Текст книги "Один день Григория Борисовича"
Автор книги: Григорий Рейнгольд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)
9 часов 22 минуты.
Скоро конец урока. Он напомнил об этом ученикам, отложил проверку тетрадей (отметил, что за урок одиннадцать проверил – маловато!), в конце урока надо быть начеку. Да и урок надо кончить организованно, чтобы выпроводив класс и не запустив новый можно было бы закрыть кабинет и сходить к завучу. Вот и сдавать тетради стали потихоньку.
– Ребята, по звонку все сдаём тетради и сразу уходим!
Все, кто ещё не закончил, полностью поглощены работой, а кто закончил сидят с собранными вещами, готовые по звонку вскочить и бежать. Вот и звонок, значит 9 часов 25 минут.
Кто сидел наготове с вещами сорвались и убежали, а кто ещё решают, звонка будто не слышали.
– Ребята, кончайте, меня Мария Николаевна ждет, – взмолился бедный учитель.
– Сейчас, Григорий Борисович, ещё чуть-чуть, – а сами голов от тетрадей не поднимают.
Он конечно мог бы и просто выгнать учеников, отобрать тетради и выгнать, но уж больно их жалко. Жестокость применять хорошо лишь когда полностью уверен в своей правоте, а сейчас такой уверенности нет. Ну ладно, минута-другая погоды не сделает, подождёт завуч, контрольная важнее. Сколько там времени?
9 часов 28 минут.
– Ну всё, больше времени нет, – он уже начал отбирать тетради, а это не так просто.
Вот одна тетрадь, вот другая, ещё три штуки осталось. Тут дверь открывается, девятый "В" пришёл. Проходят, здороваются с учителем. Григорий Борисович хотел громко сказать, чтобы они подождали в коридоре (и они бы вышли сразу), но что-то с горлом случилось, получилось у него очень тихо и почти никто не расслышал. А класс это человек тридцать, они уже выкладывают вещи: тетради (а кто и дневники), ручки, шапки, шарфы...
– Ребята, девятый "В"! Выйдите, пожалуйста в коридор, – наконец смог громко сказать Григорий Борисович (Все тетради девятого "А" уже у него).
– Минутку, сейчас только приготовимся, – отвечают и начинают выходить по одному.
Он на часы посмотрел:
9 часов 32 минуты.
Опять можно опоздать!
– Выходите сейчас же! – тут уже не до вежливости.
Чуть не в шею выгнал самых медлительных, закрыл кабинет и быстрей на первый этаж, ведь уже 9 часов 33 минуты.
Раньше, ещё когда Григорий Борисович сам был школьником, такой проблемы вроде не было. Учителя не боялись оставить учеников в классе. Сейчас если оставить (кроме только "своих", у которых ты классный руководитель, в своем кабинете), то в лучшем случае парты разрисуют... От этой мысли Григорий Борисович отвлёкся потому что какой то ученик, семи– или восьмиклассник, убегавший от своего приятеля, не успел изменить траекторию своего полёта и врезался в учителя сбоку из-за поворота, едва не сбив его с ног. Догонявший тоже сплоховал, но его масса оказалась гораздо больше, он сбил обоих сразу, и возникла куча-мала. Пока они все поднимались, пока ученики извинялись перед учителем (совершенно искренне), пока все вместе искали его очки (к счастью не разбились!), пока он ругал учеников (тоже совершенно искренне), но потом пожалел и отпустил прошло больше минуты, и у самого порога завучевской, его застал звонок. Значит 9 часов 35 минут.
Что делать? Если пойти к завучу, то девятый "В" минут пять-десять (сколько займёт разговор) будет беситься в коридоре и помешает вести занятия в соседних кабинетах. За это можно и замечание от начальства получить. И Григорий Борисович, тяжело вздохнув, повернулся и пошёл обратно к себе. Следующую перемену не прозевать, она тоже большая, десятиминутная.
Поднимаясь по лестнице он услышал шум многих голосов, на фоне которого сильно выделялся бас Саши Борисова. Саша не самый большой в классе и не самый сильный, выглядит не старше своих четырнадцати лет, а голос – на зависть любому мужику.
Он гонится за Пашей Трофимовым и громко кричит ему:
– Стой, гад, всё равно догоню!
В руках у Паши Сашина сумка. Паша чуть не налетел из-за угла на Григория Борисовича, но тот уже был начеку. Девушки сбились в кучку и что-то оживлённо обсуждают. В речи их причудливо перемешаны слова молодёжного жаргона, иностранные (особенно английские) слова, ненормативная русская лексика и нормальные русские слова... Григорий Борисович поскорее запускает их всех в свой кабинет и начинает контрольную. Журнал быстро заполнил, и сам за работу, тетради, будь они неладны, проверять. Этот класс посильней и поспокойней, в нём списывающих поменьше. Сейчас бы только темп сохранить, три минуты – тетрадь. За урок бы тетрадей пятнадцать проверить. Сколько там времени?
9 часов 40 минут.
Интересно, будет сегодня городская проверка? В этом месяце уже раза три предупреждали, а всё не было. (Тетрадь проверена!) А если будет, то пойдут ли по урокам, или только бумаги посмотрят? А если пойдут, то зайдут ли к нему?
Собственно, чего бояться? (Ещё одна тетрадь.) Вроде у него всё в порядке. А это как посмотреть! Ну-ка, покажите ваши планы?! Что это урочные планы? Да это всё что угодно, но не урочные планы! (Опять тетрадь!) А какие воспитательные цели вы ставите на сегодняшний урок? Вы разве не знаете, что каждый урок должен воспитывать! А где у вас дифференциация учащихся? У вас что, один план на все четыре девятых класса?! А ведь все классы, наверное, разные. Да... с методикой у вас слабовато. (Снова тетрадь.) А чем это вы, собственно, занимаетесь? Что, на уроке тетради проверяете? Да... Этим вы дома должны заниматься, вам за это деньги платят! А покажите журнал. Да, это называется журнал, ну и почерк у вас!
А когда вы белили потолок в кабинете последний раз? Два года назад? А дома у себя вы так же за чистотой следите? А шторы когда последний раз стирали? (И ещё тетрадь.) Три месяца назад? Так-так. Ну ладно, покажите ваш план воспитательной работы. А где график посещения трудных...
В общем, не любит Григорий Борисович проверок. Ещё хорошо, когда своё начальство прикроет, а это бывает не всегда. Когда прикроет, а когда и наоборот, подзадорит проверяющих, выставит тебя перед ними дураком. Проверяющие будто с другой планеты прибывают. (Тетрадь.) Не знают, что зарплату давно не платили. Что мужчинам-учителям домой хоть не появляйся. Что для того, что хоть как-нибудь прожить, приходится нагрузку брать просто немыслимую. А это значит – либо халтурь, силы и здоровье свои береги, либо работай на износ. (Очередная тетрадь.) Да на ту же тетрадь, разве три минуты требуется? Что говорить? Вроде и работаешь на износ, а всё равно без халтуры, без туфты не обходится. А какие сейчас семьи попадаются... А деньги на ремонт класса с родителей собирать приходится... (И ещё тетрадь!) Правда, Григорий Борисович никогда таких вещей проверяющим не говорил. А Иван Евгеньевич как-то сказал высокой комиссии своим громовым голосом:
– Что вы меня проверяете, такие-растакие, зарплату на месяц задержали, я голодный с утра, дома есть нечего, и дети голодные! Я сейчас веду урок и думаю, чем мне сегодня своих детей накормить?..
Ну тут он немного перебрал, а тем и ответить нечего, оробели и ушли от него не солоно хлебавши, других пошли проверять, у которых голос пожиже. Молодец мужик, сумел себя поставить. А проверяющие сильно лютовали в том раз, многим досталось по первое число: (Ну и тетрадь!) Если сам себя не поставишь, то будут об тебя ноги вытирать все кому не лень, в крайнем случае, ездить на тебе будут. Сколько времени?
10 часов 7 минут.
Прошёлся для порядку по классу, вроде всё нормально. Опять за работу. На перемене обязательно к завучу успеть! (очередная тетрадь.) Для этого надо организованно урок закончить, Девятый "В" выпроводить, кабинет закрыть... А впрочем, зачем выпроваживать, ведь следующий девятый "Б" его класс (снова тетрадь.), они в своём кабинете пакостить не будут, ведь здесь они сами генералят, отремонтирован кабинет на деньги их родителей, да и Маша, дочка Григория Борисовича, в этом же классе учится, она за порядком последит. И ещё одну тетрадь успел проверить, когда прозвенел звонок с урока.
10 часов 15 минут.
Да, девятый "В" класс сильный и организованный, почти одновременно все тетради сдали и пошли на следующий урок. Сколько тетрадей проверил? Ещё двенадцать.
Маловато, а быстрей никак нельзя. Тут девятый "Б" показался, Григорий Борисович Маше, дочке сказал, что к завучу идёт (она всё с полуслова поняла), и поспешил, уже 10 часов 18 минут.
– А-а-а:
– Хавать!
– Ура!
– Кто последний, тот лох!
Дикая орава учеников, человек сто, кажется, семиклассники, пронеслась мимо него с криками и гиканьем, в столовую за бесплатными завтраками. Ещё и бомбочку взорвали по пути. Он едва увернуться успел, растопчут и не заметят. Надо было, конечно, толпу эту остановить, вмешаться, он обычно так и делает, да тогда к завучу не успеешь, а это очень важно. Как ввели эти завтраки бесплатные (булочка и чай), так столько мороки из-за них!. Ввести то ввели, а порядка обеспечить не смогли. То есть, пытались, конечно. Директор строгий-престрогий приказ издал, чтобы по одиночке в столовую учеников не пускать, а только по классам и в своё время. Учитель, к которому класс на урок в это время пришёл, должен все дела свои бросить, построить ребят и строем в столовую привести, проследить, чтобы там всё нормально было, чтобы ели, а не безобразничали, чтобы всем досталось, и строем же привести обратно в свой кабинет. По первости за этим строго следили, классы без учителей не пускали в столовую, учителей наказывали, дифнадбавки лишали, за неисполнение. Другой раз, бывало, и учителю булочка доставалась, дежурные передадут, или кто из учеников заболеет: А поломался приказ. Перемена большая всего десять минут. Учителя за перемену только к уроку следующему подготовиться успевают (условие контрольной, допустим, написать), свои какие-то свои дела сделать, когда, бывает, учителя завуч, а то и директор вызовет...
Когда им в столовую с классами идти за порядком следить? Потом сказали, неофициально уже, что классы водить могут старосты. А староста, как правило лучший ученик, где с классом своим справится, кто старосту слушать будет? Дети нынешние совсем страх потеряли, они и учителя то не любого слушают! Вот и бегают толпами. Ученик пошёл несознательный, невоспитанный. Не только свою порцию схватить норовят, но и чужую. Да не столько съесть, сколько нахулиганить, напакостить. После перемены булочки недоеденные, а то и целые по всей школе разбросаны. Дежурные во время урока на класс стол накрывают, а там кто вперёд успеет, не зевай. Прибежал, свою пайку, булку то есть, взял, съел и гуляй, другим место дай: Кому вчера не досталось, бывает, норовит сегодня чужую булку прихватить, кто смел, тот и съел, кому не досталось – тот лох! Между разными классами соревнование идёт, кто вперёд успеет. Вы, гады, вчера нас обогнали, наши завтраки уполовинили, так сегодня получайте: Многие из-за этого и вовсе в столовую не ходят, брезгуют. Да и условий нормальных там нет. Руки толком не помоешь, мыла нет, да и когда мыть, пока будешь руки размывать, у тебя булочку уведут, получится – зря мыл:
Помня о том, что случилось на прошлой перемене, учитель старался ни о чём не думать, а смотреть по сторонам. Дети всех возрастов носятся как угорелые.
Замечания мало помогают. Да, если рассудить, надо же им и подвигаться, побегать, попрыгать, посмеяться, даже покричать, ведь опять сорок минут за партой сиднем сидеть. Это в их школе ещё уроки по сорок минут, сокращённые, а в других по сорок пять. Только вот бегать бы не так быстро и смотреть, куда бежишь, кричать не так громко и думать, какие слова выкрикиваешь. Да, если прислушаться, то явно слышен мат, не только у мальчишек, но и у девчонок. И это не ругань, а скорей душевный русский разговор, по выражению Солженицына. В последние годы просто беда, во многих, даже благополучных семьях мат считается не руганью, а нормальным языком. Родным языком. Внучки эти слова впервые слышат от дедушек, сыновья от матерей. Они и не воспринимают их как ругань, и, придя в школу, не могут понять, за что им делают замечания учителя... Пока Григорий Борисович до приёмной дошёл, то на ходу сделал нескольким ученикам замечания за ругательства и за те же шапки, не мог мимо пройти, а задерживаться для долгого разговора тоже не мог, торопился. Перед дверью посмотрел на часы:
10 часов 20 минут.
Григорий Борисович вошёл в приёмную, налево завучевская, направо кабинет директора. С секретаршей, которая разбиралась с какими-то бумагами, поздоровался:
– Здравствуйте, Маргарита Алексеевна, – вообще-то её почти все Ритой зовут и на ты, молодая ещё и на маленькой должности (хотя это вопрос спорный, секретарь и в школе не последний человек, часто такое знает, что простым учителям знать не положено), но Григорий Борисович всех в школе, вплоть до уборщиц, на "вы" зовет и с отчеством, и себя тыкать никому не позволяет.
– Здравствуйте, Григорий Борисович, – ответила не отрываясь от бумаг.
– Мария Николаевна у себя? – спросил Григорий Борисович уже берясь за дверную ручку.
– Она работает с комиссией.
Так, комиссия приехала уже: Григорий Борисович от двери отошёл, подошёл поближе к секретарскому столу и спросил, стараясь, чтобы его голос звучал посолидней, не заискивающе:
– А комиссия давно приехала?
– Примерно час назад, сидят с завучами, смотрят документацию. Собираются по урокам идти, я слышала, с математиков начнут, может зайдут и к вам, журналы будут смотреть и тетради, как регулярно их учителя проверяют, кто нерегулярно, с того доплату тетрадную снимут: – и Маргарита Алексеевна опять принялась что-то искать в бумагах, сочтя, видно, что и так уж много сказала Григорию Борисовичу.
– А меня Мария Николаевна просила зайти, – сказал Григорий Борисович, не зная, что ему делать, – удобно ли заходить в завучевскую, когда там комиссия?
– Когда просила?
– Прислала дежурного на первом уроке, да я только сейчас выбрался.
– Зайдите потом, сейчас она занята, – твёрдо сказала секретарша, и Григорий Борисович пошёл к себе. Большого желания заходить к завучу при комиссии он не испытывал, да и без комиссии тоже, он вообще, приучен лишний раз начальству на глаза не попадаться. "До чего нас довели, подумал он, – зарплату не платят, а заставляют перед проверкой дрожать!" К себе в кабинет он вернулся со звонком.
10 часов 25 минут.
Без лишних предисловий начал контрольную и задумался, проверять сейчас тетради или нет. Заполнил журнал, не забыв отметить отсутствующих. Посидел немного, следя за порядком в классе и всё-таки принялся за тетради.
10 часов 30 минут.
Только теперь он думал о том, что если придут проверяющие, надо сделать так, чтоб они посторонних тетрадей не заметили. Зайдут или не зайдут? (Аккуратно проверенную тетрадь в стопку.) А хоть бы и зашли! У него совесть чиста, за работу свою готов ответить. А причём тут совесть? (Следующую тетрадь.) Если бы всегда по совести оценивали! А то начнут придираться ко всякой ерунде, как не раз бывало. В работе учителя (как, наверное, и в любой) две стороны есть: сама работа и видимость, показуха от той работы. И часто находятся они в большом противоречии. Если все силы только на саму работу тратить, то перед начальством и проверяющими можно последним разгильдяем предстать. Работа, она не всегда и не сразу, да и не всем видна. (Ещё одна тетрадь готова.) А если слишком много сил на показуху потратить, то на саму работу не хватит. Так можно и в передовики выйти, но не надолго, туфта она и есть туфта, должно и настоящее дело быть. И получается так, и работай, и видимость работы создавай. (Тетрадь.) У некоторых, у женщин особенно, это хорошо сочетается, естественно, работа и показуха, а у большинства – не очень. (Ещё тетрадь!) Нет, уж лучше пусть не заходят!
А нет, чёрт возьми, пусть зайдут, он, в конце концов, мужчина! И дома и на работе себя поставить надо! Вот пусть проверяющие зайдут сейчас, а он специально, без всякой показухи – смотрите! Что тетради проверяю? А когда мне ещё этим заниматься, вчера и так до полночи больной сидел! Вы зайдите через день, лучше через два, посмотрите на результаты контрольной, вот на что вам смотреть надо! (Ещё тетрадь.) А результаты не хуже, чем у других будут! Вот и на олимпиаде районной мои ученики неплохо выступили. Да и в наше положение войти надо, посмотрите, как мы живём, как питаемся, как одеваемся. Да если уж всё делать как положено, совсем без туфты, силы не экономя, загнёшься скоро, ноги протянешь! (Тетрадь.) А заболеешь, свалишься от нагрузки непосильной, работать (и зарабатывать) не сможешь, ты сам, дети твои – кому нужны будут? Не комиссии, не начальству во всяком случае: А на контингент учащихся, родителей посмотрите!.. (Вот и ещё тетрадь проверил.)
Но с проверяющими так разговаривать – особый талант нужен, из всех учителей, пожалуй, только Иван Евгеньевич им обладает. А если проверяющие окажутся не робкого десятка? Если в ответ на его слова они своё скажут? Завуч на чью сторону встанет? Ещё не известно. Так-то. В прошлом году кое-кого из учителей за подобные слова сильно наказали, дифнадбавку режиковскую срезали. А если и меня так? Принесёшь домой урезанную получку, жена с тёщей добавят и за смелость и, за принципиальность, и за хорошую работу... (Тетрадь.) Нет уж пусть лучше не приходят. Да, кстати, который час?
11 часов ровно.
До конца урока пять минут, теперь уж не придут, и Григорий Борисович вздохнул с облегчением. Ещё сегодня, правда, четыре урока во второй смене, но это ещё когда будет, хотя, если рассудить, лучше бы пришли на контрольную. Что-то опять нос заложило, на полминуты из класса в коридор вышел, при учениках сморкаться неловко: Напомнил ученикам, чтобы поторапливались и до конца урока успел-таки ещё обработать две тетради. Пересчитал, сколько сделал за четыре урока, получилась сорок одна тетрадь. Да, мало. Сколько осталось ещё? Подсчитал – восемнадцать. Такими темпами работы ещё на час. Да, по совести говоря, разве это проверка? На многие тетради не по три, а по пятнадцать-двадцать минут потратить надо... Вот и звонок прозвенел:
11 часов 5 минут.
Быстро, организованно урок закончил (свой класс!), учеников выпроводил, а тут и следующий класс подошёл. Но это уже не его класс, у них другой учитель. Этих учеников пока в коридор, а учителю, молодому специалисту, даже и не специалисту, а студентке недоучившейся, Татьяне Ивановне, кабинет сдать. Провёл её по рядам, сказал, по возможности строже:
– Смотрите Татьяна Ивановна, все парты чистые, на полу мусора нет, в таком виде оставите! Вот ключ от кабинета.
– Не беспокойтесь, Григорий Борисович!
Да как не беспокоиться, на твоих уроках девятиклассники на головах ходят. Самые слабые и хулиганистые девятые ей сплавили как новенькой и самой молодой, с ними и опытный педагог не каждый сладит. Они уже несколько раз так столы расписывали, шелуху от семечек под столами оставляли... В свой портфель все тетради аккуратно сложил, и уже уходить собрался в учительскую, те же тетради заканчивать, да вдруг ему в голову идея пришла.
– Татьяна Ивановна, я у вас на уроке посижу на последней парте, тетради попроверяю?
– Конечно, Григорий Борисович.
Тут выгода обоюдная: при нём девятый "Д" поспокойней посидит на уроке (у молодых с дисциплиной на уроке вообще беда, Григорий Борисович пока по возрасту не стал всем ученикам в отцы подходить, тоже мучился, а девятый "Д" – "краса и гордость"
школы, класс коррекции, т.е. класс отстающих, занимающийся фактически по облегчённой программе), а Григорий Борисович посмотрит, чтоб обошлось без настольной живописи. Он устроился на последнем столе, достал тетради, взял ручку, тут как раз звонок прозвенел, значит 11 часов 10 минут.
Татьяна Ивановна свой урок начала, а Григорий Борисович в свою работу погрузился, не забывая в то же время за учениками приглядывать. Да они это уже поняли, главные художники смирно сидят при нём. Вот одна тетрадь готова...
Девятый "В" остался, теперь быстрее пошло. Ещё одна... Когда работа к концу близится – веселей дело идёт. Стопка непроверенных тетрадей неуклонно убывает, а – проверенных растёт. Ещё тетрадь... Да тетради всё хорошие пошли, почти без ошибок, чистые, с понятными почерками. Такие чего не проверять? Это все кандидаты в десятый класс на следующий год. Интересно, дадут ему на тот год десятые или нет? Впрочем, сейчас десятые уже не те, что были лет пять-десять назад. Тогда всех троечников, разгильдяев, хулиганов после девятого выпроваживали из школы в ПТУ, хорошо, кого в техникум. Для десятых самых лучших оставляли. Да и десятых набирали два класса, не больше, хочешь, не хочешь, а принимай туда не всех, а с разбором. Теперь всё по другому, указание аж самого Президента вышло, всех желающих в десятый записывать, будь он хоть последний хулиган, хоть из класса коррекции (официально считается, что и там по общей программе занимаются). Теперь десятых классов набирают не меньше трёх, а когда и четыре, хотя добрая половина учеников по уровню знаний, да и способностей, не могут по-настоящему учиться в старших классах. И в старших классах теперь не обходится без туфты, очковтирательства то есть, хотя лет пять назад ещё обходилось. Иной ученик, и родители его, клянётся, божится, дотяните меня до конца девятого, дайте свидетельство об окончании, я в ПТУ уйду, по честному.
Бывает, и пойдут ему навстречу, и так слишком много неуспевающих. А он, глядишь, в конце августа приходит: "Запишите в десятый! Имею конституционное право."
Попробуй такому откажи, родители до самого высокого начальства дойдут, по судам затаскают, а там разговор короткий: "Он у вас экзамены сдавал? Сдавал! Вы ему свидетельство об окончании девятилетней школы выдавали? Выдавали! Так в чём дело, если бы вы ему двойки поставили, так сейчас бы и разговору не было! Сами теперь свою кашу расхлёбывайте, а ребенок учиться имеет право." Так что и в старших классах не одни хорошие ученики. А лучшие самые, наоборот, уходят. В последние годы много всяких лицеев, гимназий пооткрывалось. Вроде там подготовка лучше, поступить в ВУЗ оттуда легче. Увы, и это так. Там многие вузовские преподаватели работают, они же потом и вступительные экзамены проводят, зачисление студентов производят. Разумеется, своих учеников они в первую очередь возьмут. Многие учителя, зная эту практику, сами советуют лучшим ученикам переходить в лицеи. А Григорий Борисович с этим смириться никак не может. Если по честному посмотреть: среди его учеников за много лет работы в школе многие на математический и физический факультеты университета, пединститута пошли, на инженерные специальности политехнического института, в общем туда, где математика ой как нужна. И нормально окончили, работают хорошо, а кто ещё и учится. Значит и в обычной школе неплохо учиться можно. А попадались и такие ученики, которые уже в старших классах были взрослыми самостоятельными людьми, способными вообще без учительской помощи учиться, знания новые приобретать.
Таким зачем в лицей переходить? Этих правда по пальцам одной руки пересчитать можно, но их всегда очень мало! Вот Иван Дмитриев, ученик десятилетней давности.
Когда Григорий Борисович с ним, учеником девятого класса (это по старой нумерации, по новой – десятого) познакомился, тот математику, физику, химию знал едва не лучше учителей. Григорию Борисовичу сильно его не чему вроде учить было.
Но тот стал членом математического кружка. Иван, впрочем не только математикой, но и химией, и информатикой увлекался. Как-то для сложной компьютерной программы по химии понадобились ему некоторые формулы из проективной геометрии, которую, разумеется, в школе не изучают. Он обратился было к Григорию Борисовичу за помощью. А у того принцип такой: перед тем, как подсказывать или помогать, дать шанс самому дойти, не всем это, конечно, под силу, но шанс каждому надо дать. И вообще, подсказывать, помогать торопиться не нужно, а если и делать это, то не до конца. Если кто-то из учеников его помощи просит, то Григорий Борисович не торопится подходить, время тянет, в половине случаев, пока он подойдёт, помощи уже и не требуется. Так вот, посоветовал он Ивану, вузовский учебник почитать, а тот поленился в библиотеку идти, пару дней посидел, и все формулы нужные сам вывел, своим умом дошёл! Он уже университет окончил, большим специалистом по информатике стал, не иначе, скоро диссертацию защитит кандидатскую. Жаль видеться в последние годы им редко приходится, Григорий Борисович в другую школу перешёл, близко от дома, старая школа далеко была, в другом районе... А сейчас самые яркие ребята в десятый класс в их школу уже не идут. Что делать? Надо вот что, больше работать со средними классами, что он в последнее время и делает.
Многие бывшие ученики его в числе лучших в своих лицеях, в вузы после них поступают... А в отчётах всяких этого ведь не укажешь! Впрочем, отчёты, бумаги всякие разве главное в жизни, конечно нет. Не главное, а силу большую имеют. Вот Григорий Борисович в прошлом году аттестацию проходил, так по бумажкам только на вторую категорию потянул. Где ваши выпускники, избравшие специальностью ваш предмет или близкие к нему? Сколько их за последние пять лет? Сколько победителей олимпиад?.. Три человека? Маловато! Но позвольте,.. Звонок привёл его в чувство. Григорий Борисович посмотрел на часы:
11 часов 50 минут.
Стопка непроверенных тетрадей закончилась! Он аккуратно сложил все тетради в портфель, ручку – тоже. Перед тем, как уйти из кабинета прошёл, убедился, что всё нормально, столы чистые, на полу мусора нет. Выходя столкнулся с Марией Николаевной. С ней незнакомая женщина средних лет. По виду – проверяющая. За время работы в школе, он по виду, по одежде, по выражению лица, по походке, манере говорить научился всякое начальство, особенно проверяющих, отличать. Они вокруг себя поле такое создают, попав в которое простой человек испытывает потребность поскорее из него выйти, неуютно как-то в нём. Не ко всем это, конечно, относится, но к большинству. Хотел было Григорий Борисович подойти, спросить Марию Николаевну, зачем он ей нужен был, да, кстати, и свой вопрос выяснить, по домашнему обучению, но они уже говорили с Татьяной Ивановной, та показывала им свои планы, и вид у неё был самый жалкий. Неуместно как-то было в этот момент к завучу подходить, и он не стал. Про себя подумал, что хорошо, не на прошлый урок пришли, успел-таки тетради закончить. А то бы пришлось уйти из кабинета, неуместно над тетрадями сидеть, когда коллегу проверяют. Хорошо, что не к нему пришли. Теперь, может, и пронесёт, и ни в чём не виноват, вроде, а не хочется. Впрочем, от мысли этой Григорию Борисовичу совестно стало. Шкурно это очень. Его-то пронесло, а Татьяне Ивановне влетит сейчас по первое число.
Конечно, у неё упущений много, да ведь всему учиться надо, учителями не рождаются, он себя вспомнил пятнадцатилетней давности. После университета в школу попросился, хотя были варианты и гораздо лучше. С огромными планами пришёл, Макаренко, Сухомлинского начитался, университет с красным дипломом окончил. А оказалось, что наполеоновские планы его, его эрудиция огромная любовь к своему предмету, начальство мало волнует. Ты качественный урок выдай, порядок в своем классе обеспечь, бумаги в порядок приведи, программу пройди, процент успеваемости, обученности выдай на уровне школы, а всякие там завиральные идеи, самоуправление, макаренковская постановка воспитания, синтез математики с гуманитарными дисциплинами, отставить. В каких инструкциях это предписано?..
Впрочем, когда года через три он сумел стать крепким учителем, на "завиральные идеи" его стали смотреть сквозь пальцы, да и времена такие наступили, что начальство вдруг стало всякие новшества поддерживать...
А Татьяне Ивановне сейчас крепко достанется. А ко мне бы пришли, пожалуй всё бы нормально сошло. Григорию Борисовичу уже казалось, что потому не его проверяют, а молодую учительницу, что он что-то такое сделал... До чего нас довели, прямо как в ГУЛаге у Солженицына, каждый только за себя. Умри ты сегодня а я завтра!
Он вдруг заметил, что идёт по пустому коридору.
– Мужчина, можно занять немного вашего времени?
Григорий Борисович оглянулся. Перед ним стоял молодой человек с какой-то неестественной, кукольной улыбкой. Он, пожалуй, хотел походить на американца, только улыбка его открывала не белоснежные здоровые зубы, а довольно гнилые и желтые. Да, если присмотреться, то и не хватает некоторых, как, впрочем, и у Григория Борисовича. Впрочем, не такой уж и молодой, скорее молодящийся. Лицо всё в мелких оспинах. Тщательно отглаженный костюм, белоснежная рубашка с галстуком, короткая стрижка, как у новобранца, видно только что из парикмахерской, одеколоном сильно пахнет.
– Позвольте представиться, Андрей, – он протянул руку.
– Григорий Борисович, – назвался учитель пожимая руку, – а как вас по отчеству?
– Просто Андрей, – тоже подражание американцам, – я торговый представитель фирмы Верболайф. Вы знаете такую фирму?
– Что-то слышал, – Григорий Борисович начал понимать в чём дело, – но, извините, я не ваш клиент, ваши препараты от лишнего веса, а у меня его нет.
– Но я ещё не успел рассказать вам о нашей фирме, её продукции. Наши продукты не только от лишнего веса. Я вижу, что у вас проблемы со здоровьем, цвет лица не очень хороший, – и у тебя не лучше, подумал учитель, – вам бы попринимать препарат фейсогуд...
– Андрей, вы на меня только время тратите, у меня ни копейки денег нет, и не предвидится, извините.
Они попрощались за руку и пошли в разные стороны. Григорий Борисович успел заметить разошедшийся шов на пиджаке торгового представителя. Лет пять, пожалуй, пиджаку, никак не меньше, нитки сгнили. Видно, учителем работать это ещё не самое плохое: Посмотрел на часы:
12 часов 2 минуты.
Как это он звонок на урок пропустил мимо ушей? Начался шестой урок первой смены.
Потом будет седьмой, потом "нулевой" второй смены, и лишь после него, в два часа дня, у Григория Борисовича будет следующий урок. Целых три урока ещё свободных!
Скорей в учительскую. У окна остановился, портфель на подоконник поставил, он не любит его на пол ставить, высморкался, пока никого рядом нет, смотрит, а на платке кровь. Не сказать, чтобы много, но есть. Ничего, главное, чтобы не текло сильно: Портфель в руки и дальше пошёл. Что нужно за это время сделать?
Контрольную девятых классов начать проверять, всё, конечно он не успеет, но хотя бы один класс. Пообедать. Для этого ещё надо место найти. Хорошо, если учительская пустая будет, ведь со своими баночками в столовую не пойдёшь, засмеют, и ученики, и учителя, да, не ровен час, начальству, комиссии попадёшься на глаза, плохое впечатление о всей школе, о всех учителях произведёшь... Кроме этого, надо ещё свои планы на сегодняшние уроки посмотреть, придать им более солидный вид. Может повезёт, и в кабинете информатики окажется свободный компьютер, Григорий Борисович давно уже статью пишет о постановке воспитательной работы в школе, о неверности той, которая принята в последние лет шестьдесят...
