Текст книги "Николай Коперник"
Автор книги: Григорий Ревзин
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Чтобы открыть свой рассудок истинам астрономии, постарайся всем нутром ощутить эту великую недвижимость Земли в самом сердце вселенной и извечное, неустанное обращение вокруг нее хоровода небесных светил. Ты постигнешь тогда, как сотворен мир.
По лику Земли текут реки, и колышутся на ней безбрежные океаны. А над нею – всюду воздух. Эти три эссенции – земля, вода и воздух, да еще четвертая эссенция – огонь, образуют все, что видим мы на Земле: и наше тело, и тело зверей, и деревья, и камни.
Но знай: мир, сотворенный из четырех эссенций, – бренный мир. Все в нем подвержено рождению и гибели, в нем нет ничего вечного. Всякая живая тварь, старясь и испуская дыхание, теряет, один за другим, внутренний огонь, внутренний воздух и воду и обращается в прах и тлен.
В этом земном мире повсюду царствует прямое движение. Подыми камень, отпусти его, и он линией прямой, как струна, упадет наземь. Так же прямо полетит и стрела, выпущенная из лука. И птица, и звук голоса – все стремится здесь, на Земле, двигаться по прямой линии.
Погляди теперь ввысь. Вот Луна – ночная красавица. Если бы обладал ты крыльями и попытался полететь к ней, твой путь преградила б непроходимая завеса четвертой земной эссенции – огня. Напрасно пытаться найти проход. Всюду вокруг Земли ты встретишь плотное, невидимое отсюда, но вездесущее пламя. Рубеж между земным, подлунным миром и миром пятой эссенции непроходим.
Если бы смертный мог все же проникнуть за огненную завесу, перед ним предстала б вселенная, ни в чем не похожая на Землю. Это царство квинтэссенции – пятой эссенции, эфира. Там неведомы ни рождения, ни смерти, ни изменения, ни вес. Луна, Солнце, планеты и звезды сотканы из нетленного, извечного, невесомого эфира.
И вот, мой мальчик, уразумей истину истин: в мире эфира царствует движение равномерное и круговое. Движение светил не знает ни начала, ни конца, ни ускорения, ни замедления. Оно замкнуто в совершенной окружности. Ты и сам видишь, как обращаются вокруг Земли звезды, Луна, Солнце – каждый день описывают они вокруг нее окружность, как бы начертанную циркулем искуснейшего геометра.
Ты хочешь понять, как устроен мир небесных светил? Ответ найдешь y великого эллина Птолемея. Двенадцать веков астрономы идут по его стопам, ничего не упуская и ничего не добавляя к его учению, ибо оно совершенно! Мудрейший из людей жил в Александрии Египетской. Всю жизнь он изучал небо. За долгий, самозабвенный труд всевышний наградил его даром прозрения. Птолемей увидел машину вселенной такою, как она есть, какою создал ее творец. И он поведал нам о том в своем «Алмагесте» – кладезе премудрости для всякого, кто хочет познать устройство мира эфира, мира квинтэссенции.
Погляди на то, что я нарисую. Вот эта точка – Земля. А вокруг нее я черчу, одну в другой, восемь окружностей. Первая из них – круг Луны; вторая – круг планеты Меркурия. Ты не видал этой звезды. Здесь, на севере, ее и нельзя увидеть. Слишком светлы сумерки, слишком долог рассвет. Меркурий сокрыт в лучах Солнца. Я хорошо видел его в Италии, да и то лишь раз. Третья окружность – круг знакомой тебе Венеры. Четвертая – Солнца. Ты еще не успел разглядеть, что и оно движется среди звезд. Пятая – круг Марса, шестая – Юпитера, седьмая – Сатурна. Я назвал все кочующие среди звезд небесные светила – большие и малые. Им принадлежат семь кругов. А восьмая из начертанных мною окружностей – круг неподвижных звезд, самых далеких из видимых человеком, знающих лишь суточный оборот вокруг Земли…
Каноник замолчал, колеблясь, продолжать ли. Он стоял у порога логической трудности. Ему предстояло рассказать мальчику об осложнениях в столь стройной и простой системе небесных обращений. Но Николай сам вывел Водку из раздумья:
– В прошлом месяце Марс двигался в созвездии Девы слева направо, а сейчас повернул вспять и идет справа налево. Значит, планета может двигаться по своему кругу в разные стороны?
– Нет, Нет, этого никогда не может быть! Я уже сказал тебе: небесные тела движутся всегда по окружности, строго равномерно. И, разумеется, в одну лишь сторону! Я нарисовал восемь больших окружностей… Их зовут несущими или деферентами. Но планета не должна ведь обязательно находиться на самой этой окружности. Представь себе, что какая-нибудь точка этой большой окружности служит центром для окружности, значительно меньшей, вот такой, как я изображаю здесь. Эта малая окружность зовется в астрономии эпициклом. Какая-нибудь точка на окружности этого эпицикла может, в свою очередь, являться центром еще меньшей окружности, меньшего эпицикла. Получается, как ты видишь, три кольца, как бы нанизанных одно на другое. И вот по окружности самого малого из них, то-есть меньшего эпицикла, и может обращаться планета. Но в то же время центр меньшего эпицикла движется по окружности большего эпицикла, а центр последнего – по окружности деферента. Все эти три движения строго равномерные и круговые. Но они, разумеется, не должны быть обязательно направлены в одну и ту же сторону и протекать с равной скоростью.
Я знаю: то, что я говорю тебе, трудно для твоего неокрепшего ума. Но постарайся все-таки понять: ты смотришь на планету из центра большой окружности деферента, несущего эпициклы, поэтому тебе кажется, что планета движется неравномерно – то вперед, то назад… В действительности этого нет… В этом-то ты и найдешь объяснение, почему движения планет представляются тебе иногда беспорядочными, тогда как в них заключена величайшая гармония. Так сложно создал творец мир подвижных небесных светил! Слушая объяснение каноника, юный Коперник испытал смутное чувство неудовлетворенности – ему не хотелось накладывать на строгую красоту небосвода головоломные кружочки, нарисованные Водкой. Уж лучше пусть этот красавец Марс движется вольно по небу туда и назад, чем вертеться ему, как псу, привязанному к конуре тройной цепью, по эпициклам на эпициклах!
***
Каноник Лука Ваценрод с немалым удивлением наблюдал увлечение младшего племянника наукою доктора Водки. Откуда, недоумевал он, взяться такому у торунца, сына практичного купеческого рода? Правда, Луке и самому доводилось заниматься делами небесными. Но его небо было совсем иное – небо католического бога с длинною свитой: ангелами и архангелами, херувимами и серафимами, святыми и, блаженными. Вместе с душами праведных католиков обитали они в эмпиреях – за восьмым кругом неподвижных звезд. Увидеть их с Земли за плотной восьмой оболочкой было никак нельзя.
Любопытной фигурой был этот Лука Ваценрод. Замкнутый, суровый, молчаливый, с вечно нахмуренным лбом и горькой складкой у рта, он не располагал к себе человеческие сердца. Этот церковник наделен был умом проницательным и едким. Во время частых поездок в Рим ему случалось рыться в архивах папской курии. Он заглянул за кулисы многовековых интриг Ватикана, часто кровавых и грязных. Должно быть, отсюда извлек он тонкое понимание скрытых пружин церковной дипломатии.
Еще в молодости купеческий сын Лука Ваценрод решил завоевать высокое положение в церкви. Путь к ее высотам был нелегок.
Чтобы преуспеть на верхах церковной карьеры, следовало начать с университета. Юноша отдал свою долю отцовского наследства шурину Аллену за оплату пятилетнего пребывания в университетах Кракова и Италии.
Курс богословия прошел он блестяще. Короткое время занимал даже кафедру церковного права в старейшем университете Европы – в Болонье. Затем «вернулся на родину и поначалу принял скромную должность учителя приходской школы в Торуни. Здесь доктор Ваценрод «оступился»: от тайной связи с красивой дочерью директора школы у него родился сын Филипп Тешнер [44]44
Это была фамилия матери.
[Закрыть]– двоюродный брат Николая Коперника, его ровесник и предмет немалых огорчений великого астронома в дальнейшем.
Из школы пришлось уйти со скандалом, без гроша в кармане, со славой «веселого доктора», мало шедшей к постной физиономии.
А дальше крутая волна подняла Ваценрода к влиянию и власти. Он пустил в ход родственные связи и добился своего избрания каноником трех капитулов [45]45
Капитул– совет каноников под председательством епископа, управляющий епархией.
[Закрыть]: хелминского и вармийского в польской Пруссии, куявского капитула в коренной Польше.
Для очень многих каноникат был наградой за безделье. Каноник обязан был присутствовать на заседаниях совета да еще непременно отстаивать утренние и вечерние службы в кафедральном соборе. Вот, пожалуй, и все обязанности.
Зато доля каноника в пребендах [46]46
Пребенда– доход, получаемый служителем церкви.
[Закрыть]всегда бывала велика. Каноники делили между собой доходы от епархиальных земель, от домовладений. В их карманы текли и «лепты», опускаемые в соборные кружки.
Пребывая постоянно при влоцлавском соборе, Лука вошел в доверие к Збигневу Олесницкому-младшему, епископу куявскому и подканцлеру польской короны. Олесницкий был фанатическим водителем церкви. В инквизиционных судилищах над еретиками-гуситами Ваценрод всегда восседал рядом с ним.
Олесницкий получил архиепископство гнезненское, стал примасом польской церкви и потянул за собою кверху Ваценрода. Луку вскоре избрали в капитул при архиепископской кафедре гнезненской. Это было уже высокое положение – в Гнезно сходились нити не только церковной, но и политической жизни государства.
В Гнезно Ваценрод стал советником архиепископа. Олесницкий представил его королю Казимиру. Король пришел в восхищение от его ума. Он часто вызывал Ваценрода в Краков ко двору, советовался с ним о государственных делах сугубой важности и – верх благоволения – назначил членом своего тайного совета.
А далее разыгрались драматические события, в которых Лука Ваценрод показал себя во всю силу.
От архиепископа Лука не раз слышал, что король намерен после смерти престарелого епископа вармийского добиться в Риме и в вармийском капитуле избрания епископом одного из своих сыновей, Фредерика.
Вармия составляла часть польской Пруссии. Однако это была автономная область, и епископ был в ней не только духовным, но и светским владыкой. Король, видимо, считал, что положение епископа, владетельного князя богатой области, к лицу и королевскому сыну. Но виды на Вармию имел и Лука Ваценрод. С превеликой дерзостью решился он на тайную игру против своего венценосного владыки.
***
До этого каноник появлялся во Фромборке (Фраушбурге), столице Вармии, лишь изредка, только для того, чтобы получить должные ему пребенды.
Теперь он стал наезжать туда при всяком случае, оставался подолгу и, не без ведома Олесницкого, стал келейно предостерегать капитул против возможной кандидатуры Фредерика Ягеллона. Постепенно и как-то незаметно члены капитула прониклись убеждением, что лучшим епископом был бы сам Ваценрод. Он уроженец Пруссии. А прусские епископства были очень чувствительны к этому.
Осенью 1488 года старый епископ вармийский стал совсем плох. Лука Ваценрод спешно покинул Польшу. Он отправился в Рим якобы каноником – агентом фромборкского капитула. В папской курии у него было немало друзей.
Весной 1489 года до Рима дошла срочная эстафета с известием о смерти вармийского епископа и об избрании на вармийскую кафедру Луки Ваценрода.
В Ватикане все было уже Ваценродом подготовлено. Иннокентий VIII подписал буллу, утверждающую избрание, и вручил новому епископу вармийскому аметистовый перстень – символ епископской власти.
Когда Казимир узнал о том, как провел его Ваценрод, гневу его не было предела. Он приказал исключить коварного советника из своего тайного совета. В Риме и Пруссии король пытался добиться пересмотра и отмены сделанного там выбора– но без успеха.
Уже летом 1489 года епископ Ваценрод въехал под стрельчатые своды башенных ворот Лицбаркского (Гейльсбергского) замка, резиденции епископов вармийских.
В жизни Коперника его дядя сыграл совершенно особую и весьма благотворную роль. Только постоянная опека и безотказная помощь этого князя церкви позволили Копернику не ведать за всю долгую жизнь материальных забот. Это был деспотичный покровитель, и Николай Коперник, как и брат его Андрей, должны были в жизни своей строго следовать по пути, начертанному для них Ваценродом.
Но Коперник всегда относился с глубоким уважением к уму и стальной воле дяди, их тесно объединяла любовь к родине и ненависть к ее врагам.
Покровительство племянникам было широко распространено на верхах католической церковной иерархии.
Живя в безбрачии и не имея детей, – по крайней, мере, законных – кардиналы, епископы, каноники часто распространяли свое покровительство на детей братьев и сестер. Они пристраивали племянников к доходным местам, двигали их к высоким церковным постам. Непотизм [47]47
Покровительство родственникам, в частности, племянникам. От итальянского слова «непоте» – племянник.
[Закрыть]был весьма характерным явлением в средневековой католической церкви.
V. ЯГЕЛЛОНСКАЯ АКАДЕМИЯ
Осенью 1491 гада Николай и его брат предстали перед эректором краковского университетам На сурового главу школы письмо епископа вармийского произвело должное впечатление: он принял юношей милостиво, ограничился тем, что приказал поднять руку и повторить за ним трижды: «Клянемся и присягаем свято блюсти законы и правила университета». Педель [48]48
Педель– надзиратель за студентами.
[Закрыть]вписал имена Коперников в книгу матрикула [49]49
Матрикул– основной университетский список, в который вписывались имена принимаемых студентов. Матрикулами именовались также выдаваемые студентам свидетельства, удостоверявшие их принадлежность к университету.
[Закрыть]факультета искусств и получил от каждого в уплату за учение по четверти гривны – большие по тем временам деньги. У ворот братьев поджидала гурьба буйных школяров в подрясниках. То были охотники за новичками – фуксами. По стародавнему обычаю фуксов полагалось «крестить». Их затащили в корчму, заставили поить всех пивом и самих напиться дополусмерти. Затем принялись «крестить» кулаками по лбу, спине и животу. Изрядно намяв фуксам бока, вымазали их шевелюры медом с золой и, охмелевших, еле живых от усталости и смущения, проводили в шутовском шествии, с визгом и плясом, до Иерусалимской бурсы. Одна комната – келия – в мрачном здании отведена была новоприбывшим.
Коперники стали краковскими студентами.
Немецкий летописец XV века писал о Краковском университете так: «Близ церкви святой Анны стоит университет, известный множеством ученых людей, получивших в нем образование. Здесь средоточие многих наук: реторики, поэзии, философии, физики. Но больше всех наук процветает здесь астрономия. Я слышал от многих, что и во всей Германии нет более знаменитой школы».
Слава Ягеллонской академии – так именовали Краковский университет – достигла вершины в годы, когда в ней учился Коперник. Сюда стекались жаждавшие знаний и ученых титулов из всех углов Польши, из Венгрии, Украины, немецких земель, Швейцарии, скандинавских стран. Нередко можно было увидеть здесь даже студентов достославной парижской Сорбонны, забравшихся так далеко на восток ради того только, чтобы прослушать курс у какого-нибудь из здешних светил науки.
Пожалуй, одни только итальянские высшие школы, старейшие в Европе, могли поспорить известностью с Краковской, академией.
Польская образованность конца XV века, умственные интересы, культивируемые в Ягеллонской академии, просвещенная среда, которая окружила в Кракове молодого торунца, в высокой степени способствовали формированию его научного мышления.
Семь бурс и четырнадцать приходских училищ давали кров пятнадцати тысячам школяров. Разноязыких юношей объединяла латынь – полнозвучная речь Цицерона и Горация. Ее слышали они на лекциях из уст профессоров, на ней изъяснялись между собой в часы досуга, в бурсах, на улицах Кракова.
На фоне звонкой польской речи краковян так живописно выделялся медлительный и важный строй латыни. Не меньше студенческих подрясников и плащей с капюшонами, профессорских тог и беретов латынь выделяла людей университета из общей массы столичного люда.
На одном полюсе жизни польской столицы находился королевский двор непревзойденной пышности и блеска с тысячами придворных и слуг всех степеней и рангов. А на другом – полная сознания собственного достоинства, замкнутая в себе, правящая сама собою республика науки – университет.,
В черном плаще поверх коричневого подрясника, Коперник вошел в толпе студентов в актовый зал университета. Сотни масляных светильников проливали мягкий, желтоватый свет на ковры, картины, дорогие ткани. Золоченые рамы портретов во весь рост коронованных основателей академии, покровителей и ее знаменитейших профессоров висели высоко на стенах, обитых дорогим алым шелком. Под портретами вокруг всего зала тянулись поднятые на две ступени скамьи, крытые персидскими и турецкими коврами. В глубине зала на высоком помосте, на львиной шкуре стояло вызолоченное кресло ректора академии и рядом несколько кресел для почетных гостей.
Когда студенты заполнили всю середину зала и успокоились на своих местах, распахнулись передние двери, и в зал торжественным шагом вошли два педеля. Они несли серебряный щит. На щите – герб Ягеллонской академии – два скипетра крестнакрест: в память основателей академии – Владислава Ягайлы и жены его Ядвиги.
Началось шествие «корпуса обучающих». Проследовали кандидаты [50]50
Кандидат– в Краковском университете – сдавший первый экзамен на ученую степень.
[Закрыть], баккалавры, лиценциаты [51]51
Лиценциат(от латинского – licentiatus – допущенный) – допущенный к преподаванию.
[Закрыть]и магистры, еще не державшие четырех диспутов. Они не имели права на «высшую тогу» и довольствовались простыми шерстяными.
Четырьмя большими группами прошли профессора четырех факультетов. Из широких рукавов парадных одеяний выглядывали красная тафта и атлас подкладки. На богословах были темносиние бархатные шапки, отороченные горностаем. На медиках– такие же черные. Профессора церковного права носили маленькие шапочки из яркоалого атласа. А у профессоров свободных искусств они были круглые, из черного атласа, обшитые серебряным галуном.
Пришел черед важных персон академии. Старший педель ударил жезлом по полу и возгласил:
– Добро и счастливо пожаловать декану факультета Семи свободных искусств! Добро и счастливо пожаловать!
Сопровождаемый от дверей двумя поддерживающими его под руки служителями, престарелый декан занял отведенное ему место. С тем же церемониалом встретили трех других деканов. Дверь снова распахнулась, чтобы пропустить председателя акта, старейшего профессора богословия. Не успел он подняться на приготовленную ему кафедру, как педеля устремились к входу. Профессора, занявшие боковые скамьи, и студенты поднялись c мест. В тоге из пурпурного бархата, обшитой золотым галуном, в зал вступал ректор университета. Перед ним три служителя несли три жезла – знаки ректорской власти.
На этот раз весь зал – студенты и профессора – хором приветствовали главу школы:
– Добро и счастливо пожаловать ректору Ягеллонской академии! Добро и счастливо пожаловать!
Председатель открыл акт краткой латинской речью, обращая ее к ректору:
– Былой воспитанник академии доктор Мартин Былица из Олькуша достиг на путях науки высокого положения. Доктор преподавал астрономию в университете Болоньи и в чешской Братиславе. А, теперь на плечах его тога профессора университета венгерской Буды. Странствуя по свету, сей ученый и знаменитый муж не утерял сыновней любви и «кормилице-матери», – Ягеллонской академии, вспоившей его млеком мудрости и научного познания. Движимый желанием выказать нашей академии похвальные чувства привязанности,» доктор Былица прислал нам дары, поистине королевские.
Оратор махнул рукою, и педеля внесли в зал несколько объемистых рукописей на пергаменте, десяток первопечатных книг и четыре великолепных астрономических прибора из бронзы: звездный глобус, астролябию, солнечные часы и трикетрум [52]52
Трикетрум, или трикветрум(именуется также параллактическим инструментам и Птолемеевой Линейкой) – древний, описанный еще Птолемеем астрономический прибор, служивший для определения высоты светила.
[Закрыть].
– Эти книги, – продолжал оратор, – чудо печатного искусства. Они оттиснуты в Венеции. Здесь «Начала» Эвклида, «Диалоги» Платона и «Синтаксис Математики» Птолемея, переведенные на латынь прямо с греческого языка. А теперь полюбуйтесь: такой астролябии, такого глобуса мне еще не приходилось видеть! Вы постигнете, сколь драгоценны эти дары, когда я скажу вам, что трикетрум сработан руками самого Региомонтана [53]53
Региомонтан(Мюллер Иоганн) – математик и астроном (1436–1476), родом из южнонемецкой земли Франконии. Наибольшей известностью пользовались составленные Региомонтаном «Эфемериды», содержавшие тщательно предвычисленные долготы Солнца, Луны и планет. Таблицами Региомонтана пользовались почти все знаменитые мореплаватели – Колумб, Васко да Гама, Америго Веспуччи и многие другие. Региомонтан– первый математик средних веков, разработавший систему тригонометрических функций. Много работал над переводом на латынь непосредственно с греческого «Альмагеста» Птолемея. Региомонтан славился как искуснейший мастер, изготовлявший лучшие для своего времени астрономические приборы.
[Закрыть].
Несколько восторженных школяров – вскочили с мест и закричали: «Виват! Виват!» Но по гневному жесту ректора педеля подбежали к ним и мигом вытолкали из зала.
В водворившейся тишине со скамьи профессоров искусств поднялся профессор Войцех Брудзевский [54]54
Брудзевский(Войцех Блар из Брудзева) – выдающийся польский астроном. Родился в 1435 году в Брудзеве, что в Великой Польше. Умер в 1494 году в Вильно. Первоначальное образование получил в Опочне, затем обучался в Краковской академии. Степень доктора получил в 1474 году. В 1482 году выбран был деканом факультета «Семи искусств». Автор многих трудов по астрономии, из которых напечатан был один: «Полезнейшие комментарии к теории планет» (Милан, 1495).
[Закрыть], гордость академии, известный всей Европе математик и астроном. Спокойно и неторопливо, на изысканной латыни просил он передать доктору Былице горячую благодарность за щедрый дар от академии и от него самого – учителя Былицы в звездных науках. Скоро предстоит наблюдать лунное затмение. Он счастлив, что под рукою будет такой трикетрум.
Торжественная часть акта на этом кончилась. По знаку председателя со скамей поднялись два магистра богословия. Сим ученым мужам предстояло вступить перед высоким собранием в диспут о том, на каком языке изъяснялся змий-искуситель с Евою.
Магистры примыкали к разным богословским школам. Это обещало жаркие споры, а может быть – и потасовку. Предусмотрительный председатель акта приказал педелям натянуть канат и рассадить диспутантов по разные стороны. Разгородили и середину зала. Студенты, приверженцы одного, заняли места справа, а другого – слева.
Высокий, дородный магистр начал с напоминания, что и змий и Ева жили в раю. А в раю все было отличным от обыденного мира людей и животных. Следует, значит, допустить, что у Евы и змия в те времена был какой-то общий язык. Задача заключается в том, чтобы решить, какой язык то мог быть.
Маленький, поджарый оппонент стал тотчас возражать. Бесспорно, напомнил он, что бог говорил с библейскими патриархами и Моисеем на языке библии, языке иудеев. Можно ли допустить, что с Адамом и Евою – а им господь глаголал многажды – употреблял он язык иной?!
Дородный отвел довод, как не относящийся к диспуту: речь ведь идет о том, на каком языке изъяснялся с Евою не бог, а змий.
– Уж не думает ли мой достославный ученый коллега, – язвительно заметил его противник, – что Ева говорила с господом на одном языке, а со змием – на другом? В раю не могло быть вавилонского смешения языков!
Меткое замечание вызвало гул одобрения среди студентов – приверженцев поджарого магистра.
– Но тогда достопочтенный магистр должен допустить, что змий говорил на языке библии. Между тем общеизвестно, что эти твари умеют только шипеть.
– Шипение змия, искушавшего Еву, не могло быть его языком! А ведь он должен был членораздельно сказать нашей праматери: «Взгляни, какое прекрасное яблоко налилось на этом дереве!», или что-нибудь подобное.
Высокий магистр принялся развивать мысль о том, что Ева могла обладать даром чревовещания. Ведь в писаниях отцов церкви легко найти сколько угодно указаний на чревовещателей, умевших мычать по-коровьи и щелкать по-соловьиному. Возможно, что Ева умела шипеть, аки змий.
– Это аргумент несостоятельный, – отпарировал поджарый. – Чтобы внять соблазнам змия и сорвать с древа познания запретный плод, мало уметь шипеть самому, надо понять, о чем шипит тебе змий!
Долго еще спорящие богословы бросали друг в друга аргументами, почерпнутыми из бездонных запасов их учености. Какое бы положение ни выдвигал один, другой тотчас показывал полную его никчемность. Между тем атмосфера накалялась. Оба диспутанта начинали теперь свои реплики колючими словами:
– Только невежда не может понять…
– Известно, что тупоумию иных нет предела. Но все же…
Строгие окрики председателя акта не помогали. Перебранка перекинулась и на студенческие скамьи. Несколько драчливых бурсаков вцепились друг другу в волосы. Педеля едва успели выгнать их, как раздался боевой клич:
– Эй, венгерская бурса, проучим-ка немчуру! Выбьем из них еретический дух!
Началась свалка. Педеля палками гнали вон из зала всех студентов.
***
В средневековом университете профессор обычно Излагал своим слушателям – страницу за страницей, главу за главой – содержание книги «авторитета», признанного средневековой наукой и прежде всего, разумеется, церковью. Профессор читaл студентам не курс геометрии, астрономии или философии, а пересказывал почти дословно «Начала» Эвклида, «Альмагест» Птолемея, «Математику» Аристотеля. Его задачей было внедрить в головы слушателей содержание книги, которую студенты порой не имели возможности прочесть сами: печатных книг до XV века не было, а рукописные представляли собой роскошь, доступную только людям с достатком. Для полного усвоения творений некоторых «сверхавторитетов», например Аристотеля или Птолемея, студентам читали вспомогательные, курсы. Но и это было лишь изложением книг признанных комментаторов. Профессор и здесь слепо следовал за «авторитетом». С его стороны не привносилось не только критики излагаемого текста, но даже сколько-нибудь свободного, самостоятельного толкования: книги-комментарии были так же канонизированы, как и книги – творения основоположников знания.
В форме комментариев и диспутов в средневековых университетах рассматривались и серьезные проблемы – философские, математические, физические.
Живая мысль находила в средневековом университете поприще для своего выявления в диспутах. Именно университетские диспуты заставляли шевелиться застывшее в догме мышление, толкали его на поиски истины вне положенных заранее тесных рамок. Из диспутов рождалось разномыслие, и здание средневековой науки, построенной на слепой приверженности «авторитетам», постепенно расшатывалось яростными дебатами враждующих схоластических школ – номиналистов [55]55
Номиналисты(от латинского слова «номен» – имя) – сторонники средневекового философского учения – номинализма. В противоположность «реалистам», учившим, что «универсалия (общее понятие) предшествует вещи», номиналисты утверждали: «универсалия после вещи». Это был, в сущности, спор между идеализмом и зачатками материализма. Виднейшим номиналистом был Дунс Cкот.
[Закрыть]и реалистов [56]56
Реалисты– сторонники средневековой школы философского идеализма. Следуя за учением Платона, «реалисты» утверждали, что общие понятия, или, как они их называли, «универсалии», существуют реально, вещно. Так, например, согласно их учению, помимо понятий-вещей – железа, меди, олова и т. д., якобы реально, вещно существует и такая «универсалия», как «металл», помимо лошади, овцы, осла – еще и «универсалия» животное. Виднейшим реалистом был и Фома Ливийский. Средневековый «реализм» не следует смешивать с реализмом современным.
[Закрыть], томистов [57]57
Томисты– последователи учения Фомы Аквинского (1225–1274), одного из виднейших средневековых схоластов. Фома Аквинский в своем учении пытался примирить доводы разума и «божественное откровение», философию и богословие. Наиболее известное сочинение Фомы Аквинского: «Свод Богословия» – является своеобразной схоластической энциклопедией. Фома Аквинекий был ярым противником свободы мысли, призывал к казни еретиков. Ратовал за союз государства и церкви.
[Закрыть]и скотистов [58]58
Скотисты– последователи средневекового схоласта Джона Дунса Скота (1274–1308), родом из Ирландии. В отличие от Фомы Аквинского Окот считал богословие наукой практической, призванной направлять поведение человека. Он учил, что человеческая воля свободна и стоит над его разумом. Скот учил также, что мир корнями своими уходит в материю. Это делает схоласта Дунса Скота одним из ранних предшественников философского материализма. По выражению Маркса, Дуне Скот «заставил самое теологиюпроповедывать материализм»( К. Маркси Ф. Энгельс, Сочинения, т. III, стр. 157). На протяжении всего средневековья между томистами и скотистами шел яростный спор, сыгравший большую роль в конечном разложении схоластического мировоззрения.
[Закрыть].
И все же как тяжело изуродовано было человеческое сознание столетиями безграничной власти церковной догмы! За годы пребывания Коперника в Краковском университете доктора и магистры Кракова вели богословские дебаты на темы: «Что сталось бы с Христом, если бы он явился в виде огурца?», «Можно ли, помимо воды, крестить также воздухом, песком, землей, щелоком, розовой водой?», «Был ли первый человек снабжен пупком?», «Если собака или свинья проглотит облатку причастия, перейдет ли тело господне в желудок животного?»
Иногда диспуты протекали мирно и походили на рыцарские турниры без кровопролития. Кто кого свалит с коня? Высшей степенью познания и красноречия обладал тот, кто ловкими аргументами припирал противника к стене и тут же менялся с ним ролями – начинал отстаивать положение, только что опрокинутое и уничтоженное его же доводами.
Университет XIV и XV веков принимал подобное словесное фехтование с поразительной серьезностью. Схоластическая школа искренно верила, что эти отвлеченные откакой-либо жизненной реальности упражнения могут дать ключ к открытию больших и важных для человека истин.
В средневековом университете факультет «Семи свободных искусств» служил обязательной подготовительной ступенью. Только пройдя курс «искусств», можно было перейти на факультеты специальные – медицинский, юридический, богословский.
Факультет «искусств» Ягеллонской академии был в коперниковский период на вершине процветаний. Семьдесят шесть профессоров толковали труды Аристотеля, латинских авторов, обучали по «авторитетам» арифметике и геометрии, астрологии и астрономии, физике и теории музыки.
В эти годы профессорская коллегия Кракова делилась на две резко отличные группы: большинство – старые, маститые ученые – отстаивало вековые традиции преподавания. Они строго придержи. вались дословного изложения текстов. Древних латинских поэтов и историков разбирали только грамматически, не останавливаясь на анализе содержания их творений.
Но в Кракове Коперник впервые встретил и совсем иных педагогов. Это была профессорская молодежь, побывавшая в университетах Италии. Она принесла оттуда новый, неведомый дотоле дух – преклонение перед античной древностью. Овидий [59]59
Овидий(Публий Овидий Назон) – знаменитый римский поэт (43 до нашей эры – 17 нашей эры). Наиболее знамениты его «Метаморфозы», поэтическое переложение древних мифов, и «Фасты» – поэма о пышных языческих празднествах императорского Рима. Овидий был сослан императором Августом на окраину империи, в устье Дуная, где после девяти лет изгнания и умер. Его предсмертные поэтические излияния – «Скорби» – представляют собой замечательный образец элегической поэзии.
[Закрыть], Вергилий [60]60
Вергилий(Публий Марон) – знаменитый поэт классического Рима (70–19 до нашей эры). Виднейшие произведения Вергилия: «Буколики», в которых он воспевает прелесть жизни на лоне природы «простоту деревенских нравов; «Георгики», посвященные сельским занятиям – хлебопашеству, разведению скота, пчел; знаменитая «Энеида» – подражание Гомеру, стихотворная повесть о странствиях Энея, легендарного предка римского императора Августа. Культ Вергилия не замирал в средние века, хотя схоластическая наука и исказила «смысл Вергилиевой поэзии. В «Божественной комедии» Данте сделал Вергилия своим руководителем по аду «на трудном пути «истине».
[Закрыть]и Гораций [61]61
Гораций(Квинт Гораций Флакк) – древнеримский поэт, сатирик и одописец (65—8 до нашей эры). Изящные произведения Горациева пера, особенно его сатиры, пользовались большой славой как в древнем Риме, так и в Италии эпохи Возрождения. Сам Гораций считал своим призванием «шутя правду говорить». Среди знаменитых од Горация особенно известна ода «Памятник», переведенная на русский язык Ломоносовым, Фетом, В. Брюсовым и др.
[Закрыть], Юлий Цезарь, Тит Ливий [62]62
Тит Ливий(59 до нашей эры – 17 нашей эры) – знаменитый историк древнего Рима. Им создана многотомная, в 142 книгах, история древнего Рима. До нашего времени из них дошло всего 35 книг.
[Закрыть]и Цицерон [63]63
Цицерон(Марк Туллий Цицерон) – оратор, политический деятель и писатель древнего Рима (106—43 до нашей эры). Имя Цицерона стало нарицательным для обозначения красноречивого оратора. Цицерон был беспринципным политиком. Он выступал сначала как демократ, а затем, предавшись противной партии, своими речами много способствовал утверждению диктатуры Юлия Цезаря. Ораторское искусство Цицерона было исключительным. Речи его до сих пор считаются выдающимися образцами красноречия.
[Закрыть], десятки других древнеримских авторов перестали быть для них омертвелым сводом латинского языка. В итальянских школах их научили видеть в этих писателях нечто совсем иное – верных изобразителей жизни в эпоху, отдаленную почти на две тысячи лет. Читая глазами, свободными от церковных шор, поэтов, ораторов и историков Рима, эти молодые ученые воссоздавали в своем воображении картину жизни античного общества, столь отличную от жизни средневековой Европы и настолько более яркую! Энтузиасты впадали постепенно в состояние восторженного преклонения перед классической древностью.
Некоторые из этих молодых людей успели изучить в университетах Италии греческий язык и при его помощи проникнуть за порог эллинской древности. Пред их восхищенными взорами раскрылись широкие дали древней цивилизации.
В Краковском университете эти глашатаи нового держались обособленной, тесно сплоченной группой. Они стали первыми вестниками идей возрождения античной культуры к северу от Альп. Их принято было называть гуманистами. Одно время гуманистов Кракова объединяло «Надвислянское Литературное Содружество», на заседаниях которого вольно дебатировались вопросы древней истории и литературы.
Молодой доцент Лаврентий Корвин [64]64
Корвин, Лаврентий(1469–1527). Родился в Шлёнзке (Силезия). Воспитанник Краковского университета. В 1490 году начал профессорскую деятельность в том же университете. Оставил Краков вскоре после Коперника. Преподавал в школах Швидницы и Вроцлава. С 1503 года был городским писцом Вроцлавского магистрата. Корвин был ближайшим ученикам и сподвижником гуманиста Конрада Цельтеса.
[Закрыть]родом из Шлёнзка, усердный участник дебатов «Содружества», был первым из тех, кто приобщил Коперника к изучению латинских авторов по-новому. Корвин был старше Коперника на несколько лет. Меж ними возникла дружба, сохранившаяся надолго. Корвину обязан Коперник прекрасным знанием латыни и способностью излагать свои мысли на этом языке просто, и красиво.
В Кракове Коперник погрузился снова в, уже знакомые ему по-Влоцлавку занятия латинской грамматикой. Профессора старого схоластического направления, читавшие обязательные курсы, заставляли зубрить до одури грамматические творения знаменитых христианско-латинских авторов Доната [65]65
Донат, Элий– известный римский грамматик, живший в середине IV века нашей эры. В середине века знаменит был труд Доната «Искусство Грамматики». По этой книге изучали латынь во всех школах и университетах.
[Закрыть]и Присциана [66]66
Присциан– римский грамматик начала IV века нашей эры. Обучал грамматическому искусству в своей школе в Константинополе. Автор наиболее полной грамматики латинского языка «Грамматические Институции», весьма популярной в средневековых университетах.
[Закрыть]. Венцом усилий в этой области был метрический диктант. На заданную благочестивую тему надо было написать латинские стихи размером древних поэтов. Коперник научился недурно описывать гекзаметрами звезду Вифлеема или непорочное зачатие.
Совсем иной дух господствовал на необязательных курсах молодых доцентов-гуманистов – Лаврентия Корвина, Яна Зоммерфельда, Павла Закличева. На вольных «коллегиях» грамматики, стилистики и реторики читали они и комментировали «Энеиду», пастушеские и деревенские песни Вергилия, «Календарь» и «Превращения» Овидия, оды Горация, «Разговоры» безбожного Лукиана [67]67
Лукиан из Самокатты– греческий сатирик, живший во II веке нашей эры, «Вольтер классической древности» ( К. Маркси Ф. ЭнгельсСочинения, т. XVI, ч. II, стр. 411). Неподражаемое остроумие сатир Лукиана, их изящный греческий язык снискали автору большую популярность. Меткие сатиры Лукиана бичевали греко-римское общество периода упадка и разложения рабовладельческого строя. В своей известной сатире «О смерти Перегрина» Лукиан осмеял предрассудки античной и христианской религий. Лукиан оказал большое влияние на творчество сатириков эпохи Возрождения: Эразма Роттердамского, Франсуа Раблэ, а также на Джонатана Свифта.
[Закрыть], сатиры Ювенала [68]68
Ювенал(Децим Юний Ювенал) – древнеримский поэт-сатирик (42 —125 нашей эры). Поэт наблюдал распущенность римского общества во времена его крайнего упадка, в царствование императоров Нерона и Домициана, и оставил последующим поколениям верное, хотя и полное горечи, изображение этих нравов.
[Закрыть], комедии Теренция [69]69
Теренций, Публий(186–159 до нашей эры) – древнеримский автор бытовых комедий, из которых шесть дошли до нашего времени. Теренцию приписывают знаменитое латинское изречение: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо».
[Закрыть], гимны Пруденция [70]70
Пруденций(Аврелий Пруденций Клеменс) – римский христианский поэт родом из Испании (348–410 нашей эры). Автор христианских поэм и гимнов, весьма почитавшихся в средние века.
[Закрыть], множество писем и речей оратора Цицерона. Щедрыми красками рисовали эти посланцы Возрождения мысли и чувства языческого Рима, и искреннее их увлечение заражало юношей в подрясниках, отупевших от зубрежки черствой схоластической премудрости. Университетская молодежь постепенно проникалась чувствами, не имевшими ничего общего со страстями, раздиравшими ее в часы богословских диспутов. Это были, конечно, устремления опасные и вредные для христианского благочестия. Но до поры до времени Римская курия [71]71
Римская курия, или просто курия, – общее название папских учреждений, управляющих католической церковью из Рима.
[Закрыть]не противилась гуманистическим увлечениям– она сама была затронута ими! И движение гуманизма из университетов Италии быстро перекинулось по сю сторону Альп.