Текст книги "Реквием"

Автор книги: Грэм Джойс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Я видел, что Мехмет тоже находится в плену ее чар. Прежде чем он успел ответить ей что-нибудь, она уже распаковала мешки и стала готовить еду. Мехмет посмотрел на меня и пожал плечами. Решение было принято.

Но еще не было принято другое решение: кого она предпочтет – Мехмета или меня? В первую ночь она спала чуть в стороне от нас обоих. В подобной ситуации нам никогда не приходилось бывать. Мы не могли вдвоем обладать ею – мы слишком хорошо знали друг друга и понимали, что для нас обоих это недопустимо. Но мы оба были охвачены страстью. Раньше или позже ей придется выбирать одного из нас.

Между нами разгорелось соперничество. Мы стали вести себя гадко по отношению друг к другу. Я якобы в шутку издевался над его косоглазием, а он в ответ высмеивал мой большой нос. Я всячески демонстрировал свою физическую силу, он изощрялся в остроумии. Мы вели беспощадную борьбу, в которой ни один из нас не хотел открыто сознаться. Она жила с нами уже несколько недель, и каждый день тетива лука неумолимо все сильнее натягивалась.

Как-то вечером она поразила нас, начав танцевать, как дервиш. Думаю, я всегда знал, кто она такая, и этот вечер подтвердил мою догадку. Она крутилась и крутилась, и песок закручивался спиралью вслед за ее ногами. Юбка ее с каждым оборотом взлетала все выше, открывая ее сильные, гладкие, омытые потом бедра. Казалось, песок под ней вот-вот загорится. Глаза ее ярко сияли, подобно блестящим щиткам пустынного жука. Вожделение подняло голову, как кобра, в моих широких штанах. Никогда еще я не желал женщину так сильно. Но рядом был Мехмет, очарованный ею не меньше, чем я. Как избавиться от него?

Она остановилась, и пустыня начала шелестеть. Это был тот же звук сыпавшейся пыли, который я слышал раньше. Неожиданно я подумал, что мы, проведя уже много дней с нею, до сих пор не знаем ее имени. Она обладала удивительной способностью отвлекать наше внимание, как только мы собирались выяснить, как ее зовут, и мы забывали об этом.

Когда она кончила танцевать, мы с Мехметом стали бешено хлопать в ладоши, и я предложил ей сесть между нами. Она тяжело переводила дыхание. Запах ее пота сводил меня с ума, не говоря уже о том женском запахе, который исходил из ее живота. В этот момент я решил во что бы то ни стало выяснить ее имя – ни женщина, ни джинния не могли мне помешать. Я ласково заговорил с ней, успокаивая, гладя ее волосы и не сводя с нее глаз, пока ее веки не отяжелели. Она начинала впадать в гипнотическое состояние, и я уже собирался задать вопрос об ее имени, когда Мехмет вдруг нарушил транс, прочитав строчку из своего стихотворения:

– Покров на лице твоем скрывает черты твои в темноте, но ткань на груди твоей не скрывает твоей красоты!

Она вздрогнула и посмотрела на Мехмета. Он стоял перед нами, сжав кулаки. Лунный свет отражался от белков его глаз и от зубов, придавая ему демонический вид. Все мои старания пошли прахом, и я разозлился. С какой целью он встрял со своим дурацким стихом?

Она тоже поднялась – как мне показалось, она была раздосадована тем, что чуть не поддалась моему воздействию. Повернувшись к Мехмету, она нежно погладила его по щеке:

– Это ты сочинил, Мехмет? Да ты настоящий поэт! Пойдем погуляем по холмам – я хочу послушать и другие твои стихи. Ахмед, ты последишь пока за очагом?

Итак, я был лишний. Они ушли, а меня трясло, словно в лихорадке; я воображал, как они идут вместе под сияющей луной и Мехмет заливается соловьем, декламируя свои напыщенные стихи. Я не мог сидеть спокойно, потворствуя этому. Я должен был пойти за ними.

Вскоре я догнал их – они сидели, прислонившись спиной к скале. Я мог незаметно наблюдать за ними с довольно близкого расстояния. Луна висела низко, улыбаясь им, как довольная сводня. Руки их были переплетены. Она приблизила к нему лицо, и они поцеловались. Даже в темноте я различил, как его язык проскользнул в ее рот, а ее язык – в его, словно две совокупляющиеся змеи, и их жаждущие уста сомкнулись.

Я задыхался. Я разбил кулаки в кровь о скалу и бился о нее головой. Я больше не мог смотреть на это. Я отполз в сторону, заливаясь горькими слезами. Я вернулся к костру и сел возле него, дрожа от холода, не в силах согреться. Так я сидел долго.

– Ты плохо смотрел за костром, он погас.

Это был Мехмет. Он вернулся один. Я не имел представления, сколько прошло времени. Но утро еще не наступило, луна изливала на землю свой жемчужный свет.

– Где она? – спросил я.

– Пошла стелить брачное ложе, – ответил он.

– Стало быть, она сделала выбор.

– Да. Ты не сердишься на меня?

Я встал и обнял его.

– Мехмет, мой младший брат, – сказал я, – ты мне дороже всего на свете. Как я могу на тебя сердиться? Она выбрала лучшего из нас, моего брата. Такова воля Аллаха. Так тому и быть.

Мехмет с облегчением расплакался и прильнул ко мне. Он боялся, что нашей дружбе наступил конец. Он плакал и плакал и не мог остановиться; он благодарил Аллаха за то, что тот даровал ему любовь и этой женщины, и его замечательного брата.

Я с трудом усадил его.

– Нам нужно еще кое-что сделать, – сказал я. – Мы должны снова разжечь костер и приготовить свадебный пир, а также подготовить жениха к свадьбе. Когда она вернется?

– На рассвете.

– Тогда давай не будем терять время.

Я разжег костер, а Мехмет разложил в пещере все необходимое для свадебного пира. До рассвета оставался час. Я помог ему умыться и одеться и усадил его у входа в пещеру.

– Я прочту молитву за тебя.

– Правда?

– Это будет особая молитва. Давай вызовем силы, необходимые для свадебной ночи. Сделаем тебя достойным женихом. Я придам тебе силу льва, чтобы вы могли заниматься любовью до полного изнеможения. И крылья вдохновенной поэзии, которые позволят тебе шептать ей на ухо редкостные слова с каждым любовным движением.

Мехмет смущенно рассмеялся, а я очертил кругом то место, на котором он сидел на песке.

– Это для защиты, – объяснил я.

Я стал читать молитву успокаивающим, усыпляющим тоном. Когда Мехмет начал клевать носом, я вплел в молитву потаенные слова. Я уже не раз проводил гипноз с Мехметом, и он позволил мне закрепить в его памяти определенные слова, способствующие процессу усыпления. Дыхание его стало легким, поверхностным. Еще несколько секунд – и он впал в транс. Я осторожно дотронулся до него.

– Ты все видишь и слышишь, братишка. Ты видишь, как небо над вершинами гор светлеет, предвещая рассвет. Это очень красиво. Но ты не можешь выйти за пределы этого круга ни при каких обстоятельствах, даже если лев бросится на тебя. Ты не можешь двинуть рукой, поднять бровь, не можешь шевельнуть ни одним мускулом. И что еще важнее в данный момент, ты не можешь говорить. Ты не можешь произнести ни одного слова, не можешь издать ни малейшего звука. Даже если орел нападет на тебя. И это очень хорошо, потому что мне не придется слушать твои омерзительные стихи.

Глаза Мехмета были широко открыты, а взгляд, которым он смотрел на меня, был странным. Но даже моргнуть при этом он не мог. Однако в глубине его глаз я видел маленькую искорку, говорившую о том, что он сознает, как изменился мой тон, и всеми силами старается выйти из-под власти гипноза. Но я знал, что это ему не удастся.

– Дорогой Мехмет, вот уже несколько лет я терпеливо выслушиваю тарабарщину, которую ты выдаешь за поэзию. Но теперь терпение у меня лопнуло. Открой рот. Я хочу взглянуть на твой язык, доставлявший мне столько неприятностей.

Он открыл рот и медленно высунул язык. Все его тело было напряжено в попытке оказать сопротивление, но ощущалось оно только в его глазах.

– Ай-яй-яй, я вижу, твой язык почернел от твоей гнусной поэзии. Пусть это послужит тебе уроком.

У него перехватило горло, а розовый язык стал сначала фиолетовым, а затем черным.

– Убери его! – вскричал я. – Он так же отвратителен, как и стихи, которые он произносил!

Рот его закрылся, зубы сомкнулись, прикусив кончик языка.

– Язык твой греховен, Мехмет. Людям надо быть осмотрительнее, когда они говорят что-нибудь. Они обращаются со словами так, будто слова не реальны. Мы-то с тобой знаем, что они могут быть грехами. Живыми грехами – даже посссле того, как они перестали звучать. Но что я ссслышу? Что я ссслышу? Что-то очень странное. Мне кажется, что язык у тебя во рту ожил. Поиссстине, это воплощение греха!

Большие капли пота выступили на лбу Мехмета. Глаза его вылезали из орбит от напряжения, с каким он пытался освободиться от действия гипноза. Я носом чуял его страх. Что-то корчилось и билось у него во рту.

– Лучше выпусти ее, Мехмет, пока она не разозлилась на тебя. Она может и укусить!

Он открыл рот. Было слышно, как он давится чем-то. И вот между его распухших губ появилась черная голова египетской кобры, которая стала медленно выползать наружу. Мехмет по-прежнему давился, все его тело тряслось. Кобра, грациозно покачиваясь, все выползала и выползала из его рта, пока не шлепнулась на песок у его ног. Подняв голову, она двинулась к кругу на песке. Но она не смогла пересечь прочерченную линию. Тогда она поползла вдоль нее, совершив полный оборот и вернувшись к тому месту, с которого начала.

– Не правда ли, она красива, Мехмет? – прошептал я восхищенно. – Смотри, какой у нее рисунок на спине, как она блестит. Ей очень хочется выбраться за пределы круга, но мы должны заставить ее вернуться туда, откуда она появилась.

Кобра скользнула по ноге Мехмета, поднимаясь все выше. На секунду она задержалась у его паха, затем взобралась по руке на плечо. Там она стала покачиваться, приближаясь ко все еще открытому рту Мехмета, и в конце концов нырнула туда головой вперед.

– Но во рту у тебя ей жить не следует, братишка, ей захочется опять выползти наружу в виде плохих стихов. Нет, мы не можем этого допустить, она должна забраться внутрь!

Кобра полезла Мехмету в горло, он подавился и застыл. Мышцы его шеи судорожно сжались, когда она стала медленно пробираться все глубже. Змея заполнила горло, Мехмет задыхался. С неожиданной силой он взбрыкнул ногами и упал на спину, впустую хватая ртом воздух. Он катался по земле, сотрясаясь в конвульсиях. Глаза его дико вращались, затем закатились, так что видны были одни белки. Он корчился, бил ногами. И вот черный хвост змеи исчез у него во рту. Мехмет в агонии бился головой о каменный пол пещеры, кулаки его взбивали столбы пыли. Так продолжалось несколько минут. Наконец тело его изогнулось в последнем рывке и безжизненно застыло на полу; глаза были широко открыты. Я поднял его голову и посмотрел в глаза. Они отражали желтовато-розовый цвет неба на восходе солнца.

Я сидел с мертвым телом Мехмета и думал, что делать. Тем временем лучи солнца перевалили через горный хребет. Инстинкт подсказал мне, что кто-то стоит у меня за спиной. Я оглянулся. Это была девушка. На ней было темно-красное свадебное платье.

– Произошел несчастный случай, – тихо сказал я. – Мехмет был эпилептиком, у него был приступ, и он проглотил собственный язык.

Она взглянула на меня с подозрением.

– Посмотри сама, если не веришь, – сказал я.

– В этом нет необходимости, – ответила она. – Но я пришла на свадебный пир.

Увидев, что произошедшее не испугало ее и не опечалило, я окончательно убедился, что она джинния. Но я не боялся ее и вошел вместе с ней в пещеру, где мы с Мехметом устроили удобное ложе и накрыли праздничный ковер с яствами. Она разделась. Кожа ее была цвета корицы. От нее исходил запах солнечного восхода, на плечах играли блики вишневого цвета. Ее аромат сводил меня с ума.

Она легла на спину раскинувшись. Но в тот момент, когда я проник в нее, она сбросила свое земное обличье. И в течение трех часов она, схватив меня за ногу, таскала и таскала меня вокруг всей нашей планеты. С тех пор я расплачиваюсь за свой грех, за совокупление с демоном, с джиннией. Каждую ночь перед рассветом она возвращается ко мне и требует, чтобы я выполнил свое обещание и занялся с ней любовью. Если я подчиняюсь ей, она принимает какое-нибудь из своих многочисленных мерзких обличий и приводит меня в ужас. Поэтому каждую ночь мне приходится сражаться с ней, сопротивляясь до тех пор, пока у нее не иссякнут силы или пока свет не станет для нее слишком ярким.

Так что вот с какой джиннией мне приходится теперь жить, Том. Хочешь еще чая?»

32

– Знаешь, Энтони умер, – сообщила Кейти.

– О! – отозвался Том.

Наступило неловкое молчание.

– Он сказал, что я должна поехать в Иерусалим. Тогда, в парке. Он описал мне этот город и сказал, что, если я поеду, какая-то часть его самого будет продолжать жить. Во мне. Мы поедем в Иерусалим, Том?

– Зачем?

– Он сказал, что город похож на расколотое зеркало: ты видишь в нем свое отражение, но оно пугает тебя… Мы увиделись бы с Шерон.

– Вряд ли.

– Почему мысли о Шерон тебя смущают? Почему ты не хочешь поговорить со мной? У меня такое ощущение, что я потеряла тебя, но должна найти какой-то новый подход к тебе. Я чувствую себя Марией Магдалиной. Словно я составляла важную часть твоей жизни, а затем меня оттеснили в сторону, и я не понимаю, как это произошло. Может быть, все-таки съездим, Том? Может быть, съездим в Иерусалим?

33

Магдалина. Он называл ее Магдалиной. Никаких разумных оснований для этого не было, имя само пришло к нему во сне. Но как только он дал имя этой женщине, преследовавшей и пугавшей его, окликавшей его на улицах Иерусалима, она стала реальной. Ахмед предупреждал его, что он не должен давать ей имя, но ему казалось, что она сама назвала себя.

После визита к Ахмеду Том заметил, что лица арабов в мусульманском квартале подобрели, стали дружелюбнее. Переулки выглядели не так зловеще, тени среди старых домов были не такими угрожающими. Он улыбался людям, встречавшимся на узких улочках, и они улыбались ему в ответ. Паутина его страхов была разорвана. В конце концов, напомнил он себе, это ведь арабский город, он был мусульманским начиная с седьмого века, за исключением короткого перерыва во время правления крестоносцев. А теперь арабов загнали в тесное гетто, и все на Западе считают их опасными захватчиками.

У купальни Вирсавии он резко обернулся. Кто-то следил за ним. Он пошел быстрым шагом по Виа Долороза, затем резко остановился. Мимо него прошли два молодых араба, громко разговаривая. Он подождал, пока улица опустеет. Кто-то явно прятался в тени позади него. Том продолжил путь по улице и дошел до христианского квартала.

Это не был призрак. Ощущение было совсем иное, чем тогда, когда Магдалина преследовала его. Никакого запаха, никаких таинственных завихрений в воздухе. Это был кто-то другой. Дойдя до башни Давида у Яффских ворот, Том решительно обернулся. Какой-то человек в черном костюме проворно свернул с Виа Долороза в переулок.

В Цитадели у башни Давида происходило какое-то костюмированное празднество. Миновав толпу у порот, он вышел в пешеходный квартал Нового города.

Шерон дома не было, она работала с пациентками в своем центре.

– У них бывают видения, – сказала она ему с намеком, – и галлюцинации. Их посещают призраки.

Том коротал время до прихода Шерон в ее квартире и думал о ней. Когда она пришла с работы, он прижал ее к двери и сорвал с нее одежду. Она заметила, что в последний раз занималась любовью подобным образом в шестнадцатилетнем возрасте.

Уже потом он сказал ей, где он был и какую историю поведал ему Ахмед. Он считал, что имеет право это сделать, поскольку Ахмед сам уже рассказывал об этом Шерон.

– Ха! Кобра! – бросила она.

– А как насчет Мастеров, живущих в пустыне, или Приближенных, как их называет Ахмед?

– Не знаю я никаких Мастеров-пустынников.

– Может быть, он имеет в виду мистиков-суфиев? Они ведь существуют.

– Может быть. Но вообще-то, у Ахмеда в голове сплошной гашиш. Я все время сталкиваюсь с такими людьми. Послушал бы ты, что они рассказывают.

– И все это неправда?

Они лежали обнявшись в постели, насыщенные любовью, мысли их где-то витали, они говорили лениво.

– Друг Ахмеда подавился собственным языком и умер, когда Ахмед проводил с ним гипнотический сеанс. Это правда. Все остальное он присочинил из чувства вины. Джинны, которые якобы преследуют его каждую ночь, – плод его воображения.

– Но он верит, что они реальны.

– И по-твоему, это делает их реальными?

– Да, – ответил он, подумав.

– А если я, например, верю в фей и эльфов, то, значит, они существуют в действительности?

– Это другое дело.

Шерон пробормотала что-то неразборчивое. Она почти совсем уже уснула. Том уставился в неразличимую темноту, понимая, что затронутая ими тема предательски и неумолимо подталкивает его к вопросу о его собственных убеждениях. Его вера была подобна великолепному зданию, возведенному в пустыне, но разрушающемуся, причем, как в фильме с ускоренной съемкой, можно было наблюдать, как под действием ветра, продувающего здание насквозь, оно растрескивается, рассыпается в пыль. В конце концов здание исчезало совсем, и оставалась голая пустыня.

– Я хочу сказать, – произнес он, не зная, слышит ли она его, – что если достаточно большое число людей верит во что-то, то это должно существовать на самом деле.

Он говорил о таких вещах, как Бог, Любовь, Истина, – о словах, которые пишутся заглавными буквами. Но что, если это всего лишь слова, написанные на песке, памятники Озимандии? [23]23
  О найденных в пустыне обломках памятника египетскому царю Озимандии пишет П.Б.Шелли в сонете «Озимандия». (Прим. перев.)


[Закрыть]Здания, построенные в пустыне, разъедаемые и разрушаемые памятью?

Лежавшая рядом с ним Шерон погрузилась в дрему и не слышала ни слова. Он пытался разглядеть ее в кромешной тьме. Кто эта женщина? Может быть, есть что-то неправильное в том, что они делают? Может быть, это оскорбляет память Кейти? Осудила бы она их или нет? А если нет, то почему у него такое чувство, словно он ей изменяет?

Как в том случае, когда он впервые изменил Кейти в тот самый момент, когда они занимались любовью.

Нет, он был не в силах побороть свои фантазии – это было все равно что пытаться забыть сны. Он занимался любовью с женой, а в мозгу его раскручивалась привычная фантазия. Вместо Кейти в постели с ним находилась Келли Макговерн. Они были в классной кладовке. Сердце его обливалось кровью и выпрыгивало из груди. Он поспешно раздел ее, и полная грудь Кейти превратилась под его руками в подростковые соски Келли. Живот, который он ласкал, втянулся; бедра стали стройнее; изменился даже ее женский запах, и, как по волшебству, вернулась невинность. Изливая семя в свою жену, он буквально слышал, как оно струится в его призрачную мечту. А сразу же после этого у него не было никаких сомнений в том, что Кейти все поняла.

Когда Том и Кейти влюбились друг в друга, они пережили период интенсивной телепатической связи, какая всегда устанавливается между влюбленными, испытывающими восторг от только что зародившейся близости. Эта телепатия проявляется в способности угадать слова партнера, чувствовать, чего он хочет, общаться с помощью изобретенного влюбленными кода, понимать невысказанные мысли. Возможно, благодаря особой милости судьбы, их период телепатического взаимопонимания длился дольше обычного, и, когда он кончился – в тот самый момент, – Том сразу понял, что он уже не вернется. Они лишились особой благосклонности судьбы. Это было похоже на смерть.

Это и была смерть.

Кейти тоже почувствовала это – достаточно было посмотреть на ее лицо, полное замешательства и обиды. Но говорить об этом они не стали. Ведь, строго говоря, никто никому не изменял, все это было из области абстракций, не подтвержденных фактами. Однако по глазам Кейти было видно, что она вдруг все поняла. Они словно инеем подернулись, когда она посмотрела на него, а затем отвернулась, укрылась одеялом и притворилась спящей.

Он еще с час не спал, вглядываясь в темноту. Да, у него было ощущение, что он умер.

А в Иерусалиме он посмотрел на Шерон, спавшую с рассыпавшимися по плечам волосами, и удивленно вытаращил глаза. Оказывается, она не спала, ее глаза были широко открыты и наблюдали за ним. Смущенная улыбка играла на ее губах. Поза ее была немного неестественной. Она подложила руку под голову и как-то приподнялась, приняв неудобное положение. Том перегнулся через нее и включил лампу на прикроватном столике.

Когда на нее упал свет, Тома пробрала дрожь.

Это была не Шерон. Вместо нее на кровати распростерлась обнаженная Магдалина. Ее покрытая татуировками кожа была темной, морщинистой, похожей на кожуру высохшего инжира. Длинные седые волосы ниспадали вдоль увядших грудей. На ее руках, ногах В животе были вытатуированы какие-то непонятные знаки, ярко выступавшие на фоне кожи цвета песка. Глаза ее были абсолютно белыми, слепыми. Она протянула руку, силясь притронуться к нему.

Его словно ветром выдуло из постели, и он с размаху стукнулся спиной в стену.

– Что случилось? – воскликнула Шерон. – Что случилось? – Тома трясло, и он не мог унять дрожь. Наконец ей удалось успокоить его. – Это я, Том, – сказала она. – Это я.

Призрак исчез. Шерон стояла рядом с ним, уже одетая. В руках она держала пакет с покупками. Глаза Тома бегали по комнате в поисках следов старухи. Он тоже был одет.

– Когда ты вернулась? – спросил он.

– Только что вошла, – ответила она. – А тут ты вопишь благим матом.

Она дружески обняла Тома, и он не сопротивлялся, но не мог ей ничего объяснить. В комнате все еще стоял знакомый тяжелый пряный запах.