Текст книги "Реквием"

Автор книги: Грэм Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

51

Вернувшись домой, Шерон обнаружила сообщение на автоответчике. Прежде чем выслушать его, она открыла холодильник, вытащила бутылку «Маккаби», откупорила и задом захлопнула дверцу. Она сбежала из реабилитационного центра, как только увидела, что пришел Том. Сейчас она была не в силах говорить с ним.

Это был ужасный день. Почти всю ночь она проплакала, чувствовала себя выдохшейся и не способной оказать реальную помощь кому-либо из пациенток. Тоби была раздражена, а все их стационарные пациентки находились в состоянии предменструального синдрома. Она никогда не могла понять, как это женщинам, объединенным совместным пребыванием в каком-либо заведении, удается синхронизировать свои менструальные циклы, но она наблюдала этот феномен и в колледже, и в кибуце, и вот теперь в реабилитационном центре. Это было противоестественно.

Шерон бухнулась в кресло. После того как она взвалила на Тома всю тяжесть своих признаний, ей придется поговорить с ним. Излив ему душу, она сразу же почувствовала, что совершила ошибку. Внутренне она была по-прежнему зажата. Что же до него, то она была готова к самым разным реакциям, но не к ошеломленному молчанию, наступившему вслед за ее признанием. Том просто-напросто окаменел.

После работы она зашла к Ахмеду и рассказала ему всю свою исповедь еще раз. Ахмед пребывал в странном расположении духа. Он молча возлежал на подушках, кивал бритой головой и внимал пересказу всего того, что Шерон наговорила ночью Тому.

Когда она выговорилась и замолчала, Ахмед сказал:

– Я вижу, ты страдала так же, как и я.

– А как ты страдал?

– Так же, как и ты. Мы с тобой одинаковы. Нас преследует один и тот же рок: мы симпатичны тому, кого любим. Это сущая пытка, когда ты симпатичен, вместо того чтобы быть любимым. Было бы легче, если бы тебя ненавидели.

Она посмотрела в светлые, подернутые влагой глаза Ахмеда и поняла, о чем речь.

– Ох, Ахмед, не говори так.

– Но это правда. Это всегда так было. Она поднялась на ноги:

– Прости, Ахмед, но я лучше пойду. Это уже слишком. Я не выдержу всего этого.

– Видишь, как быстро человек убегает от любви? От твоей и от моей.

– Прости.

– Если он скажет тебе «прости», ты поймешь, какую боль это может причинить.

Ахмед не поднялся, чтобы проводить ее. Она чуть ли не бегом проскочила арабский квартал и полчаса просидела в автомобиле, прежде чем включить двигатель и отправиться домой.

Автоответчик продолжал подмигивать ей. Она отставила пиво, поднялась и нажала кнопку.

– Привет, Шерон, это Тоби. Будь так добра, приходи сюда как можно скорее. Твой Том в «белом тумане».

52

Барабанить в дверь перестали. Голоса, взывавшие к нему, замолкли. Приперев дверь буфетом, он укрепил баррикаду стульями и столиками с пластиковыми столешницами, так что осаждавшие уже ни за что не могли пробиться в дверь.

Она тихо села у стены рядом с ним. Он не видел, как она вошла. Она подогнула под себя одну из своих стройных ног, и Тому было видно, что под белым полотняным платьем на ней ничего нет. Она была покрыта потом. Белая ткань прилипла к бутонам ее сосков и обрисовывала изгибы бедер. Под подолом платья его взгляду открывалась благоухающая розовая плоть и подбритые рыжие волоски. Это была Келли Макговерн. Келли из его класса.

Губы ее были разочарованно надуты.

– Почему ты не любил меня?

– Келли? Как ты сюда попала?

– Почему ты не позволил мне любить тебя?

– Келли, прости меня, прости.

– Не за что мне тебя прощать. Ведь ничего не было, ничего так и не произошло. Все это случилось лишь в твоем воспаленном воображении. Фантазии школьного учителя. Я хотела этого, но ты не решился. В тот день в кладовой. Сама наша человеческая природа свела нас тогда, но ты лишь поцеловал мою руку и выпроводил меня.

Ее окутывал какой-то странный зеленоватый свет.

– Иногда я думаю, – сказал Том, – иногда я думаю, что это был даже худший грех – прогнать тебя. Может быть, с того момента вся эта свистопляска и началась.

– А во время этих встреч в парке по воскресеньям? Ты ни разу и пальцем ко мне не притронулся. Ты понимаешь, что ты делал? Ты пригвоздил себя к кресту собственного вожделения. Ты посадил себя на кол своих фантазий. Ты даже сам поверил в них. Тебе непременно надо было наказать себя за то, чего ты не делал.

– Она понимала, что я хочу тебя, и это убило ее.

– Нет, неправда. Ты все это выдумал.

Она коснулась его руки. Его обожгло холодным огнем; запах ее пота пугал его.

– Я старалась рассказать тебе, что случилось, – сказала она. – А ты все время убегал от меня. Я хотела рассказать тебе. Мне надо, чтобы ты знал.

Он пытался заговорить, попросить ее оставить его, уйти, но язык у него присох к нёбу. Слова никак не складывались. Она прислонилась к нему, промокшее от пота платье соскользнуло с плеча, обнажив маленькую грудь. На левой груди была вытатуирована алая кровоточащая роза. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к татуировке, но вместо этого в его руке оказалась живая роза. Острый шип уколол его палец, и выступили три крошечные бусинки крови.

Он инстинктивно лизнул эти капельки. Она поцеловала его, ее язык был у него во рту. Он закрыл глаза. Он знал, что она говорила правду. В тот день ничего не произошло. Он выгнал ее, хотя желал ее даже больше самой жизни. Все так и было. Теперь он отдался поцелую.

Когда он открыл глаза, ее облик изменился. Келли больше не было, он целовал Кейти. Он хотел отстраниться, но капельки крови на его языке склеили их губы. Он с силой дернул головой, и кожа на его губах треснула. Вспыхнул неземной свет, приобретавший золотой и фиолетовый оттенки. Кейти еще ближе прильнула к нему.

– Люби меня, Том, – проговорила она сквозь поцелуй. – Люби меня, люби меня!

Роза в его руке увяла, лепестки посыпались на пол. У ее рта был привкус тлена.

Затем вдруг оказалось, что это уже не Кейти, а Шерон, пытающаяся успокоить его:

– Тише, тише… – Их губы разомкнулись. – Успокойся.

– Шерон, это ты? Я уже не знаю, где я и что со мной?

– Тише, тише. Все в порядке.

Но тут вокруг нее появилось сияние, Шерон исчезла, а вместо нее в его объятиях оказалась гигантская голубка. Капельки красной крови с его губ окрасили белые перья на ее груди. Глаза же ее и клюв были осколками полированного черного камня. Но спустя какой-то миг птица опять превратилась в женщину, сильную, темноволосую и красивую.

От женщины исходил аромат пряностей. Волосы ее ниспадали мерцающим черным каскадом на одно плечо и источали этот аромат. Ее кожа цвета корицы блестела. Ногти на ногах были выкрашены в охристый цвет, а лодыжки охватывали браслеты с миниатюрными колокольчиками. Руки ее были обнажены до локтей, и на каждой был вытатуирован неведомый мифологический зверь. Он знал, что перед ним Мария Магдалина. Не та, что подстерегала его в пыльных закоулках Иерусалима, а юная, ослепительная Магдалина.

– Слушай, – говорила она. – Ты должен меня выслушать.

– Я боюсь. Я не хочу. Я уже давно боюсь тебя.

– А я уже давно пытаюсь объяснить тебе, что произошло. – Она говорила быстрым, горячим шепотом. – Кейти просила меня помочь тебе. Я доверила тебе мой свиток о распятии. У меня были сторонники, поскольку я была его женой, но было и слишком много врагов. Как я, слабая женщина, могла с ними бороться? Меня вычеркнули из списков состава Совета и сослали в Кумран. Ты знаешь, что значит быть вычеркнутым из списков? Я написала эту рукопись, когда работала в Кумране в мастерской, где мы готовили ароматический бальзам. Я понимала, к чему все идет. Я рассказала о том, что мы наизусть помнили все предсказания и сами старались устроить так, чтобы они сбылись; мы даже знали, как с помощью змеиного яда, алоэ и мирры обеспечить его выживание после распятия. Но наш злейший враг, фарисей, женоненавистник догадался о нашем замысле. Он ненавидел нашу любовь. Он приказал переломить голени моему любимому на кресте, чтобы ускорить его смерть и не дать сбыться предсказанию. Наш преследователь, Саул, извратил учение Иисуса, заменив его собственным бредом. Это был Святой Павел, апостол лжи. Мой любимый проповедовал великую идею: источником всех бед и горестей человеческих является сердце человека. Но Кейти просила меня сказать тебе, Том, что чудо все-таки произошло. После смерти он стал чистым духом, обитающим в собственной церкви. Он притаился, как джинн, и преследует всех лжецов, которые постятся, молятся, судят и рядят от его имени. Он стал смутным припоминанием в самой потаенной глубине сознания христианина, позабывшего, кто он такой. Позабывшего, что он христианин.

Магдалина смахнула большим пальцем слезы с его глаз. Затем она сбросила полотняное платье и встала перед ним на колени. По ее бедрам также вилась татуировка; сказочные существа украшали ее грудь, примостились вокруг пупка. Они представляли семь демонов, изгнанных из нее, жрицы плоти, храмовой проститутки. Она была окружена неестественным сиянием, которое переливалось красным и фиолетовым, золотым и серым цветами. Она неторопливо раздела его, и, покончив с этим, наклонилась к нему, и взяла его член в рот. Затем она обхватила его спину ногами и насадила себя на его твердый, крепкий член, как на ось. Голова его утонула в ее длинных волосах, и он, отдавшись на ее волю, куда-то поплыл, потеряв ощущение окружающего. Ее блестящее тело вытягивалось и извивалось, как виток напряженной стальной пружины. Она была опытным, искусным и внимательным партнером. Внезапно ее тело издало звук, напоминавший щелчок хлыста, затем щелкнуло снова и снова. Она дышала все чаще, замерла, обхватив его ногами еще сильнее, а рукой сжала его мошонку, пока его сперма не выплеснулась внутрь ее. Длинные ногти стали царапать кожу у него на плечах. Он дернулся назад, дрожа всем телом.

Том был в беспамятстве. Он чувствовал, как его сознание пульсирует, подобно утренней звезде, уменьшается, а затем раскрывается вновь. Когда он пришел в себя, она по-прежнему прижималась к нему. Волосы ее, намокшие от пота, прилипли к его лицу. Оргазм был позади, но его член все еще не выскользнул из нее. Выпроставшись, он заметил на том следы ее менструальной крови. И пахнуть она стала по-другому. Он высвободился из ее объятий. Это была не Мария Магдалина. Он раскрыл рот:

– Ты?!

– Я знала, что ты хочешь меня. Знала. Мы сделали это, сделали, – тараторила Кристина, улыбаясь.

– Но как ты сюда попала?

Она показала на открытое окно. Между тем стулья и столы, наваленные у дверей, посыпались на пол. За дверями слышался треск. Вот уже и буфет начал сдвигаться с места.

– Нет уж, – пробормотал Том. – Не дамся!

Он натянул штаны, но возиться с рубашкой и туфлями было некогда. Когда люди ворвались в комнату, он перекинул ногу через подоконник.

Шерон возглавляла группу захвата.

– Том, вернись! – крикнула она.

– Кристина?! – воскликнула Тоби, уставившись на разгоряченную обнаженную девушку, хихикавшую на полу.

– Сделали, сделали! Сде-сде-сделали.

– Вернись, Том! Вернись!

53

Когда с минарета донесся призыв к вечерней молитве и бирюзовый свет за окном сменился серым, Ахмед скрутил еще одну сигарету с гашишем, очередную в непрерывной цепи, берущей начало с того момента, когда Шерон оставила его два часа назад. Он раскурил сигарету и затянулся с равнодушным удовлетворением, и тут в дверь его дома громко постучали. Стук повторился трижды. Ахмед знал, что это стучат джинны, и, не обращая внимания, продолжал самозабвенно пыхтеть сигаретой. Однако до сих пор никогда не случалось, чтобы джинны появлялись в этот час, под пение муэдзина, которое по угасающему небу доносилось к нему из мечети. Это был отчаянный шаг. Сам он никогда не покидал дома с наступлением темноты – слишком велик был риск столкнуться лицом к лицу с кем-нибудь из джиннов, шаставших в этом безумном городе.

Но когда постучали в четвертый раз – сначала нерешительно, потом настойчиво, – Ахмед пошевелился, заморгал и протер глаза. Приняв вертикальное положение, он пошатываясь добрел до окна и выглянул в него.

То ли у него уже начались галлюцинации, то ли на пороге его дома действительно стоял голый по пояс и босой англичанин. Ахмед протер глаза:

– Ты человек или джинн?

– Брось мне ключи.

Просьба не слишком понравилась Ахмеду. Отодвинувшись от окна, он задумался, но потом, махнув на все рукой, выбросил связку ключей в окно. Сверкнув в лучах заходящего солнца, она описала дугу и упала на мостовую. Спустя несколько секунд англичанин отпер дверь и стал подниматься по лестнице.

Взяв у него ключи, Ахмед невольно отступил на шаг. На Томе действительно ничего не было, кроме брюк. Черные и грязные ступни выглядели крайне недостойно. Грудь его была покрыта пылью, спутанные волосы торчали во все стороны, а глаза перескакивали с одного предмета на другой, не в состоянии на чем-нибудь остановиться.

– Аллах! – произнес Ахмед. – Ты больше похож на джинна, чем сам джинн.

– Поговорить надо. Я хочу поговорить.

– Я заварю чай. А, к черту чай, выпей лучше пива. Подержи-ка.

Ахмед вручил Тому дымящуюся сигарету, а сам стал рыться в холодильнике. Поглядев на сигарету, Том сделал глубокую затяжку, стараясь удержать дым в легких как можно дольше. Когда Ахмед вынырнул из холодильника, Том протянул ему сигарету.

– Оставь себе, – сказал Ахмед. – Меня уже тошнит от курева. Сядь.

Том сел на подушку, скрестив ноги. Ахмед поморщился при виде грязных ног на ткани, не оскверненной ни единым пятнышком. Его шутка насчет того, что Том похож на джинна, оказалась констатацией факта. Том действительно выглядел так, будто начал превращаться в демона. Ахмед задумался, может ли с человеком произойти подобная трансформация в течение всего одной жизни. Ему не приходилось слышать о таком, но он подозревал, что это возможно.

– Что ты так уставился? – спросил Том.

– Прошу простить мои дурные манеры. Я что-то очень рассеян в последнее время. Так ты хочешь забрать свиток?

– К чертям собачьим свиток. Мне он не нужен, оставь его себе. Я подарю его тебе, только скажи мне то, что мне надо узнать.

Ахмед понимал, когда спешить не следует.

– А что тебе надо узнать?

Том жадно затянулся сигаретой, опять задержав дым перед тем, как выдохнуть.

– Я хочу узнать, как избавиться от джинний. Ахмед внимательно посмотрел на него:

– Этого никто не знает.

– Но должны же у тебя быть какие-нибудь предположения. Наверняка ты сам пытался это сделать.

– Успокойся, прошу тебя. Я никогда не пытался избавиться от своей джинний. Она – заслуженное мной наказание. Искупление грехов.

– Ха! Неужели тебе так нравится страдать?

– Разве я одинок в этом?

У Тома был потерянный вид. Поднявшись, он стал бесцельно бродить по комнате. Увидев развернутый на столе свиток, он всмотрелся в спираль непостижимых слов.

– Не советую тебе подходить к этой штуке слишком близко, – заметил Ахмед. – Она так и кишит джиннами.

– Я соврал тебе насчет той девушки, – сказал Том. – Помнишь, когда я тут рассказывал разные истории про себя. Я и пальцем к ней не прикоснулся.

– Я так и подумал.

Том снова сел. Сигарета была докурена до конца. Он в отчаянии повесил голову. Оба молчали. Том откинулся назад, положил голову на пухлые подушки. Он лежал молча в сгущавшихся до черноты сумерках, тишина нарушалась время от времени лишь шагами прохожих по булыжной мостовой.

«Он засыпает, – подумал Ахмед. – Он обессилел. Надо ему помочь». Подобравшись к Тому на четвереньках, он снял с себя ханаанский амулет и осторожно повесил его на шею Тому. Затем, сидя на корточках, он сказал ему шепотом:

– В твоей джиннии обитает бесконечное число других. Она поворачивается к тебе то одной, то другой гранью, представая в разных обличьях. Ты должен выбрать среди них добрую джиннию и попросить ее походатайствовать за тебя. Предложи ей вознаграждение, а затем помолись. Это все, что я могу тебе посоветовать.

Том провалился в глубокий сон, и Ахмед не стал больше тревожить его.

Том остановил машину около церкви. Пассажирское место рядом с ним пустовало. Ураган ярился, как взбешенная ведьма, и чуть не сорвал дверцу, когда Том вылезал из машины. В лицо хлестал дождь. Крытый проход на кладбище скрипел вовсю. Колокольня наклонилась навстречу ветру и, казалось, вот-вот упадет. Она опять напомнила Тому корабль с пропащими душами, отданный на произвол жестокого океана. Могильные плиты торчали наподобие обломков, выброшенных на берег вслед за потрепанным бурей судном. Огромное тисовое дерево скрипело и трещало, как мачта. Одиночный колокол глухо бил в темноте.

Где Кейти? Он прошел сквозь хлопавшую на ветру калитку на кладбище. Она должна быть там. Она должна быть вместе с ним. По кладбищу носились обломанные сучья и ветки деревьев. Ворону, пытавшуюся устроиться на колокольне, сорвало ветром и унесло куда-то в черное небо. Он посмотрел на колокольню. В мягком песчанике ее стен были заметны бороздки кладки. К вертикали башни снизу пристроился треугольник – расставленная стремянка. С ее нижней ступеньки свисал молоток. Том поднял голову, заметив какое-то движение в нише чуть ниже шпиля колокольни. Статуя Магдалины исчезла. На ее месте была Кейти. Ветер рвал ее волосы, платье облепляло фигуру, словно было сшито из тончайшего шелка. Тучи неслись по небу, как клочья черного дыма. Цепляясь пальцами ног за осыпавшийся песчаник ниши, Кейти смотрела вниз, на Тома.

С каждой секундой буря неистовствовала все сильнее. Он понимал, что надо спрятаться от непогоды, но зайти в церковь боялся. Неожиданно двери распахнулись, царапая дубовыми створками по песчанику.

– Спускайся, Кейти! Я не могу войти в церковь без тебя. Я не могу попасть внутрь!

Но тут ветер подхватил алюминиевую стремянку, как соломинку, и швырнул ее куда-то в темноту двора. Теперь Кейти не могла спуститься, а ветер между тем уже выдувал раствор, которым были скреплены каменные блоки, пыль сыпалась из-под ног Кейти. Колокольня в любой момент могла рухнуть. Кейти раскинула руки, как птица крылья, и полетела к нему. Он следил за ее падением, глаза его словно магнитом притягивало к ее глазам. И вот она уже приблизилась к нему вплотную, их глазные яблоки соприкасались.

Однако никакого удара он не почувствовал, в самый момент контакта вся сцена вдруг растаяла, и он оказался внутри церкви. Кейти рядом с ним не было.

На стенах по-прежнему виднелись намалеванные спирали, состоявшие из слова «ЛЖЕЦ». Прихожане у алтаря, выстроившись цепочкой и шаркая подошвами, один за другим спускались в подземный склеп по ступеням с выбитыми и выкрашенными черной краской буквами иврита. Среди них был и Давид Фельдберг, улыбнувшийся Тому, но Кейти по-прежнему не было видно. А командовал парадом не кто иной, как беглый священник Майкл Энтони. Он сделал Тому знак следовать за всеми.

– Я не могу идти туда! Я должен дождаться утра!

Это, казалось, встревожило Майкла Энтони. Прихожане остановились и стали раздраженно оборачиваться на человека, нарушившего церемонию.

И тут Том заметил произошедшее в церкви изменение. На всех изображениях Иисуса Христа – вырезанных в камне, написанных красками на холсте или на стекле витражей – образ Иисуса был заменен образом обнаженной и притягательной окровавленной женщины, распятой на кресте. Место Иисуса заняла Мария Магдалина. Изображения были выполнены в ее тонах – алом, пурпурном, сером и золотом.

– Походатайствуйте за меня! – попросил Том. – Скажите ей, что я знаю о том, что случилось. Я знаю все.

Майкл Энтони нахмурился и, похоже, не понимал, о чем Том толкует.

– Вы должны походатайствовать за меня, – настаивал Том. – Помолитесь за меня и попросите, чтобы она оставила меня в покое. Скажите ей, что я расскажу всем содержание ее свитка. Скажите ей, я сделаю это для нее. И передайте ей вот это.

Раскрыв рот, Том засунул пальцы глубоко в горло, и его сразу вырвало. На ладони у него барахталась живая жужжащая пчела. Прикрыв ее другой рукой, Том протянул пчелу Майклу Энтони.

Тот взял насекомое и кивнул, словно теперь до него дошло, что имел в виду Том. Он стал поглаживать пчелу указательным пальцем, пятясь к своим прихожанам, возобновившим спуск по винтовой лестнице.

Пчела в руках священника издавала жужжание с равномерными промежутками. Том помолился, поблагодарив Марию Магдалину, и вышел из церкви навстречу бушевавшей снаружи буре.

Его разбудили прерывистые телефонные звонки. Он поднял голову. Ахмед разговаривал по телефону в спальне – вроде бы с Шерон.

– Да, он здесь, – говорил араб приглушенным голосом. – Нет, он спит, он очень устал. Нет-нет, он никуда не уйдет.

Том поднялся с подушек и растер лицо руками, чтобы скорее собраться с мыслями. На спинке стула висела шелковая рубашка. Он натянул ее на себя, а в прихожей нашел пару кроссовок Ахмеда. Он тихо вышел из квартиры, пока Ахмед уверял Шерон, что не выпустит Тома из дома.