Текст книги "Меч и щит"

Автор книги: Григорий Березин

Соавторы: Виктор Федоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)

Глава 21

– Значит, зверек твой был снемусом, – заключил я, обращаясь к потрясенному Агнару, тогда как Мечислав осторожно поставил малыша перед нашим бывалым братом, смотревшим на зверька как на нечто небывалое. – Не волнуйся, это не твой снемус, это, как выражается Мечислав, кадук, доставшийся нам от покойных колдунов.

– От каких колдунов? – непонимающе посмотрел на меня Агнар.

– Ах да, мы же еще не рассказали про них. Позавчера ночью они пытались… – И я поведал о нашей схватке с нейромантами, а Мечислав и Фланнери изредка, вставляли словечко-другое, дополняя мою краткую повесть. За время рассказа Агнар понемногу оправился от потрясения и, протянув руку, робко погладил снемуса. Тот бесцеремонно открыл рот и высунул язычок, показывая, что ласка – дело хорошее, но когда же его будут кормить?

Агнар взял блюдо с мясом и стал, отрезая Кайкэном мелкие кусочки, скармливать их снемусу. Тот съел едва ли не больше, чем весил сам, и, насытившись, улегся на спину, милостиво разрешив Агнару погладить себя по животу. Видя, с каким трепетом тот гладит, я откашлялся и сказал:

– У Глейвингов есть еще один обычай. Встретив брата и разделив с ним трапезу, у нас принято делать ему какой-нибудь подарок. И поскольку этот кадук – наш общий, мы и хотим подарить его тебе от нас троих. Не правда ли? – Я посмотрел на Фланери с Мечиславом.

Те склонили головы, а Мечислав еще и хлопнул Агнара по плечу, добавив:

– Ну теперь он твой, вот ты и заботься о его прокорме… и его пропое.

– Спасибо, – дрогнувшим голосом поблагодарил нас Агнар.

– Ладно, рассказывай дальше, а то время уже позднее, – поторопил его Фланнери.

Агнар пожал плечами:

– Да больше рассказывать не о чем. Я пробрался незамеченным через Баратию, где меня никто не искал, а потом двинулся через Чусон к Тар-Хагарту, сам не знаю зачем. Несколько дней я тут осматривался, а ночевал задарма в пустующих румах этой таверны. Услышав ваши шаги, я поспешил забраться под потолок и устроился между балками, рассчитывая дождаться, когда вы отвлечетесь или выйдете ужинать, и перебраться в другой свободный рум. Но разговор ваш показался крайне интересным, и я заслушался. Так что сага об Агнаре на этом пока заканчивается.

– Почему – пока? – не понял Мечислав.

– Но ведь я же еще не умер, – логично объяснил Агнар. – И теперь, когда я встретился с вами, моя сага продолжится, будем надеяться, с большей удачей для меня.

Поскольку все уже с трудом сдерживали зевоту, обсуждать далеко идущие планы этого искателя счастья никому не хотелось, и мы расстелили тюфяки и улеглись спать, укрывшись кто плащом (Мечислав), кто одеялом (я), а кто вообще ничем (Фланнери). Агнару же тюфяка не досталось, и он лег спать на полу.

– Подъем! Вас ждут великие дела! – гаркнули у меня над ухом.

Открыв глаза, я увидел, что местоимение множественного числа относится ко мне с Мечиславом, поскольку Фланнери и Агнар уже давно встали. Во всяком случае, еды и вина они принесли только для двоих и, значит, сами уже успели позавтракать внизу.

Вино оказалось очень кстати: хуже невыспавшегося Мечислава только Мечислав, мучимый похмельем. Он тут же ополовинил кувшин и отдал мне, вспомнив, что я тоже нуждаюсь в опохмелке. После чего мы спокойно приступили к завтраку, состоящему главным образом из хлеба и местного сыра, который показался мне чересчур острым, но вполне съедобным. Снемусу такой должен понравиться.

– А как там Кадук? – спросил Мечислав, видимо, подумав о том же.

– А чего ему сделается? – пожал плечами Агнар. – Я его отпустил тут погулять, пусть учится сам добывать себе еду, благо ее тут навалом.

– А ты не боишься, что он может увлечься и не вернется? – спросил я, слегка задетый таким небрежным отношением к нашему «подарку».

– Нет, – улыбнулся Агнар. – Я уже смастерил свистульку, которая вызовет его откуда угодно. Хотите посмотреть? – И достал из-за пазухи самый обычный свисток из ивового прута, такими балуются мальчишки в Эстимюре…

Я мотнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания о родном доме. А Агнар поднес вещицу к губам и резко дунул. Раздался свист, очень похожий на издаваемый снемусом, и я даже приготовился увидеть, как перед нами возникнет ниоткуда Кадук. Но этого не произошло, и я запоздало вспомнил, что по части магии у нас силен другой брат, и посмотрел на Фланнери. Тот ждал с не меньшим интересом, но не он заметил первым появление снемуса, а Мечислав. Его удивленный возглас заставил меня обернуться, и я обнаружил неизвестно как пробравшегося в помещение зверька. Тот сначала посмотрел на Агнара, будто спрашивал, зачем позвали, а потом стал нахально крутиться около бочонка с пивом на шизахнаре. Мы предоставили разбираться с ним Агнару, который строго напомнил ему, что сейчас не время, поскольку день только начался и нас ждут великие дела. Видимо, пока мы с Мечиславом спали, Фланнери успел потолковать с Агнаром, и теперь они втягивали нас в это сомнительное предприятие вдвоем. Я решил немедленно внести ясность и предельно вежливо осведомился:

– Это какие же великие дела нас ждут не дождутся? – Я повернулся к Фланнери. – У тебя есть подлинник пророчества Масмаана? Есть? А в нем имеются еще какие-нибудь указания на то, что речь идет именно о нас? Ведь три сына цариц и сын ведьмы – это еще ни о чем не говорит, мало ли таких бродит по Теохироме. Ведь в балладе даже не сказано, что тройка сыновей королев «и с ними ведьмин сын» приходятся друг другу братьями. А это, на мой взгляд, куда важнее, чем даже цвет волос троицы, о котором, насколько я помню, в балладе тоже ни слова! А в подлиннике об этом сказано?

– Кто его знает, – развел руками Фланнери. – Те двенадцать строк, что я вам показывал, – единственные, которые мне удалось отыскать в обители. Может, где-то и есть полный текст, но, пока он не найден, приходится довольствоваться разными переводами баллады. Конечно, памятуя о том, что сказанное в ней нельзя воспринимать слишком буквально и далеко не все, о чем повествует баллада, следует принимать на веру…

– Да какая разница, верить или нет, если неизвестно, про нас ли вообще речь! – не выдержал Мечислав. – Откуда ты знаешь, что пророчество относится к нам? И вообще откуда тебе известно все то, что ты нам тут понарассказывал? Тоже в обители разнюхал?

– В обители, – кивнул Фланнери, – но не разнюхал, а скорее постиг. Я много дней постился и очищал себя от всего наносного, стремясь достичь состояния нирви-сама, то есть Просветления, и однажды, когда я сидел на краю пропасти, свесив ноги и глядя на озаренную солнцем вершину горы Меру, мне было видение. – Он посмотрел на нас с Мечиславом. – Такое же, как и вам, только более продолжительное. Вала явилась мне, и мы с ней говорили очень долго обо всем, что меня интересовало, но при этом ни она, ни я вообще не пользовались никаким языком, а лишь обменивались мыслеобразами. И когда я задал ей вопрос, что должен сделать, она послала мне образ Тар-Хагарта и добавила, что дальнейший путь станет ясен там. Выйдя из транса, я поспешно вернулся в обитель и изложил все, что мне открылось, тамошним мудрецам. А потом не мешкая собрался в дорогу, чувствуя путеводную Волю Валы, благодаря которой я, не задумываясь, выбирал ту или иную тропу, хотя обратно шел без проводников…

– Так вот, значит, что это было! – воскликнул Агнар. – Я скитался девятнадцать дней по горам, питаясь мясом верного снемуса. При этом я вскоре сбился с пути и брел совершенно наугад, уже ни на что не надеясь, и только воля говорила мне «Иди!» И вдруг на двадцатый день я внезапно почувствовал, что знаю, куда идти… и пошел. И это ощущение не пропадало, пока я не пересек Заснеженные горы, и даже потом не вполне оставило меня, приведя в конце концов сюда, в Тар-Хагарт…

– Значит, мы снова возвращаемся к тому же, о чем говорили, – вздохнул я. – К выбору дальнейшего пути. И я, повторяю, далеко не уверен, что он должен обязательно вести на юг!

– Точно, и я тоже, – поддержал меня Мечислав. – В конце концов, даже если нам и правда суждено стать родоначальниками нового народа, то зачем ехать для этого куда-то на юг? Давайте захватим какое-нибудь королевство поближе, хотя бы тот же Тар-Хагарт или Алалию. Вино здесь вроде ничего, да и закусить есть чем…

– Не пойдет, – решительно замотал головой Фланнери. – Все самостоятельные гегемонии начинали свое шествие к величию и власти над Межморьем с территории, не испытавшей на себе власти предыдущей гегемонии. А народы-гегемоны, которые подчинялись прежде чужой власти, напоминают, ты уж извини, Чеслав, хлопов, сделавшихся господами. Они способны лишь продолжать и сохранять созданное предшественниками, не внося почти ничего своего. Нет! Если мы хотим, чтобы дети наших детей создали свою неповторимую гегемонию, надо закладывать основание будущего народа на чистом месте. Или, во всяком случае, на месте, свободном от какой бы то ни было власти – кроме нашей, разумеется!

– Ты говоришь совсем как та ромейская принцесса, Лупа, – хмыкнул я. – Она ведь тоже советовала мне подобно ее предку создать новое государство на пустом месте…

– Что ж, судя по твоему рассказу о ней, эта Лупа едва ли не последняя из потомков Рома, в ком еще сохранилось что-то от Силы предка… Так оно обычно и бывает: хотя рождение девочек у потомков демонов всегда является первым признаком утраты магической силы, у женщин эта магическая сила почему-то сохраняется дольше… Но не это главное. Важна Воля Валы! Вы сами… – кивок на нас с Мечиславом, – говорили, что когда она явилась вам в видениях, то указала путь достаточно ясно. Скажете, я не прав?

– Скажу, – ответил упрямый Мечислав. – Главку она велела идти «куда река течет», а мне и вовсе куда сердце подскажет…

– А мне так вообще ничего не велела, поскольку никакого видения мне не было, – встрял Агнар.

– Ну если уж вам так хочется самим убедиться, что ее слова означают именно движение на юг, а не куда-то еще, то мы можем произвести небольшой опыт, – пожал плечами Фланнери. – Ну-ка, обнажите клинки.

Мы встали и выполнили его просьбу.

Сделав непонятный жест, Фланнери выдернул из рукава три плотные черные повязки и поочередно завязал нам глаза.

– Сейчас я вас раскручу, а потом идите, куда потянет, – сказал он. – И сами увидите, куда придете.

Подойдя ко мне первому, он взял меня за плечи и принялся крутить на месте. Вскоре я потерял всякое представление о том, кто где находится, и, когда он наконец прекратил, я еще некоторое время простоял, борясь с неустойчивостью. А затем сделал три шага вперед, после чего и уперся мечом в стенку.

– Можете снять повязки, – раздался сзади голос Фланнери.

Я стянул черный лоскут и огляделся. Мы все трое, участники опыта, стояли перед южной стеной комнаты, упираясь в нее клинками. Думаю, шагай мы быстрее, проткнули бы ее насквозь, и не только потому, что стенки в этой таверне были хлипкие.

– Убедились? – не без иронии осведомился Фланнери.

Меня он, во всяком случае, наполовину убедил – я уже привык доверять своему путеводному чутью. Но Мечиславу это было внове, и он оказался упрямей. Агнар же просто спрятал кинжал в рукав, словно боясь, что тот исчезнет.

– Меня сердце влекло сюда выпустить кишки поганому хмызу Эпиполу, – упорно стоял на своем Мечислав. – Может, это, – он махнул рукой в сторону стены, – означает лишь, что мне надо искать его в южной части города. И вообще у нас в Вендии… – Он умолк, видимо не зная, что принято делать при таких обстоятельствах у него на родине.

Мне его рассуждение показалось, мягко говоря, не очень убедительным, но я решил не спорить – пускай сам проверит, ему полезно.

Видимо, Фланнери разделял мои мысли, потому что он пожал плечами и сказал:

– Ладно, поищи его там, но только постарайся к вечеру вернуться в таверну. А мне надо пройтись по местным лавкам и кое-что приобрести. Кто-нибудь хочет составить мне компанию?

– Приобрести – это дело, – одобрительно заметил Агнар. – Я с тобой.

– Я, пожалуй, тоже пройдусь с вами, а потом прогуляюсь к акрополю. Хочу рассмотреть его поближе. Вы видели, какие громадные камни в основании его стен?

Фланнери с Мечиславом видели, но их это не заинтересовало, а что касается Агнара, то он не подходил к акрополю ближе, чем на выстрел из лука – причем из моего лука, бьющего на двести шагов дальше обычного.

Приняв решение, мы вышли на улицу, не забыв взять с собой деньги, которые разделили примерно поровну. Агнар, правда, предлагал забрать вообще все мало-мальски ценное, так как, по его словам, в Тар-Хагарте уйма проходимцев, которые вполне могут польститься на наши вещи. Но Фланнери заверил его, что об этом он уже позаботился, и выразительно помахал посохом. С тем мы и отправились в свой эпический поход по Тар-Хагарту.

Глава 22

Вместе мы, впрочем, шли недолго – верный своему слову Мечислав на первом же перекрестке свернул на юг и целеустремленно зашагал в сторону торговой площади. Я мысленно пожелал ему удачи в поисках Эпипола и двинулся к мосту через Магус, с любопытством поглядывая по сторонам.

– А почему тебя так заинтересовали мегалиты в основании акрополя? – спросил меня Фланнери, отвлекая от разглядывания пестрой толпы уличных торговцев, стражников, чиновников, ремесленников и прочих граждан и гостей Тар-Хагарта, Нового Города.

– Понимаешь, хочу убедиться, что эти камни действительно такие древние, какими кажутся издали. Подобные мегалиты мне уже приходилось видеть, и я точно знаю, что возраст их – не менее трех тысяч лет. Но в таком случае почему этот город называется Новым? Ведь если есть Новый Город, то должен быть и Старый, логично? А где же он, спрашивается?

– На этот счет есть разные мнения, – ответил Фланнери. – Одни считают, что основатели города были выходцами из Ашмара, то есть Древнего, городишки на юге Алалии, и назвали его Новым Городом, чтобы подчеркнуть его новизну по сравнению с метрополией. Но это полная чушь. На заре существования Тар-Хагарта предки алальцев пасли свиней где-то на востоке Бирана и никакого отношения к основанию города не имели. Большинство же ученых людей полагают, что первоначальное человеческое поселение находилось здесь, на правобережье, а на левом берегу, там, где сейчас акрополь, какой-то древний народ установил мегалиты на Месте Силы и там находилось святилище Зекуатхи…

– Того самого? – спросил я, живо вспомнив рассказ Ашназга.

– Его, – кивнул Фланнери. – Ну а после крушения богов почтение к этому святилищу ослабло и перебравшиеся через реку горожане построили на его месте акрополь, заложив в кладку те же мегалиты.

Тут я вспомнил про камни, лежащие в основании Эстимюра, и предания о том, что раньше на месте замка стоял круг камней, воздвигнутый неизвестно когда и кем.

– Погоди, – сказал я Фланнери. – Если мегалиты древние люди ставили в Местах Силы, то выходит, что Эстимюр…

– Да, – подтвердил Фланнери. – Там тоже Место Силы и древнее святилище. Вот потому-то заклятие Суримати и подействовало на нашего отца. Ведь он совершал там с твоей матерью самый древний обряд Слияния.

– Какой такой обряд Слияния? – не понял малопросвещенный Агнар.

– Я же рассказывал, что вначале была целокупная Йула, соединяющая в себе и женское и мужское начала. После ее распада эти начала разошлись, но стремятся сойтись и соединиться вновь. И в тот миг, когда мужчина и женщина одновременно, прошу заметить, одновременно достигают экстаза, они на мгновение духовно сливаются в единое целое и возвращаются к Изначальной Целокупности. Это создает такой мощный всплеск Силы, что, когда слияние происходит в подобном месте, достаточно и самого слабого толчка, которым и послужило заклятие Суримати… Разве вы не ощущали этого всплеска, когда достигали одновременного оргазма с какой-нибудь женщиной?

– Ощущал раз-другой, – с неохотой признался Агнар, – и старался, чтобы больше этого не было. А то появлялись потом всякие глупые мысли вроде желания всегда оберегать и опекать эту женщину, завести с ней детей, обосноваться где-нибудь, зажить честным трудом, как какой-нибудь бонд, и прочие мысли, недостойные адальмана[43]43
  Адальман (норлан.) – благородный человек.


[Закрыть].

– Мысли эти правильнее назвать не недостойными, а скорее несвоевременными, – поправил его Фланнери.

И, продолжая беседу, они с Агнаром свернули в какой-то переулок, где располагалось много всяких лавок, торговавших, судя по вывескам, старинными рукописями и прочими редкостями: от зауксираминского наранга до эрзитовой пималии из далекого Барсума. Я же продолжил путь к мосту, где обшитые медью дубовые ворота были, по причине дневного времени, распахнуты настежь, а стоявшие у них стражники брали по два медяка с воза и по медяку с конного, а прочих пускали на левобережье бесплатно.

Я перешел через мост и изучил акрополь вблизи: ничего не скажешь, весьма внушительное сооружение: стены локтей на восемь выше городских, десять башен, перед стенами глубокий, облицованный камнем ров, через который перекинут тяжелый подъемный мост на цепях, ведущий к надвратной башне с двойной опускной решеткой. Впрочем, если кому охота узнать об этом акрополе поподробнее, пусть читает трактат ромейского военного теоретика Фронтона «О крепостях», где описаны практически все оборонительные сооружения Межморья, какие существовали во времена написания трактата, то есть примерно два с половиной века назад. У нас в библиотеке он имеется и снабжен рисунками, позволяющими наглядно представить, на что похожи описываемые автором твердыни. Я же прогулялся вдоль восточной стороны акрополя, пока снова не вышел к реке, разглядывая мегалиты и по привычке примериваясь, как ловчее взять его приступом. Я уже почти дошел до реки, когда меня отвлекло от созерцания неподвижных мегалитов нечто подвижное, хотя не менее занятное, – шедшая впереди женщина. Она бросилась мне в глаза потому, что во всей пестрой толпе вокруг меня только она была одета во все черное: черные облегающие шаровары (судя по отблеску, из шелка), черную шелковую же рубашку и черные замшевые полусапожки, доходившие ей до лодыжек. Несмотря на странный наряд, это была несомненно женщина, моя способность с первого взгляда распознавать пол любого существа была здесь совершенно ни при чем – в этой незнакомке женщину узнал бы любой, хотя ее черные волосы, собранные в конский хвост, как у выходящего на смертный бой жунтийца, были ничуть не длиннее, чем у прочих жителей Тар-Хагарта, едва доходили до плеч. Нет, ощущение, что передо мной женщина, вызывалось скорее ее неповторимой походкой. Она шла плавно, слегка покачивая бедрами, словно танцуя, и я обнаружил, что следую за ней как привязанный, не сводя глаз с обтянутого черным шелком зада – тоже бесспорно женственного даже для куда менее проницательного взгляда, чем мой. Спохватившись, я остановился, но было уже поздно, женщина обернулась и посмотрела мне прямо в глаза. А я в свою очередь завороженно рассматривал ее, и посмотреть было на что, спереди она представляла собой еще более прекрасное зрелище, чем сзади: стройная фигура, узкая талия, широкие бедра и большие, но совершенно соразмерные груди, которые так и норовили прорвать тонкий шелк рубашки всякий раз, как она делала вдох. И лицо: чистый высокий лоб, прямой нос, широко расставленные черные глаза, гладкие розовые щеки, четкие, словно вырезанные резцом ваятеля скулы, сходящиеся в закругленный подбородок под полными ярко-красными губами, напоминающими наши два лука, мой боевой – верхняя, и охотничий Мечислава – нижняя. Эти губы, подумалось почему-то мне, наверняка очень приятно целовать, они сразу делаются мягкими и нежными… Опомнившись, я покраснел (чего со мной не случалось уж не помню сколько лет) и забормотал какие-то извинения. Но она меня не слушала: сделав три плавных шага, она приблизилась ко мне и, подняв руки, провела ладонями вдоль моего тела, нигде, однако, не прикасаясь ко мне, но задерживая сведенные вместе ладони над моей макушкой, сердцем, пупком, пахом. Завершив этот странный обряд к своему удовлетворению, она тоном госпожи, привыкшей к безоговорочному повиновению, приказала мне:

– Иди за мной.

А затем повернулась и пошла дальше. И я, не задумываясь, пошел, словно воин, получивший распоряжение от самого полемарха, а то и от короля.

Шагая за ней по улице параллельно реке, я терялся в догадках, кто же она такая. Может, портовая порна? Сомнительно; насколько мне известно, порны всех стран и народов предпочитают одежды аляповатые, броские и как можно меньше скрывающие их прелести. Конечно, в таком городе, как Тар-Хагарт, где все так любят пестро одеваться, заметней женщина в черном, а не в цветастом наряде. Но порны всего мира еще и ярко красятся, превращая иной раз свои лица в самые настоящие картины. А у этой женщины на лице никакой краски не наблюдалось: даже ее ярко-красные губы были такими от природы. Может, это очередная поклонница писанины Лилии Виридии? Я посмотрел на ее ножки и покачал головой. Нет, на лошади она в последнее время не ездила. И я вовсе не хочу сказать, что у наездницы непременно должны быть кривые ноги, при умелой посадке это как раз необязательно. Но ее черные шелковые шаровары никогда не разъедал конский пот, это определил бы любой наездник. Так кто же она? Я задавался этим вопросом всю дорогу до порта, но так и не нашел удовлетворительного ответа, когда ступил на сходни крытой одномачтовой лодки длиной в двадцать пять локтей, чем-то напоминающей виденные мной на рисунках джунгарские джонки. Поднявшись за незнакомкой на палубу, я затем спустился в каюту, занимавшую все внутреннее пространство лодки и накрытую двускатной деревянной кровлей, которая покоилась не на самых бортах, а на прибитых к ним на равном расстоянии друг от друга брусках. Сквозь эти небольшие промежутки между брусками в каюту проникал свет, и, когда глаза привыкли к полумраку, я обнаружил, что попал в какой-то иной мир, непохожий на тот, который остался на берегу.

Все дно лодки устилал роскошный синий ворсистый ковер биранской работы, в котором мои ноги тонули чуть ли не по щиколотку. Ступать по такому ковру в пыльных сапогах казалось едва ли не святотатством, и я, поспешно сняв их, оставил за входом в каюту, прежде чем подойти к живописно разбросанным по ковру красным атласным подушкам и серебряной статуе в локоть высотой, изображавшей обнаженную женщину в венке из дубовых листьев. Вот этот-то венок меня и поразил больше всего – даже больше таинственной незнакомки, которая, видимо, ценила свой ковер еще выше, чем я.

Она скинула не только сапожки, но и рубашку с шароварами, оставшись, однако, не обнаженной как статуя, а в странном черном шелковом треугольнике на бедрах, походившем на штаны без штанин. Лучше я описать этот наряд не могу, тем более что глядел я, повторяю, не на него и не на красавицу, а на статую и дубовый венок.. В моем сознании дубовый венок был неразрывно связан с особами, танцевавшими в полнолуние голыми на лесных полянах. Сам я этого танца, правда, ни разу не видел, но слышал немало, равно как и про другие обряды таинственных лесных жриц.

– Ты… ты… стрега? – запинаясь, произнеся и невольно схватился за рукоять кинжала – в тесноте каюты он будет куда сподручней меча.

– Что ты знаешь о стрегах, северный варвар? – пренебрежительно усмехнулась она, делая вид, что не замечает моего движения.

– Достаточно, – резко ответил я, задетый тем, что меня путают с соплеменниками Агнара, хотя, наверно, здесь, на юге, мы все считались северными варварами: и соотечественники Эгмунда Голодранца, и анты, и ухрялы, и жунтийцы, и вюрстенцы, и, наверное, даже михассенцы, хотя последние жили буквально в двух шагах от Тар-Хагарта. – Стреги – это ведьмы, совершающие по ночам в лесах свои колдовские обряды. Они приносят человеческие жертвы, не вступают в сношения с мужчинами и не почитают никаких богов…

Тут я умолк, осознав нелепость своих слов, так как из них вытекало, что уж кем-кем, а стрегой эта смуглянка быть никак не могла. Хотя бы потому что она чтила по крайней мере одну богиню, чье серебряное изваяние, собственно, и навело меня на мысль, что предо мной – стрега. И потом, судя по тому, с какой быстротой она избавилась почти от всей одежды, с мужчинами ей доводилось иметь дело… Ведь даже в том, что она оставила на бедрах нелепый треугольник из черного шелка, проглядывало умение возбудить мужчину, присущее скорее опытной порне, чем неискушенной девственнице. Впрочем, девственницей красотка и не была – уж это-то я определил с первого взгляда, но как-то не придал значения.

Однако смуглянка не стала ловить меня на противоречиях, а уселась на подушке, скрестив ноги, и жестом предложила сделать то же. Все еще слегка настороженный, я устроился напротив нее, убрав руку с кинжала, но готовый дать отпор любым колдовским штучкам.

– Отчасти ты прав, – кивнула она, – хотя стреги все-таки почитали Древних Богов, но полагали, что никакие изображения не нужны, так как боги живут повсюду вокруг нас: в деревьях, в животных, в камнях и даже в людях – не во всех, конечно, лишь в некоторых; и стреги умели определять наличие в людях, деревьях и прочем большей или меньшей оренды[44]44
  Оренда – магическая или божественная сила.


[Закрыть]… Но это не имеет значения, потому что – запомни это хорошенько – никаких стрег больше нет!

Я хотел было возразить, но она опередила:

– О, разумеется, еще осталось несколько сотен старух, которые упрямо держатся за прежние обычаи, но у них нет будущего. К ним никто не идет в обучение, и, когда они перемрут, исчезнет и их ковен. А молодые стреги еще двадцать лет назад признали правоту Камиллы и пошли ее путем.

Заслышав это имя, я мигом насторожился, поскольку так звали, если верить Скарти, мать Фланнери, а он, внезапно сообразил я, ни о ней, ни о себе так и не рассказал. Я не раз давал себе обещание расспросить его, но почему-то всякий раз этому что-то мешало. Ладно, мысленно поклялся я, вот встретимся опять, и он больше не отвертится. А пока не мешает вызнать все, что можно, у этой нестреги…

– Каким-каким путем? – спросил я. – И кто такая эта Камилла?

– Ты уверен, что тебя интересует именно это? – промурлыкала в ответ она и слегка повела плечами, отчего ее груди приятно заволновались.

– Уверен, – твердо ответил я, стискивая зубы. И соврал не моргнув глазом: – Меня всегда занимало, что, собственно, за цели преследовали стреги: политические, религиозные или какие-то иные. Если расскажешь, то я буду очень благодарен.

– Ну хорошо, – глубоко вздохнула она. – Если тебе это интересно, слушай. В далекой древности на месте, где сейчас располагаются Алалия, Романия, Михассен и Северный Чусон, жили племена туатов. Они много чего знали и умели, но своего государства не создавали, так как их жрецы-мудрецы считали это излишним, ведь их почитали во всех племенах, а если б какой-то вождь объединил эти племена и стал королем, то им, пожалуй, пришлось бы склониться перед его властью, и вообще первенство перешло бы от жрецов к воинам…

Я громко застонал:

– Слушай, ну сколько можно?! Третий раз за последние три дня стоит только о чем-то спросить, как меня кормят древней историей. Я же ведь хочу лишь узнать, кто такая Камилла, при чем тут давняя грызня трона и алтаря?!

– Я ведь предлагала заняться делом более приятным, – обиделась моя рассказчица, а я подумал: «Что-то не припомню такого!» – А ты спрашивал, кто такие стреги и к чему стремились. Вот я и излагаю. А уж как излагать, это мне, наверно, лучше знать! Впрочем, если предпочитаешь перейти от разговоров к действиям… – И она положила руки на бедра с явным намерением удалить с них шелковый треугольник. Будь на ее месте другая, я бы такой жест только приветствовал, но сейчас меня больше занимало знание.

– Нет, излагай, как считаешь нужным, но по возможности не вдаваясь в политику давно минувших времен.

– Как угодно, – пожала плечами она. – Только никакой, как ты выражаешься, политики в моем рассказе нет – одна история, правда изустная, потому что письменностью туаты так и не обзавелись, жрецы считали и ее излишней, мол, будет мешать бардам и филидам развивать память. И это, конечно, тоже не способствовало объединению туатов, хотя бы для совместного отпора врагу. Поэтому когда жунтийцы стали сколачивать первую в Межморье гегемонию, они без труда разбили туатов и обложили их данью. А когда туаты восстали против их господства, то были с легкостью разгромлены и лишены половины земель. Когда гегемония перешла от жунтийцев к вендам, туаты снова попробовали скинуть иго, и венды, опять же без труда, потопили восстание в крови. После того как рухнула гегемония вендов, туаты решили, что смогут наконец вздохнуть спокойно и зажить по-старому, но тут…

– Но тут, в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году, их покорили левкийцы во главе с царем Леонтом, – вставил я, вспомнив читанную когда-то «Историю Левкии» Агасикрата и отождествив наконец загадочных туатов с хорошо известными историкам гиатами.

– Если ты дальше сам знаешь, то нам незачем тратить время на разговоры, и мы можем…

– Нет-нет, рассказывай, – попросил я, видя, что она снова берется за черный треугольник.

Она состроила гримаску, как бы говоря «дело твое», но рассказ продолжила, и я теперь воспринимал его лучше, поскольку мог сопоставлять услышанное с тем немногим, что знал о гиатах из истории. И оценил юмор безвестного левкийца, переименовавшего загадочных туатов во вполне понятных гиатов, то есть свинопасов.

– При левкийской гегемонии туатам жилось вполне сносно, так как платили они теперь не дань, размеры которой определяла только жадность жунтииских и вендийских князей, а подати, распределенные на всех подданных левкийской державы. Но для туатов это мягкое владычество оказалось хуже жестокой власти жунтийцев и вендов. Те требовали от туатов лишь одного – покорности и дани. А левкийцы втягивали их в свои войны, в управление государством, во всякие состязания. И народ стал забывать исконные обычаи и даже родной язык. То же самое продолжалось и при ромеях, только еще в большей мере, потому что ромеи забирали юношей служить в свои легионы и они возвращались домой уже настоящими ромеями. И жрецы-мудрецы предали свой народ, войдя в ромейское жречество и подчинившись понтифику. Они стали поклоняться чужим богам, даже не называя их для приличия туатскими именами. Нет, они чтили всяких там Марсов, Юпитеров, Юнон и прочих беллон с венерами. А своих богов туаты забыли…

И вот тогда спасать народ решили женщины, и среди туатов появились стреги. Они стремились сохранить в чистоте древние верования и тем самым сохранить туатов как народ. Но неизбывное проклятие туатов – разъединенность – проявило себя и теперь, потому что стреги чуть ли не сразу раскололись на тех, кто призывал удалиться от мира и хранить древнюю мудрость в лесных убежищах, передавая ее девушкам, добровольно шедшим в обучение, и тех, кто требовал не удаляться от мира мужчин, а наоборот – вспомнить, что когда-то женщины туатов сражались бок о бок с мужчинами, и передавать древнюю мудрость людям, проверенным в бою. Эти последние оказались в меньшинстве, и их изгнали из мест, населенных потомками туатов. В поисках пристанища они ушли на север, где впоследствии стали называться…