому же казалось, что их радость должна бы быть величиной с сады и поля. Чтобы ели все и не могли бы съесть, а все бы оставалось вечное изобилие...

Почему же это совсем не так? Почему они не уделят ему от света своего немного тепла? А ему среди них так холодно! Точно он лишний, и они все время боятся, что он что-то у них отнимет...

Вдруг он стал различать вдали шаги. И звук этих шагов странно волновал и успокаивал в одно и то же время. Он весь превратился в слух и ему только и хотелось вбирать в себя звук этих шагов, как мерный шум моря. И... не надо, чтобы шаги приближались. Тогда эта странная истома рассеется, и... ничего опять не будет. Шаги приблизятся и пройдут мимо, как столько шагов на свете. Люди проходят мимо... и ничего не случается. Неведомое не становится ближе. Люди проходят мимо. Разве какой-нибудь любопытный остановится и начнет расспрашивать, но это... хуже всего. Пусть проходят мимо – люди всегда проходят мимо.

А шаги приближались, и истома росла. Росла до такой степени, что слепой хотел встать и уйти, боясь, что когда все-таки и этот опять пройдет мимо, сердце его не выдержит. Он хотел встать и не мог. А шаги между тем приблизились к маслине и... затихли. Шедший остановился.

– Ты слеп от рождения, – тихо не то спросил, не то сказал Он.

Любопытный?! Неужели и этот любопытный?! Нет, у любопытных

не бывает такого голоса... Он хотел, чтобы еще раз раздался этот голос. Странно... Так странно, но вдруг он почувствовал всем своим существом, что недаром так волновался и ждал этих шагов. Что, может быть, никогда еще никому на свете не было столько дела до него, сколько этому незнакомому человеку. Что даже и родителям своим он меньше нужен, чем Ему.

– Ты слеп от рождения?

– Да, от рождения. А кто ты?

– Я – Свет.

Слепой молчал. Но вдруг как вину свою ощутил мысли о том, что шаги пройдут мимо, и о том, что это любопытный.

Человек сел рядом с ним и обнял ладонями его виски. Слепой заплакал.

Так вот оно – Неведомое... Вот то, чего так не хватало его душе, по чему она так томилась.

– Знаешь ли ты, что такое Свет? – спросил слепого Пришедший.

Слепой знал одно, что нужней этого голоса и этих рук ничего нет в

жизни, и тихо ответил:

– Мне кажется, что знаю.

– Хорошо, что ты знаешь. Если бы ты не знал, что такое Свет, не мог бы увидеть. Да и что было бы тебе в том, что видишь? Сколько есть зрячих, не знающих, что такое Свет. Ты же узнал, будучи слепорожденным. Так пусть и глаза твои откроются.

И Он приложил пальцы к глазам слепого, и глаза открылись.

Глава 8. Мария и Марфа

Равви, вели моей сестре помочь мне, – обратилась Марфа к Иисусу. На этот раз Он был в доме Марии и сестры ее Марфы и брата их Лазаря. И вот Марфа хлопотала и старалась принять и угостить дорогих гостей, а Мария села у ног у ног Иисуса и слушала, что Он говорил.

– Равви, вели ей помочь мне, – повторила Марфа, – я с ног сбилась, а она сидит и ничего не делает. Справедливо ли это?

– Марфа, Марфа, – сказал Иисус, – ты хлопочешь о многом, а надо только одно – слушать Меня. Мария избрала лучшую долю, оставь ее.

– Но, Равви, ведь и я бы хотела, а надо другое.

– Если хочешь, садись и слушай. А если не хочешь так, чтобы все бросить, делай дело свое, но оставь Марию и не думай, что делаешь большее. Плод того, что она услышит, созреет не сейчас, но накормит многих. Ты хочешь накормить нас сейчас. Делай это, но с кротостью в душе. А справедливость... И Каин хотел справедливости.

– Кому ты уподобил меня, Господи?

– Я не уподобил, сама себя не уподобляй.

Шва 9. Лазарь

Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой, – сказала Марфа.

– Где вы положили его? – спросил Иисус и прослезился. «Смотри, как Он любил его, – говорили иудеи. – Не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать так, чтобы и этот не умер?»

– Воскреснет брат твой, – сказал Иисус.

– Знаю, что воскреснет в воскресение в последний день.

– Ты так говоришь, будто воскресение – не твое дело и не тебя касается. Кто-то сделает, а тебе трудиться не надо.

– Но, Господи, как же трудиться? Я могу только веровать.

– Вера и есть труд души. Веришь ли, что давший Хлеб жизни больше самого хлеба? Больше жизни и смерти?

– Я верую в Отца Небесного, всемогущего и всеблагого.

– Но Отец не только «там», Он и «здесь». Я и Отец одно.

И тут подняла голову Мария, которая пала перед тем к ногам Его и молча плакала.

– Ты – больше жизни и смерти, – сказала она, и в глазах ее зажегся свет, который был больше самой большой скорби и глубже радости.

– Воскреснет брат твой, – сказал Иисус и подошел к гробу.

То была пещера, и камень лежал на ней.

– Отнимите камень, – сказал Он.

– Но ведь уже смердит, – возразила Марфа.

– Отнимите камень.

– Но ведь четыре дня, как во фобе.

– Марфа, Марфа, не говорил ли я тебе, что нужно только собрать Дух свой! Я есмь воскресение и жизнь вечная. Верующий в Меня, если и умрет, оживет, а живущий и верующий в Меня не умрет вовек.

И возвел Иисус очи к небу и сказал:

– Лазарь, иди вон!

И вышел Лазарь, обвитый пеленами...

Глава 10. У фарисея

Как ты думаешь, Равви, кто был Иоанн Креститель? – спросил Иисуса ученый фарисей, пригласивший его в свой дом. Он возлежал с Иисусом, угощал Его и задавал Ему вопросы.

– Думаю, что это был великий Пророк, наибольший из людей, – ответил Иисус.

– Равви, вот мы оба с тобой люди ученые, сведущие в Писании. Сейчас так много говорят о Мессии. Многие говорили, что Иоанн – Мессия; но ты ведь этого не думаешь?

– Нет, не думаю. И сам Иоанн не думал этого о себе.

– А что ты думаешь о Мессии? Откуда он должен прийти? Когда появится? Какое знамение будет явлено? И как нам точно узнать, что это он?

Иисус молчал, подперев рукой голову.

– Почему ты не отвечаешь, господин?

– Я думаю, что имеющие глаза видят, а имеющие уши слышат.

– Но все мы не глухие и не слепые, не понимаю, о чем ты говоришь.

Иисус опять замолчал, а потом спросил:

– Скажи мне, как ты молишься? Много ли слов говоришь и какие?

Фарисей ответил, перечислил свои молитвы. Он благодарил Бога за то, что не создан женщиной и не создан грешным. И за то, что ему дано было постичь закон и пророков. И за многое другое.

– А не видел ли ты, как стоит в синагоге грешник и даже не смеет молиться рядом с тобой, и только плачет и говорит: «Прости мне, Господи, мерзость мою»? Так вот, молитва этого грешника дойдет до Бога скорее твоей.

Фарисей молчал. Налил еще вина в оба бокала, а потом улыбнулся и сказал:

– Мы оба с тобой богатые, а не нищие духом, как тот, которому ты велишь подражать. И за это богатство наше духовное, я думаю, мы оба благодарны Богу.

– Блаженны нищие духом, – сказал Иисус. – Почему ты приравнял меня к богатым? Птица небесная имеет гнездо и зверь логово, а я не имею, где преклонить голову. А мое духовное богатство? Где оно? И его нет у меня, ибо оно не мое. Оно Божье. Я ничего не копил и не собирал, ни в амбарах, ни в книгах, а бросил все и остался наедине с Духом живым. Так что ничто не мешало мне видеть и слышать. Я ничего не имею. Я только вижу и слышу то, что имеет Отец мой.

Фарисей сморщил лоб. В глазах его было недоумение. Что говорит этот человек? До сих пор не было ничего ни в книгах, ни в словах других людей, чего бы он не мог понять. А этот все время говорит вещи, которые невозможно понять. Или он не умеет говорить ясно? Почему с ним чувствуешь себя так неловко? Кто ему дал власть учить?

– А как ты сам молишься, чего ты просишь у Бога? – спросил фарисей Иисуса.

– Чаще всего я молюсь совсем без слов, – отвечал Иисус.

– А чего ты просишь у Бога?

– Ничего. Для себя мне ничего не надо. Потому что душа моя все получила и не алчет больше.

– Как?.. Совсем ничего не надо? Разве не бывает у тебя нужд, как у всех людей? Разве не испытываешь ты иногда тоску и желания?

– Все, что я могу пожелать, Отец мой знает прежде меня и утоляет желание. Внутри меня – все, чего я могу пожелать. И душа моя не рвется наружу из себя самой. Внутри меня – все небо и все звезды. И тоски я не знаю.

Фарисей пожал плечами. И подлил еще вина. И сказал:

– Я уважаю тебя, и говорил тебе уже, что почитаю тебя за равного по знанию. И я часто защищаю тебя перед моими друзьями, которые почитают тебя человеком невежественным и нарушающим Закон. Но вот объясни мне сам, почему ты так уверен в себе? Ведь ты же только человек, такой же, как мы все, и сам еще учишь других смирению. Почему бы тебе не посоветоваться с другими и не прислушаться к тому, что они говорят?

Иисус ответил ему:

– Ты слышал ли когда-нибудь, как поет соловей? Спроси у него, откуда он знает свою песню и почему так уверенно поет? Или бы ты хотел, чтобы он через каждое колено останавливался и советовался с другими, верно ли берет?

Глава 11. «Царствие Божие не там и не тут»

Равви, когда придет Царствие Божие? – спросил Иисуса один из его учеников.

– Не придет Царствие Божие приметным образом. И не скажут: «вот оно здесь». Или: «вот оно, там». Ибо Царствие Божие внутри вас.

Наступят дни, когда я уже не буду с вами и многие будут говорить вам: вот там сын Божий, или: вон он здесь. Не гоняйтесь, не верьте. Это все внешнее. То, что можно увидеть внешними глазами, – не Бог и не Царствие Божие.

Царствие Божие всегда и всюду есть. Никогда не появлялось, никуда не уйдет. Только вы отдаляетесь от него и приближаетесь к нему. Оно же неизменно. Все уже явлено и ничего нет тайного. Надо только уметь видеть и слышать то, что есть. Я не даю вам ничего нового. Я только учу вас видеть и слышать сущее от века. – И обратившись к ученикам своим, сказал:

– Я избрал вас двенадцать, потому что вы можете видеть и слышать больше, чем все другие люди, но и вам еще многому надо учиться, а потом учить других.

Когда-то, когда Адам еще не удалялся от Бога, он видел и слышал Его так же, как младенец мать. И как младенец улыбается матери, так улыбался он Богу. Он был духовный младенец. Он должен был расти до того, чтобы совсем соединиться с Богом в одно. Но он соблазнился иметь нечто свое, отдельное от Бога, и удалился от Него. Не вырос младенец, а еще умалился. Не обрел, а потерял. Люди потеряли то, что имели в младенчестве, в Адаме, и молят Бога и плачут. Я пришел, чтобы утереть их слезы и указать путь. Научить их видеть и слышать.

– Равви, но как ты научишь людей видеть и слышать?

– Я сам научился от Отца моего. И не имел другого учителя, кроме Невидимого. Не имел земного, а только небесного. Я так любил Его, что стал с Ним одно. Его нельзя видеть и слышать ушами, и осязать руками, но я увидел и услышал, и осязал Его духом моим. И больше нет меня, а есть Он во мне. И вы можете видеть, слышать и осязать Его через меня. Любящий меня научится видеть и слышать Отца моего – источник и смысл жизни. Потерявшие способность видеть, слышать и понимать еще не потеряли способность любить. А совершенная любовь все может. Вы можете, любя меня, стать со мной едины. Как я, любя Отца, стал с Ним одно. Нет большего желания у Отца, как то, чтобы Сын стал с Ним одно. Нет большего желания у меня, как все отдать вам и вместиться в вас, и стать с вами единым.

И это вам открыто. Вы – можете.

Я всему могу научить вас; все, что имею, могу передать вам. Лишь одного я не могу – заставить вас любить меня. Это уже от вас самих.

– Равви, почему Ты поник? Почему стал таким печальным? Разве мы не любим тебя больше жизни?! – воскликнул Петр.

Иисус посмотрел на него и сказал:

– Знаю, что любишь меня больше жизни. Но пока еще и ни ты, и никто из двенадцати не едины со мной. Никто не может пить чашу мою, никто не разделил души моей.

Иисус замолчал и молча повел их на гору.

Гпава 12. Нагорная проповедь

И заговорил только на горе:

– Блаженны вы, поднявшиеся на гору. Высота – блаженство ваше. Но смотрите не оступитесь – страшно упасть с высокой горы.

Ваша гора – пустыня небесная. Вы взошли туда, где ничего нет. – Ни богатства, ни накопленных знаний, ни заветов отцов. Здесь дух нищ, как странник на дороге. И ничем не отягощенный и ничем не связанный, все творит заново.

Блаженны нищие духом, не имеющие ничего своего, все отдающие Богу.

Не имеющий ничего – Бога имеет.

Вы взошли туда, где ничего нет, кроме духа жизни, нищего и обнаженного, не одетого ни в какие мертвые вещи.

Будьте достойны своей Пустыни. Стойте в пустоте, как звезда стоит ни на чем. Будьте звездами самосветящимися.

Не имеющий ничего – Бога имеет. А с имеющего Бога много спросится.

Закон Моисеев мал для вас.

С вас спросится больше. Высота ваша спросит, Пустыня Неба спросит. И вы ответите.

Сказано в законе: не убий! Но разве вам это сказано? Для вас не только убить, но и разгневаться грех, ибо гневающийся на брата своего сейчас же упадет с горы и лишится всей блаженной высоты своей.

Сказано: око за око, зуб за зуб. А я говорю: если ударят тебя в правую щеку, подставь и левую – ибо неужели ты, имеющий Бога живого, будешь тягаться с теми, у кого есть только мертвые вещи? Что он может отнять у тебя? Если возьмет верхнюю одежду, отдай ему и рубашку.

И врагов вам должно не ненавидеть, а любить. Ненавидьте зло, а не злых, болезнь, а не больных.

Есть слова, которые вы не можете вместить, потому что еще не едины со всем, что есть. Тот, кто един со всем, что есть, никого не может ненавидеть. Ведь кого бы он ни ненавидел, он будет ненавидеть Бога. Впустивший внутрь ненависть – впустил дьявола. И пусть не говорит он «Господи, я ненавижу врагов Твоих», – он ненавидит самого Господа...

Сказано: не прелюбодействуй. Но для вас, живущих в чистой высоте, все совершается в помыслах. Один нечистый помысел свергнет вас с горы вашей. Соединенный с Богом остается на горе, соединенный с суетой – с горы падает.

Сказано в законе: можете давать жене развод, а я говорю вам: то, что Бог соединил, человек не должен разъединять. Я зову вас быть верными не мертвым обетам, но живой любви. Страшно разъединение любящих, страшно забвение любви истинной. Тот, кто забыл любовь, забыл Бога. Тот, кто забыл любовь истинную, подобен тому, кто бросил ребенка на дороге и пошел пить вино.

Несчастны души, не пронзенные Богом, не отягощенные Любовью... Сколько их кружится около! Сегодня они восхваляют меня и умиляются вместе со всеми, и славят чудеса, которые я творю, а завтра будут с распинающими меня, будут плевать в лицо Мне и бросать в Меня камни!

Глава 13. «Израиль! Израиль!»

И вот пришел Иисус на свою родину, в Назарет, и учил людей. Но никаких чудес не мог сотворить.

Люди говорили: «Это же Иисус, сын плотника. Мы знаем отца его Иосифа и мать его Марию, и братьев и сестер его».

«Он такой же, как мы», – говорили люди. Да, по видимости. И видимость заслонила Невидимое.

– Равви, – спросили его ученики, – Ты ведь мог остановить волны и приказать ветру утихнуть, и когда была буря на море, спокойно спал и нас упрекал, звал маловерами, потому что мы боялись. Почему же Ты с этими людьми не можешь ничего сделать?

– Несть пророка в своем отечестве, – ответил Иисус. – Легче сдвинуть гору, чем исцелить неверующего человека. И гора, и ветер, и волны, и тучи, и дерево не имеют своей воли. Они подчиняются либо сатане, либо Богу. Но они только подчиняются и не мешают своему господину творить Его волю. Человек же создан по образу и подобию Творца. У него есть воля. Он должен не только не мешать – он должен помогать, творить вместе с Творцом, – но горе ему, если он мешает. Тогда он становится поперек дороги Творца своего, и его не сдвинешь, пока он не погибнет. Есть лжечудотворцы: те, что усыпляют душу человеческую, лишают ее воли и подчиняют своей. И тогда человек становится рабом, как камень или ветер, и идет за ним. Так делает Сатана.

Я же пришел не усыпить, а разбудить души. И рабов мне не надо. Я прихожу не извне, а изнутри. Кто не соединится со мной внутри, к тому не приду извне.

И что пользы во внешних чудесах, которые не затрагивают и не преображают Душу?

Израиль! Израиль! Я пришел к тебе, но примешь ли ты меня?!

– Господи! Пойдем тогда к язычникам, – сказал Филипп.

Иисус покачал головой.

– Я пришел к заблудшим овцам Израилевым.

Народ мой! Прошедший через Пустыню, позванный Богом и боровшийся с Ним! Устоишь ли, узнаешь ли Меня?!

Помните ли из Писания, что значит Израиль? Эзра Эль, боровшийся с Богом, затронутый Богом.

Праотец наш Иаков встретился с ангелом Божьим и целую ночь был в Пустыне, лицом к лицу с небом. И коснулся его Бог. И нарек его Эзра Элем.

Званный Богом народ, народ избранный! Сколько раз ты бежал потом от лица Бога своего и становился рабом мертвых богов и становился ничтожен и мерзок, но являлись пророки и обличали тебя и снова звали тебя в Пустыню на встречу с Богом, и ты вновь и вновь встречался с Ним и вновь и вновь отпадал.

Я пришел к тебе, ибо не чужд тебе. Я живу в крови твоей. Мой голос звучал внутри тебя. Я *– твой, и ты должен узнать Меня. Ибо если не узнаешь ты, то как же узнают меня чуждые, никогда не слыхавшие голоса моего, привыкшие поклоняться лишь внешним мертвым богам?

Они попросят от меня чудес и внешних знамений, но если и горы сдвину перед ними, поколеблю ли души их?!

Глава 14. Магдалина

– Учитель! Что нам делать с этой женщиной? Мы застали ее в прелюбодеянии. Моисей велел побивать таковых камнями. А ты что скажешь?

Женщина, схваченная в прелюбодеянии, подняла голову и вдруг, презрев свое отчаянное положение, дерзко посмотрела на Иисуса. В привычной уверенности, что сейчас обожжет своей красотой. В уверенности, что и этот не выдержит и будет злиться, что не ему она досталась... И притворяться справедливым судьей.

Взгляды встретились – и не она Его, а Он обжег ее.

Какое у Него лицо! В первый раз человек смотрел на нее и как будто не видел ее, нет, видел, как никогда и никто. Под Его взглядом вдруг она сама увидела себя иной. Вся ее поражающая красота мгновенно отлетела, как засохшая корка, как шелуха. Ничто, прах... В первый раз все внешнее не действовало, было ничем... Женщина почувствовала себя малым ребенком. И то, что она привыкла считать собой, оказалось покрывалом, платьем-тряпицей. Оно точно лежало рядом, содранное и ненужное. А она была голым ребенком на ветру. Ей захотелось спрятаться, но только на минуту. Взгляд Его тянул ее к себе. Впервые кому-то было дело до ее души, кто-то видел сквозь покров ее душу... И ничего Ему не было от нее нужно.

Все это длилось, может быть, минуту. Минуту молчания, пока Он не сказал:

– Кто сам без греха, первым брось в нее камень. – Сказал и стал чертить что-то пальцем на песке.

И вот все словно растаяли. Рассыпались. Ушли. Были ли они вообще? Есть только Он и она.

Вот она стоит перед Ним, не в силах оторвать от Него взгляда. А Он сидит и чертит что-то на песке, не поднимая Лица.

Потом Он поднял голову, посмотрел на нее и спросил:

– Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?

– Никто, господин.

– И я не осуждаю тебя. Иди и не греши больше.

Он сказал «иди». Что же она стоит как вкопанная и не может отойти от Него?

Разве ей не говорили сто раз «не греши», и разве сама себе не говорила она этого? Говорила иногда. Но слова не имели силы. А сейчас?..

Она стоит перед Ним, и некуда ей идти от Него. «Где Ты, там и я».

«Не греши больше»... Кто до сей минуты имел такую любовь, чтобы спалить, сжечь грехи ее? Где они, грехи? Есть только Он и она. И есть вся душа.

Все, что было, – было в иной жизни. Вся ее жизнь до этой минуты была иной. А теперь вся жизнь ее – любовь, и кроме любви нет места ни для чего. В мгновение ока, как пораженная молнией, умерла прежняя душа, и вот – все новое.

На месте гордой повелительницы – смиренная ученица. И как все забывший ребенок, зачарованный музыкой, идет за волшебной флейтой, так идет грешница за Тем, кто вытеснил ее саму из себя и вошел в нее и занял в ее сердце каждую щелочку.