Текст книги "На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти"
Автор книги: Грегор Самаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– Благоразумие и осторожность охраняют лучше всяких замков, задвижек и оружия. Умоляю вас, друг мой, будьте внимательны, обращайте внимание на все, что он делает. Разузнайте, не скрывается ли за его личностью какая-нибудь особенная тайна. Обращайте внимание на все, что он делает, – повторяю вам во имя нашей дружбы – и все, что увидите, что услышите о его прошлом, передайте мне. Я стану призывать добрых духов и умолять их защищать вас. Обещайте мне это, поклянитесь. Поклянитесь тем, что для вас всего дороже.
Сэр Вильям с восхищением смотрел на возбужденное лицо молодой женщины.
– В таком случае клянусь красавицей Дамаянти! – сказал он и затем чуть слышно прибавил: – В ее имени заключено мое счастье, лучи очей ее должны разрушить всякое угрожающее мне бедствие.
Она пожала его руку в знак того, что принимает клятву и мечтательно закрыла глаза, пока уста его замерли в продолжительном поцелуе на ее изящных пальчиках. Вздохнув с таким облегчением, будто с ее сердца упал тяжелый камень, она перевела разговор на другие предметы. Когда он наконец ушел, унося в своем сердце очарование ее взоров, а в душе эхо ее голоса, Дамаянти подперла голову руками и закрыла глаза.
Она не заметила, что тихая игра на вине прекратилась, что Хитралекхи приблизилась к ней, скользя по ковру тихими шагами. Она опомнилась от своего забытья, только когда почувствовала, что к ее руке прикоснулись горячие уста. Она с испугом открыла глаза. Ей показалось, что сэр Вильям вернулся, но увидела около себя Хитралекхи, которая целовала у своей госпожи руку. Она сразу поднялась и, смерив служанку уничтожающим взглядом, гордо и надменно спросила:
– Что это значит? Чего ты хочешь? Можешь идти!.. Ведь я теперь одна! – прибавила она с горечью.
Хитралекхи опустилась перед нею на колени и подняла на госпожу взгляд своих больших глаз.
– Прости, благородная бегум, что я осмелилась заговорить с тобою, но сердце мое слишком полно, и меня мучает то, что ты на меня гневаешься. Разве не завянет и цветок лотоса, когда скроется свет солнца и иссякнут воды? А воды, из которых моя жизнь черпает свое питание, свет, дарующий мне радости, – это расположение твое…
– В расположении у тебя недостатка нет, – заметила Дамаянти с едкой насмешкой. – Ты прекрасно обойдешься и без него.
Хитралекхи опустила голову. Затем она снова подняла глаза и смиренно посмотрела в высокомерное лицо Дамаянти.
– Повелительница, – сказала она, – не гневайся на меня! Если случайно взор повелителя упадет на служанку, разве бедняжка смеет его ослушаться?
– Замолчи! – сказала Дамаянти запальчиво, с негодованием отстраняя ее рукой.
– И все-таки я должна говорить! – возразила Хитралекхи, с мольбою подняв руки. – Должна сказать тебе, что ты несправедливо на меня гневаешься, что напрасно не доверяешь мне.
– Я не доверяю тебе? – спросила Дамаянти надменно. – Чего ради? Какое тебе до этого дело? Разве ты заслужила право на мое доверие?
– Я не имею права на твое доверие, благородная бегум, – возразила Хитралекхи, – но хочу заслужить это право. Услышь же мою клятву, Камасу, сокрушитель сердец! Я предана тебе каждой каплей своей крови, я здесь не для того, чтобы присматривать за тобой. Верь, что если мне и пришлось уступить воле повелителя, то у тебя все-таки нет более преданной, более верной тебе служанки, чем Хитралекхи.
– Присматривать за мной? – спросила Дамаянти задрожав, скрывая взор под густыми ресницами. – Что же ты могла бы подсмотреть?
– Высокая повелительница моя! У преданности глаз зоркий, и она умеет читать в сердцах тех, кому принадлежит душа наша. Разве пес не сочувствует радости своего господина, разве он не знает, кто враг и кто друг его господина? Разве твоей служанке нельзя сочувствовать тому, что происходит в твоем сердце?
– В моем сердце! – воскликнула Дамаянти, снова вспылив. – Разве я позволю тебе заглядывать в свое сердце?
– Не сердись, повелительница, – молила Хитралекхи смиренно, – преданность и любовь имеют право читать в сердцах не для того, чтобы предавать, а чтобы служить и помочь повелительнице, и если я сумела читать в твоем сердце, то это только доказывает, как горяча и преданна любовь моя.
– А не для того, чтобы предать меня? – спросила Дамаянти нерешительно. Взгляд ее, казалось, хотел проникнуть в самую глубину души прислужницы.
– Нет, повелительница, не для того. Господин, имеющий власть заставить меня повиноваться ему, все-таки не властен над моей душой, которая свободна и готова служить только госпоже своей, а я хочу служить тебе, сделать тебя счастливой.
В глазах Хитралекхи пылал необыкновенный огонь. Она подняла руки как бы для клятвы. Грудь ее волновалась, смуглые щеки горели пурпурным огнем.
– Я отлично знаю, – воскликнула она, – что и ты, благородная бегум, несмотря на свое высокое положение, подвластна судьбе! Аромат сладкой любви твоей не может изливаться для магараджи, который холоден, гадок и жесток, как змея. Ты, высокая повелительница, сама – великолепнейший цветок в мире, и любовь твоя может проснуться и жить только под таким сияющим лучом солнца, какой светится в глазах чужестранца.
– Ты дерзка, Хитралекхи, – сказала Дамаянти, отвернув в сторону вспыхнувшее лицо.
– Разве приносить жертву богам – дерзость? – спросила Хитралекхи. – Нет, они милостиво принимают все, что предлагают им смертные.
Она вскочила, принесла свою вину и, снова опустившись на колени около Дамаянти, тихо проговорила под нежный аккомпанемент струн:
– «Долго ли томиться у ног твоих милому со смертью в сердце? Приди, о, приди под улыбающуюся сень деревьев в рощу, ведь чудная пора весны так быстро, быстро промчится, а здесь тебя ждет счастье, неизъяснимое блаженное счастье».
Дамаянти жадно внимала этим словам. Глаза ее затуманились. Она прижала руки к сильно бьющемуся сердцу, и на устах ее заиграла блаженная улыбка.
– Но разве я могу тебе довериться? – спросила она, тяжело вздохнув, когда Хитралекхи кончила декламировать. – Не обольщаешь ли ты меня для того, чтобы вернее предать и погубить?
– Разве я не погубила бы и себя вместе с тобою, высокая бегум? – спросила Хитралекхи. – Верь мне, верь той любви, которая наполняет мое сердце и всецело принадлежит одной тебе. Дай мне устроить твое счастье, благородная моя повелительница, позволь позаботиться обо всем и прими из рук моих этот превосходнейший дар неба!
Она снова стала перебирать тонкими пальцами струны и запела нежную песню.
Дамаянти тяжело дышала, она наклонилась и опустила руки на плечо своей служанки. Из глаз ее лились слезы.
– Я хочу тебе довериться, хочу на тебя положиться! – сказала она. – Ты права. Весна промчится быстро, а с ней и цветы, и счастье!
Она склонила украшенную цветами голову к плечу Хитралекхи, и глаза той засияли страстью и торжеством победы.
II
В предместье Калькутты появилась большая толпа фокусников и раскинула свой лагерь у длинной стены одной из летних вилл. Табор состоял из нескольких телег с парусиновыми палатками, запряженных быками и маленькими осликами. Животных отпрягли, привязали и накормили. В одном из помещений, огороженном крепкими деревянными кольями, находились обезьяны и медведи. Труппа состояла из пятнадцати-двадцати мужчин и почти стольких же женщин, почти все происходили из низшей индусской касты.
Пока часть труппы равняла большую круглую площадку, очищая ее от травы и камней, чтобы раскинуть там несложные приспособления для представлений, весть об их появлении успела далеко распространиться, и собралась толпа праздного люда.
Одни фокусники просьбами и энергичными угрозами удерживали народ от слишком большого напора на огороженное место. Другие, стоя около своих повозок, продавали всевозможные предметы: искусно сплетенные из древесной коры и лыка маты, посуду из различных пород дерева, хотя и грубовато, но не без вкуса выточенную. Вещи эти быстро и охотно раскупались. Некоторый спрос имели и целебные травы, продаваемые пучками или в виде мазей и настоек с примесью крови животных или пепла от сожженных шкур змей и ящериц. Торговали и приворотным зельем.
Не обходились в труппе и без астролога, одетого в белую бумажную мантию, затканную красными нитями. На лбу и на щеках у него были вытатуированы каббалистические знаки. После обычных вопросов о дне и часе рождения он предсказывал грядущие события жизни вопрошавших его, почти всегда соединяя несчастные случайности с предстоящим громадным счастьем. Предсказания встречали безусловную веру, и чашечка, которой астролок перед началом предсказаний обносил толпу жаждущих узнать будущее, очень быстро наполнялась.
Между тем успели устроить сцену. Поперек нее был натянут крепкий канат, а вокруг размещены различные предметы, необходимые для выступлений жонглеров и гимнастов.
Солнце село, и наступила глубокая темнота. Тотчас же зажгли лампы, которые распространяли довольно ясный желтовато-красный мигающий свет, придававший всему окружающему фантастический оттенок. Рослый сильный мужчина явился с огромным тамтамом и, когда все было готово, ударил в него колотушкой с такой силой, что было слышно далеко в окрестностях.
Представление открыл шпагоглотатель – крепко сложенный широкоплечий малый, усевшийся со скрещенными ногами на пол. Откинув голову, он опустил себе в горло трехгранный железный клинок длиною в один фут и закрыл рот. В таком положении при напряженном безмолвном ожидании толпы он пробыл несколько минут, страшно вращая глазами, затем осторожно извлек страшный инструмент. Повторив трюк раза три, он уступил место гимнастам, которые в разнообразнейших позах и группах принимали такие акробатические положения, которые казались невозможными для человеческого тела.
Выступление имело шумный успех, и один из участников тотчас же воспользовался им, обойдя с оловянной чашкой ряды зрителей, не поскупившихся на щедрые подачки.
Затем последовало представление на туго натянутом канате, также исполненное несколькими мужчинами. За ними вышли акробаты, которые с замечательной ловкостью прыгали через большие цилиндрические корзины, жонглировали кружками.
Наконец явился фокусник, почти голый: в набедренной повязке и тюрбане. На стол перед ним положили медную доску, а на нее фокусник выложил из маленьких глиняных бокальчиков три кучки муки красного, голубого и желтого цветов, они сохранили форму, не рассыпались.
У всех зрителей вырвался общий вздох напряженного ожидания, служивший доказательством, что настал самый интересный момент представления. Фокусник поклонился и взял в рот кучки муки одну за другою, затем ему был подан стакан с водой, которую он тут же выпил. Сделав это, он откинул голову назад и долго во всеуслышание полоскал водой горло. Повторив полоскание несколько раз с небольшими перерывами, фокусник выплюнул воду, наклонился над доской и вынул изо рта все три кучки разноцветной муки, совершенно той же формы и того же цвета, какими они были ранее. Сделав это, он поднял доску, начал трясти ее, и совершенно сухая мука рассыпалась. Раздался оглушительный шум одобрения, после чего сборщик денег снова бросился в толпу, чтобы превратить восхищение публики в звонкую монету.
В перерыве толпа снова разделилась. Некоторые возвратились к повозкам, чтобы продолжать покупки, другие отправились к повару, который, пользуясь случаем, уже успел раскинуть здесь свою временную столовую. На импровизированной кухне весело горел огонь, и в больших чанах готовились излюбленные индусские кушанья. В одном кипел рис, подававшийся под густым соусом карри; в другом варился даль – пюре из гороха, бобов и чечевицы с приправами; в третьем – овощи. В корзине стояли кувшины с ячменным вином, похожим на пиво. Посетители ели, пили, беседовали о предсказаниях астролога, о событиях дня, о новом губернаторе и о заведенном им строгом порядке в управлении, о смещении Риза-хана и других новостях. Особенно оживленно толковали об этом в одной из групп, образовавшихся около предводителя труппы фокусников.
Эти труппы кочевали из провинции в провинцию и служили распространителями всевозможных новостей. Их главари поэтому пользовались некоторого рода уважением и имели на народ немалое влияние.
– Да, – говорил предводитель, осушая небольшой бокал с пшеничным вином, – тяжелые настали нынче времена, уж слишком много воли над несчастной землей дали боги злым духам!
Он глубоко вздохнул и, по-видимому, погрузился в мрачные размышления.
– Почему это? – боязливо спросил один из мелких ремесленников, начиная волноваться. – Разве не все у нас в образцовом порядке? Торговля процветает, жатва была превосходная, о чем же нам плакаться?..
– Ты прав, Санкара, – заметил другой. – Благосостояние наше растет, и нам бы следовало радоваться падению надменного магометанина Риза-хана… Теперь при дворе в Муршидабаде распоряжается Гурдас и свято охраняет нашу святую религию.
Фокусник посмотрел на говоривших взглядом, полным сострадания, как на неразумных детей, которые судят о делах взрослых, не имея о них не малейшего понятия.
– Вы говорите про сегодняшний день, не думая о том, что за ним последует завтрашний, – сказал он, пожав плечами. – Вы видите над собой голубое небо и не замечаете туч, собирающихся на завтра и в недалеком будущем готовых разразиться над вашими головами… Вы любуетесь зеркальной поверхностью воды и не думаете о живущем в ней крокодиле. Сегодня вы весело улыбаетесь, а завтра вас, может быть, ждет смерть.
– Но почему же, почему? – спрашивали мужчины, окружив его теснее.
– Почему? – переспросил фокусник, несколько понижая голос. – Это довольно просто, нужно только уметь смотреть немного дальше кончика своего носа. Разве у нас не появился новый губернатор?
– Он друг всех индусов, – заметил Санкара. – Это он свергнул Риза-хана и поставил на его место Гурдаса.
– А зачем он сделал это? – продолжал фокусник. – Уж понятно, не для того, чтобы помочь возвысить вашу святую религию, которую неверующий англичанин столько же презирает и ненавидит, как веру пророка. Разве Гурдас принадлежит к нашим? Нет, он всей душой предан англичанам, а они только и думают, как бы поработить нас, уничтожить наши храмы и вместо них возвести свои. Они подползают ко всему, как скользкие змеи… Когда они обовьют нас совсем, то задушат и упьются нашей кровью. Всего этого вы не видите потому, что живете только настоящим и не заглядываете в будущее, я же вижу надвигающуюся из-за гор непогоду.
Мужчины сдвинулись еще плотнее и начали шептаться.
– Если губернатор желает вам добра, – продолжал фокусник, – то зачем не посадил он на место Риза-хана набожного и благородного Нункомара, который сумел бы позаботиться о вас гораздо лучше, нежели его сын, лицемерный Гурдас? Губернатор отнял у Великого Могола Кору и Аллахабад, затем продал их Суджи Дауле, который грабит своих подданных, как разбойник, и высасывает у них кровь.
– Да-да, он совершенно прав, – сказал Санкара. – Гурдас фальшив и лицемерен, и все случится так, как он предсказывает… Великий Могол был, право, куда лучше англичан, – и тигр бывает лучше змеи.
– Но как же быть? – спросил другой. – Что можем мы сделать против англичан, что могут сделать овцы против волка?
– Ничего, – сказал фокусник, – ничего, когда они одни, но если все сплотятся, если соединятся для общего сопротивления и примут помощь от других животных, которые сильнее и великодушнее волка или шакала… Слушайте меня, – сказал он, – я дальновиднее вас, я могу дать вам совет, потому что желаю вам добра и принадлежу к вашему племени. Мщение уже собирается над головой англичан и губернатора, который осмеливается противиться даже святым богам нашим. Великий Могол в Дели гневается и точит меч для битвы, а на юге стоят франки, друзья наши, которые ненавидят англичан и ежеминутно готовы вступить с ними в бой. Уже близок час мщения, и когда он настанет, то и набоб-визирь Аудэ изменит союзу, заключенному с чужестранцами, и тогда все дружившие с англичанами будут преданы гибели вместе с ними. Поэтому берегитесь, говорю вам, чтобы день мщения не настал бы и для вас и не послужил бы и вам на погибель!
– Но как же быть? – спросил Санкара. – Ведь мы совершенно в их власти…
– Умный человек никогда не будет во власти врага своего, – возразил фокусник. – Он покоряется неизбежности, но выжидает своего дня и втайне приготовляется. Когда с севера выступит Великий Могол, чтобы уничтожить англичан, тогда и для нас настанет время действовать. Вербуйте народ для восстания против английского ига, чтобы, когда придет время, вы могли бы собрать храбрых мужей для защиты правого дела.
– У нас нет оружия, – сказал Санкара.
– Оно прибудет в виде разнообразных товаров на кораблях и повозках. Разжигайте повсюду яркое пламя восстания. Король франков объявит себя покровителем индусов и будет защищать вас от всех несправедливых притеснений магометан, так что даже сами набобы и визири будут обязаны поступать по вашему закону и уважать права ваши. Тогда над Индией засияет лик Брамы и времена ваших предков возобновятся во всем своем блеске.
Слушатели внимали речам фокусника с возрастающим напряжением.
– И что же мы должны делать, – спросил Санкара, – чтобы оказаться достойными великих благодеяний неба?
– Вы должны служить вестниками святого дела! Должны вербовать борцов, открывать глаза своим братьям, чтобы они научились сегодня узнавать, что их ожидает завтра. Вы должны подготовить сборные места, чтобы силы ваши были равны силам ваших противников.
– Я согласен! – воскликнул Санкара с оживлением. – Я согласен!
– И я!.. И я также!.. – кричали другие.
– Прекрасно, – сказал фокусник. – В таком случае я вербую вас всех для святого дела наших богов и нашего народа и обязываю вас продолжать мое дело. Если вы на это согласны, то скажите имена свои, чтобы посланные могли во всякое время отыскать вас.
Он вытащил из кармана небольшую аспидную доску. Санкара и другие сказали свои имена, некоторые медленно и нерешительно, но тем не менее никто не посмел отказаться открыто из страха прослыть в глазах остальных изменниками.
– А теперь, – сказал фокусник, – закрепим заключенный нами союз божественным нектаром благороднейшего напитка. Глотните из моего кадамбарака. Это чистейшее раки рисовых полей Декана, смешанное с соком дерева кадамбы. Он вливает в жилы силу и отвагу и наполняет сердце блаженной радостью.
Он достал из затканного золотыми нитями плаща широкую, обвернутую в тонкую солому бутылку и налил из нее в маленькие глиняные стаканчики всем присутствующим. Напиток распространял замечательный аромат. Санкара и его товарищи, отведав его, пришли в восторг и с оживлением пожимали фокуснику руки. Глаза их заблестели сильнее, и все сомнения, вся нерешительность сразу исчезли.
Остальные присутствовавшие, увлекшись интересными разговорами, мало обращали внимания на человека, сидевшего поблизости от фокусника в углу, несколько в тени. По фигуре это был молодой человек, одетый просто, даже бедно, как все люди низшей касты Когда тамтам снова загудел, он встал, как и все другие, и пробрался к сцене, чтобы полюбоваться на представление.
На этот раз выступили танцовщицы. Сначала появились четыре девушки 15–17 лет, стройные и красиво сложенные. Они исполнили один из тех мимических танцев, которые выражают различные оттенки чувства любви. Все искусство состояло в мимике и грациозных телодвижениях. Танцовщиц наградили шумным одобрением, и, окончив свой номер, они пошли в толпу зрителей с тарелочками для сбора в руках.
Пока они обходили зрителей, на сцене появилась еще одна танцовщица, роскошно одетая. На голове у нее был прикреплен тонкий обруч. Вокруг него намотаны тонкие шелковые нити, спускавшиеся вниз и оканчивавшиеся маленькими крючочками. На левой руке у нее висела красивая корзиночка, наполненная яйцами с продернутыми через скорлупу тоненькими шелковинками.
Танцовщица стала извиваться и наклоняться во все стороны, затем начала кружиться на одном месте до того быстро, что нити, прикрепленные к обручу, стали летать вокруг нее. Она брала из корзиночки одной яйцо за другим и прикрепляла их к крючочкам на нитках, пока наконец на каждой из этих нитей не оказалось по висящему яйцу. Она кружилась так равномерно, что яйца не касались одно другого.
На лицах зрителей можно было прочесть восторг и восхищение. Через некоторое время танцовщица начала снимать яйца и укладывать их на место, в корзиночку.
Тут уже публика не могла сдержать своего восхищения, и крикам ликования не было конца. После выступления девушка с тарелочкой направилась в ряды зрителей. Ее окружила толпа поклонников и осыпала похвалами и любезностями, она же обращала внимание только на слова хорошо одетых молодых людей, приветливо улыбалась им и шутила.
После нее на сцену вышли почти голые борцы. Они старались сбросить друг друга на пол, прибегая к помощи маленького отточенного кастета, надетого на правую руку. Вскоре кончики этих кастетов повредили во многих местах кожу боровшихся, так что по телу их струилась кровь.
Женщины и девушки протолкались в первые ряды и следили за борьбой с блестящими от возбуждения глазами. Они подбадривали боровшихся криками и, когда наконец одному из них удалось сбросить противника на землю, разразились громкими возгласами. На этот раз собирать деньги пришлось одному из музыкантов, так как сами борцы сильно утомились.
В заключение появились заклинатели змей – двое рослых бородатых людей в длинных белых одеждах, доходивших почти до самых пят. У каждого из них в руках была дудка, маленькая волынка и плоская плотно закрытая корзина. Заклинатели сели на землю. Корзины были открыты. Началась тихая заунывная музыка, после чего из каждой корзины выползло по большой очковой змее, ядовитейшей и опаснейшей породе гадов тропических стран. Они сначала медленно и как бы нехотя подняли головы. Чем быстрее становился темп музыки, тем оживленнее были движения змей. Они поднялись, высунули жала, и глаза их засверкали сильнее. Затем опустились и, опираясь на хвосты, начали вертеться вокруг самих себя, производя впечатление пляшущих под музыку.
Зрелище было столь же замечательно, интересно, как и отвратительно, потому что шипящие, ползущие животные эти в приподнятом положении и с высунутыми жалами имели еще более гадкий и ужасающий вид. Многие из зрителей, особенно женщины, бросились в палатку повара, чтобы запастись чашками с парным молоком. Так как змеи считаются у индусов приносящими счастье животными, то всякий охотно жертвовал молоко, за что и получал право дотронуться до гада. Пока искусство укротителей змей завершало интересное представление, предводитель труппы, остававшийся в палатке повара, медленно встал и равнодушно направился к стоявшим поблизости повозкам. Там он осмотрел привязанных быков и ослов, заглянул в палатки, как бы желая убедиться, что там все в порядке, затем быстро исчез в ночной темноте. Никто не обратил на это внимания, кроме смуглого, бедно одетого человека, стоявшего среди зрителей. Он оставил свое место, подошел к повозкам и, никем не замеченный, тоже исчез во мраке.
Вскоре фокусник и его преследователь подошли к дворцу Нункомара, светившемуся в темноте сказочным блеском. Местность вокруг дворца была довольно пустынна.
Фокусник быстро обернулся и привычным к темноте взором тотчас же увидел стоявшую в непосредственной близости фигуру.
– Чего тебе здесь надо?.. Зачем ты? – спросил он и в ту же минуту вытащил из складок плаща длинный острый кинжал, но его преследователь молниеносно схватил фокусника за руку и сжал ее, как в железных тисках. Тот, заскрежетав от боли зубами, невольно выронил кинжал.
– Чего тебе нужно?.. И кто ты? – спросил он снова. – Откуда ты знаешь этот прием? Берегись! Если ты и отнял кинжал, то поверь, у меня хватит сил задушить тебя руками!
– Хакати, – сказал вдруг человек, одетый бедняком, – я не враг тебе, но мне нужно поговорить с тобой серьезно.
– Ты знаешь мое имя? – спросил фокусник. – Откуда?
– Ты недостаточно благоразумен и осторожен, Хакати. Может быть, я хотел только испытать тебя, зачем же ты тотчас же сознаешься? Вперед будь осторожней: кто занимается таким делом, как ты, должен уметь тщательно следить за собой.
Хакати с досадой проворчал что-то, все еще пытаясь освободить руку. Он понял, что противник прав, он без всякой надобности сам себя выдал.
– Я предупредил тебя, – сказал неизвестный. – Меня бояться нечего, а если будешь благоразумен, то я сделаюсь твоим другом, как это уже было однажды.
– Но кто же ты?.. Мой друг?.. Если ты действительно друг мой, то… то отпусти же мою руку…
– Ты хочешь знать, кто я?! – воскликнул незнакомец и, близко наклонясь к самому уху Хакати, продолжал: – Помнишь, ты был пойман на улице в Мадрасе… ты и вся твоя банда… Как ни отчаянно вы отбивались, ваша жизнь висела на волоске… вы погибли бы наверное, если бы…
– Если бы нас не спас Раху, предводитель парий! – воскликнул Хакати. – Да! Ты знаешь Раху, ты из его шайки?
– Я, конечно, сделал бы сейчас то, от чего предостерегал только что тебя, – возразил тот, – но ты и без того не выдашь меня, так как знаешь, что этим обрек бы себя на верную смерть. Я сам Раху!.. Ты мог бы узнать меня по тому уже, что при всей твоей силе и ловкости не мог высвободить руки из моих железных тисков…
– Раху!.. Ты сам Раху! – закричал в ужасе Хакати и, упав на колени, взмолился: – Если ты в самом деле Раху, то приказывай!.. Говори!.. Ты однажды спас меня от верной смерти, возвратил мне свободу, я готов повиноваться тебе во всем!
– Я возвратил тебе жизнь и свободу потому, что веду борьбу только против той высокомерной касты, которая мнит себя властительницей мира, – сказал Раху, – а не против бедняков, которые непосильным трудом зарабатывают себе пропитание. Можешь быть уверен, я не причиню тебе зла… Но потребую, чтобы ты стоял на моей стороне в борьбе против врагов, которые должны стать и твоими!
– Приказывай, господин, приказывай! – сказал Хакати.
– Так слушай же меня, – начал говорить Раху на языке кочующих фокусников, понятном только им: – Ты разъезжаешь теперь по стране по приказанию магараджи Нункомара, чтобы повсюду готовить восстание и собирать последователей, которые смогут припрятать оружие, как только оно прибудет, а потом раздать его.
– Ты знаешь это, господин, – сказал Хакати, – к чему отпираться…
– В таком случае, – продолжал Раху, – для меня важно знать, что за сеть раскидывает Нункомар над страной. Ты сейчас же передашь мне записную книжку, которую собираешься отнести Нункомару.
– О, господин, это жестоко! – воскликнул Хакати. – Если он узнает, я погиб!
– Разве я не сказал, что не хочу предавать тебя? Ведь я мог бы убить тебя и завладеть списком?
Он сильнее сжал руку Хакати, так что тот застонал от боли.
– Ты прав, господин, ты прав, – пробормотал Хакати. – Приказывай, я буду повиноваться тебе во всем!.. Но что же мне сказать Нункомару?
– Ты и отдашь ему список, – возразил Раху, – но не сегодня, а завтра. Вечером, когда начнется ваше представление, ты найдешь меня за повозками, и я верну его совершенно невредимым. Ты отнесешь его Нункомару, потому что мне так нужно. Вот, возьми, это твое. Если будешь верно и честно служить мне, то получишь еще, но, если ты вздумаешь изменить мне, смерть твоя неизбежна.
Раху выпустил руку Хакати и сунул в нее туго набитый кошелек. Тот быстро запустил туда руку, достал одну из монет, потер ее между пальцами и близко поднес к глазам.
– Это… это золото!.. Золото! – сказал он дрожащим от волнения голосом. – Настоящее золото!.. И это… это все мое?
– Да, оно твое и получено тобой за честное дело.
– О, господин, господин! – воскликнул Хакати. – Ты так же страшен, как Рокхазасы – бешеные духи мщения, и великодушен, как сами боги! Приказывай, приказывай мне. Вот список всех, кого я успел завербовать. – Он достал из кармана небольшую записную книжку и передал ее Раху. – Но, – сказал он, – не забудь, не я один вербую народ для Нункомара. По всей стране ходят его люди.
– Это мне известно, – возразил Раху, – и я сумею отыскать их. Назови мне имена тех, кого ты знаешь.
Хакати перечислил целый ряд имен.
– Я их запомню, – сказал Раху, – а завтра возвращу записную книжку. Только вот что еще. Если Нункомар станет расспрашивать тебя, где ты кочевал, – а это он сделает непременно, – то ты скажешь ему, будто имел стычку с толпой парий на том месте, где мы когда-то с тобою встретились, что ты победил и убил их предводителя, которого сообщники называли Аханкарасом…
– Аханкарасом!.. – повторил Хакати, стараясь запомнить это имя. – Хорошо, не забуду.
– Теперь ты знаешь, что тебе нужно делать, – сказал Раху. – Возвращайся к своей труппе. Завтра отнесешь список Нункомару. А через три месяца – запомни это хорошенько – снова возвратишься сюда и дашь мне отчет во всем.
– Все будет так, как ты велишь, господин, – ответил Хакати, кланяясь. Потом, не оглядываясь, побежал обратно к балагану, откуда только что начала расходиться толпа.
Когда шаги его затихли вдали, Раху, никем не замеченный, вернулся в город.
Час спустя капитан Синдгэм вошел в кабинет губернатора и рассказал ему о раскинутой над страной паутиной и приготовлениях к общему восстанию.
– Неужели они осмелятся? – спросил Гастингс с недоверием.
– Нункомар осмелится на все! – возразил капитан. – Льва и тигра может запугать власть более сильная, но змея, свернутая в клубок, в любое время готова к прыжку, если ей вовремя не размозжат голову, а голова эта – Нункомар! Ваша милость сомневается! – продолжал он, вида, что Гастингс продолжает недоверчиво качать головой. – Вот список лиц, завербованных агентом только в Бенгалии, чтобы подготовить народ и сборные места для оружия и амуниции, которые должны прибыть из Пондишери. Завтра список будет в руках Нункомара, он был бы у него еще сегодня, если бы я не перехватил его.
Он передал губернатору записную книжку Хакати. Гастингс, довольно хорошо разбирающий письменные знаки индусов, начал читать.
– Дело, действительно, опаснее, нежели я предполагал, – сказал он. – Здесь, в самой Калькутте, на моих глазах, у меня под рукой готовится восстание! Но какими судьбами эта книжка попала к вам в руки?
Капитан коротко рассказал все, что произошло час назад. Гастингс смотрел на него с выражением нескрываемого удивления.
– Мне снова приходится благодарить вас, – сказал он. – Вы оказали мне громадную услугу. Я не боюсь открытых врагов, но боюсь тайных. Нужно сейчас же арестовать и допросить всех записанных здесь лиц, это произведет среди них переполох и заглушит восстание в самом зародыше.
Капитан покачал головой.
– Список, находящийся в руках вашей милости, охватывает только небольшую часть раскинутой Нункомаром сети. В стране действуют и другие его агенты. Нам следует выследить все нити и собрать их в наши руки.
