Текст книги "Меч и щит"

Автор книги: Григорий Березин

Соавторы: Виктор Федоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

– Прежде всего не забывай: баллада – всего лишь перевод древнего пророчества, которое ошибочно воспринималось как детские стишки. А в нем сказано четко: «Тру ранин сунум», то есть три сына цариц, или, если угодно, королев. Уточнение, как мне кажется, весьма существенное! А что до того, где третий… Думаю, если вы взглянете на потолок, то увидите там именно его…

Глава 19

Мы с Мечиславом дружно подняли глаза к потолку, но опоздали. Неясное зеленое пятно, которое я принял за признак сырости в комнате, уже отделилось от межбалочного промежутка на потолке и, упав среди нас, превратилось в рыжего паренька в коротком зеленом халате, схваченном на талии черным поясом, и зеленых же штанах, заправленных в мягкие коричневые сапожки высотой до середины голени. Его округлое, с мелкими чертами лицо было той же чеканки, что и наши с Мечиславом и Фланнери, но в то же время обладало неповторимыми отличиями: точеный нос с горбинкой, закругленный, но твердый подбородок, пушистые, как у девушки, брови над характерными для детей Глейва золотистыми глазами.

Новоприбывший нахально уселся, скрестив ноги между Фланнери и Мечиславом, и не без иронии посмотрел на меня. Мечислава его внезапное появление заметно потрясло, меня, не буду скрывать, тоже, но я быстро взял себя в руки и решил поставить нахала на место, благо способ к тому имелся, и, возможно, не один.

– Если я не ошибаюсь, мы видим перед собой сына Альвивы, – спокойно произнес я. – Ну так представься же, братец родимый, будь любезен.

Малец в зеленом вздрогнул, и его правая рука нырнула в левый рукав халата.

– Будь ласка, не хватайся за ножик, – посоветовал оправившийся от потрясения Мечислав, – тем более что, ежели брат прав, твой ножик ни в кого из нас не попадет.

– Да я им с пятидесяти шагов мухе в глаз попаду, – заносчиво объявил малец, который, сообразил вдруг я, мог считаться мальцом только в сравнении с такими великанами, как мы с Мечиславом, не говоря уже о долговязом Фланнери. А так ростом он был три и три четверти локтя.

– В муху, может, и попадешь, – сказал я, – шагов так с двадцати, а вот в нас – нет. Во всяком случае, если твой клинок – брат моему. – И я, не вставая, резко выдернул меч из ножен, собираясь чиркнуть им по шее нахала, если он окажется не тем, за кого мы его приняли. Малец, в свою очередь, столь же отработанным движением выхватил из рукава кинжал, похожий на мой меч, только с лезвием длиной в под и короткой черной рукоятью. Его клинок отбил бы мой, но… наши клинки так и не соприкоснулись.

Я-то уже сталкивался с этим явлением при встрече с Мечиславом, но юный нахал вытаращился на застывшие в пальце друг от друга клинки. Зная, что железо надо ковать, пока горячо, я тем же резким движением вернул Кром в ножны. И посоветовал очередному, будем надеяться, последнему брату:

– Убери Кайкэн, сказано ж тебе, против нас он бесполезен. – И добавил уже резче: – Мы все еще ждем, когда ты соизволишь представиться.

– Агнар, – буркнул парень в зеленом.

Мы молча ожидали продолжения, и, когда его не последовало, Мечислав нахмурился, Фланнери удивленно поднял брови, а я выразил общее недоумение словами:

– Агнар, и все? Без всяких там Агнар, сын такого-то, родом оттуда-то?

– Чей я сын и откуда родом, вы, похоже, знаете не хуже меня, – зло сверкнул глазами Агнар, – а может, даже лучше. Во всяком случае, я не знал ни имени своего кинжала, ни его странного свойства, а ведь он у меня без малого шесть лет!

– Вот и расскажи, как ты украл его в Эстимюре у Скарти, – предложил я, – а также о том, каким ветром тебя сюда занесло. Понимаешь, у нас, сыновей Глейва, принято при встрече обмениваться такими рассказами, ничего не поделаешь, этикет. – Вспомнив, что Фланнери нам всего вышеназванного так и не изложил, я мысленно поклялся, что уж теперь-то он не отвертится и выложит все Агнару… а заодно и нам с Мечиславом.

Должно быть, Агнар почувствовал в моих словах преувеличение, потому что не без ехидства осведомился:

– И давно среди сыновей Глейва завелся такой обычай?

Я переглянулся с Фланнери и Мечиславом, и последний взял подсчет и ответ на себя.

– Три дня назад, но за эти три дня и встретились трое, и потому обычай уже вполне сложился. Так что тебе, брат, негоже отступать от него.

– Точно, – поддержал его с серьезным видом Фланнери. – Иначе потомки нас не поймут.

Мнение потомков Агнара явно не интересовало, но, видя, что мы настроены решительно, он глубоко вздохнул и чуть заметно пожал плечами:

– Ну что ж, если уж вам так хочется услышать сагу об Агнаре, вы ее услышите, но сперва мне тоже хотелось бы немного перекусить. Я вижу, у вас еще остались шашлычок и лепешки.

Я посмотрел на коврик. Точно, кто-то из нас съел лишь половину своей доли, очевидно Фланнери. Вот только почему он не смел все подчистую, как мы с Мечиславом? Из-за отсутствия аппетита или предчувствовал, что мясо и хлеб могут понадобиться для налаживания отношений с довольно колючим маленьким братом? Но размышлять об этом мне долго не пришлось, потому что Агнар, быстро проглотив еду и отказавшись от предложенного Мечиславом кувшина с вином, начал свой рассказ:

– В Логистадире жил человек по имени Гутхорм. Он был ярлом. Женой его была Гейра, дочь Торольва Длиннобородого. Их детей звали Сигурд, Арни, Гудред и Верен Бешеный, которого убили на свадьбе его сестры Гюды и Вагна Черного. Сигурд стал ярлом после смерти отца в битве на Сварте. Он отомстил за отца ярлу Торду Кривоносому, спалив его усадьбу на йоль со всеми, кто там находился. За это его очень хвалили. Он женился на Астрид, дочери Хрейдара Миролюбивого, и у них было много детей, из которых выжили только Гутхорм, Рагнар, Гамли и Ивар Дурак.

Я мысленно вздохнул и уселся на тюфяке поудобнее, зная по опыту, что раз уж сагу начали с такой вот генеалогии, то необходимо запастись терпением. И я не ошибся, Агнар закончил свою повесть, когда уже не только стояла глухая ночь, но и, судя по наступившей тишине, из таверны разошлись самые завзятые пьяницы. О себе Агнар рассказывал в третьем лице, лишь иногда сбиваясь с тона повествования и переходя на первое лицо.

– Гутхорм стал ярлом после смерти отца на пиру, а Рагнар, Гамли и Ивар Дурак стали морскими конунгами и весьма прославились удачными набегами. В одном из набегов Рагнар захватил в плен Хильду, дочь Хранульва, конунга Вюрстенского. Одни говорят, что он женился на ней и помирился с конунгом Хранульвом, а другие утверждают, что она была его фриллой[36]36
  Фрилла (норлан.) – наложница.


[Закрыть], но все согласны, что детьми их были Арнор, Эйлив, Эйвинд и Рагнхильд.

Они жили в усадьбе Хримуль, что у озера Эйи. Это была очень богатая усадьба, и Рагнар сделался могущественным человеком в тех краях. А Гутхорм женился на Сванхильд, дочери Гудбранда, сына Оттара Страхолюдного. Детей их звали Сигурд, Бьерн, Хрольф и Альвива…

«Ну наконец-то хоть одно знакомое имя, – подумал я. – Так, глядишь, через час-другой доберется и до себя, родимого».

– Гутхорм водил дружбу с конунгом Руантии Адальбертом, сыном Ульва, – продолжал между тем Агнар, и я навострил уши, так как теперь пошли более знакомые имена и названия, – и они ездили друг к другу в гости. Адальберт был женат на Рагне, дочери Ваша Черного и Гюды, дочери Гутхорма Старого. Однажды Гутхорм приехал в гости к Адальберту-конунгу с младшими детьми Альвивой и Бьерном, Хрольв же тогда еще не родился. И поскольку у Адальберта был восьмилетний сын Ульв, то отцы сговорились поженить своих детей, когда они подрастут. Альвиве же тогда было шесть лет, но она уже обещала стать красавицей. И она сказала при всех, что ни за что не выйдет замуж за эту белобрысую жердь.

«Тогда ты не выйдешь ни за кого!» – закричал Ульв. Он выхватывает из очага головню и тычет ею в лицо Альвиве. Сделать никто ничего не успел, и Гутхорм в тот же день уехал с детьми домой, в Логистадир. Впоследствии Адальберт через общих друзей примирился с ним, заплатив вергельд вместо сына, восемьдесят марок, но Альвива так и осталась изуродованной, и, когда она подросла, ее никто не хотел брать замуж. Но когда Ульв приплыл свататься к ней, она тем не менее отказала ему.

Гутхорм-ярл к тому времени уже умер, и ярлом стал его сын Сигурд. Он давил на сестру, требуя, чтобы она шла замуж, пока еще берут. То же советовали и остальные ее братья, и сыновья Рагнара, сына Сигурда, сына Гутхорма Старого. В конце концов она согласилась и уехала с Ульвом в Руантию, где он женился на ней и сделал ее своей конунгиной.

Ульв обращался с Альвивой плохо, – продолжал Агнар, – но та терпела, потому что одна колдунья, из тех, кого называют стрегами, предсказала Альвиве еще до замужества, что она станет женой конунга, и это сбылось. Но стрега также предсказала, что однажды к Альвиве явится незнакомец из далеких краев и с его помощью она будет властвовать над всей Антией. И поэтому, когда в Сурвилу к Ульву его родственник Куно привел высокого рыжего незнакомца в драных штанах, она решила, что это и есть тот предсказанный, так как, хотя стрега и не описывала внешность незнакомца, она говорила, что он будет великим воином, умеющим пробуждать страсть в благородных женщинах. Но прежде чем предсказание сбылось, этот великий воин исчез из Сурвилы, а потом и вообще, говорят, сгинул неведомо куда…

– За это ты можешь поблагодарить Суримати, – хмыкнул я. – Вот наш брат-маг охотно объяснит тебе, как был проделан этот фокус.

Агнар вопросительно посмотрел на Фланнери, и тот повторил ему то, что уже рассказывал нам. Правда заклинание он на сей раз предпочел перевести. По лицу Агнара было невозможно определить, какое впечатление произвел на него этот рассказ, если вообще произвел. Он лишь кивнул и продолжил:

– Однако вскоре обнаружилась, что страсть, которую этот великий воин пробудил в Альвиве, не прошла бесследно, и родственник Ульва Куно обвинил ее в измене, отчего Альвиве пришлось спешно бежать. Она уплыла на север и вернулась в дом брата, где ее приняли, хотя и не радовались ее приезду. Но Ульв вскоре умер, а Куно, хоть и перенял у него власть, скатился с престола конунга и стал всего лишь ярлом, который ни с кем не мог враждовать без дозволения своей конунгины… – Агнар бросил острый взгляд на меня.

– Когда у Альвивы родился сын, Сигурд-ярл окропил ею водой и назвал Агнаром, и он рос вместе с детьми ярла. Однажды в середине зимы к ним в Логнстадир приехал Рагнар с внуками: Эйольвом, сыном Эйлива, и Эйстейном. сыном Эйвинда. Им было тогда четырнадцать и тринадцать лет. Столько же лет было Гутхорму и Ингвару, сыновьям Сигурда-ярла. А Агиару было лет двенадцать. Сначала мальчики играли в пятый угол, и внуки Рагнара все время старались загнать в него Агнара, говоря, что ему там самое место.

«Мне место за верхним столом, – сказал на это Агнар, – ведь моя мать – конунгина».

«Подумаешь, жена конунга, – ответил ему Эйольв, – отец-то ведь твой никакой не конунг, а так, бродяга безродный. Значит, ты – утскутт, а то и просто пакк[37]37
  Утскутт, Пакк (норлан.) – и то и другое слово означает бастард, ублюдок.


[Закрыть].

«От внука фриллы слышу!» – огрызнулся тогда Агнар, и между ними началась драка, в которой Эйольв побил Агнара. Тут подошел Фольквид, сын его воспитателя, и отвел его к Рауду Кривому, его воспитателю, и рассказал тому, что стряслось и что Агнар оказался слабее в драке. Рауд отвечал, что это большой позор. Он посоветовал Агнару изжарить и съесть сердце тигра. Агнар послушал его совета и отправился в лес на охоту. И не успел он зайти в лес, как навстречу ему выскочил огромный белый тигр. Он прыгнул на Агнара, но тот успел выставить перед собой копье, уперев его тупым концом в землю. Тигр напоролся на копье и упал всей тушей на Агнара. Но хоть тигр и вдавил мальчика глубоко в снег, он сумел свернуть зверю шею и выбраться из-под него. Агнар снял с тигра шкуру, вырезал сердце и тут же изжарил его на костре и съел. С тех пор он стал очень сильным и храбрым. Умом же и сообразительностью он отличался и раньше.

Я смерил взглядом, мягко говоря, не очень атлетическую фигуру сына Альвивы и счел, что от скромности он не умрет. А тот между тем невозмутимо рассказывал о себе дальше:

– Когда Агнар Вернулся в Логистадир со шкурой и когтями тигра, все удивлялись и говорили, что сын Альвивы, видно, будет достойным мужем, когда вырастет. Агнар попросил мать сшить ему из тигриной шкуры штаны и куртку, а из когтей сам сделал ожерелье и носил его с тех пор всегда и везде. – При этих словах он бессознательным жестом поднес руку к распахнувшемуся на груди халату и коснулся здоровенных когтей у себя на шее. Я решил, что завтра же закажу у какого-нибудь ремесленника ожерелье из когтей хуматана.

– А Эйольву, сыну Эйлива, сына Рагнара, сына Сигурда, он ничего не сказал, – повествовал дальше Агнар, – ни хорошего, ни плохого, и после пира Рагнар с внуками уехал к себе в Хримуль. И когда позже в Хримуле узнали, что Агнар ходит теперь в обновках из тигриной шкуры, Эйольв сочинил про него нид, в котором говорилось, что утскутт все равно останется утскуттом, в какие бы тряпки он ни рядился. А так как у каждого найдется хоть один друг даже среди врагов, то узнали о ниде и в Логистадире. Агнар снова ничего не сказал, но каждое утро уходил в лес на охоту и каждый вечер возвращался с охоты все позже. И ближе к середине лета он вооружился своим охотничьим копьем и отправился к усадьбе Хримуль. Он знал, что к пиру на Среднелетье Эйлив обязательно пойдет охотиться хотя бы на волка, иначе не только Фольквид, сын Рауда Кривого, воспитателя Агнара, но и все в округе будут говорить, что Эйольв умеет лишь плести словеса, но ничего достойного совершить не способен. И когда Агнар подкрался на следующее утро к усадьбе Хримуль, то увидел, что Эйольв и в самом деле отправился на охоту, да притом один. Агнар двинулся следом за ним, и, когда стало ясно, что Эйольв идет к Красной Скале, где завели себе гнезда могучие орлы, способные поднять в воздух взрослого мужчину в полном вооружении, он сделал крюк и опередил Эйольва, и поджидал его у Красных Скал, где лежало много осыпавшихся камней, а лес поредел. Когда Эйольв приблизился к Красной Скале, Агнар внезапно вышел из-за большого камня и сказал такую вису:

 
Вышел раз внук фриллы
Взять наряд красивый
Птиц конунга – правду
Намрекли под вечер —
Но иной наденет
Он наряд, как встретит
Витязя, что видел
Викинга лесного дух свой испустившим.
 

У Эйольва был с собой лук, и он успел вставить стрелу в тетиву и выстрелить в Агнара, – («Ну еще бы ему не успеть, пока ты упражнялся в поэтике», – промелькнуло у меня в голове), – и стрела взъерошила Агнару волосы. Тогда Агнар бросил копье и попал Эйольву прямо в грудь.

«Они теперь в моде – эти копья с широкими наконечниками», – сказал Эйольв и упал ничком на землю. Агнар извлек копье из тела и завалил труп камнями. Когда он это делал, то почувствовал исходящую от трупа сильную вонь и, присмотревшись, обнаружил, что перед смертью Эйольв успел наложить в штаны.

«Останься ты в живых, тебя б до конца твоих дней называли Эйольв Дерьмо», – сказал Агнар и вернулся в Логистадир и рассказал Рауду о случившемся.

Рауд изложил это ярлу Сигурду, подчеркивая, что Агнар сделал все как положено: защитил тело убитого в грудь вооруженного обидчика и сообщил об убийстве в первом же доме, где остановился. Сигурд-ярл сперва согласился, что Агнар совершил виг[38]38
  Vig (норлан.) – убийство, совершенное «честно», в отличие от morder – подлого убийства.


[Закрыть] и должен лишь заплатить вергельд родичам Эйольва, и отправился к дяде в Хримуль договориться о размере вергельда.

Там он сказал обеспокоенным родичам, где они могут найти тело Эйольва, и передал рассказ Агнара о том, как было дело. Когда сыновья и внуки Рагнара услышали сочиненную Агнаром вису, то сильно разгневались.

«Если Эйольв – внук фриллы, то выходит, мы с Эйливом и Эйвиндом – сыновья фриллы и, значит, не имеем права наследовать отцу, – сказал Арнор, сын Рагнара, сына Сигурда, сына Гутхорма. – Кто же хочет заполучить Хримуль? Сыновья Хегни и Ульва, детей Гудреда, сына Гутхорма? Или, может, дети старшего брата Рагнара?»

«Ни я, ни братья мои на ваше наследство не притязаем, – ответил Сигурд-ярл. – И дети Хегни и Ульва тоже ни разу об этом не обмолвились. Мы все считаем вашу мать женой Рагнара, да он и сам пока жив и может подтвердить это!»

«Эйольв был любимым внуком Рагнара, – сказал на это отец Эйольва Эйлив, – и при известии о его смерти он сразу слег и, видимо, не доживет до утра. Так что твой племянник должен по справедливости отвечать за две смерти, а не за одну».

Сигурд-ярл вернулся в Логистадир и передал Агнару и сестре требования родных Эйольва. Агнар понял, что если на вергельд за смерть Эйольва он еще сможет набрать серебра с помощью друзей, то за смерть такого человека, как Рагнар, ему нипочем не расплатиться.

И поэтому он скрылся в лесу, не дожидаясь, когда сыновья Рагнара явятся мстить ему. Вскоре на тинге в Довраре Агнара объявляют вне закона – и он уходит на восток, за Драконью Глотку. Там он пристал к солеторговцам и стал ездить с ними от моря в глубь страны. Возглавлял солеторговцев Лодин Черный из Ставанеса. Он поставил Агнара присматривать за лошадьми. Всю ночь Агнару приходилось бодрствовать, сторожа лошадей, а платили ему мало и даже кормили не всегда досыта, хотя денег у них хватало. Но хуже всего было то, что ему никогда не дозволяли ездить верхом, как бы ни уставали у него ноги. Агнар бродил с солеторговцами почти два года, и удача его была невелика. Деньги, вырученные за соль, торговцы складывали в окованный железом сундучок, ключ от которого Лодин Черный всегда носил на шее. А сундучок Лодин возил притороченным к седлу на отдельном коне. В тот год солеторговцы продали особенно много соли и получили за нее плату золотом, но Агнару от их удачи не перепало ничего. Он решил, что это несправедливо, и задумал присвоить себе всю казну, так как считал, что солеторговцы в большом долгу перед ним. Запомнив вырезы на бородке ключа, он изготовил такой же из дуба и, улучив время, когда около сундучка никого не было, отомкнул его и пересыпал все деньги в свой кожаный мешок. После этого он идет к лошадям, за которыми ему полагалось присматривать, выбирает самого лучшего коня Лодина и уезжает на нем дальше на восток. Он считал, что теперь удача у него в мешке, но вскоре был вынужден убедиться, что ссориться с солеторговцами – это похуже, чем быть объявленным вне закона на Доврартинге. Ведь тогда его преследовали только сыновья Рагнара, а теперь против него поднялась вся округа, потому что друзья у солеторговцев имелись везде. Несколько раз за ним гнались, и ему удавалось уйти только благодаря резвости коня. Но на него устроили самую настоящую облаву, и приходилось уезжать все дальше на восток, к Болотным Лесам, где, как поговаривали, живут только колдуны.

Колдунов Агнар не боялся, но не хотел бросать коня и потому свернул на юг, надеясь проехать дальше на восток вдоль побережья, тянувшегося здесь до самого Бирана. Туманное море там образует длинный залив. Мимо селений Агнар пробирался ночью, никуда не заходя, и, когда голод заставлял его все же украсть какую-нибудь животину, он всегда оставлял на том месте, где резал скот, тигриные следы, сделанные с помощью лап, ставших рукавами его куртки. Но однажды ночью, когда Агнар проезжал мимо какого-то селения, его конь громко заржал, почуяв кобыл, и выскочившие на шум из дома бонды увидели Рагнара. Один из них закричал: «Это Тигр! Оборотень-тигр!» А все остальные подхватили крик и стали стрелять в него. Агнар ускакал, но бонды огнем и дымом предупредили о его появлении своих соседей, и Агнара снова стали преследовать.

Оттесненный к берегу, он увидел, что бежать больше некуда, и устремил коня прямо в море со словами, что конь подвел его и пусть теперь вывозит как может. Но конь уперся, и никакими побоями его не удавалось загнать в соленую воду. Тогда Агнар привязал к спине свой кожаный мешок и пустился вплавь через залив. Ему удалось переплыть на другой берег, но золото пошло на дно. Пришлось сбросить и одежду из тигриной шкуры, но рукава-лапы он отрезал и зажал в зубах. Поэтому на берег Сакаджара Агнар выбрался голым и безоружным, если не считать пары рукавов от куртки. Он разрезал их расколотым кремнем и соорудил себе набедренную повязку…

– Ты хочешь сказать, что переплыл весь залив в Бьёрньёре? – недоверчиво спросил я. – Но это же двадцать миль в самом узком месте!

– Не знаю, не мерил, – угрюмо ответил Агнар. – Но я рад, что тогда была середина лета, а то бы точно не доплыл. Я настолько устал, что едва не утонул на мелководье у самого берега – ноги совсем не держали, и я упал лицом в воду. Нахлебался соленой воды, но все-таки выполз на берег.

Я посмотрел на наименее внушительного из моих новообретепных братьев иным взглядом. Похоже, я сильно ошибался в этом человеке. Хоть он и уступал нам в росте, но по части храбрости и выносливости едва ли отставал. Не знаю, решился ли бы я на его месте вступить в борьбу с пучиной. Скорей всего, я предпочел бы довериться изменчивому воинскому счастью и бороться с людьми, а не с волнами.

– Агнар долго не мог решить, куда ему идти – на восток или на юго-запад, – вел повествование дальше мой маленький старший брат. – До него дошли вести, что в Биране когда-то захватил престол лихой разбойник Иссиндар, и Агнар полагал, что может поступить так же, поскольку ему не занимать ни ума, ни храбрости. Но, с другой стороны, он считал для себя бесчестьем не попытаться вернуть матери престол Руантии, а потом, может, и всю Антию захватить, если предсказание, сделанное его матери, не было ложью. В конце концов он решил, что сыновний долг важнее, и направился на юго-восток. Он не знал, как в Сакаджаре относятся к чужакам, но знал о походах викингов в этот край и решил на всякий случай прятаться в лесах, и только голод изредка вынуждал его выходить к жилью. Кроме еды, он похитил в одном доме лук со стрелами, оставленный неосмотрительным хозяином прямо на крыльце, а в другом – сушившуюся на заборе одежду. Но сапоги стащить нигде не удавалось. Он, правда, обматывал ноги берестой, но такой обуви хватало ненадолго. Вот так, скрываясь в лесу, он пересек Сакаджар, разжившись по пути еще ножом да парой ремней. Его никто не преследовал, и Агнар надеялся, что доберется до Руантии спокойно, хоть и не так скоро, как хотелось бы, потому что угнать коня тоже нигде не удалось, лошадей везде хорошо охраняли.

И вот Агнар выходит наконец осенью к южному берегу Туманного моря, и тут навстречу ему пятеро конных с желтыми перьями в волосах… – (Вратники, сообразил я.) – При виде Агнара они сразу закричали на своем языке, но не «Тигр-оборотень», и поскакали к нему, обнажив мечи и отрезая от леса. А берег там был ровный и каменистый, далеко не убежишь. Агнар хватает лук, натягивает тетиву, вставляет стрелу и пускает ее в того, кто всех ближе. Желтоперый падает с пронзенным горлом. Вслед за ним Агнар убил еще одного стрелой в сердце, а двоих ранил в плечо и в ногу, оба упали с коней. Пятый не остановился и был уже так близко, что Агнар не успевал выстрелить. Желтоперый обрушивает на Агнара меч, а тот бросает лук и падает на спину. Он хватает с земли камень и бросает его в лицо желтоперому. От боли желтоперый выронил меч, который упал прямо на Агнара, но не острием, а плашмя. Агнар схватил меч и вскочил на ноги, и ударил желтоперого мечом в живот. Тот упал с коня и умер, как того и следовало ожидать. После этого Агнар подошел к раненному в плечо и спросил, кто они и какие у них с ним кровные счеты. Незнакомец уже сильно ослаб от потери крови, но нашел в себе силы приподняться и плюнуть Агнару в лицо. Агнар ударил его мечом по голове и убил. А потом он подошел к раненному в бедро и потребовал, чтобы тот сказал, кто они, желтоперые, и почему напали. «А не скажешь, – пригрозил он, – я тебе вспорю живот, а кишки привяжу вон к той сосне и буду водить тебя вокруг нее, пока они все не намотаются на дерево и ты не сдохнешь».

Но раненый лишь обозвал Агнара Рагнарсоном, чем сильно удивил, и схватил камень, чтобы швырнуть его в голову своему недругу. Агнар увернулся и отрубил раненому голову, отчего тот и умер. Агнар взял все оружие убитых, снял с них сапоги и сел на самого лучшего коня. Остальных же он расседлал и отпустил, а седла выбросил в море. Сделал он это потому, что у тех пятерых наверняка были друзья, которые станут искать их убийцу и скорее пойдут по следу четырех коней, чем одного. Кроме того, он, чтобы загадочные враги принимали его издали за своего, воткнул в волосы желтые перья. Какая-то из этих хитростей, или обе, избавила его от преследователей, но узнать, кто такие эти желтоперые и почему напали на него, Агнару так и не удалось.

– Это были вратники, – сказал я. – И тот раненый назвал тебя не сыном Рагнара, а сыном Погибели. Похоже, они так обзывают всех сыновей Глейва. Очень мы, понимаешь, не нравимся Великому Безымянному, которому они поклоняются.

– А за что оно нас так невзлюбило? – полюбопытствовал Агнар.

– Об этом лучше у него спроси. – Мечислав кивнул на скромно молчащего Фланнери. – Он у нас большой знаток кровных счетов между нами и Безымянным…

Агнар повернулся к Фланнери с немым вопросом в глазах, и тот, вздохнув, принялся терпеливо повторять то, что уже рассказывал нам с Мечиславом, начиная с вращавшейся в Центре Мироздания, Которого Еще Не Было, Иулы. Поскольку нам с Мечиславом слушать это второй раз было неинтересно, мы спустились в трактир, где заказали жареного мяса, хлеба и вина.