Текст книги "ЭДЕМ-2160"

Автор книги: Григорий Панасенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Ей дали план разбивки временного лагеря и научили способам маскировки. Работа предстояла трудная, но Марта не думала об этом: ради будущего ее сына, ради того, чтобы он никогда не испытал того, что довелось пережить ей самой, Марта была готова растерзать голыми руками всякого, кто посмел бы стать на ее пути. Ее сын должен и будет жить лучше ее. Он заслужил это. И она тоже заслужила.

Плафоны погасли и за окном забрезжил слабенький свет, через минуту сменившийся серым днем в долине Гаронны.

Глава 19

– Здравствуй, сынок. Давно ты уже не заглядывал, совсем забыл стариков, – отец обнял Саймона.

Мать украдкой вытерла глаза. Саймон почувствовал, как отец навалился на него всем весом: ему было тяжело стоять.

– Что с тобой? Ты совсем высох, – Саймон бережно отстранил отца и проводил до кресла.

– Ничего особенного. Просто устал.

– У него сердце больное. Месяц назад из больницы выписали, – мать выглянула из кухни.

– Не болтай ерунды, – раздраженно перебил Герберт Мёрфи.

– Ну, рассказывайте, что случилось, – Саймон посмотрел на родителей.

– Инфаркт у меня был, – неохотно пояснил отец.

– Но почему не сообщили? – обиженно спросил Саймон.

– Мы решили не волновать тебя. Все равно врач сказал, что ничего серьезного, – виновато оправдалась мать.

– Ладно, хватит глупостей. Пойдемте лучше ужинать, – Герберт Мерфи тяжело поднялся с кресла и, обхватив сына, потянул его на кухню.

Оттуда уже доносился уютный запах домашней снеди.

За ужином Саймон отделывался односложными ответами, и только когда на столе появились пирог и чай с вишневым джемом, он чуть-чуть расслабился – его охватило острое чувство детства: он снова показался себе маленьким мальчиком, который ждет рождественского подарка. А за окном бессильно завывает злая Снежная Королева. В доме жарко натоплено, и ей ни за что не пробиться сюда.

– Как твои дела на работе, – отец подул на чай и отхлебнул кипятку.

Саймон молча взял сочащийся джемом кусок пирога и расплывчато ответил:

– Да вот, возможно повысят.

– Ну, а сейчас как? Чем занимаешься?

– Все также: отсеиваю, просеиваю и проверяю, – Саймон криво улыбнулся.

Отец промолчал, а мать занялась посудомоечной машиной.

– А как Джулия? Не болеет?

– Да нет, они сейчас отдыхают в России.

– Вы что, поссорились? – подозрительно спросила мать.

– Нет, – абсолютно искренне ответил Саймон. – Просто у меня были дела, и я вернусь за ними попозже.

– Хоть бы с Петером приехал, – укоризненно покачал головой отец. – А то ни от тебя, ни от Элоизы вечно не дождешься ответа.

– Кстати, а как она? – поспешил поменять тему Саймон.

– Да вот уже пол года как в Америке. И ни одной вести от нее. Даже адреса не знаем, – мать сокрушенно сгорбилась.

– Как Петер учится? – снова спросил отец.

– Отлично! Может даже досрочно закончит колледж, – Саймон принялся разглаживать складки на скатерти. – Летом мы обязательно приедем все вместе.

Отец промолчал.

– Я слышала, Энди с Мартой ждут третьего ребенка, – неожиданно сказала мать.

– Они развелись, – резко бросил Саймон.

Фраза камнем упала в тишину кухни.

– Жаль, – сказала мать, – они были хорошей парой.

– Я всегда говорил, что у них ничего не выйдет, – возразил отец. – Они слишком чужие друг другу.

В его голосе зазвучали сварливые нотки.

– Не стоит, папа, – мягко попросил Саймон.

– Ты уж извини нас, сынок, – мать замялась, – мы вот все хотели спросить. Там у вас все время идут постоянные бунты. Мы даже тебя по видеоканалу видели. Ты уж осторожней там, – и она положила ему на руку свою ладонь.

– Не волнуйся мама, это все ерунда. Ничего серьезного. И потом... – Саймон запнулся.

– И что потом, – насторожился отец.

– Ничего особенного, – Саймон поспешил к плите поставить чайник.

Уже ближе к вечеру, когда Саймон ложился спать, отец заглянул в его комнату, бывшую когда-то детской, и, прислонившись к косяку, долгим взглядом посмотрел на сына.

– Ты что-то хотел спросить, папа? – Саймон встал и подошел к нему.

– Ты хочешь бросить работу, – почти утвердительно сказал отец.

Саймон молча обнял его, подошел к кровати и лег, отвернувшись к стене. Также молча, Герберт Мерфи постоял минуту и вышел, тихо закрыв дверь.

Саймон проснулся резко, почти без перехода в ту полуявь-полусон, когда еще не понимаешь, что ты уже не спишь. От сна у него осталось острое чувство потери, которую он так и не смог найти. Желтый от уличных фонарей потолок комнаты оттенялся густым мраком по углам. За дверью крадучись кто-то прошел. Саймон услышал тихий плач. Он вышел в слабо освещенный коридор и постучал в комнату родителей. Не дождавшись ответа, он толкнул дверь.

На кровати, разметав руки, лежал отец с заострившимся бледным лицом. Грудная клетка его судорожно вздымалась. Саймон бросился за несессером. Торопливо вскрывая шприцы и обламывая головки ампул, он вернулся в комнату. После гепарина и лидокаина отец задышал ровнее, а после инъекции морфия еще легче. Он открыл глаза и шевельнул уголком губ.

"Чип! Скорую помощь и дислокацию!" – и еще раз – "Чип?!" Электронная насадка молчала. Саймон набрал номер медбазы на терминале, но его соединили только с шестого раза. Раздраженная сестра-диспетчер записала вызов и пообещала, что бригада скоро приедет.

Минуты текли медленно, как тающий воск. Серый рассвет прокрался в комнату, когда Саймон услышал нарастающий грохот и лязг. Уже десять минут отец дышал все тяжелее и тяжелее. Лекарств не осталось. Саймон сжал кулаки так, что костяшки побелели. Мать всхлипнула рядом. Неожиданно отец захрипел и протянул руку к сыну. Встав на колени, Саймон обнял его за голову и сжал ледяную, мраморно-белую кисть. Герберт Мерфи пытался что-то сказать, но из его горла вырывались лишь хрипы. Саймон с ужасом увидел, как на губах отца выступила кровавая пена.

– Не надо, – ему казалось, он крикнул, хотя на самом деле еле просипел эти слова.

Тело Герберта Мерфи еще несколько раз вздрогнуло, и он замер, вытянувшись во весь рост.

Саймон понял, что его отец умер.

Рядом в истерике забилась мать. От этого пугающе резко в предутренней тишине прозвучал дверной звонок. Саймон на ватных ногах еле дошел до двери. На пороге стояла соседка.

– Что у вас случилось? Кто у вас кричал? – она куталась в пестрый халат и была похожа на нахохлившуюся ворону. – Ой, извини Саймон, не узнала. С приездом.

– У меня отец умер, – невпопад ответил он.

Соседка горестно ойкнула и запричитала. Через десять минут в квартире родителей Саймона стало людно. Собралась почти половина подъезда. Ванда Мерфи, разом постаревшая лет на десять, сидела у камина, держа в руках недопитый стакан воды. Около нее хлопотала давешняя соседка. Остальные возились с покойным. Немногие пришедшие мужчины мрачно молчали и курили, изредка ругая врачей.

– Да "скорая" не виновата. Это все антиевгенисты со своей дурью! – услышал Саймон и заметил, как все украдкой посмотрели на него.

Саймон, не говоря никому ни слова, вышел в коридор, снял с вешалки чью-то куртку и вышел на улицу. Промозглый утренний туман клочьями наползал снизу по улице. Сквозь разрывы серой завесы были видны редкие автомобили, кое-как брошенные вдоль улицы.

Чуть погодя Саймон заметил одинокие фигуры и небольшие группы людей, которые под прикрытием домов продвигались вслед за туманом. Раздавались отдельные звуки команд и лязг гусениц. Смог скрадывал расстояния и поэтому панцирные туши "Тритонов" появились как бы ниоткуда. Медленно поводя короткими, тупорылыми пушками, они в шахматном порядке ползли со стороны Бирмингем-Сити. Резкий порыв ветра сдернул саван тумана, и Саймон увидел как на ладони полтора десятка броневиков и густую сеть десантников, а внизу по улице плотную людскую массу.

Те тоже не ожидали увидеть полицию так близко, но толпа взревела, распаляя себя скандированием лозунгов, и начала медленно накатываться на Саймона. Он вжался в пилястры подъездной двери. Тут дом подпрыгнул и асфальт больно ударил по ногам, заставив Саймона упасть на колени. Соседнее здание библиотеки, пустующее в этот час, как в замедленном кино сползло фасадом на улицу, перекрыв ее грудой щебня.

Первый "панцирь", взвизгнув скрипучим металлом, заглох. Остальные, не заглушая двигателей, урчали по ту сторону неожиданной преграды. Толпа пошла быстрее и, наконец, бегом бросилась к баррикаде.

Мимо Саймона бежали женщины, мужчины, подростки. В руках некоторых из них были железные пруты, цепи. Кое-где поблескивали ножи. Какой-то горластый юнец, распалявший толпу, взобрался на крышу "бентли", размахивая автоматом.

Внезапно гневная проповедь прервалась, и тело с глухим мягким шлепком упало на бордюр. Вместо головы растекалось кровавое месиво. Саймон испуганно посмотрел на развалины, по гребню которых выстроились для прицельной стрельбы затянутые в серый камуфляж фигуры.

Глухие короткие очереди заставили бунтовщиков отхлынуть, а передние ряды, оставляя убитых и раненых, смели напиравших сзади. Цепь полицейских осторожным шагом двинулась вглубь улицы, подгоняя отстающих. Одна из убегавших женщин резко повернулась, метнув в сторону солдат-загонщиков что-то темное. Взрыв оглушил Саймона, и осколки рикошетом взвизгнули по пилястрам. Трое ближайших солдат, отброшенные взрывом, остались лежать поломанными куклами. Четвертый, встав на колено, выстрелил, почти не целясь. Саймон не разобрал звука выстрелов, и только женщина в трех шагах от него тихо сползла по стене дома.

Повинуясь непонятному инстинкту, он шагнул к ней, вглядываясь в лицо. Она попыталась встать, но лишь перекатилась на спину, и Саймон узнал Марту. Пальцы ее беспорядочно теребили белый свитер, на котором расплывалось черно-красное пятно. Ткань быстро пропитывалась кровью, приобретая оранжево-грязный оттенок.

Он опустился на колени рядом с ней и осторожно приподнял край одежды: на месте живота зияла рваная рана, в которой что-то булькало и шевелилось. Саймон поднял глаза и понял, что Марта его уже не видит. Только ее губы лихорадочно шевелились. Саймону показалось, что она произнесла только одно слово: "убийца!". Слепо шаря вокруг руками, он поднялся, потянув за собой тяжелую металлическую цепь. Улица была пуста. Цепь со звоном выпала из разжавшихся пальцев и Саймон увидел, что его руки испачканы в крови. В дверях дома стояла соседка, с ужасом глядя на него.

Пропахший гарью и бензином, мир качнулся и Саймон потерял сознание.

Глава 20

Кавказские Минеральные Воды показались Николаю шумными, грязными, и сейчас он отдыхал, изредка гуляя по тихим окраинам родного города. После поездки в Россию прошло всего пол месяца, но он успел сделать огромную работу: генерал Сушко стал его доверенным лицом в армии. Николай оказался прав – многие офицеры, не колеблясь, приняли его сторону. Его прогноз был точен.

Кроме этого ему удалось убедить профессуру отправиться по стране с выездными лекциями. За внешней безобидной акцией можно было спрятать неплохой способ сбора и анализа информации. Важна была не тематика, а наблюдение и тестирование по составленным опытными политологами заданиям. На днях должны были прибыть связные из России, а с одним из агентов Николай уже виделся. Николай втайне надеялся, что им будет Данилов: все таки легче, когда знакомый человек. Но прислали другого.

Больше всего пугало то, что никто, казалось, не замечал его бурной деятельности. Спецслужбы хранили молчание. Однако Николай не делал ошибок и старался не афишировать свое лидерство. И все же в контрразведке работали не дилетанты, уж что-что, а это Николай знал точно.

Сейчас он шел на прием к главе своей партии в надежде получить поддержку в его лице. Господин Зинченко был сегодня в приподнятом настроении, но Николай не питал иллюзий – разговор предстоял скользкий и опасный. Недалеко и до тюрьмы.

– Проходите, присаживайтесь. Рад вас видеть. Как поживаете? – Юрий Алексеевич был само благодушие.

На столике уже дымились чашки с кофе и стояла небольшая ваза с пирожными. Николай аккуратно опустился в кресло.

– Что вас привело ко мне? Надеюсь, ничего экстраординарного? Хотя какие могут быть сейчас приятные поводы для встречи, когда на всех фронтах приходится отступать, – глава партии горестно вздохнул.

Николай кивнул и подхватил тему:

– Да, никакой жизни не стало простому честному политику. Кстати, как вам последний пакет законов? – Николай испытующе вгляделся в лицо начальника.

Тот осторожно поставил чашку на подстаканник и, не торопясь, ответил:

– Положение, действительно, незавидное. Теперь китайцы не только чувствуют себя как дома, они и есть дома. Половина армии за ними, половина парламента. На следующих выборах им вообще грозить большинство, слава Богу, не подавляющее. Президент делает все, лишь бы избежать импичмента. Даже торгует Украиной – оптом и в розницу. Он готов заигрывать с китайцами, чтобы получить фиктивный пост на второй срок. Весьма удобная для Азии фигура. Хотя говорят, – здесь Юрий Алексеевич стыдливо хихикнул и наклонился к Николаю, – что у него круглый счет в Берлине и хорошая дача под Новосибирском. Так что, ему есть куда отступать, чего не скажешь о нас.

– Абсолютно с вами согласен. Я тоже резко против этого пакета законов, – тут Николай запнулся, вспомнив свою дрожащую руку, поднятую в поддержку законов, но тут же продолжил. – Думаю, надо лоббировать интересы коренной нации и даже попытаться секвестировать новый пакет, пока его не утвердила Верховная палата Рады.

Зинченко энергично кивнул и сделал пометку в блокноте.

– А знаете ли вы о степени недовольства в народе? – запустил пробный шар Николай.

– Недовольства чем? – вкрадчиво переспросил глава партии.

– Недовольства законами, да и политикой в целом. Тяжело нынче живется, по улице уже пройти спокойно нельзя, чтобы не попасть в какую-нибудь резню.

– Да, наслышан-наслышан. Вы уже поправились? – заботливо поинтересовался Зинченко, украдкой глядя на следы синяка на лице соратника.

– Спасибо, Юрий Алексеевич. Я стараюсь обходить темные подворотни, – Николай вздохнул. – Однако, вы знаете – недовольство растет.

Зинченко возбужденно встал и прошелся по кабинету:

– Но что можем сделать для них мы? Да и они нам вряд ли чем помогут. Сила на стороне президента и его администрации.

– Не скажите, – перебил его Николай. – Они – люди – ведь не просто масса. Разве я не сказал, что у них есть организации? – добавил он в спину начальнику.

– Не сказали, – Зинченко так и не повернулся и стоял, глядя в окно.

– Организация это не масса. Нам и не нужна масса. Нам нужны конкретные люди, а они могут помочь нам, если мы их поддержим.

– Поддержим в чем? – в голосе мелькнуло что-то неясное.

– В их стремлении изменить законодательные ошибки и общественную жизнь, – Николай постарался придать голосу убедительность.

– Вы полагаете, я на это соглашусь? – интонацию главы партии все еще трудно было понять.

– Если нет, мы можем многое потерять. Наша партия способна сделать неплохой политический капитал. А так, мы окажемся не у дел, как и все.

– Но это же подстрекательство к революции! – Зинченко повернулся и в упор посмотрел на Николая.

– О чем вы, Юрий Алексеевич? Я резко против революции. Назовем это косметическим ремонтом государства.

Зинченко надел пиджак и сел на свое место за рабочим столом, изобразив неприступность:

– Будем считать, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал. Я не одобряю подобных инициатив и советую вам не увлекаться. А так ведь можно, знаете ли, и не только партбилетом поплатиться.

"Взгляд кролика. Запуганного удавом", подумал про себя Николай. Глава фракции заметно нервничал.

– До свидания, – Николай поднялся со своего места и вышел за дверь.

Следующим по списку шел лидер другой фракции Рады. Пусть первый разговор с треском провалился, но Зинченко все же человек порядочный и он не позволит себе просто заложить товарища. А вот этот идейный борец – тот еще фрукт. Этот сдаст не задумываясь. Надо бы с ним поосторожнее.

В приемной Николая пропустили быстро. Глава движения УНЕ был не занят. Разговор получился более коротким.

...– То есть, вы хотите сказать, что в стране созрела почва для политического переворота? – лидер УНЕ Лукашов хищно навис над столом.

– Я не стал бы так резко характеризовать обстановку, но она близка к тому, что вы сказали, – Николай постарался не смотреть в глаза собеседнику, но тот просто впился в него взглядом.

– В таком случае, я полагаю, вы хотите заручиться поддержкой моего движения? – Лукашов эксплуатировал свой имидж прямолинейного человека, но Николай знал, насколько он мог быть коварен.

– И в этом вы не ошибаетесь.

Тревожный звонок терминала перебил готовую сорваться фразу лидера УНЕ, и Лукашов досадливо отключил связь. Сейчас он напоминал тигра, учуявшего ягненка на тропе. Он подбирался и готовился к прыжку: уж слишком лаком был кусок. Николаю даже не нужно было улавливать полунамеки и неясные движения. По крайней мере он был убежден – союзник уже обеспечен.

– Но что будем иметь мы в случае победы или, что тоже резонно, в случае поражения? – Лукашов решил показать себя на этот раз человеком прагматичным, что уже было гораздо ближе к истине.

– В случае поражения, – поспешил успокоить его Николай, – вы лично не теряете ничего. Всегда можно отказаться от действия боевиков. Практика у вас есть, – собеседник пропустил шпильку мимо ушей. – А вот в случае победы вы можете рассчитывать на солидную часть мест в парламенте. Вполне законно, заметьте. Думаю, население поддержит своих освободителей. Лично вам могу обещать пост министра обороны.

Лукашов осклабился и довольно потер руки:

– Вот это деловой разговор. Это я понимаю. Но, – тут же прервал он разгоревшиеся надежды Николая, – я не даю вам согласия сейчас. Я должен все обдумать, чтобы не рисковать понапрасну своими людьми. Даже боевиками, как вы соизволили выразиться. Обсудим детали...

Когда Николай, немного обескураженный отсутствием полного согласия, вежливо распрощавшись, покинул кабинет, Лукашов быстро набрал номер на терминале коммуникатора, и хотя экран показал смазанную заставку, он быстро заговорил:

– Срочное сообщение со степенью секретности "четыре". Довожу до вашего сведения, что Москаленко Николай Васильевич, депутат фракции Украинской Либеральной Партии ведет подрывную работу с целью мятежа и государственного переворота. Сообщники не выявлены. Предположительно есть агентурная сеть в армии. Пытаюсь разработать. Внештатный агент старший лейтенант Лукашов.

Экран взорвался фейерверком и появилась надпись "отбой связи". Лидер УНЕ погасил монитор и, откинувшись на спинку стула, закурил. Он едва ли любил свои обязанности, но ради власти и карьеры был готов работать тем, кем требовалось. Требовалось тому, кто оплачивал его услуги.

После встречи с Лукашовым Николай отправился домой, по пути заехав в церковь. Отец Никодим огорчился, узнав результаты переговоров, но Николай его успокоил, что даже с одной армией им хватит сил для достижения намеченной цели.

Дома, не спеша поужинав, он решил отдохнуть и улегся с книгой на диване.

Николай уже почти спал, когда его выдернул из постели поздний телефонный звонок. Сердито бурча, он прошлепал по холодному полу и включил терминал. На него глянуло незнакомое лицо молодого человека, почти мальчика, с едва пробивающимися усами и бородкой.

– Господин Москаленко? – начал тот резким крикливым голосом. – Я хотел...

– Ну, во-первых, стоило бы извиниться за столь поздний звонок, а во-вторых, неплохо было бы представиться, – Николай недовольно прищурил глаз и поплотнее запахнул полы халата.

Молодой человек тут же смутился и поправился:

– Меня зовут Игнат Мережко, студент Ново-Житомирского технического университета. Простите пожалуйста, что разбудил вас, но у меня к вам срочное дело. Профессор Гота...

– Ни слова больше. Приходите завтра в семь вечера. Что еще? – Николай заметил, что его абонент не торопится прерывать связь.

– Я не один, простите.

– Сколько вас? – устало поинтересовался Николай.

– Десять, – Игнат виновато потупился.

– Ну, что ж, приходите все. Только хлеба купите. И концентрат супа, а то у меня в доме шаром покати.

– Обязательно. Большое спасибо, – студент быстро отключил связь.

Николай, зевая и заплетаясь ногами, отправился досыпать. Уже на грани сна и яви он пожелал, чтобы все эти студенты свалились как снег на голову профессору Готе.

Весь следующий день Николай крутился как белка в колесе: его депутатская комиссия занималась вопросами образования, и сегодня предстояло курирование очередного вуза.

Вечером студенты явились точно к назначенному времени. Впрочем, не все из них были студенты. Один субъект лет тридцати, нечесаный и оборванный, явно перерос этот возраст. Он-то и был заводилой.

Как оказалось, молодые люди были представителям некоего таинственного общества "Коловрат" или что-то в этом роде. Хозяин дома криво усмехнулся, услышав жаркие речи о "диверсионных акциях" и "пропаганде".

Но уже через два часа скептицизм Николая изрядно ослаб: у ребят была энергия, и они были готовы ради своих идеалов идти на баррикады хоть сейчас. Но вот с организацией у них было плохо. Николаю удалось убедить их в необходимости пересмотреть программу общества, а также заручиться поддержкой. Он порекомендовал им связываться с профессором, а не с ним лично, отчасти опасаясь за них, отчасти – за себя.

Когда стрелки перевалили за полночь, и Николай рассовал гостей по разным комнатам, его посетила неожиданная мысль, что сегодня он нашел поддержку тех самых недовольных, и ничего лучше студенчества найти было нельзя.

А через минуту его вырвал из задумчивости телефонный звонок. Звонили из полицейского участка...

...Густо синее бархатное небо наполнилось звездами. Остатки январского снега белели в лучах уличных фонарей. Однако здание церкви, укрытое в глубине аллеи, было темным. Отец Никодим гасил последние свечи и уже собирался закрыть храм, как его внимание неожиданно привлек легкий стук шагов. По аллее шла девушка, она явно торопилась попасть в церковь.

– Подождите, пожалуйста, минутку, – она ускорила шаг, а потом побежала, громко стуча каблучками.

Отец Никодим придержал створку двери и пропустил прихожанку внутрь. В свете ночного фонаря он с удивлением увидел, что вошедшая – китаянка. Заметив у нее на шее тонкую цепочку и крестик, священник вежливо спросил:

– Что я могу для вас сделать?

– Я пришла на исповедь, – девушка заметно нервничала.

– Идемте, – он повел ее вглубь храма.

Китаянка пошла чуть впереди, и отец Никодим не мог отделаться от ощущения смутной тревоги: что-то в ней было не так. Тени сгустились, заливая углы чернильной темнотой.

Девушка преклонила колени и отец Никодим начал читать молитву, поминутно глядя поверх книги. Неожиданно взгляд его зацепился за темное пятно на шее: возле уха, почти под самыми волосами, у китаянки был то ли шрам, то ли ярко-красная родинка.

Священника бросило в дрожь. Он угадал в неясном свете свечей маленькую фигурку дракона – это был знак тайной молодежной экстремистской китайской организации "Красный Дракон". Ее участники славились особенной жестокостью в расправах со священниками иных конфессий.

Звон разбитого стекла заставил его очнуться. Девушка проворно вскочила, и в руке ее блеснул узкий, длинный стилет. Рука отца Никодима непроизвольно нащупала тяжелый золотой подсвечник.

В храме уже бесновались три или четыре десятка коротко стриженых подростков с узкоглазыми лицами, которые казались масками в слабом, желтом свете ламп. Девушка сделала еще один выпад, и отец Никодим, защищаясь, отмахнулся. Тяжелый канделябр ударил ей в плечо и в грудь. Китаянка со стоном упала, ударившись головой об пол. Над ней тут же вырос накачанный юнец с наркотическим блеском в глазах.

Резко, гортанно выкрикнув что-то, он рывком поднял ее на ноги и наотмашь ударил по лицу. Голова дернулась как у тряпичной куклы, но девушка устояла на ногах и только закусила губу.

Платье на плече было разорвано, и под лохмотьями вспухал огромный синяк. Взгляд китайца остановился на священнике. Отец Никодим перекрестился. Кривая усмешка разлепила губы мародера, и он двинулся в сторону алтаря. Священник с тоской посмотрел на подсвечник в руке. Китаец остановился, и в его ладони тускло отразил свечи вороненый ствол пистолета.

Выстрел эхом прокатился под сводами...

...– Сегодня, около полуночи было обнаружено тело отца Никодима с многочисленными ножевыми ранениями и увечьями. Но их нанесли после того, как его застрелили.

Усталый, не выспавшийся полицейский смотрел на Николая с экрана терминала.

– Почему вы позвонили мне? – голос Николая был хриплым и чужим.

– Родственников у потерпевшего не было. На теле мы нашли записную книжку. Там был только ваш номер.