Текст книги "Пушка Ньютона"

Автор книги: Грегори Киз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

4. Чудесный прибор

– Что-то мне не верится, что эта штуковина имеет хоть какое-то отношение к эфирографу, – проворчал Джон Коллинз, подозрительно глядя на странный прибор, с которым возился Бен.

– Может, и не имеет, – буркнул Бен, проверяя работу своего нового изобретения. – Хотя я тут поставил детали от старого самописца.

– Ну и что у тебя получилось?

– Если Бог милостив ко мне, то это философский камень.

– Если Бог милостив к тебе, то, может быть, он излечит тебя от пагубной привычки все время наступать на одни и те же грабли.

Еще раз взглянув на свое изобретение, Бен вынужден был признать, что оно даже отдаленно не похоже на философский камень. То, что он сделал, напоминало нечто среднее между удочкой и кофемолкой, с преобладанием стеклянных колб, на которые Бен не поскупился.

Джон вздохнул:

– В математике я разбираюсь на порядок, а может быть, и более лучше тебя, но должен признаться, что не вижу никакой связи между расчетами, сделанными нами на бумаге, и этим странным предметом.

– Давай сначала посмотрим, вдруг этот прибор заработает, – предложил Бен. – А уж потом будем анализировать, что у нас вышло. Ну, а если уж он не заработает…

– Также будем анализировать почему, – подхватил Джон. – Хотя, может быть, с этим прибором будет легче объяснить твоему брату, почему его идею нельзя претворить в жизнь.

– Ты лучше шторму объясни, почему он может гулять на море, но не на суше, он тебя быстрее поймет, – ответил Бен. – Но ты знаешь, любое препятствие тренирует мозги, хочешь или нет, а выход найдешь.

– Что ты хочешь этим сказать?

– А то, что, может, идея Джеймса не такая уж глупая. Он заставил меня решать неразрешимую задачу, а вот сейчас мне кажется, что задача очень даже разрешимая.

– А, и ты туда же! – воскликнул Джон. Бен пожал плечами:

– Сорок лет назад скажи кому-нибудь, так никто бы не поверил, что лампа может светить без огня, или что могут быть такие ружья, от выстрела которых кровь закипает, как вода в кастрюле, или что будут непробиваемые боевые доспехи… А потом еще Ньютон взял да изобрел философскую ртуть. Так что давай посмотрим, что у нас с тобой получилось.

Джон покорно поднял вверх руки:

– Ну что ж, запускай.

– Помоги мне оттащить его к воде.

Оба подростка стояли на берегу мельничной запруды, глядя на Чарльз-Ривер, медленно и тяжело несущую свои воды в океан. Слева от них, на расстоянии мили, громоздились медеплавильные печи, оттуда плыла по воздуху сероватая дымка. С соседней верфи доносились стук молотков и хриплые голоса рабочих. Приятели подтащили прибор к самой воде. Бен наклонил вниз длинную медную трубку так, что она коснулась поверхности воды. Затем он смочил пальцы.

– Поверни ручку, – велел он Джону.

– Ну конечно, как ручку повернуть, так это я, – пробурчал Джон.

Ручка сдвинула ось, к которой были прикреплены восемь стеклянных полусфер разных размеров. Бен мокрыми пальцами прикоснулся к одной из них – и послышался отчетливый и чистый звук, какой рождается, если водить пальцем по краю хрустального бокала.

Бен, не отрываясь, смотрел на воду и считал. Досчитав до ста двадцати, он таким же образом прикоснулся к другой полусфере, на этот раз раздался более высокий звук. И снова Бен принялся считать.

– Я просто потрясен, – не удержался от саркастического замечания Джон.

Бен поджал губы и извлек третью ноту из своего прибора. Не успел он досчитать до шестидесяти, как Джон удивленно ахнул, а Бен радостно засмеялся. Джон вдохновенно заработал ручкой – и прибор «запел». Когда Джон устал, они поменялись местами. Наконец оба остановились, тяжело дыша, чтобы полюбоваться результатами своего труда.

– Бен, я не верю своим глазам, – с трудом выговорил Джон, утирая слезы восторга.

Вода вокруг медной трубки замерзла на расстоянии трех футов.

– Я все-таки никак не могу понять, как с помощью результатов этого эксперимента можно заставить эфирограф работать без пары, – перешел от восторгов к научным рассуждениям Джон.

Оставив свое изобретение, они уселись рядышком на небольшой пристани, болтая над водой ногами. Бен рассеянно наблюдал за лодкой, плывущей по реке, ее паруса покраснели в лучах заходящего солнца.

– Честно говоря, я и сам ничего не понимаю, – ответил Бен, – но чувствую, движемся в правильном направлении.

– То, что ты сделал, – это fervefactum , только наоборот, потому что превращает воду в лед.

– На самом деле я еще не закончил эксперимент, – сообщил Бен. – Давай-ка продолжим.

Почти бегом они бросились к прибору. Лед уже начал таять, но вокруг трубки все еще оставался замерзший толстый слой. И вновь Джон принялся работать ручкой, а Бен извлекать звуки. Четыре звука не произвели никакого действия. Но пятый заставил трубку засиять неестественно-розовым цветом, шестой произвел настоящий фурор: лед зашипел и взорвался, ужалив экспериментаторов иглами мельчайших осколков. Джон вскрикнул и выпустил ручку. Оба ошарашено уставились на пар, валивший из трубки.

– Я называю это harmonicum – гармонизатор, – произнес Бен.

Джон вытер лицо и сердито набросился на Бена:

– А что если бы у нас, Бен Франклин, дубина ты эдакая, кровь закипела? А что если бы один из нас оказался как раз напротив отверстия трубки, и вся вода в его теле превратилась бы в пар, вот точно так же, как это сейчас произошло со льдом? А что если бы это был не кусочек льда, а целая глыба?

– Но ведь ничего же этого не было, – рассудительно заметил Бен.

– Но могло быть , – огрызнулся Джон. Хотя Бену стоило бы признаться, что он заранее просчитал варианты возможных результатов эксперимента. – Теперь уж сомневаться не приходится, это fervefactum , – перешел Джон на более спокойный тон. – Но я никогда не слышал, что он может замораживать воду.

Бен кивнул:

– Должен признать, что этот эксперимент открыл нечто особое, я бы сказал, он превзошел мои ожидания. Но давай все проанализируем.

Джон чуть усмехнулся, а потом застенчиво произнес:

– Ты настоящий ученый, Бен, мне до тебя далеко.

– Но ты сильнее меня в математике, – заметил Бен. – Без твоей помощи я бы не догадался, как сделать этот прибор. – Он помолчал, потом неловко и тихо добавил: – Мне очень нужна твоя помощь, Джон.

Лицо Джона вновь обрело привычное подозрительное выражение.

– Тогда объясни мне, – со вздохом произнес он, – я должен понять, что я тут такое рассчитал.

Бен пожал плечами и начал объяснения:

– Мы знаем, что материя состоит из четырех элементов, так ведь?

– Damnatum, lux, phlegma и gas[11]11
  Damnatum, lux, phlegma и gas (искаж. греч. ) – здесь: земля, свет, вода и воздух.


[Закрыть], – подтвердил Джон. – Но я не просил тебя разговаривать со мной как со слабоумным.

Бен кивнул:

– Извини. Давай начнем с другого конца. Скажи мне, как ты понял этот эксперимент.

– Я прочитал «Начала» и «Оптику» [12]12
  Начала», «Оптика» – названия научных трудов Исаака Ньютона.


[Закрыть], а также книгу Роберта Бойля, в которой он излагает основы алхимии, – с некоторой торжественностью произнес Джон. – Я знаю, что все вещества образованы из сочетания четырех элементов разных форм, взятых в разных пропорциях.

– И ферментов?

Джон кивнул:

– Ферменты являются образцами или шаблонами, содержащимися в эфире, в котором пребывает материя.

– Упрощенное объяснение, но по сути верное.

– Только не говори мне, что ты все знаешь об эфире, – рассердился Джон.

– Я не все знаю, ты прав, – согласился Бен. – И я вовсе не отвергаю твое объяснение. Именно эфир дает материи форму, и аналогия с шаблонами не такая уж плохая. Но эти «шаблоны» построены по закону сродства, как гравитация, электромагнетизм и общность.

– До этого момента все понятно, – ответил Джон, – а вот дальше – нет.

Бен принялся объяснять:

– Когда мы говорим, что в эфире присутствуют шаблоны, мы не имеем в виду, что вещи находятся там такими, какие они есть в реальном мире, ну, например, как дома, или стулья, или люди. Мы имеем в виду, что в эфире присутствуют формы составляющих компонентов, таких как железо, свинец, золото и… вода. Ньютон сравнивает их с самоткущим станком, и мне нравится такое сравнение. Каждый элемент знает только свой узор. Некто берет эти четыре элемента и сплетает их, чтобы создать какой-то определенный гобелен, с особым узором.

– Получается, что часть формулы, над которой мы работали, должна иметь матрицу, – сделал вывод Джон.

– Вот именно. Теперь ты понимаешь, почему мне так нравится сравнение с самоткущим станком. Это позволяет считать, что фермент меди образует медь из damnatum, lux и gas , последний используется в небольших количествах.

– Понятно.

Бену нравилось играть роль учителя Джона Коллинза, того самого, кто превосходит его в спорах, письме и математике.

– В любом случае, – продолжал Бен, – основа ткани и план, по которому ткется материя, образованы из различных видов притяжения в неповторимых комбинациях. Каждый составляющий, каждый фермент имеет свою собственную, только ему присущую harmonic , или вибрацию.

– Мне еще хватает знаний следить за ходом твоих мыслей, – сказал Джон. – Так работает эфирограф, пара машин имеет идентичную harmonic .

– Именно так. Так же и в случае с железом или стеклом или… – он сделал многозначительную паузу, – водой.

Джон ошалело посмотрел на Бена и изменившимся голосом спросил:

– Ты изменил фермент таким образом, что содержащаяся в нем материя начала ткать не воду, а лед?

– Да! – ликующе выкрикнул Бен и хлопнул приятеля по спине. – Конечно, это очень незначительное изменение, и оно произошло само собой. В конце концов каждый может вскипятить воду…

– Да, но только посредством нагревания, а нагревание меняет фермент достаточно грубым способом. А твой harmonicum сделал это без посредников, напрямую.

– Так работают многие аппараты и приборы, – напомнил ему Бен. – Лампы без огня светят в результате высвобождения свечения из воздуха. Ты правильно заметил, что мой прибор – это уменьшенная копия fervefactum , который применяют французы в войне с англичанами. С того самого момента, когда Ньютон получил философскую ртуть – вещество, способное превращать вибрации в эфир, – мы обрели возможность менять состояния и структуру материи.

– Но твой прибор совсем другое дело.

Бен улыбнулся:

– Мне тоже так кажется, потому что он может делать две разные вещи.

– Замораживать воду и кипятить ее.

– Да. В основном приборы совершают изменение только одного вида. Мой же преобразовывает вибрации звуковые в эфирные. В самом сердце моего аппарата – философская ртуть, я ее вытащил из одного сломанного эфирографа. Единственное, что мне нужно было сделать, – обеспечить некоторое число возможностей…

– Подожди, – Джон поднял вверх руки. – Это что, все было чистой случайностью? У тебя было восемь колб-нот. Но что если бы ни одна из них не подействовала на фермент? Или если бы эффект был… Ведь могло же ничего не получиться!

– Нет, хоть что-то, но должно было получиться, – заверил Бен. – Я не сам придумал этот прибор. Настоящего изобретателя зовут Денис Папин. Вообще-то он использовал его для того, чтобы управлять небольшой лодкой. Прибор действует только на воду, а у воды три состояния: жидкое, твердое и парообразное. Сделав стекла разных размеров, я подумал, что тем самым смогу совершить переход хотя бы из одного состояния в другое.

– А что, в приборе Папина стекла не использовались?

– Нет, он и звук не использовал. Он извлекал нужные вибрации ртути – а следовательно, и эфира – более привычным способом: просто использовал алхимический катализатор для установления нужной harmonic .

Джон смотрел на друга с почти благоговейным трепетом:

– Господи, Бен, как ты додумался до того, что нужно использовать стекла?

Бен поджал губы:

– Долгое время мне в голову ничего путного не приходило. А потом, как ни странно, я получил подсказку от отца. Время от времени он играет на скрипке. Как правило, у него неплохо получается. Но как-то вечером у него все не клеилось, он никак не мог взять верную ноту. И в шутку отец сказал: «Деваться некуда, придется перепробовать все ноты, пока не попадется нужная!» После чего пальцами пробежал по струнам, переходя от одного тона к другому. И тогда вот здесь… – Бен постучал себя по лбу.

– Родилось нечто гениальное, – закончил за него Джон.

– Я не был уверен, что эта штуковина когда-нибудь заработает, пока она не «заработала» у тебя на бумаге, – признался Бен. – И уже после этого я еще раз перечитал книги – мне же нужно было подготовиться к объяснениям, если эта штуковина заработает. За всю последнюю неделю, пока я проводил эксперименты, я узнал куда больше, чем за три года чтения книг.

– Давно известно, что руки учатся быстрее глаз, а трудолюбивый – быстрее лентяя, – продемонстрировал вычитанную мудрость Джон, глаза его при этом подозрительно сузились. – Ты ведь знал, что прибор заработает, поскольку уже проводил эксперименты!

Бен не удержался от лукавой улыбки.

– Ты поймал меня, – признался он.

– И притворялся, будто, как и я, пребываешь в полном неведении?! – По ходу разговора негодование Джона росло. – Послушайте, Бен Франклин, вы что ж, шутки ради решили сделать из меня дурака?

– Да что ты, Джон, – попытался успокоить друга Бен, чувствуя, как лицо его заливает краска. – Ну, понимаешь… а что если бы во время одного из экспериментов у меня кровь закипела? Я не хотел рисковать своим лучшим другом, вот и все.

Выражение лица Джона изменилось, негодование уступило место смущению и напускной строгости:

– А, вон что…

– Вообще-то нам пора возвращаться, – заметил Бен. – Не поможешь мне донести его до дому?

– Но почему стекла, Бен? А не струны скрипки например? – допытывался Джон, пока они тащили неуклюжий прибор мимо зеленой лужайки, на которой собралась толпа любителей поиграть в кегли. При виде парочки все бросили игру и в недоумении уставились на ребят со странной штуковиной в руках.

– Ну так я и попробовал сначала струны, но ничего не получилось, хотя не понимаю почему. Не надо забывать, что главный элемент здесь – философская ртуть, только она трансформирует музыкальные ноты в эфирные вибрации. Я эту трансформацию объяснить не могу, просто так происходит, и все. Возможно, звук должен исходить именно из стекла или же тоны образуют особую harmonic в стекле, что в свою очередь оказывает воздействие на ртуть. – «Несмотря на все мои глубокомысленные рассуждения, – подумал Бен, – я, по правде говоря, и сам не знаю, что я такое сделал».

– Интересно, а почему во время эксперимента трубка стала розовой?

– Если найдешь ответ на этот вопрос, то очень мне поможешь.

– По крайней мере теперь я вижу связь между нашим прибором и эфирографом, – признался Джон. – Если можно с помощью звука изменить фермент воды, то таким же образом можно изменить и фермент вибрационного излучателя эфирографа. А если менять постепенно – как твой отец перебирает струны скрипки, – то можно будет, наверное, настроиться на ферменты других эфирографов.

Бен кивнул:

– Я тоже на это очень надеюсь.

– Ты уже пробовал так сделать?

– Нет, сегодня вечером хочу попробовать. И я надеялся…

– На что? – спросил Джон, когда Бен замолчал на полуслове.

– Я надеялся, что ты поможешь мне сделать математические расчеты, и мы бы их послали куда-нибудь, может быть, даже самому сэру Исааку Ньютону!

– «Коллинз и Франклин по поводу harmonic сродства», – помпезно произнес Джон. – Звучит неплохо.

– А «Франклин и Коллинз» – еще лучше. Только они начали привычную пикировку, как краем глаза Бен заметил какое-то движение сбоку. Укрывшись в тенистом переулке Гилли, за ними наблюдал мужчина, одетый в синюю куртку с медными пуговицами, лицо его скрывала низко надвинутая на лоб широкополая шляпа. Бену показалось, что под шляпой вспыхнули огненными искрами глаза того самого незнакомца, читающего при свете алхимической лампы таинственную книгу, за которым он подглядывал в окно четыре года назад. Бен тотчас отвел глаза в сторону, ноги у него подкосились от страха. Когда они повернули на Квин-стрит, он еще раз оглянулся, но странного незнакомца нигде не было видно.

– Ну все, я пошел спать, – заявил Джеймс. – Закончишь работу, не забудь прикрыть задвижку лампы.

– Не забуду, – заверил брата Бен, хотя никак не мог понять, зачем лампу закрывать. Она все равно будет светить, независимо от того, закрыта или нет.

Эфирограф уже дописывал страницу, Бен готовился загрузить следующий лист, восхищаясь, с какой грацией и точностью пишет машина. Она писала почерком человека, который находился далеко за океаном. Бен представил себе это расстояние, и мурашки побежали у него по спине. В этот самый момент Горацио Губбард сидит за своим самописцем в Лондоне и пишет ручкой, прикрепленной к рычагу эфирографа.

Конечно, для того чтобы здесь получить все, что он пишет, Бену придется бодрствовать чуть ли не целую ночь, меняя бумагу и время от времени заводя ручку, которая заставляет двигаться рычаг самописца.

Кроме того, нужно решить головоломку с тональной настройкой самописца. Сегодняшняя победа еще грела душу, но уже была не такой острой из-за навалившейся усталости.

Мысли Бена все время ходили, как заведенные, по кругу – как двуногая собака, сказал бы его дядя, – он уже получил последнюю страницу «Меркурия», но задача все никак не решалась. Нужно было придумать, как изменить фермент кристалла подобно тому, как он изменил фермент воды. И изменять его нужно постепенно, но в то же время необратимо, точно так же как отец, играя на скрипке, переходит с одного тона на другой. Бен уже начал думать, что это тупиковый путь – использовать звук для создания аналогичных изменений, потому что не мог себе представить, как можно последовательно варьировать степень вибрации прозрачного кристалла, как будто это струна. Если бы можно было использовать проволоку!

Вторая трудность, которую требовалось преодолеть, заключалась в том, что вода – очень простое вещество, а вибрирующая, издающая звук пластина, полученная из стеклянного монокристалла, – нет. Математические расчеты фермента воды были сделаны давным-давно, но структура сложносоставных веществ пока еще остается загадкой для науки.

Он тряхнул головой, разгоняя усталость и сон. Может быть, стоит получше рассмотреть излучатель самописца? Что сегодня сказал Джон? Будто руки соображают лучше, чем голова? Сегодня же ночью это нужно проверить. Бен знал, что сможет решить эту задачу-головоломку. Ну кто еще в возрасте четырнадцати лет сделал такое открытие, как он сегодня?!

Неожиданно его охватил страх: а что если это открытие уже давным-давно кем-то было сделано и отметено как несостоятельное?! И Исаак Ньютон лишь посмеется над ним, получив его бумаги с описанием эксперимента и расчетами.

«Он не будет смеяться, он будет поражен, потому что получит их на свой эфирограф», – дерзкая мысль овладела Беном. Он рожден для больших свершений и открытий, и Бостон слишком тесен для него. Он докажет, что достоин большего.

Излучатель представлял собой пластинку, вырезанную из правильного стеклянного кристалла, часть целого кристалла в два дюйма длиной и в полдюйма шириной. Пластинка крепилась к коробке гайками. В коробке – ртуть, совершенно особое вещество, совсем не похожее на ту ртуть, что наполняет термометры. Плоскогубцами Бен ослабил гайки настолько, что стеклянная пластинка упала ему на ладонь.

Бен несколько минут не отрываясь смотрел на узкую прозрачную полоску, но, увы, откровение на него не снизошло. Вздохнув, он вернул полоску на место и начал затягивать гайки. Должно быть, эта задача все-таки ему не под силу. Он уже достаточно разбирался во всех этих научных премудростях, чтобы понять, как ему фантастически повезло сегодня утром, и понять, сколь многого он еще не знает. Через несколько лет он, может быть, и найдет ответы на все вопросы. Если бы только удалось найти хорошего учителя! Ну а пока остается одно – признать свое поражение.

Слабый треск отвлек его от внутреннего диалога с самим собой, и сердце у Бена оборвалось. Отвлекшись на размышления, он затянул одну из гаек слишком туго, в результате чего излучатель треснул. И хотя Бен не все понимал в принципе работы эфирографа, кое-что он знал наверняка. Точнее, две вещи относительно вот этого конкретного эфирографа его особенно тревожили.

Во-первых, то, что эфирограф с разбитым излучателем работать не будет. Во-вторых, Джеймс убьет его, как только обнаружит поломку самописца.

И еще: у него меньше суток на то, чтобы исправить сломанную машину.

Бен уронил голову на руки и впервые за последний год горько заплакал.

После нескольких часов беспокойного сна Бен проснулся и с тупым отчаянием уставился в окно, за которым просыпался город. Улицы еще окутывала серая мгла, и только у самых высоких зданий хватило сил сквозь нее прорваться.

Что же ему теперь делать? О том, что самописец сломан, Джеймс узнает только завтра к полудню. До полудня есть время. А что потом?

Тяжело вздохнув, Бен сполз с постели, стащил с себя ночную рубашку, натянул бриджи, сорочку и серое пальтишко.

Может быть, сходить к отцу посоветоваться? Рассказать ему, что Джеймс требует невозможного. Может быть, это послужит веским доводом, чтобы разорвать договор с Джеймсом?

Бен на цыпочках пересек печатню, под ложечкой противно засосало, когда он бросил взгляд в сторону эфирографа. Он потянул ручку входной двери, дверь заскрипела и открылась. Воздух, насыщенный влагой утреннего тумана, резкой свежестью ударил Бену в лицо. Он съежился, поплотнее завернулся в свое серое пальтецо и отправился в путь. Башмаки гулко застучали по улице, недавно вымощенной булыжником.

По привычке свернув налево, на Тримонт-стрит, Бен понял, что ноги несут его в другую сторону от отцовского дома. Если бы он пошел к отцу, то это означало бы признать свое полное поражение, за которым наверняка последуют серьезные неприятности. Надо знать Джеймса: упрям, как бык, спорит до последнего, с явной склонностью к радикальным мерам. Они с отцом непременно поссорятся. Но как раз в этом-то – в новой ссоре между отцом и братом – Бен особого смысла не видел.

Он продолжал идти вперед, сквозь туман, надеясь, что, когда утренний туман рассеется, и в его голове прояснится.

Еще раз налево, здесь начинался подъем на склон Кот-тон-Хилл. Неизвестно откуда выскочили собаки и подняли оглушительный лай. По всей видимости, это собаки Эндрю Фэнела, француза, чей огромный дом проступал сквозь дымку тумана чуть выше по склону. Сам не зная почему, Бен ускорил шаг. Ему не понравились собаки, слишком уж истерично они лаяли.

Ноги несли его так резво, что скоро Бен оказался у Большого пустыря. Большим пустырем в Бостоне называли луг, который одной стороной граничил с городом, а другой – с заболоченным берегом залива. Рядом с Большим пустырем находилось городское кладбище, при виде его потрескавшихся надгробий Бену стало немного не по себе. Он остановился. Откуда-то с Большого пустыря доносилось мычание коров. Этот заунывный звук, казалось, предвещал, что нарождающийся день будет самым печальным днем в жизни Бена.

Бен стоял, раздумывая, в какую сторону податься, когда вдруг услышал за спиной звук быстро приближающихся шагов. Шаги звучали весьма странно, словно размеренное тиканье часов.

Бен едва взглянул, как сразу узнал и широкополую шляпу, и фигуру того странного незнакомца. Мгновение Бен стоял, охваченный страхом, и наблюдал, как незнакомец приближается. Сомнений больше не было. Это тот самый маг, за которым он подсматривал в окно четыре года назад, а вчера этот маг наблюдал, как они с Джоном тащили домой harmonicum . Бен не мог понять, шел ли мужчина за ним следом или просто гулял поблизости.

Бен притворился, что с увлечением рассматривает Большой пустырь. Метроном шагов раздавался все ближе и ближе. Бен затаил дыхание, страх парализовал его. «Конечно же, вчера этот человек остановился из любопытства, посмотреть на двух подростков и их странный прибор. Да и каждый бы остановился, зрелище-то было презабавное!» – уговаривал себя Бен.

Шаги замерли у него за спиной. Бен дрожал. Раздалось вежливое покашливание.

– Доброе утро, – произнес незнакомец, когда Бен отважился оглянуться. Он стоял на расстоянии какого-нибудь ярда [13]13
  Ярд – английская мера длины; равна 0,914 метра; делится на 3 фута.


[Закрыть] и рассматривал Бена с чуть заметной улыбкой на полноватом лице. По акценту можно было догадаться, что он откуда-то с севера Англии. Незнакомец улыбнулся шире, отчего на щеках появились ямочки. Но серые глаза не улыбались, взгляд был тяжелый, остекленевший.

– Доброе утро, сэр, – выдавил Бен, чувствуя, как дрожит его голос.

– Вы – Бенджамин, я не ошибаюсь? Бенджамин Франклин? – мужчина протянул руку. Бен тупо на нее уставился, незнакомец удивленно поднял брови и произнес: – Меня зовут Трэвор Брейсуэл.

– Ах да, сэр, – очнулся наконец Бен и протянул незнакомцу свою руку.

– Давайте немного прогуляемся, Бенджамин. – Просьба прозвучала как приказ. Бен кивнул, и незнакомец, положив руку на его плечо, развернул Бена по направлению к Большому пустырю.

– Простите, сэр, но откуда вы знаете мое имя?

– Бостон – маленький городишко, – заметил мужчина. – И выяснить имя мальчишки, который подсматривает в твое окно, совсем не трудно.

Лицо Бена залила краска стыда, но стыд тут же сменился страхом. Куда это они идут?

– Я… простите меня, сэр, – пробормотал он. – Я был тогда совсем маленький и…

– И никогда не видел плоды магических знаний в действии. Да, я понимаю, Бенджамин. Я знаю, как эти вещи поражают воображение.

Эти слова чуть приободрили Бена:

– Вы философ, да?

– Больше нет, – ответил мужчина. – Тебе ведь известно, что такое чудо, как мой свет, теперь легко купить за деньги. Боюсь, моя голова уже не способна осваивать новые знания. И более того…

Он остановился, огляделся по сторонам и крепче сжал плечо Бена. Потом пошел, все быстрее и быстрее, и вот они почти бежали по Большому пустырю. Бен пронзительно закричал, но крик тотчас же увяз и потонул в серой дымке тумана. Бен не поспевал, спотыкался, как вдруг почувствовал, что его уже волоком волокут по пустырю. Он попробовал вырваться, но мужчина схватил его за руку, пальцы, как стальные когти, впились в руку Бена. Он почувствовал себя совершенно беспомощным, в животе образовалась пустота, и Бен понял, что ему пришел конец.