Текст книги "На берегах Ганга. Прекрасная Дамаянти"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Войска взяли на караул, барабаны загремели, и королю-князю были отданы все подобающие его сану военные почести. Проехав ряды английских солдат, Суджи Даула соскочил с коня, тотчас же взятого под уздцы двумя слугами, и пешком пошел навстречу губернаторскому шествию. Гастингс последовал примеру набоба, но соскочил с седла лишь после того, как тот ступил на землю. Вся свита сделала то же самое, и губернатор серьезно и с достоинством пошел навстречу повелителю Аудэ. Его свита следовала за ним. Нункомар сумел поставить дело таким образом, что, хотя он и уступил губернатору первое место, остался около него.

Суджи Даула остановился, поклонился по восточному обычаю, приложив ладонь к тюрбану, и сказал хотя и на ломаном, но все же понятном английском языке:

– Почтительнейше и дружески приветствую представителя могущественного и благородного английского народа. Я охотно принял приглашение вашей милости для совместного совещания и обсуждения способа к укреплению и сохранению нашей дружбы на благо моего отечества.

– Ваше высочество окажет мне большую честь своим посещением! – отвечал Гастингс любезно и вежливо, но тоном давая понять, что считает себя никак не ниже индийского князя как по рождению, так и по положению. – Надеюсь, вы останетесь довольны гостеприимством, которое я буду иметь удовольствие предложить вам в Калькутте.

Он протянул набобу руку, которую тот почтительно и почти нежно прижал к своей груди.

Нункомар счел нужным приблизиться.

– Я также радуюсь, – сказал он вкрадчивым, покорным тоном, – случаю приветствовать великого властелина Аудэ от имени всех индусов Бенгалии и буду несказанно счастлив, если ваше высочество примет выражение благоговейнейшего почтения – как моего, так и собратьев моих по религии и по племени.

Нункомар проговорил все это с достоинством, заставившим набоба предположить, что он в некотором роде равноправен с губернатором и потому счел нужным ответить ему так же любезно. Затем он поклонился с изысканной вежливостью и вопросительно посмотрел на Гастингса. Губернатор счел нужным отрекомендовать ему Нункомара и сказал:

– Ваше высочество видит перед собою благородного магараджу, одного из выдающихся представителей своей касты и народа, всегда выставляющего себя преданнейшим другом Англии.

В последних словах губернатора слышалось что-то похожее на сдержанную насмешку, что, конечно, не укрылось от тонкого слуха Нункомара, но он все-таки приятно и счастливо улыбался, как будто слышал только слова губернатора, но не тон, каким они были сказаны.

Гастингс и властелин Аудэ вновь сели на коней и направились к городу; свита обоих последовала за ними. Войска снова взяли на караул и, став в одну общую колонну, пустились следом. Нункомар же, на которого никто больше не обращал внимания и которого в сутолоке чуть не смяли, остался стоять посреди дороги. Слуги его подвели коня. Продолжая радостно улыбаться, как будто только что удостоился великой чести, он бросился в седло и погнал коня в противоположную сторону, к большому храму, возведенному несколько в стороне от города Хугли в обширной и густой роще.

Гастингс и Суджи Даула были встречены в городе громким, восторженным ликованием толпы. В правительственном дворце в честь высокого гостя выстроился большой отряд почетного караула. Во внутреннем дворе к нему вышла баронесса Имгоф и лично повела его в отведенные для него покои. Пока набоб приводил себя в порядок, Гастингс поспешно удалился в кабинет и приказал позвать к себе капитана Синдгэма.

Молодой человек вошел, по-военному приветствуя его, но, увидев, что они с губернатором одни, поклонился по-восточному, скрестив на груди руки.

– Не приучайтесь к этому поклону, – сказал Гастингс, – вы можете когда-нибудь забыться, а услуги, которые вы должны оказать мне, требуют, чтобы вас постоянно окружала тайна. Заметили вы, как испугался при виде вас Нункомар? Вы не боитесь, что он узнал вас?..

– Конечно, мое лицо могло броситься ему в глаза, – возразил Гарри, – так как едва ли я с тех пор успел сильно измениться. Во всяком случае укрыться от его взглядов было почти невозможно, поэтому, чем непринужденнее я буду перед ним держать себя, тем скорее собью с толку и дам повод предположить, что поразившее его сходство есть только игра природы.

– И все же советую вам быть осторожным, – сказал Гастингс. – Однако скорее к делу. Нункомара мучает любопытство. Он встретился на моем пути вовсе не случайно и не случайно присутствовал при встрече набоба, поэтому нужно ожидать, что он во что бы то ни стало постарается разузнать что-нибудь, а все узнанное употребить в злонамеренных целях. Вот в чем дело. Мне необходимо понимать, куда и кому он передает свои вести. Он осторожен и ни за что не пошлет вестового из своего дворца. Но может сделать это из храма в Хугли.

– Ваша милость! – ответил Гарри. – Даю вам слово, что никто не выйдет из храма незамеченным мною. Что следует сделать, если посланный магараджи попадется мне в руки?

– Мне необходимо иметь самое письмо. Если вы сумеете убедить его, чтобы он взамен настоящего передал то, что мы вручим ему, то заслуга ваша окажется вдвое важнее.

– Может быть, это мне и удастся, но наверное не поручусь.

– Располагайте какой угодно суммой денег, но если и это не поможет, доставьте мне послание и позаботьтесь о том, чтобы посланный был нем как могила.

– За это я отвечаю, – ответил Раху.

– Прекрасно! Я на вас надеюсь. Предоставляю вам действовать вполне по вашему усмотрению.

Человек в одежде офицера поклонился и прошел прямо в занимаемые им комнаты. Он запер за собой дверь и открыл один из шкафов, ключ от которого висел у него на шее на шелковом шнурочке. Достав оттуда одежду, которую он носил, когда жил в лесу на склоне горы Земиндар, переоделся, затем достал фляжку с темно-коричневой жидкостью, натер ею себе лицо и руки, растрепал волосы. После этого нахлобучил на голову поярковую шляпу, засунул за пояс два острых кинжала и пару маленьких пистолетов.

Встав перед большим трюмо, он остался собой весьма доволен.

– Раху снова воскрес! – сказал он. – Берегитесь теперь вы все, коварные, надменные брамины! Снова явился тот, кого вы сравняли с дикими кровожадными зверями. От тигра он научился употреблять в дело когти и клыки, от змеи – способность выползать незаметно и жалить до смерти!

Раху растянулся на оттоманке и погрузился в мрачные думы, ожидая наступления ночи, уже начавшей опускаться на землю. Тогда он выбрался из комнаты через небольшую веранду, выходившую в отдаленную часть сада. С ловкостью и цепкостью кошки, без малейшего шума и так осторожно, что никто не заметил бы даже его силуэта, он перелез через ограду и исчез во мраке.

Суджи Даула, освежившись и подкрепив свои силы после утомительного путешествия, направился к губернатору, чтобы сделать ему визит. На пороге его встретил сэр Вильям и провел через роскошную приемную в рабочий кабинет Гастингса.

Здесь царил полумрак. Замысловатый канделябр в несколько свечей, стоявший на большом письменном столе, был накрыт синим шелковым абажуром, так что свет падал только на сам стол, а весь кабинет оставался в тени. Гастингс тотчас же поднялся и приветствовал набоба, предложив ему поставленное около письменного стола кресло, а сам сел на простой стул.

В комнате царила глубокая тишина. Только через открытые на балкон двери, ведущие в сад, доносился смутный шум и смешанный говор с городских улиц, между тем как, согласно строжайшему приказанию, ни в коридорах, ни в приемных не было слышно ни звука. В этом тихом рабочем кабинете сидели теперь сияющий восточной роскошью властитель обширной страны и тысяч человеческих душ и представитель европейского торгового общества, пришедшего сюда, чтобы с хитростью змеи и терпением тигра завладеть всеми богатыми областями азиатского мира и на этой добыче построить основу английского всемирного владычества. С минуту оба молча смотрели друг на друга. Вероятно, каждый из них думал, удастся ли сделать другого орудием своих планов и желаний. Гастингс счел наконец необходимым начать разговор.

– Я просил ваше высочество, – начал он, – удостоить меня чести вашего посещения не только для того, чтобы иметь счастье принять вас в своей резиденции и выразить дружески расположенному к компании и Англии высокопросвещенному и знаменитому князю высокое уважение и почтение, но и для переговоров о делах большой важности, желая вам сделать предложение, могущее принести нам обоим большие выгоды.

– Все, что исходит от вашей милости, – ответил Суджи Даула тоном искреннего чистосердечия, – имеет для меня значение величайшей важности и должно, в чем я не сомневаюсь, принести мне только счастье и выгоду.

– Выгода между союзниками общая, – сказал Гастингс. – С момента моего вступления в должность губернатора я уже думал о том, как быть полезным друзьям своим. Дело в том, что провинции Кора и Алахабад, уступленные компанией Великому Моголу, взяты мною обратно.

Глаза Суджи Даулы засверкали. Он с явным восхищением смотрел на человека со спокойным холодным лицом, который в таких простых словах объявляет ему о решении, способном разжечь всеобщую войну в Индии.

– А мой высокий повелитель в Дели, – спросил он, – одобрил ли он это решение?

– Он одобрит его, – сказал Гастингс равнодушно. – В названных провинциях у него нет даже войска, а наши батальоны уже в пути, чтобы устроить там чиновников компании, которые должны принять на себя управление и сообщить начальникам двора в Дели о принятом мною решении.

– Значит, оно уже выполнено? – спросил Суджи Дауда с оживлением.

– Я привык к тому, – возразил Гастингс металлическим, звонким голосом, – чтобы исполнение следовало непосредственно за решением вопроса. Но ваше высочество понимает, что управление столь отдаленными провинциями возлагает на компанию известного рода затруднения и тяготы.

– Совершенно верно, – воскликнул Суджи Даула, – провинции эти граничат с моими владениями и… – Он вопросительно и пытливо посмотрел на спокойное лицо Гастингса.

– В руках вашего высочества я бы видел их так же охотно, как в своих, – сказал губернатор.

– Значит, – оживленно воскликнул набоб, – ваша милость простирает свою великодушную дружбу до того, что согласится уступить эти провинции мне?

– Вот это и есть предложение, которое я думал сделать вашему высочеству.

– Благодарю, тысячу раз благодарю! – воскликнул Суджи Даула, схватив руки губернатора и прижимая к своей груди. – Как радостно встретить друга с таким высоким умом, с таким великодушным чувством!

– Понятно, что как представитель компании я не имею права уступать такие богатые провинции без вознаграждения.

– Конечно, – согласился Суджи Даула, немного подумав, – и ваша милость, конечно, уже рассчитала, какое вознаграждение могло бы соответствовать…

– Я полагаю, – сказал Гастингс, не отрывая от него пристального взора, – что сумма в триста тысяч фунтов была бы достаточной.

– Я принимаю ваше предложение.

– Триста тысяч фунтов, полагаю я, – продолжал Гастингс, – вознаградили бы нас за богатые плодородные области, ценные леса. Но еще есть и сборы податей.

– Сборы податей? – спросил Суджи Даула, тревожно. – Совершенно верно, нужно подумать и об этом. Но, насколько мне известно, правительство в Дели не много имело от этого пользы.

– Потому что управление было плохое. Впрочем, так или иначе там найдутся еще недочеты, поэтому, я думаю, сбор податей можно оценить в двести тысяч фунтов, и полагаю, что за назначение именно этой суммы я могу отвечать перед компанией. Ваше высочество богаты, казна ваша полна, и для вас полмиллиона фунтов не покажутся чересчур высокой платой, тем более что при хорошем управлении вы вернете эту сумму в короткое время.

– Так и быть, – сказал Суджи Даула после небольшого размышления, – я согласен и готов заключить сделку хоть сейчас.

При этом он боялся взглянуть на Гастингса, точно опасаясь, что тот предложит ему другие условия. Но Гастингс кивнул в знак согласия и сказал:

– Следовательно, решено! Если вашему высочеству угодно, мы можем немедленно подписать предварительный договор, который затем можно оформить более торжественным образом. Я уже набросал приблизительный план, в котором ваше высочество обещает выплатить сумму в пятьсот тысяч фунтов в течение одного месяца. По исполнении этого мое войско покинет приобретенные вашим высочеством провинции, а мои чиновники передадут управление вашим уполномоченным.

Набоб внимательно прочел пергамент, заключавший всего несколько строк, который Гастингс достал из ящика стола и подал ему.

Соглашение было написано по-английски, и Суджи Даула осведомился о значении некоторых выражений, казавшихся ему не совсем ясными. Затем он взял перо, предложенное ему Гастингсом, и решительно подписал документ.

– Значит, в четыре недели последует уплата, – сказал он. – Это время мне необходимо, чтобы собрать требуемую сумму.

– Золотом, – прибавил Гастингс. – Я пришлю вам солдат для охраны денег, после чего тотчас же последует передача провинций.

Суджи Даула несколько минут сидел, опустив голову. Затем он сказал:

– Я также приехал с мыслью о предложении, которое намерен сделать вашей милости.

– Я вас слушаю.

– Вашей милости знакомы, – продолжал Суджи Даула, – те плодородные долины, которые орошаются Рамгунгой до впадения ее в Ганг и которые рахиллы противозаконно себе присвоили. Над ними нет высшей власти, племена их сделали себя независимыми и не признают даже власти Великого Могола, которого я, – прибавил он, склонив голову, – почитаю, как своего верховного повелителя. Мой долг – отобрать эти области у неподчиняющегося власти племени, и я уже решился на это.

– Несомненно, земли эти послужат для вашего высочества прекрасным приобретением, но рахиллы воинственны и храбры, борьба будет ожесточенная.

– В этом я уверен, – сказал Суджи Даула, – и оттого-то медлил приступить к делу. Хотя войско мое количеством и превосходит войско рахиллов, но боюсь, оно недостаточно опытно и выдержанно, чтобы быстро и уверенно победить эти дикие отряды.

Гастингс молчал и сидел неподвижно.

– Вследствие этого я надумал прибегнуть к помощи верных друзей и очень рад, что не ошибся в вашей милости. Если бы английское войско оказало мне помощь, то победа была бы быстра и несомненна. Поэтому я и приехал сюда с намерением предложить вашей милости заключить со мной союз.

– Войско мое принадлежит компании, – возразил Гастингс, – и даже если использовать его для защиты такого верного друга, как ваше высочество, то все-таки ответственность за жизнь солдат должен нести я.

– И какова, ваша милость, полагаете вы, могла бы быть цифра этой ответственности? – спросил Суджи Даула.

Гастингс на минуту опустил голову, затем ясным, определенным тоном сказал:

– Участие английского войска в завоевании страны рахиллов я оцениваю по крайней мере в четыреста тысяч фунтов. Только после уплаты этой суммы я решился бы быть ответственным за предоставление в ваше распоряжение известного количества английского войска. Это дало бы нам возможность в случае могущих случиться потерь пополнить войско новой вербовкой.

– Четыреста тысяч фунтов! – воскликнул Суджи Даула. – Впрочем, – продолжал он быстро, опасаясь, что Гастингс увеличит свое требование, – я вполне согласен со взглядом вашей милости и готов уплатить требуемую сумму.

– Было бы хорошо, если бы она была уплачена одновременно с вознаграждением за провинции Кору и Аллахабад. Непосредственно за тем английское войско могло бы примкнуть к вашей армии.

– Пусть будет так, как говорит ваша милость. Принимаю и это условие.

– Значит, дело кончено, – сказал Гастингс, на этот раз протягивая Суджи Дауле руку, которую набоб с выражением искреннейших уверений в неизменной дружбе крепко прижал к своей груди.

Гастингс снова в нескольких строках набросал на листе пергамента условие соглашения, решавшего участь цветущей, богатой долины и отдававшего английское войско в распоряжение жадного до добычи деспота. Суджи Даула подписал документ, а Гастингс запер его в стол.

– Таким образом, – сказал Гастингс, причем по холодному, строгому лицу его скользнула довольная улыбка, – мы благополучно покончили с деловыми вопросами и вновь укрепили нашу дружбу. Теперь прошу ваше высочество не отказать пообедать в моей семье и доставить моей подруге и будущей жене удовольствие принять высокого гостя.

Суджи Даула поспешно поднялся. На его лице также сияло радостное удовлетворение. Хотя ему пришлось уплатить высокую цену, он остался доволен сделкой, увеличивавшей его владение почти вдвое.

Гастингс отворил дверь в приемную и под предводительством сэра Вильяма, в окружении многочисленной свиты, повел гостя в большую парадную гостиную, где баронесса Имгоф в обществе мистера Барвеля и членов высшего совета вышла набобу навстречу. Затем все отправились в большой обеденный зал. Стол был по желанию Гастингса сервирован по-европейски, между тем европейскую парадность окружала азиатская роскошь, а набобу лично прислуживали лакеи-туземцы. Баронесса Имгоф расточала остроумие и любезность перед князем, знавшим женщин при своем дворе только в гареме и даже привезшим некоторых из них в Калькутту в закрытой карете; он беседовал с подругой губернатора, державшей себя с достоинством и грацией королевы, в совершенно рыцарском духе. Во время обеда индийские прислужницы играли на различных инструментах, а танцовщицы исполняли грациознейшие пантомимы с танцами.

После обеда Суджи Даула обнял Гастингса, который проводил его до порога своего жилища, назвал его братом и поклялся Аллахом, что готов пролить каждую каплю своей крови за благородный английский народ и его великого падишаха в Лондоне.

Вскоре весь дворец погрузился в безмолвие и мрак. В рабочем кабинете Гастингса был сервирован простой чайный стол. Он сам сидел за письменным столом и набрасывал на бумаге короткий счет, заключавшийся в следующем.

Убавлено податей

Великому Моголу в Дели

на 300 000 фунтов стерлингов

Уменьшена пенсия

набобу Бенгалии —

160 000 фунтов стерлингов

Уничтожено жалование

визиря Риза-хана —

100 000 фунтов стерлингов

За провинции

Кора и Аллахабад —

500 000 фунтов стерлингов

За наем армии

для войны против рахиллов —

400 000 фунтов стерлингов

Итого: 1 460 000 фунтов стерлингов.

Когда Гастингс подвел итог, появилась баронесса Имгоф в домашнем платье и, обняв его за шею, прикоснулась губами ко лбу. Гастингс поднял голову. В его глазах сияла гордая радость.

– Взгляни сюда, Марианна, – сказал он, – все это дело одного дня. Эту гору золота накопил я. Директора компании могут быть довольны, получив свою долю прибыли, а акционеры и того более. Моим врагам трудно будет спорить против подобного рода аргументов. Золото – это сила, могущество, управляющее миром и людьми, и оно теперь в моих руках!

Марианна вздохнула.

– А счастье, – спросила она, – счастье сердца, разве оно также зависит только от золота?

– Разве мы не счастливы? Могли ли мы стать счастливыми, если бы я не сумел сдержать клятвы, данной мною в безвыходной нужде и бедности, и не решил во что бы то ни стало подчинить золото своей воле?

Он взял ее под руку и повел к чайному столу.

* * *

Пока во дворце губернатора набоб Аудэ и Уоррен Гастингс открыто выставляли на свет свою дружбу, Раху, видом которого снова сменился образ капитана Гарри Синдгэма, быстро пробежал улицу, ведущую в Хугли. Он дошел до большого здания храма, во внутренних дворах и галереях которого еще не был виден свет, мелькавший из-за деревьев погруженного во мрак сада. Из предосторожности он держался в стороне от главного входа, через который вошел Нункомар со своей свитой и перед которым даже в столь поздний час находилось множество нищих, теснивших друг друга и наполнявших воздух монотонными возгласами.

Он скользил мимо кустарников большого парка, как призрачная тень, и никто не мог бы рассмотреть очертаний его фигуры между ветвями и плющом. Даже шаги его были тихи и беззвучны, а легкий шелест листьев под ногами можно было бы приписать скорее ночной птице, нежели шагам человека.

Но предосторожность его была излишня, так как никто не встретился с ним на узкой тропинке. Незамеченным дошел он до выхода из северной части храма, откуда шла тропинка до улицы, ведущей вдоль берега Ганга, вверх, к Хугли. Близ калитки в храмовый парк Раху прилег под пальмой и лежал там неподвижно. Он ждал около часа. Вдруг со стороны сада раздалось тихое шуршание, похожее на робкие шаги, затем ворота слегка скрипнули, замок затрещал, и темная фигура тихо скользнула мимо него.

Привыкшие к темноте глаза при свете звезд легко смогли узнать одного из тех факиров, которые надоедают всем назойливым попрошайничеством.

Он шел твердыми, уверенными шагами, очевидно, стараясь как можно быстрее добраться до большой дороги, где мог бы скрыться за высокими и густыми кустарниками. Но Раху, помчавшийся за ним с быстротой тени, догнал и повалил на землю. Одной рукой он сжал горло упавшего, а другой прижал к его груди острый кинжал.

– Ты не должен издать ни звука, – сказал ему шепотом Раху, – и ответишь мне тихо на вопросы. При первом твоем движении, даже пальцем, кинжал пригвоздит тебя к земле.

– Я в твоей власти и поневоле повинуюсь, – отвечал лежавший на земле. – Но ты не прав, поднимая оружие на бедного факира, который тебе ничего не сделал, у которого ты не найдешь никакой добычи и за смерть которого отомстит тебе само небо.

– Ты вовсе не факир, и небу нет до тебя никакого дела, а добычу я все-таки найду у тебя, так как ты Сантосхас, служитель в храме, и несешь послание в Дели.

По телу лежащего на земле пробежала дрожь, он как будто хотел освободиться, но железная рука на горле стиснула его еще сильнее, и кончик кинжала чуть-чуть царапнул кожу в том месте, где билось сердце.

– Признайся, что ты Сантосхас, служитель в храме.

– Да, это я! – ответил лежавший неподвижно человек.

– У тебя есть послание от первосвященника Дамбхаса в Дели для передачи визирю Великого Могола.

– Да.

– Письмо?

– Нет, нет! Устное поручение.

– Ты лжешь! – воскликнул Раху. – У тебя есть письмо!

– Нет, нет! Мне дали устное поручение, и я сообщу его тебе, раз я в твоей власти.

– Значит, мне придется убить тебя, – сказал Раху спокойно, – потому что твое сообщение было бы второй ложью. Если бы при тебе было письмо, то я мог бы еще оставить тебе жизнь.

На этот раз кинжал так глубоко вонзился в грудь служителя, что из-под него показалась капля крови.

– У меня есть письмо! – воскликнул он, и все его тело скорчилось от боли и страха.

– Где оно?

– В моих волосах.

Раху на мгновение выпустил горло Сантосхаса и обшарил его голову. Он тотчас нащупал сверток, привязанный к сбившимся в войлок космам. С быстротой молнии он отрезал прядь волос кинжалом и спрятал ее в складках одежды. Сантосхас еще не успел и двинуться, как Раху уже снова сдавил ему горло и наставил на грудь кинжал.

– Это все? – спросил Раху.

– Все, клянусь Брамой и…

– Не клянись, я знаю, чего стоят ваши клятвы!

Не отнимая кинжала от груди Сантосхаса, он поспешно начал ощупывать лохмотья последнего и вскоре убедился, что в них действительно ничего не скрывалось.

– Теперь слушай, Сантосхас, – сказал он. – Ты продолжишь свой путь, отыщешь визиря в Дели и скажешь ему – слушай меня внимательно! – ты скажешь ему, что новый губернатор очень нерешителен и медленно исполняет приказания компании. Он не доверяет набобу Аудэ и потому Даула уедет из Калькутты недовольный, так что его участие в восстании почти обеспечено. Французы в Пондишери еще не готовы, поэтому важнее всего выиграть время и увериться в губернаторе. Пусть же визирь старается во всем идти навстречу желаниям губернатора, ни о чем не спорить, не делать ему затруднений. Все, что может быть утрачено теперь, легко может быть приобретено вновь, когда настанет время действий. Понял ли ты и запомнишь ли ты все это?

– Тем легче запомню, – возразил Сантосхас, – что это полная противоположность тому, что мне велено передать, если бы я почему-либо вынужден был из предосторожности уничтожить письмо.

– Прекрасно, значит, ты исполнишь в точности мое приказание. Берегись ослушаться, тем более берегись вернуться обратно к Дамбхасу и сказать ему, что у тебя отняли письмо, так как наказание твое было бы неминуемым и крайне жестоким!

Сантосхас задрожал всем телом. Слова эти как будто согласовались с его самыми тайными помыслами.

– И кто же приказывает мне это? – спросил он. – Дамбхас также карает ослушание без пощады. Разве тебе мало одного письма? Неужели же мне еще вконец погубить себя?

– Потому что я хочу, чтобы известие было передано визирю в Дели так, как я приказал тебе, а не иначе.

– Но если кто-нибудь узнает об этом, то смерть моя неминуема.

– Твоя смерть будет гораздо вернее, если ты откажешься повиноваться. Ты хочешь знать, кто я? Ну, так знай же, что я Раху, предводитель парий.

– Какой ужас! – застонал служитель. – Вести о злодеяниях Раху достигли стен нашего храма.

– Но ты узнаешь еще более! – сказал Раху, язвительно смеясь. – Знаешь ли, кем я был прежде?

Он наклонился к самому уху Сантосхаса и прошептал:

– Я был Аханкарасом, воспитанником верховного брамина, преемник которого, Дамбхас, вместе с Нункомаром выгнал меня.

– Аханкарас! – застонал служитель. – Это еще ужаснее!

– С тобой не случится ничего дурного, если ты будешь мне повиноваться.

– Я буду повиноваться! – простонал Сантосхас. – Но если об этом узнают?.. Если Дамбхас…

– Я сумею защитить тебя, – прервал его Раху. – Ступай же теперь в Дели, обратная дорога гораздо труднее. Если тебе там дадут документ, то ты сохранишь его для меня. Я узнаю, когда ты вернешься, и подам тебе знак. Понял ты меня?

– Понял.

– Так ступай же.

Раху вскочил, остановился в двух шагах от Сантосхаса и направил кинжал на грудь его, готовый пронзить ее при первом подозрительном движении. Факир, не медля ни минуты, помчался по улице.

«Он будет мне повиноваться, – подумал про себя Раху, – потому что боится меня больше самого Дамбхаса, да и Нункомара, а если даже и не будет, то главная цель достигнута: письмо не дойдет по назначению, губернатор будет доволен».

Так же тихо, как пришел, он проскользнул обратно по опушке рощи и добрался до города, перелез через стену и достиг своих покоев. Здесь он тщательно вымылся и очистился от грязи, спрятал старое платье в дальний угол шкафа, затем при свете канделябра развернул тщательно сложенную бумагу, отнятую у Сантосхаса. Она была написана по-арабски. Раху, уже успевший вполне преобразиться в капитана Синдгэма и сидевший теперь за письменным столом в изящном шлафроке, прочел письмо без всякого труда.

Сначала шла молитва, которой факиры подкрепляют свою память, а между строчками – само письмо с настоятельным требованием, чтобы двор в Дели всеми силами воспротивился передаче провинций Кора и Аллахабад и взялся бы в крайнем случае за оружие. При этом следовало обещание посредством восстания в Бенгалии и окрестностях обессилить англичан. В конце письма в обратном порядке букв имени была подпись Нункомара.

Утром капитан Гарри Синдгэм приказал доложить о себе губернатору. Гастингс тотчас же отпустил секретаря, которому диктовал что-то, и вопросительно посмотрел на своего ординарца. Синдгэм передал письмо Нункомара, к которому приложил как перевод молитвы, так и содержание письма.

Гастингс быстро пробежал последнее. Он настолько хорошо знал все восточные языки, чтобы по достоинству оценить совершенно правильный перевод.

В его глазах сверкнул луч радости, затем он с удивлением посмотрел на молодого человека, как будто только что покинувшего один из великосветских салонов в Лондоне, и в то же время так легко успевшего овладеть тайной хитрейшего и коварнейшего из всех индусов. Молодой человек в коротких ясных словах изложил губернатору, каким образом ему удалось добыть документ и как он заставил посланца отправиться в Дели с совершенно противоположной вестью.

– Ваша милость, – сказал он, – пока можете быть совершенно спокойны. Известная лень и нерешительность правления в Дели после подобной вести еще более усилятся, и никто не вздумает препятствовать передаче провинций. Но прошу вашу милость остерегаться Нункомара. Я вчера подметил один его взгляд, и на кого он посмотрит таким взглядом, тот имеет все причины быть осторожным.

– Я достаточно осторожен, – возразил Гастингс. – А вы, друг мой, должны служить мне орудием для защиты против коварства магараджи. Следите внимательнее за всеми его поступками.

– Можете быть уверены, он от меня не уйдет! – сказал молодой человек со взглядом и улыбкой Раху, не имеющими ничего общего с элегантным капитаном Синдгэмом, так что Гастингс даже испугался. Но он тотчас же ласково кивнул ему и прошептал:

– Конечно, индус против индуса, пария против брамина – это вернейшее, острейшее оружие… Вы оказали нам важную услугу, – продолжал он. – Вот, примите в виде предварительной признательности.

Он вынул из ящика несколько банковских билетов и передал их своему адъютанту. Последний вспыхнул, но принял подарок и спрятал в карман мундира.

– А теперь, – прибавил Гастингс, – проводите меня к баронессе. Мы успеем позавтракать, пока набоб совершает утреннюю молитву.

* * *

В последующие за этим дни в честь пребывания высокого гостя в губернаторском дворце один блестящий праздник сменялся другим.

Было даже несколько парадных обедов, на которых присутствовали члены совета, высшие военные чины гарнизона и форта Вильяма, а также некоторые из знатных магометан и индусов, так что и Нункомар имел возможность щегольнуть роскошью и богатством. Он старался насколько возможно приближаться к набобу Аудэ и с почти униженной почтительностью добивался беседы с ним, причем старался завести разговор на тему о настоящем положении дел в Индии, чтобы узнать что-нибудь определенное по поводу посвящения набоба, так как подозревал, что на это есть особенно важная причина. Но Суджи Даула отнюдь не уступал индусу ни в храбрости, ни в лукавстве, и Нункомар не узнал ничего, кроме того, что ему уже было известно и очевидно для всех.

Он ловко скрывал свою ярость под личиной равнодушия и приветливой улыбкой. Однако ненависть к губернатору, сумевшему провести его и сделать игрушкой в своих руках, росла час от часа. Он с нетерпением ждал вестей из Дели и Пондишери, а также прибытия трех недостающих членов суда, которые по новому уставу правления, изданному компанией, должны были свести на нет распоряжения губернатора и лишить его могущества. Пока он от души радовался падению ненавистных ему магометан в Муршидабаде и ревностно хлопотал о том, чтобы усугубить это падение, доказав виновность Риза-хана и Шитаб-Роя в подлогах. Он старался отыскать побольше свидетелей и документов, доказывавших незаконное получение денег визирем. Гастингс, несмотря на присутствие набоба Аудэ и устраиваемые в честь его Празднества, назначил новое заседание суда, куда пригласил Нункомара с поручением принести с собою все документы и представить свидетелей.