Текст книги "Кровавый рыцарь"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 38 страниц)

Грегори Киз
Кровавый рыцарь

ПРОЛОГ
В ПОКОЯХ ВАУРМА

Роберт Отважный с улыбкой протянул Мюриель розу.

– Оставь ее себе, – посоветовала та. – Быть может, она хоть немного перебьет твой запах.

Роберт вздохнул, потеребив маленькую черную бородку, которая делала изящные черты его лица несколько резче, и, не сводя темных глаз с Мюриель, отдернул руку с цветком.

Он выглядел гораздо старше своих двадцати зим, и на кратчайшее мгновение в душе Мюриель шевельнулось сострадание к человеку, убившему ее мужа и дочерей, к тому, чем он стал.

Впрочем, напомнила она себе, кем бы он ни был теперь, он уже не человек больше – и волна отвращения унесла сочувствие прочь.

– Ты, как всегда, очаровательна, дорогая, – спокойно произнес Роберт и, словно кот, пытающийся уследить сразу за двумя мышками, перевел взгляд на другую женщину. – А как поживает прекрасная леди Берри?

Элис Берри, горничная Мюриель и ее защитница, одарила Роберта теплой улыбкой.

– Прекрасно, ваше высочество.

– Да, я и сам вижу, – сказал Роберт.

Он подошел ближе и протянул руку погладить рыжевато-коричневые локоны Элис. Девушка не вздрогнула и лишь слегка опустила ресницы. Элис стояла совершенно неподвижно – наверное, подумалось Мюриель, она вот так же замерла бы, увидев разъяренную гадюку.

– Ваши щеки украшает румянец, – продолжал Роберт. – Стоит ли удивляться, что мой дорогой покойный брат был так вами увлечен. Столь юная, столь полная здоровья и жизни, с такой гладкой кожей… Нет, дыхание времени еще не коснулось тебя, Элис.

Эта наживка предназначалась Мюриель, но та не собиралась на нее попадаться. Да, Элис была одной из любовниц ее мужа, и притом самой молодой, но после его гибели она стала королеве верным и надежным другом. Сколь бы невероятным это ни казалось на первый взгляд…

Девушка скромно потупила взгляд и ничего не ответила.

– Роберт, – заговорила Мюриель, прервав затянувшееся молчание, – я пленница и нахожусь в твоей власти. Тем не менее ты, надеюсь, уже понял: я тебя не боюсь. Ты – братоубийца, узурпатор, ужасное порождение мрака, которому я не нахожу названия. Вероятно, тебя не удивит, если я скажу, что твое общество не доставляет мне удовольствия. Так что буду признательна, если ты соизволишь без дальнейших церемоний перейти к очередному унижению, которое задумал на сегодня.

Улыбка на лице Роберта застыла. Потом он пожал плечами и бросил цветок на пол.

– Роза все равно не от меня, – объяснил он. – Делай с ней что хочешь. А пока, пожалуйста, присядь.

Он неопределенно махнул рукой, указав на несколько стульев, расставленных вокруг тяжелого дубового стола. Ножки мебели были выполнены в виде когтистых лап. Собственно, вся эта небольшая комната без окон, скрытая в глубинах замка и носящая название Ваурмсаль, была выдержана в подобном духе. На стенах висло два огромных гобелена. На одном красовался рыцарь в древней кольчуге и коническом шлеме и с неправдоподобно широким и длинным мечом. Воин сошелся в поединке с ваурмом, покрытым золотой, серебряной и бронзовой чешуей. Змеиное тело чудовища обвивало гобелен, образуя как бы раму картины, гигантская пасть была распахнута, сочащиеся ядом зубы готовы вонзиться в отважного рыцаря. Эта сцена была выткана столь мастерски, что казалось, еще немного – и исполинская змея соскользнет на пол.

Второй гобелен выглядел гораздо более старым – цвета успели потускнеть, ткань местами протерлась. На нем воин стоял подле поверженного ваурма. Оба были изображены куда менее реалистично, чем на первом гобелене, так что Мюриель не могла с уверенностью утверждать, тот же это рыцарь или нет и даже надеты на нем доспехи или просто кожаная куртка странного покроя. Клинок его казался скорее большим ножом, чем мечом. Рыцарь в задумчивости поднес руку ко рту, прикрыв часть лица.

– Ты бывала здесь раньше? – спросил Роберт, когда Мюриель неохотно села.

– Однажды, – ответила она. – Много лет назад. Уильям принимал здесь какого-то лорда из Скадизы.

– Когда я обнаружил эту комнату… Мне, помнится, тогда было лет девять… Так вот, когда я ее нашел, здесь все было покрыто пылью, даже присесть некуда. Зато как романтично!

– Весьма, – сухо ответила Мюриель, рассматривая причудливый ковчег, стоящий возле одной из стен.

Это была деревянная статуя, человекоподобная фигура с простертыми вперед руками. В каждой руке статуя сжимала позолоченный череп. Лицо ее было человеческим, но голова, увенчанная оленьими рогами, напоминала скорее змеиную. Короткие ноги заканчивались птичьими когтями, а живот представлял собой шкафчик со стеклянной дверцей, за которой виднелся узкий, слегка украшенный резьбой конус из кости.

– Этого раньше здесь не было, – сказала Мюриель.

– Верно, – согласился Роберт. – Я купил его у торговца-сефри несколько лет назад. Это, моя дорогая, зуб ваурма.

Он произнес это с гордостью мальчишки, уверенного, что все непременно должны разделить восторг от его находки.

Королева ничего не ответила. Роберт закатил глаза и позвонил в маленький колокольчик. Тут же появилась служанка с подносом, темноволосая молодая женщина с оспинкой на лице. Под глазами у нее темнели мешки, а губы были сжаты так сильно, что побелели.

Она поставила бокалы с вином перед Робертом и его пленницами, ушла и вскоре вернулась с блюдом сластей. Тут были засахаренные груши, пирожные с кремом, ромовые бисквиты, сырные пирожки с медом и любимое блюдо Мюриель – «девичьи луны», сладкое печенье с миндальной начинкой.

– Прошу, угощайтесь, – сказал Роберт, сделав глоток из своего бокала, и широким жестом указал на стол.

Мюриель, поколебавшись, все же отпила. Она не знала, какая выгода может быть Роберту в том, чтобы отравить ее сейчас. А если бы он все же решил сделать это, никакая осторожность не спасла бы Мюриель. Все, что она ела и пила в своем заточении, доставлялось по его приказу.

В бокале оказалось вовсе не вино, а странный напиток с привкусом меда.

– Продолжим… – сказал Роберт, поставив бокал на стол. – Пришлось ли вам по вкусу угощение, леди Берри?

– Очень сладко, – ответила девушка.

– Это дар, – пояснил Роберт. – Замечательный мед из Хаурнросена, который преподнес нам Беримунд из Ханзы.

– В последнее время Беримунд проявляет удивительную щедрость, – заметила Мюриель.

– И очень к тебе расположен, – сказал Роберт.

– Несомненно, – ответила Мюриель, даже не пытаясь скрыть иронии.

Роберт отпил еще глоток и принялся медленно крутить свой бокал, держа его в ладонях.

– Я обратил внимание, что тебе понравились гобелены, – продолжал он, не сводя взгляда с меда. – Ты знаешь, кто на них изображен?

– Нет.

– Хейргаст Ваурмслот, основатель дома Рейксбургов. Некоторые называют его бладраутином, или «кровавым рыцарем», поскольку, как говорят, после того как Ваурмслот убил чудовище, он напился его крови, смешав ее с собственной. Таким образом, он и все его потомки заполучили часть силы ваурма. Вот почему Рейксбурги так сильны.

– Они не были столь сильны, когда твой дед изгонял их из Кротении, – напомнила Мюриель.

Роберт погрозил ей пальцем.

– Однако им хватило сил отнять трон у твоих лирийских предков.

– Много лет назад.

И вновь Роберт пожал плечами.

– Сейчас Ханза гораздо сильнее, чем в те времена. Все это грандиозный танец, Мюриель, павана красной герцогини. Сначала Кротенией правил император родом из Лира, потом из Ханзы, сейчас из Виргеньи. Но, какой бы ни была кровь, он император Кротении. Трон неизменен.

– Что ты хочешь этим сказать, Роберт?

Он наклонился вперед, опираясь на локти, и уставился на нее с почти комичной серьезностью.

– Мы на грани хаоса, Мюриель. Чудовища из ночных кошмаров свободно рыщут по стране и вселяют в жителей страх. Народы готовятся к войне, а наш пошатнувшийся трон стал приманкой, на которую мало кто не клюнет. Церковь повсюду видит ересь и вешает людей деревнями – что, насколько я вижу, нисколько не помогает. Однако она – один из немногих наших союзников.

– Тем не менее ты не намерен отдать трон Маркомиру из Ханзы, – уверенно подытожила Мюриель. – Ведь ты так старался заполучить его для себя.

– Да, это было бы глупо, не правда ли? – согласился Роберт. – Нет, не намерен. Однако я поступлю так, как и многие другие короли для укрепления своей власти. Я женюсь. А ты выйдешь замуж, моя дорогая золовка.

– Я уже высказалась предельно ясно, – ответила Мюриель. – Ты можешь убить меня, если пожелаешь, но я за тебя не выйду.

Роберт передернул плечами, словно пытался стряхнуть что-то со спины.

– Да, конечно, – холодно кивнул он. – Я заметил, что ты против. Нож, вонзенный в мое сердце, был достаточно прозрачным намеком на то, что ты не расположена принять мое предложение.

– Тебе следовало бы возблагодарить судьбу, что твое сердце больше не бьется.

Он откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

– Ты вечно будешь придираться к таким мелочам? Кто жив, кто мертв? Ты считаешь себя лучше лишь по той причине, что у тебя бьется сердце. Как самонадеянно!.. И – если уж на то пошло – мелочно.

– Ты совершенно безумен, – сказала Мюриель. Роберт усмехнулся и открыл глаза.

– Ну, этот упрек я уже слышал. Но позволь мне вернуться к началу нашего разговора. На самом деле я не собирался повторять свое предложение – одного удара ножом вполне достаточно. Нет, ты выйдешь замуж за Беримунда Фрам Рейксбурга, наследника трона Ханзы. А я женюсь на его сестре Альфсван. Так мы укрепим трон – мой трон.

Мюриель горько рассмеялась.

– Боюсь, что нет, Роберт, – возразила она. – Однажды я уже отклонила предложение Беримунда.

– Ну, не совсем так, – уточнил он. – На самом деле предложение отклонил твой сын Чарльз – ведь тогда он был королем, и это было его правом. Конечно, Чарльз полоумный, и действовал он по твоей указке. Однако теперь правлю я, а не он. И это мое право – так что я отдаю тебя в жены Беримунду. Венчание состоится через месяц.

Воздух внезапно сделался густым, словно вода. Мюриель с трудом преодолела желание поднять голову повыше, чтобы не захлебнуться.

Роберт может это сделать. Более того, он так и сделает, и она ничего не в силах изменить.

– Этому не бывать, – наконец сумела выговорить Мюриель, надеясь, что ей удалось произнести это с вызовом.

– Что ж, посмотрим, – весело ответил Роберт и обернулся. – Леди Берри, что с вами?

Мюриель проследила за взглядом Роберта и заметила, что Элис сильно побледнела. Ее глаза – нет, зрачки – стали огромными.

– Ничего особенного, – отозвалась она.

– Я забыл спросить, – продолжал Роберт. – У вас было время поразмыслить о музыкальной пьесе, которая была представлена в этот Винахт? Об удивительном произведении, сочиненном нашим дорогим каваором Акензалом?

Мюриель вымученно улыбнулась.

– Думаю, это было унизительно для тебя: быть разоблаченным перед всеми жителями королевства и не иметь возможности этому воспрепятствовать. Отважусь предположить, что Леовигилд Акензал гений.

– Понятно, – задумчиво проговорил Роберт. – Значит, ты полагаешь, что злодей в пьесе изображал меня?

– Ты знаешь, что так оно и есть, как и всякий, кто видел представление. Как это удалось Акензалу? Я поражена. Не сомневаюсь, что и ты, и прайфек внимательно наблюдали за ним, читали записи, посещали репетиции – и тем не менее он выставил вас дураками.

– Ну, полагаю, прайфек был гораздо больше обеспокоен пьесой, чем я, – заметил Роберт. – Более того, он счел необходимым тщательно допросить фралета Акензала. Весьма тщательно – вместе со многими другими участниками представления.

– Это было глупо, – тихо произнесла Элис, потирая лоб.

– Вы что-то сказали, леди Берри?

– Да, ваше высочество. Я сказала, что прайфек поступил глупо, подвергнув композитора пыткам, а вы – разрешив ему это сделать. Вы ведь знаете, что вам потребуется поддержка лендвердов, когда придется защищать город. Леовигилд Акензал – их любимец, в особенности после его замечательного представления.

– Хм-м, – все так же задумчиво отозвался Роберт, – леди Берри, вы высказали очень разумную мысль. Какая политическая проницательность в женщине, которую я считал простой шлюхой.

– Можно быть очень простым, но все же понимать больше, чем доступно вашему пониманию, – парировала Элис.

– Да, пожалуй, это верно, – признал Роберт. – В любом случае, если потребуется, мы всегда сможем вернуть доверие лендвердов. К тому же, если меня будет поддерживать Ханза и святая церковь, не думаю, что мне придется считаться с их мнением. Мне нужно лишь, чтобы они сохраняли спокойствие еще около месяца, не так ли?

– Церковь? – спросила Мюриель.

– Именно. Прайфек написал фратексу Призмо в з'Ирбину, и тот любезно согласился прислать войска, необходимые для поддержания мира и проведения ресакаратума, пока трон не окажется в безопасности.

– Сначала Ханза, теперь церковь… Ты готов отдать страну любому врагу, если он позволит тебе просидеть на троне еще немного. Ты воистину жалок.

– Я и не подозревал, что ты считаешь церковь нашим врагом, – вкрадчиво проговорил Роберт. – Прайфек Хесперо может усмотреть в этом грех. Весьма возможно, он сочтет необходимым допросить тебя.

Внезапно зазвенело разбившееся стекло.

– Леди Берри, – заметил Роберт, – вы уронили свой бокал.

Элис обратила невидящий взгляд в его сторону.

– Да проклянут тебя святые, – прохрипела она. Она попыталась встать, но ноги ее уже не держали. Ужас пронзил Мюриель, словно удар клинка. Она протянула руки к Элис.

– Что ты с ней сделал, Роберт? Роберт погладил бородку.

– Я сделал ее твоей служанкой, поскольку рассчитывал досадить этим тебе. Однако вы, по всей видимости, сдружились. Кроме того, у меня создалось впечатление, что милейшей Элис удалось выведать кое-какие сведения у одного из стражников – не исключено, что она поступала так и в иных случаях. Я понял, что не только неправильно оценил леди Берри, но и недооценил ее. Я лишь гадаю, на что она еще способна. Не сомневаюсь, что ты рассказала ей о тайных ходах, которыми пронизан замок, если она сама о них прежде не знала. Может быть, она рассчитывала сбежать вместе с тобой. – Он позволил себе улыбку. – В таком случае она заберет свой замысел в Тенистый Эслен.

Мюриель опустилась на колени рядом с Элис и взяла ее за руку. Кожа девушки приобрела синеватый оттенок, руки конвульсивно подергивались. Пальцы словно заледенели.

– Элис! – задохнулась Мюриель.

– Виселичное сусло, – прошептала Элис едва слышно, так что Мюриель пришлось наклониться к ней. – Я знала… – Она вздрогнула, черная пена выступила на ее губах.

Она пробормотала что-то неразборчивое, Мюриель ощутила слабое тепло на коже, и волоски на ее руке встали дыбом.

– Берегите себя, – прошептала Элис. – Сойнми. Сойнми, фьендин.

Ее дыхание стало прерывистым, она хватала воздух так, будто икала, пока наконец не затихла с последним, почти беззвучным вскриком.

Мюриель подняла взгляд на Роберта, ненависть ее была так велика, что она не находила слов.

– Пожалуй, мы положим ее в склеп Отважных, – задумчиво проговорил Роберт. – Если душа Уильяма найдет туда дорогу, он будет доволен. – Он встал. – Завтра к тебе придет белошвейка, чтобы снять мерки для свадебного платья, – с довольным видом сообщил он. – Мне доставило большое удовольствие навестить тебя, Мюриель. Доброго дня.

И он ушел, оставив Мюриель наедине с Элис, плоть которой уже начала холодеть.

ЧАСТЬ I
Воды, текущие под миром

На каменистом западном берегу Ройн Иенис Френ Мек-Лир встретился со святым Джеройном Мореходом, и на его корабле они поплыли по западным волнам сквозь туман и ледяной дождь до унылого берега, поросшего темным лесом.

«Это Лес за Краем Света, – сказал святой Джеройн. – Будь осторожен и, когда станешь выходить на сушу, постарайся не ступить в воду. Иначе ты забудешь все, что знаешь».

Из «Френн Рей-эйс: Легенда о святом Френе, рассказанная на Скерне» сакритора Роджера Бишопа

Темная Властительница взяла Альзареса за руку и указала на реку.

– Испей из нее, – сказала она, – и ты станешь, словно мертвец, без воспоминаний и грехов.

Затем она махнула рукой в сторону резвого ручейка.

– Испей отсюда, и узнаешь больше, чем любой из смертных.

Альзарес посмотрел на реку, а потом на резвый ручеек.

– Но река наполняет ручей водой, – проговорил он.

– Разумеется, – ответила Темная Властительница.

Из «Са Алъзаресфилл», народного сказания Хериланца

Ne piberos daz'uturo

He пей воды.

Из вителлианской надписи на могиле

ГЛАВА 1
ПОТЕРЯННЫЕ

 
Мне бы друга милого,
Чтобы грудь как снег бела,
Чтоб уста как кровь багряны,
Кудри вранова крыла.
Мне бы друга милого…
 

Энни Отважная бормотала слова песенки, которую любила с детства.

У нее дрожали пальцы, и где-то с мгновение ей даже казалось, будто они – не часть ее тела, а диковинные черви, присосавшиеся к ее рукам.

 
Чтоб уста как кровь багряны…
 

Энни уже видела кровь, много крови. Но никогда такого поразительного оттенка – ослепительно красную на фоне белого снега. Энни казалось, что только теперь она впервые познала истинный цвет крови, а все виденное раньше – лишь его бледное подобие.

По краям пятно порозовело, но в самом центре, в том месте, откуда, пульсируя, кровь изливалась на холодную белизну, она казалась прекрасной и совершенной.

 
Чтобы грудь как снег бела…
Кудри вранова крыла…
 

Кожа мужчины посерела, а волосы были цвета соломы – ничего общего с воображаемым возлюбленным из песни. На глазах у Энни его пальцы разжались, выпустив кинжал, и он распростился с заботами этого мира. Его глаза удивленно округлились, словно там, за границей земель судьбы, ему открылось то, что не дано увидеть живым. Умирающий в последний раз выдохнул облачко пара – и все.

Где-то – казалось, очень далеко – раздался хриплый крик и лязг стали, затем наступила тишина. Между темными стволами деревьев тихо падал снег, и больше вокруг как будто ничто не шевелилось.

Кто-то фыркнул.

Изумленная, Энни повернулась и обнаружила серую в яблоках лошадь, которая с любопытством поглядывала на нее. Животное казалось знакомым, и девушка тихонько вскрикнула, вспомнив, как оно бросилось к ней. Судя по следам на снегу, лошадь много топталась вокруг, одна отчетливая цепочка сбегала со стороны холмов. Часть пути отпечатки копыт сопровождали розовые капли.

На гриве лошади тоже была кровь.

Энни с трудом встала на ноги – бедро, щиколотка и ребра отчаянно болели. Она огляделась по сторонам, но увидела только мертвеца, лошадь и голые деревья, чьи ветви раскачивались под порывами зимнего ветра.

Наконец Энни взглянула на себя. На ней было красное замшевое платье, отделанное черным горностаем, а под ним – амазонка из плотной ткани. Энни помнила, что эту одежду ей дали в Данмроге.

И сразу же в памяти всплыла битва – и смерть Родерика, первого человека, которого она полюбила, и первого, кто предал ее.

Энни провела рукой под капюшоном, коснувшись завитков медных волос. Она коротко остригла их в Терро Галле – теперь ей казалось, что это было очень давно, чуть ли не в прошлой жизни. Волосы отрасли лишь самую малость. Значит, из памяти Энни стерлись часы или дни, но не девятидневья, месяцы или годы. Однако она по-прежнему не могла определить, который теперь день, и это ее пугало.

Она помнила, как выехала из Данмрога вместе со своей фрейлиной Острой, вольной женщиной Винной и тридцатью восемью мужчинами, в число которых входили ее друг вителлианец Казио и телохранитель сэр Нейл МекВрен. Накануне они сражались с предателями и победили, но почти все из них так или иначе пострадали в этой битве.

Однако у них не было времени на то, чтобы спокойно оправиться от ран. Отец Энни, император Кротении, был мертв, а мать стала пленницей узурпатора. И Энни Отважная повела свою маленькую армию в поход, чтобы освободить мать и потребовать назад отцовский трон. Это она помнила отчетливо.

А вот где ее друзья и почему она не с ними, Энни вспомнить не могла. И кто этот мертвец, лежащий у ее ног? Его горло было перерезано, рана напоминала широко открытый рот. Но как это случилось? И кем он был – врагом или другом?

Наверное, все же врагом, решила Энни. Иначе бы она узнала его в лицо.

Она прислонилась к стволу дерева и, закрыв глаза, стала вглядываться в темные воды, затопившие ее память, нырнула в них, словно зимородок…

Она ехала верхом рядом с Казио. Молодой вителлианец практиковался в королевском языке…

– Эсне эст калдо, – сказал Казио, поймав снежинку на ладонь и разглядывая ее с детским изумлением.

– Снег холодный, – поправила его Энни, но тут же, приглядевшись к его гримасе, поняла, что Казио нарочно произнес слова неправильно.

Казио был высоким и стройным, с резкими, привлекательными чертами лица, темными глазами и извечной проказливой усмешкой.

– А что значит на вителлианском «эсне»? – строго спросила она.

– Металл цвета твоих волос, – ответил он, и что-то в том, как он это сказал, заставило Энни задуматься, каковы на вкус его губы.

Мед? Оливковое масло? Он ее когда-то целовал, но она не могла вспомнить… «Надо же, какая чушь в голову лезет…» – с досадой подумала она.

– «Эсне эст калдо» на вителлианском означает «медь горяча», верно? – перевела Энни, пытаясь скрыть раздражение.

Казио ухмыльнулся, и она поняла, что опять что-то упустила.

– Да, верно, – растягивая слова, произнес Казио, – если брать буквально. Но это своего рода игра слов. Если бы я разговаривал со своим другом Акамено и сказал: «Феро эст калдо», это означало бы «железо горячо», но железо может означать еще и меч, а под мечом, видишь ли, порой подразумевают одно очень личное оружие мужчины, и получается комплимент его мужественности. Он понял бы меня так, что я намекаю на его железку. А медь – мягче и красивее и может означать…

– Понятно, – быстро оборвала его Энни. – Давай пока закончим лекцию о вителлианском разговорном. Ты ведь хотел научиться лучше говорить на королевском языке, разве нет?

Казио кивнул.

– Да, но мне всего лишь показалось забавным, что ваше «холодно» в моем языке «горячо».

– Да, а еще забавнее, что ваше слово «свободный» на королевском языке означает «возлюбленный», – язвительно сообщила Энни. – В особенности если учесть, что нельзя одновременно быть с первым и оставаться вторым.

Взглянув на его лицо, Энни тут же пожалела о своих словах. Казио заинтересованно приподнял бровь.

– Наконец-то наша беседа приобрела любопытный оттенок, – заявил он. – Но, э-э… «возлюбленный»? Не коммренно. Что означает «возлюбленный» в королевском языке?

– То же, что и вителлианское «карило», – неохотно ответила Энни.

– Нет, – вмешалась Остра, и Энни виновато вздрогнула, поскольку совсем забыла, что та едет рядом с ними.

– Нет? – переспросила она. Остра покачала головой.

– «Карило» – так отец называет свою дочь: дорогая, милая малышка. А то, что ты имела в виду, – это «эрентерра».

– Понятно, – сказал Казио и поцеловал Остре руку. – «Эрентерра». Да, с каждым новым откровением наш разговор нравится мне все больше.

Остра покраснела, вырвала руку и убрала свои золотистые локоны под капюшон черного плаща. А Казио снова повернулся к Энни.

– Итак, если «возлюбленный» – это «эрентерра», – продолжал он, – мне придется с тобой не согласиться.

– Возможно, мужчина может быть влюблен и оставаться свободным, – сказала Энни. – Женщина – нет.

– Чепуха, – возразил Казио. – До тех пор, пока ее… э-э… возлюбленный не является еще и ее же мужем, она совершенно свободна. – Он улыбнулся еще шире. – Кроме того, не всякое рабство тягостно.

– Ты снова перешел на вителлианский, – проговорила Энни, которой в отличие от Казио эта тема совсем не нравилась. Она уже раскаивалась, что вообще подняла ее. – Давай лучше вернемся к снегу. Расскажи мне про него еще – на королевском языке.

– Для меня новый, – начал Казио. И если, когда он говорил на вителлианском, его речь звучала певуче, то слова королевского языка выходили у него неуклюжими и спотыкающимися. – В Авелле не имеется. Очень… э-э… лепновеликий.

– Великолепный, – поправила его Энни, и Остра захихикала.

На самом деле снег совсем не казался Энни великолепным – он ее раздражал. Но Казио искренне им восхищался, и Энни против воли заулыбалась, наблюдая, как он с восторгом рассматривает белые снежинки. Ему было девятнадцать, на два года больше, чем ей, но в нем еще было слишком много мальчишества.

Лишь иногда Энни замечала под этой мальчишеской оболочкой мужественную душу.

Несмотря на неприятный поворот беседы, Энни вдруг стало спокойно и хорошо. Ей ничего не грозило, рядом ехали верные друзья, и, хотя весь мир сошел с ума, она точно знала в нем свое место. Отряда в сорок с небольшим человек, конечно, не достаточно, чтобы освободить мать и вернуть Кротению, но скоро они доберутся до владений тетушки Элионор, и та обязательно им поможет. У тети есть собственные солдаты, и, возможно, она подскажет, где Энни сможет найти еще.

А потом… ну, потом можно двинуться на Эслен, попутно собирая войска. Энни не имела ни малейшего представления о том, что требуется, чтобы содержать армию, и временами – особенно по ночам – мысли об этом не давали ей покоя. Но сейчас ей казалось, что все как-нибудь разрешится само собой…

Краем глаза она заметила какое-то движение, но, взглянув туда, ничего не увидела…

Прислонившись к стволу дерева, Энни вздохнула и вдруг поняла, что уже начало темнеть. Где Казио? И все остальные? И где она сама?

Последнее она помнила. Они свернули со Старой Королевской дороги на север и двинулись через лес Шевроше в сторону Лойса. Однажды, очень давно, она проезжала через эти края с тетушкой Лезбет.

Но что же произошло?

Телохранитель Энни, Нейл МекВрен, ехал чуть впереди. Остра приотстала, чтобы поговорить со Стивеном, юношей из Виргеньи. Лесничий, Эспер Белый, отправился вперед на разведку, а тридцать всадников, присоединившихся к ним в Данмроге, окружали наследницу трона плотным каре.

Затем Казио неожиданно переменился в лице, и рука его метнулась к рукояти клинка. Свет, казалось, стал ярче, засияв желтизной…

«Может быть, я все еще в Шевроше?» – подумала Энни. Сколько прошло времени? Несколько часов?

Или дней?

Она не помнила.

И что же делать? Оставаться на месте и ждать, пока ее не найдут? А вдруг в живых никого не осталось и искать ее некому? Ведь, чтобы похитить Энни, врагу почти наверняка пришлось убить ее защитников…

Последняя мысль бросила Энни в дрожь. Сэр Нейл скорее умер бы, чем позволил врагу ее захватить, и то же самое можно сказать про Казио.

И единственный, кто, возможно, подскажет ей хоть что-то, это покойник.

Увязая в снегу, Энни неохотно вернулась туда, где лежал труп, и стала разглядывать его в сгущающихся сумерках.

Это был человек не первой молодости, возможно, лет около сорока – точнее Энни сказать не могла. На нем были темно-серые шерстяные штаны, в промежности темнело мокрое пятно – очевидно, он обмочился перед смертью; простые черные сапоги, сильно поношенные; шерстяная рубашка, а под ней стальной нагрудник, тоже старый и помятый, но недавно натертый маслом. Кроме ножа у мертвеца был короткий меч с широким клинком, кожаные ножны крепились к ремню тусклой латунной пряжкой. И никаких указаний на то, кому он служит.

Стараясь не смотреть на его лицо и окровавленное горло, Энни стала шарить по одежде покойника – вдруг найдется что-нибудь такое, что подскажет ей, кто он…

На правом запястье незнакомца она заметила черный полумесяц, выжженный или нанесенный на кожу краской. Странный знак…

Энни с опаской прикоснулась к нему, и у нее слегка закружилась голова. Она почувствовала вкус соли и запах железа, и ей почудилось, что рука по локоть погрузилась в теплую жижу. Энни с ужасом поняла, что, хотя сердце незнакомца остановилось, жилка на его запястье еще бьется, правда, все тише и тише. Сколько пройдет времени, прежде чем он весь умрет? Покинула душа его тело или еще нет?

В монастыре Святой Цер про душу почти ничего не рассказывали, зато Энни многое узнала про устройство тела. Она присутствовала и даже помогала при нескольких вскрытиях и помнила – так ей, по крайней мере, казалось, – где расположены органы и где проходят жилы, несущие основные телесные жидкости. Так она узнала, что в теле человека нет отдельного сосуда, где хранится душа, но орган, который связывает душу с телом, находится в голове.

Вспомнив монастырь, Энни неожиданно почувствовала необъяснимое спокойствие и бесстрастную уверенность. Она протянула руку и зачем-то прикоснулась ко лбу трупа.

Тут же в кончиках ее пальцев возникло легкое покалывание, которое начало подниматься выше, к рукам, а затем охватило грудь. Когда оно добралось до шеи и головы, Энни охватила сонливость.

Тело стало каким-то отстраненным и мягким, и она едва расслышала тихий вскрик, сорвавшийся с собственных губ. Мир заполнил музыкальный гул, который почему-то никак не желал разрешиться в определенную мелодию.

Голова Энни запрокинулась назад, затем упала на грудь. Лишь огромным усилием принцессе удалось разлепить ресницы.

Все изменилось, но она никак не могла уловить в чем. Освещение было странным, и мир вокруг казался нереальным, хотя деревья и снег вроде бы оставались прежними.

Затем ее зрение сделалось резче, и она увидела, как на губах мертвеца пузырится темная вода, стекает ручейком, проложившим путь по его груди, струится дальше по снегу и через несколько ярдов соединяется с другим, более широким потоком.

Поле зрения расширилось, и глазам Энни предстали сотни таких ручейков и тысячи, десятки тысяч черных потоков, вливающихся в широкие реки, которые, в свою очередь, стремятся к водной глади, бескрайней и темной, точно море. Прямо у нее на глазах утекало прочь то, что осталось от этого человека, и, словно листья на волнах, мелькал образ маленькой черноволосой девочки… Запах пива… Вкус бекона… Лицо женщины, скорее демоническое, чем человеческое, пугающее, хотя сам страх уже почти забыт…

А потом незнакомец умер. Ручеек, струящийся с его губ, истончился до еле заметной струйки и иссяк. Но темные воды продолжали истекать из мира живых.

Тут Энни заметила, что за ней кто-то наблюдает, почувствовала взгляд из-за деревьев. В ней шевельнулся страх, и она неожиданно поняла, что не хочет знать, кто на нее смотрит. Образ женщины-демона снова встал перед ее внутренним взором. Лик этот был столь ужасен, что не верилось, как покойный мог видеть его воочию…

Может быть, там, за деревьями, стоит Мефитис, святая мертвых? Может быть, она явилась, чтобы забрать его? А возможно, и Энни вместе с ним…

Или это эстрига, одна из ведьм, которые, как считают вителлианцы, пожирают проклятые души? Или нечто вовсе невообразимое?

Чем бы оно ни было, это приближалось. Собрав все свое мужество, Энни заставила себя повернуть голову…

…и подавилась собственным криком. Нет, она не смогла ничего разглядеть толком, только череда образов промелькнула перед ней. Огромные рога, простершиеся до самого неба, тело, заслонившее собой деревья…