Текст книги "Меч и щит"

Автор книги: Григорий Березин

Соавторы: Виктор Федоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 28 страниц)

Мюрк, однако, не захотел исправиться, и, когда его убили свои же оголодавшие и обозленные дуки-скотобои, он, как и было предсказано, возродился в другом мире в виде желтого земляного червяка. При перерождении обычно не помнят о своей прежней жизни, но Мюрк был не простым смертным. И удел земляного червяка ему, как вы понимаете, не очень-то понравился. Но вместо того чтобы взяться за ум и в следующий раз родиться человеком, он решил перейти в иной мир живым, для чего и пополз к ближайшему Месту Силы…

– Выходит, Ашназг говорил правду? – поразился я. – Такие места действительно существуют и оттуда можно отправиться в иные миры?

– Да, – заверил меня Фланнери, – тот цверг описал все точно. Только отправиться в Путь могут не все, а лишь люди вроде нас. Те, в чьих жилах течет достаточно божественной крови, чтобы уцелеть при таком переходе. Мюрк этот переход совершил, но, хотя и обрел в следующем мире способности демона, внешне он мало изменился, став вместо желтого земляного червяка изжелта-зеленым змием. Быть зеленым змием ему, надо полагать, понравилось немногим больше, чем червем, но Идти Дальше он больше не рискнул и лишь ползал по Земле, творя зло и плодя гадов, когда подворачивалась не очень чувствительная и сообразительная змея. Но по прошествии девяти лет он Отправился Дальше волей-неволей, поскольку уже вступил на Путь.

– «Вступил на Путь, про отдых забудь», – процитировал я пословицу, услышанную мной от Ашиазга и которую тот в свою очередь услышал от Рыжего Орка. – Выходит, Орк, по крайней мере в этом, не обманул Ашназга? Демоны и правда могут пробыть в каком-то одном мире не больше девяти лет?

– Точно, – кивнул Фланнери, – а боги – не больше трех лет, а катагоны – вообще не больше года.

– А кто такие катагоны? – спросил Мечислав. – Я уже слышал это слово от Валы, когда увидел ее отражение на клинке, но не догадался спросить ее об этом.

– Катагоны, дорогой братец, это духи стихий – земли, воды, огня и воздуха, у кого к чему больше склонность, – объяснил Фланнери. – Они куда могущественнее богов, но человеческими делами интересуются мало, слишком уж далеки от людей – на целых три Ступени выше.

– Какие Ступени? – спросил я, начиная, впрочем, догадываться.

– А у нас в Вендии, – встрял Мечислав прежде, чем Фланнери успел ответить, – народ считает порождениями воды, огня, воздуха и земли как раз демонов и весьма опасается их. А про катагонов никто слыхом не слыхивал.

Фланнери снисходительно улыбнулся и ответил так:

– Они не первые, кто путает катагонов с демонами или с богами. Даже ученые маги не всегда четко различают тех и других. Что же касается Ступеней, – тут он повернулся ко мне, – то Прямой Путь по мирам можно представить в виде такой цепочки: человек – демон – бог – катагон – Высшее Существо – катагон – бог – демон – человек, после чего Круг завершается и человек волен не Идти Дальше, во всяком случае, при этой жизни.

– А если он все же решит идти, что тогда? – полюбопытствовал я.

– Тогда он пройдет еще один Круг из девяти миров и девяти состояний, а после того как опишет девять таких кругов и пройдет все миры, какие есть в хронической сфере, то произойдет его Слияние с Альмой и Вселенная приблизится еще на шаг к Новой Йуле, – разъяснил Фланнери и продолжил: – Но далеко не все потомки богов оказались склонными проходить этот нелегкий Путь. Ведь дети богов от богинь и так унаследовали все божественные возможности, зачем им рисковать ради того, чтобы стать каким-то демоном? На это могли соблазниться лишь полукровки-герои, да и те по большей части, достигнув божественной Ступени, не желали Идти Дальше и норовили застрять на этой Ступени навеки.

– Как же они могут это сделать, если, по твоим словам, их через три года должно перебросить в следующий мир? – недоуменно нахмурился Мечислав.

– Могут, – усмехнулся Фланнери. – Например, не дожидаясь, пока их выкинет, отправляются, не прямым Путем, а, так сказать, боковым. Правда, при таком способе ты теряешь какую-то часть божественной силы, но когда завершишь этот Горизонтальный Круг и возвратишься в тот мир, откуда отправился, то снова вернешь все, что утратил. Но можно даже и к этому не прибегать. Достаточно отправить вместо себя какого-нибудь заместителя, своего потомка, лучше всего, конечно, полукровку, а то ведь дитятя чисто божественных кровей может и того – сам тебя отправить, куда следует. Это еще одна причина, почему боги так охочи до смертных женщин. Чтобы каждые три года отправлять вместо себя какого-нибудь потомка, деток нужно много!

– А зачем им прилагать такие усилия? – не мог взять в толк я. – Почему они так не желают Идти Дальше и становиться катагонами?

– Трудно сказать, – пожал плечами Фланнери, – с одной стороны, вероятно, боятся трудностей и опасностей, которые подстерегают на Пути, а с другой… Похоже, что катагонам о шашнях со смертными приходится забыть. Тех, кто все-таки пытался позабавиться со смертными женщинами, ждала большая неожиданность – они делались зародышами в телах своих подружек и рождались через положенный срок обыкновенными людьми, хотя, разумеется, со всем опытом, какой успели накопить за время Пути, да и то не всегда.

– А знаете, – вспомнил вдруг я, – Улош мне рассказывал предание о том, как возникло его племя, хугры. Я-то считал его детской сказкой, но после твоего рассказа, брат… не знаю, что и думать. В общем, по его словам, дело было так: жила-была в стародавние времена девица из племени онголунов, по имени Кыз-Болан. Раз она шла по степи, и тут грянул гром средь ясного неба. Она, конечно, уставилась на небо, разинув рот, и тут прямо в него упала градинка, и девица от этого забеременела. Соплеменники ей, разумеется, не поверили и прогнали на верную смерть. Но она уцелела, а родившегося сына назвала Алп-Бабар, то есть Герой-Тигр, и он отличался необыкновенными способностями, благодаря которым уже в четырнадцать лет стал вождем кучки удальцов, рассеял онголунов, так что от них даже следа не осталось, и основал племя хугров. Может, этот Алп-Бабар был прежде катагоном?

– Скорее всего, – согласился Флаинери, – это очень похоже на случай Воплощения, да притом, по всей вероятности, с потерей памяти, иначе он помнил бы свое прежнее имя… Его точно мать так назвала?

Я наморщил лоб, вспоминая рассказ Улоша.

– Не уверен. Улош сказал только «Имя ему было Алп-Бабар», а кто его дал, он, кажется, не говорил.

– Неважно. Помнил он или нет, а все равно слететь на две, а то и три Ступени назад, надо полагать, радости мало. Вот боги и не желали рисковать и задерживались на своей Ступени, творя все, что им заблагорассудится. О том, что они натворили, можно рассказывать долго, но главное, что в конце концов лопнуло терпение даже у Всеблагой Альмы и она решила, что пора зарвавшихся богов приструнить. Но Она по природе своей знала только один способ наказывать преступивших Ее Законы… естественной смертью. А боги таковой как раз и не умирали.

– А я думал, они вообще не могут умереть, – удивился Чеслав, – ведь не зря же их называют бессмертными, верно?

– Неверно, – возразил Фланнери. – Умереть они могут, но… ненадолго. Уже на следующие сутки они воскресают. Однако если воскресать нечему, короче, если уничтожить тело убитого бога, то смерть наступит и для него. Но Альма не могла так поступить ни с кем, тем более со своими потомками. Однако, поскольку что-то сделать все же требовалось, она решила породить свою, так сказать, Гневную Аватару или Ипостась, без всякой помощи Космоса и Хроноса, поскольку разочаровалась в их потомстве. И родила Она Валу…

На этом месте его рассказ был прерван требовательным свистом. Это снемус, недовольный нашей затянувшейся беседой, требовал, чтобы его снова покормили. Это вернуло нас к действительности, и мы обнаружили, что, увлекшись рассказом, не заметили наступления сумерек. Доев вместе со снемусом оленину, мы улеглись спать, не потрудившись выставить караул, уверенные, что колдуны монализировали лихих людей на много миль вокруг и нам не угрожает ничего такого, с чем не справится Уголек.

Глава 16

На следующее утро нас снова разбудил снемус, бегавший по нам, как скакун по ипподрому, норовя царапнуть по лицу. Когда я открыл глаза, он свистнул, выражая желание завтракать.

– Нам самим бы чего перекусить, – проворчал, вставая, Мечислав, но тем не менее достал из тороков хлеб и сыр для всех нас, включая и снемуса. Хлеб зверек есть не стал, но кусочек сыра слопал с удовольствием и потребовал еще. А когда ему не дали (припасов и правда осталось маловато), не успокоился и стал тыкаться носом в бочонок с пивом. Такого нахальства Мечислав стерпеть не мог, он зажал большой палец правой руки между указательным и средним и ткнул им в нос снемусу. Что бы ни означал этот фаллический символ, снемус, видимо, понял беспочвенность своих притязаний и пива больше не просил, но еды требовал по-прежнему, и Мечислав наконец уступил. Подбросив обглоданную вчера оленью кость, он, явно рисуясь, выхватил Погром и разрубил ее на лету, продольно. Половину костного мозга отдал снемусу, а другую намазал на хлеб и съел сам. Такого я, разумеется, спустить не мог и потому взял другую кость, подбросил и, выхватив Кром, разрубил точно так же. Правда, со снемусом я костным мозгом делиться не стал, с него хватит и полученного от Мечислава, а предложил половину Флаинери, полагая, что ему повторить такой фокус выскакивающим из посоха клинком будет затруднительно. Но он мое предложение отверг и, взяв третью кость, расколол ее ребром ладони, чем, надо признать, утер нос нам обоим.

Вот так скоренько позавтракав и поразвлекшись, мы оседлали коней и оправились в путь. То есть в путь отправились все трое, а коней, разумеется, оседлали только мы с Мечиславом. Мое предложение ехать вдвоем Фланнери отверг, несмотря на заверения, что Уголек даже не заметит лишней тяжести. Он лишь заправил полы оранжевого балахона за пояс, обнаружив под ним синие баратские шаровары и сандалии, положил посох па плечи и через него перекинул руки, словно колодник, да побежал неспешно, но резво, ничуть не отставая от наших рысивших скакунов. Этот атлетический подвиг задел нас с Мечиславом за живое, и мы настояли на езде посменно, упирая на то, то Фланнери будет гораздо удобнее продолжать свой рассказ не на бегу, а сидя в седле. На самом же деле мы просто хотели показать ему, что нам тоже пробежать десяток-другой миль – сущий пустяк и задаваться перед нами нечего. Фланнери чуть улыбнулся, видимо отлично поняв наши мысли, однако возражать не стал и с пятой мили ехал на Сполохе, в то время как Мечислав пыхтел, стараясь не отстать и отказываясь взяться за стремя. Чтобы облегчить ему состязание с нами в беге, я старался сдерживать Уголька, но долго так продолжаться не могло – если Уголек разгонится, его трудно остановить.

Когда это произошло, мне оставалось только одно – сменить Мечислава в качестве бегуна и надеяться, что Уголек поступит как в детстве, когда мы с ним часто бегали наперегонки и он нарочно умерял прыть, чтобы не разлучаться со мной.

Фланнери же в это время продолжал свой рассказ так, словно и не прерывался вчера на ужин и сон:

– Вала была во всем подобна Альме, до такой степени, что Она, в сущности, была Альмой, какой сделалась бы Та, если б родилась и провела детство в Раю.

– В каком таком Раю? – не понял Мечислав.

– Ах да, я же вам не сказал, что после того, как Князья Света и Тьмы разделили Огонь, Воздух, Воду и Землю, Альма с братьями устроила на месте Центрального Мирового Болота Центральный Парк, куда попадали все образчики жизни, какие создавались из Протожизни на различных мирах. Вала росла в этом Раю и с младенчества видела, что насоздавали боги – а иные из них сотворили таких опасных тварей, что те могли оставить от Рая голый шар из земли и воды, если после них вообще что-либо осталось бы. Таких она приучилась уничтожать беспощадно и под корень. Особенно сильно ей досаждали полузвери, это помесь людей с животными, – пояснил он, не дожидаясь наших вопросов, но я, помня миф о происхождении кентавров, все же спросил:

– Их тоже создали боги?

– В известном смысле. Некоторых они сотворили, а некоторых просто… породили.

– Как это? – опешил Мечислав, и Фланнери объяснил предельно ясно, упомянув о плодах зоофилических наклонностей некоторых богов: кентаврах, минотаврах, киноскефалах и прочих халфлингах. К концу объяснения лицо у Мечислава приняло зеленоватый оттенок, и я начал опасаться, что он потеряет скудный завтрак. Но он мужественно одолел позывы к рвоте.

– Естественно, – невозмутимо продолжал Фланнери, – что, выросши в такой среде, Вала мечтала разделаться с этими, как она выражалась, «Бесноватыми Богами», и, едва придя в возраст, она отправилась из Рая к Мирам Людей и Богов, благо из Рая можно было перейти в любой из девятижды девяти миров. Но Законы Пути распространялись и на нее, то есть она, как и все прочие Идущие Путем, должна была сначала стать человеком, затем демонессой, затем богиней и так далее. Но ее желание расправиться с богами-уклонистами было так велико, что она вступила в борьбу с ними в первом попавшемся мире, Аппирмадзуме.

– По если она была тогда всего лишь человеком, то как же боги не расправились с ней? – удивился я.

– Ну, во-первых, она была все-таки необычным человеком, все знания Альмы остались при ней, и свои человеческие возможности она использовала в полной мере. Но, кроме того, у нее там нашелся могучий союзник. Помните Полыхая? Так вот, после того как Мюрк его убил, он, соответственно Великому Заклинанию Космоса и Хроиоса, возродился в ином мире и вернулся к своей деятельности наставника, только теперь он учел прежний опыт. Столкнувшись с теми, кто, подобно Мюрку, впустил в себя Внешнюю Тьму, Полыхай не терял зря времени на увещевание словом, а вышибал из них Мрак кулаком… или дубиной, или даже мечом, смотря по обстановке. И, прожив весьма плодотворную жизнь в следующем мире, он, как положено, ступил на Путь и пошел по Мирам. На Аппирмадзуме же он находился в качестве катагона огня и потому носил имя Файр…

– Файр?! – хором переспросили мы с Мечиславом.

– Да, Файр, но тогда он, разумеется, еще не мог стать нашим дедом, разве что подросши и женившись на своей «матери»; до рождения нашего отца пройдет еще немало веков, и Вала с Файром посетят немало миров, прежде чем сойдутся вновь, она – в качестве богини, а он – в качестве демона. Но это, повторяю, было еще впереди, а пока они принялись усердно истреблять уклонившихся богов и демонов. Особенно досталось богам-зоофилам – их Вала с Файром неизменно предавали огню.

– Правильно, – одобрил действия божественных предков Мечислав. – У нас в Вендии скотоложцев завсегда сжигали на кострах.

– Да хватит вам об этом, – прервал их я. – Что же Вала делала дальше?

– Да то же, что и раньше, – пожал плечами Фланне-ри. – Наводила порядок и карала нарушителей Законов Альмы. Она еще на Аппирмадзуме провозгласила, что каждый шаг в сторону…

– «Будет рассматриваться, как побег, а топтание на месте – как провокация», – закончил за него я. – Выходит, цверг и тут сказал правду? Или, точнее, ему сказал правду Рыжий Орк?

– Все так, – подтвердил Фланиери. – Воспоминания Ашназга явно представляли большую историческую ценность, и жаль, что ты не расспросил его поподробнее, прежде чем столь неосмотрительно освобождать от заклятия Валы…

– Если ты такой умный, – огрызнулся я, – так нашел бы его первым и расспрашивал сколько душе угодно, пока он не попытался бы и тебя обратить в камень! Посмотрел бы я, как ты станешь заботиться о сохранении этого исторического памятника!

– Думаю, я бы с ним справился, – отозвался Фланиери. – Маг он, конечно, был неплохой, да еще с демоническим опытом, но где уж заклятому Валой устоять перед внуком Валы!

На этот счет я имел сомнения, но спорить не стал и дал знак продолжать.

– По мере того как Вала наводила порядок, – повел рассказ дальше Фланнери, – богов начал охватывать страх. Иные пытались бороться с Ней, норовя подловить Ее, когда она находилась на демонической или человеческой Ступени Пути. Иные бежали в параллельные миры, едва заслышав о ее появлении, но таких она рано или поздно настигала, не на этом Круге, так на следующем. Очень многие одумались и Пошли Путем. Но кучка наиболее отъявленных решила превратить один из миров в неприступную и непроницаемую для богов крепость, и мир этот был, как вы догадываетесь…

– Нашим, – закончил за него я, – поскольку он на всех языках называется Крепостью Богов: Теохирома, Деокастеллум, Гутгард и тому подобные. Но как они это сделали?

– Не без труда, – усмехнулся Фланнери, – но Вала страшила их гораздо больше, чем трудности, и поэтому они совершили Роковую Реконструкцию, после которой и наступила эпоха, известная как Годы Бедствий. Они сдвинули наш мир так, что в году стало ровно двенадцать месяцев по двадцать восемь дней каждый, а сколько было раньше, теперь уж никто и не помнит, кроме людей, искренне стремящихся к знанию, то есть истинно ученых магов. И как раз в этом мире в свое время обосновался ушедший с Земли Зеленый Змий. Правда, у нас он обрел уже божественные возможности и стал Золотым Драконом. Он относился к числу провокаторов и каждые три года гнал через Места Силы своих заместителей-дракончиков, чем, несомненно, прибавлял хлопот жителям того мира, где побывал Ашназг, но нам важно то, что хотя он и одобрил произведенный богами сдвиг мира, благо сам от него нисколько не пострадал, несмотря на все бури, землетрясения и прочие катаклисмы, которыми сопровождались Годы Бедствий, но считал наш мир своим личным владением и потребовал от богов, чтобы те поклонились ему, после чего он собирался познать их…

– Всех?! – не удержался от вопроса Мечислав, хотя до этого старался помалкивать, берег дыхание.

– Он никогда не страдал от сознания ограниченности собственных ресурсов, – пожал плечами Фланнери, – и в том случае, как и всегда, был побужден к действию непоколебимой верой в самого себя. Здесь он, несомненно, проявил необычайное безрассудство, если учесть превосходство в силах, которым обладали его противники. Возглавлял этих противников Зекуатха, о котором ты слышал от Ашназга, – он кивнул в мою сторону, – а вокруг него собрались боги бывалые и самоотверженные: Ширемината с чугунным кнутом, Крон с алмазным серпом и многие другие, столь же сильные и свирепые. Они обошлись с Мюрком весьма неласково: скрутили его, завязали узлом, после чего Крон лишил его своим серпом вторичных половых признаков, а Ширемината долго бил чугунным кнутом по голове, пока не отшиб последние мозги, а с ними и память, так что он забыл даже, как его звали. Вернее, не он забыл, а уже оно. Вообще-то у него все могло бы снова отрасти, но боги позаботились, чтобы этого не случилось…

Впрочем, боги позаботились и о трудоустройстве Мюрка: поместили его в подвале своей крепости так, что его морда находилась как раз перед отверстием, расположенным прямо под котлом. И когда им требовалось разогреть котел, они спускались в подвал к другому отверстию и пинали Мюрка под хвост, заставляя дышать огнем. Но, по крайней мере, они его кормили, а вот когда в Теохирому явилась Вала – как правильно сказал Ашназг, в облике демонессы и занялась Упорядочиванием, Безымянное оказалось брошенным на произвол судьбы, и, пока в мире кипело сражение между Валой и богами, оно порядком оголодало. И только когда Вала ударила напоследок по Крепости Огненным Вихрем, оно обрело наконец свободу. Но, прожив не один век в подвале котельной, оно попривыкло к своему жилью и потому обитает там по сей день, выбираясь только затем, чтобы подкрепиться неосторожным человеком или зверем, забредшим в окрестности Старой Лебетостасни[33]33
  Лебетостасия (левк.) – котельная.


[Закрыть], как ее назвал один случайно уцелевший левкийский путешественник. Впрочем, последние несколько столетий ему не надо заботиться о своем пропитании – за него это делают вратники. Оно ведь все позабыло: и как его звать, и откуда оно взялось, и даже чего оно может, а чего нет. Помнит лишь одно – что когда-то оно принадлежало к числу Великих, и потому зовет себя Великое Безымянное.

– Но почему же Вала в свое время не разделалась с ним, как с прочими богами? – спросил я.

– Потому что она расправлялась с богами и богинями, а оно не было ни тем, ни другим, и Вала это ни то ни се своим демоническим зрением углядеть не смогла под руинами крепости. Вот потому же, кстати, Великое Безымянное и торчит до сих пор в нашем мире, так как Идти Путем должны опять-таки боги и богини, демоны и демонессы, а оно кто такое, бого? Так что помимо тех двух названных мной способов уклонения от Прямого Пути есть еще и третий, но никому из богов и богинь даже в голову не пришло им воспользоваться…

– Вполне их понимаю, – пропыхтел я, держась вровень с Угольком, так как теперь пришла моя очередь заняться бегом.

За разговором мы покрывали милю за милей и наконец выбрались из леса. Дальше дорога шла под уклон, и мы с братьями остановились, чтобы оглядеть раскинувшуюся впереди долину. Повсюду виднелись поля да сады вокруг раскиданных там-сям деревень. Лишь милях в десяти слева от нас тянулась зеленая полоса деревьев, между которыми проглядывали красноватые отблески – русло Магуса, догадался я. А впереди, чуть не у самого окоема, высились величественные зубчатые стены и башни Тар-Хагарта.

Это зрелище нас весьма порадовало.

– Будем там еще до темноты, – предрек Фланнери, соскакивая с коня и снова по-колодницки устраивая посох на плечах. Я забрался в освободившееся седло, и мы с новыми силами припустили по пологому склону.

Но вопросы к Фланнери у нас еще не иссякли.

– Так что же выходит, это Безымянное кем нам доводится, двоюродным дедом? – спросил, обращаясь неизвестно к кому, Мечислав.

– По линии Файра – да, – кивнул Фланнери, – а если по линии Валы, то оно нам двоюродный дядя. Но, думаю, при столкновении с ним об этом родстве лучше не упоминать, ему, как я говорил, не впервой убивать и более близких родственников, как, впрочем, и другим членам нашей семьи.

Мы с Мечиславом дружно ощетинились, восприняв эту последнюю фрасу как намек на вражду между нашими матерями. Но затем я расслабился, сообразив, что он имеет в виду разных богов, которые нам тоже как-никак доводятся родственниками. А уж они, если верить мифам, вытворяли друг с другом такое, что куда там нашим бедным мамочкам!

– Но почему оно привязалось к нам? – вернулся я к вопросу, с которого и начался разговор. – И почему оно обзывает нас Сынами Погибели?

– Трудно сказать, – ответил Фланнери. – Неизвестно, в какой мере у него сохранились божественные способности. Но, скорее всего, после многочисленных ударов чугунным кнутом у него в голове окончательно все перемешалось, и оно путает свой бред с пророческими видениями. Есть сильные подозрения, что это оно стояло за вылазкой Суримати, увидев в появлении нашего отца какую-то угрозу для себя. Вспомните, как Суримати возник неизвестно откуда со своей армией у самых границ Антии. Где он, спрашивается, ее набрал? Ведь ни в Михассене, ни тем более в Романии столько бойцов не найдешь. И уж точно Оно научило Суримати заклинанию, которое отправило нашего отца туда, откуда он явился – причем задолго до истечения положенного девятилетнего срока.

– Так вот, значит, что он выкрикнул «на непонятном языке», – задумчиво произнес я. – Хотел бы я знать, на каком именно. Ведь, по словам Скарти, Глейв отлично понял это заклинание.

– Оно было на том же языке, на котором вы с Мечиславом обменялись при встрече поэтическими любезностями, – ответил Фланнери. – можете считать это своеобразным отцовским наследием – присущий демонам дар панглоссии, умение говорить на любом языке. Наш отец им обладал в полной мере, так что он понял бы то заклинание, на каком бы языке его ни произнесли. Но оно прозвучало на его родном языке, именно это его так потрясло.

– А откуда ты знаешь, на каком оно было языке? – с подозрением спросил Мечислав. – Тебя ведь там и близко не было. Как, впрочем, и нас, – самокритично добавил он.

Пожать плечами Фланнери не мог из-за посоха и поэтому лишь мотнул им туда-сюда.

– Я расследовал это дело, – признался он, – уж очень странными показались действия Суримати. Ведь он был обречен на гибель еще до битвы при Нервине. Маги нипочем не простили бы ему открытого нарушения Субатанской Симфонии[34]34
  Симфония (левк.) – соглашение.


[Закрыть].

– Какой еще Симфонии? – спросил я, придерживая Уголька, который снова начал набирать разгон, хотя Фланнери это, похоже, нисколько не беспокоило; он ответил на мой вопрос так, словно мы сидели в креслах у камина, ведя неторопливую беседу о делах минувших лет.

– Маги уже давно, еще в середине Черного Тысячелетия, поняли, как опасно сосредотачивать в одних руках светскую и магическую власть, – с видимой неохотой объяснил он. – Слишком часто это приводило к бедствиям едва ли меньшим, чем в Роковое Девятилетие, когда Вала перебила богов. И тогда, в четыреста пятьдесят третьем году, маги, собравшиеся в долине Субатан (это в нынешней Харии, а тогда там еще было царство таокларов), постановили, что все маги должны, независимо от своих политических пристрастий, служебного долга и личных отношений, уничтожать любого собрата по ремеслу, вздумавшего примерить корону. Маг может быть лишь советником короля, но королем – никогда. Правда, иной раз такой советник обладал властью большей, чем король, но, поскольку формально Симфония не нарушалась, хитреца, как правило, не трогали. Но рваться к власти путем завоеваний не дозволялось ни одному магу, их всегда быстро уничтожали.

И тем не менее Суримати это не остановило. Мне это показалось очень странным, и я еще года три назад, когда был тут проездом, отыскал одного старика, лично участвовавшего в битве и слышавшего, как Суримати произнес заклинание. Старик, разумеется, не помнил ни слова, но я без большого труда заставил его воспроизвести заклятие. И тут же понял, что оно звучало на языке нашего отца, потому что во мне сразу что-то отозвалось. Я прекрасно его понял, так как испытал схожие ощущения, когда Мечислав поприветствовал меня около святилища Свентовита, и даже еще раньше – когда прочел вслух рунические письмена на клинке Крома.

– Ты не мог бы прочесть заклинание и нам? – попросил я Фланнери.

– Да вообще-то не хотелось бы, – замялся тот. – Это может оказаться опасным.

– Но ты же его выслушал, – несколько раздраженно заметил Мечислав, – и с тобой вроде бы ничего страшного не стряслось.

– Ну во-первых, я защитился встречным заклинанием…

– А что тебе мешает сделать это сейчас? – поинтересовался я.

– … А во-вторых, тот старый боец, как я ни усиливал его память магически, совершенно точно воспроизвести слова Суримати, разумеется, не мог. Это начисто лишило заклинание его силы, но в то же время нисколько не помешало мне понять заключенный в нем смысл.

– Так прочти и ты неточно! – предложил я. – Будем надеяться, мы тоже поймем.

– Ну хорошо, – вздохнул Фланнери, – слушайте:

My road is over, but your Way will be hover When a maiden is stabbed by you. I'll step over board, but I raise when the Sword Are wielded with he son of red hue.[35]35
  Мне конец, я убит, но твой Путь перекрыт, Когда в деву твой жезл войдет. Пусть течет моя кровь, но восстану я вновь, Когда меч твой ваш сын извлечет.


[Закрыть]

«Сам напросился, дурак», – подумал я и, прочистив горло, сказал:

– Ты опасался зря. Заклятие это, как я рассказывал, уже сбылось. Правда, Суримати это не помогло… – Но развивать тему я не стал, поскольку воспоминания о схватке со скелетом большого удовольствия не доставляли, слишком сильный страх я тогда испытал. И поэтому я перевел разговор на другое: – А куда ты, брат, направлялся, когда три года назад здесь проезжал?

– В Баратию, – кратко ответил Фланнери, явно не желая вдаваться в подробности. Но меня-то как раз они и интересовали. Я вспомнил, что он так и не объяснил нам, как очутился на месте нашего боя с колдунами в самый драматический миг.

– А зачем тебя понесло к джунгарам? – удивился Мечислав. – Я слышал, они на дух не переносят тех, кто не косоглазый.

– Понесло меня туда в поисках мудрости, – ответил ему несколько высокомерно наш брат-маг, – и не к джунгарам, а к баратам. Они еще остались там, на юге в джунглях и на востоке в Заснеженных горах. От одного баратского мага я узнал, что в горах есть обители, где отшельники бережно хранят и приумножают знания, накопленные за тысячелетия. Я надеялся, что мне удастся найти там подлинный текст Пророчества…

– Ты уже второй раз упоминаешь про какое-то Пророчество, – заметил я. – О чем оно, собственно? И как ты предлагаешь «реализовать» его?

– Об этом нам лучше поговорить, когда мы остановимся в какой-нибудь таверне и пообедаем, – предложил Фланнери, – а то обсуждать такое на голодный желудок…

Тут мы увидели, что, болтая, незаметно вплотную приблизились к городским предместьям, и пришлось сдерживать коней, чтобы не раздавить уличного торговца, тащившего на голове корзину с фруктами, или не врезаться в воз с товарами. Улицы были так запружены народом и телегами, что мы потратили на проезд через предместья уйму времени. Вдобавок они тут были куда обширнее, чем в Эстимюре. И следовательно, в случае осады сжечь их было бы труднее. Но, окинув взглядом высящиеся перед нами гранитные стены в полсотни локтей высотой и внушительные квадратные башни, я решил, что взять такой город будет нелегко, даже если нападающим удастся захватить предместье внезапным ударом. А внезапного удара не получится – Тар-Хагарт славился своими умелыми дипломатами и… шпионами.

Но нас это пока мало волновало, и, миновав массивные, окованные медью, распахнутые ворота, мы въехали в Тар-Хагарт, Новый Город.