Текст книги "Двойная ложь"

Автор книги: Говард Рафэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

ЧАСТЬ IV

10

Кабинет судьи. Ровно девять тридцать. Все в сборе. С Терри и Виктором я встретился в вестибюле. Виктор, который всегда следил за собой, сегодня постарался довести себя до полного совершенства. Что касается Терри, то и она удивила меня тем, что явно провела перед зеркалом несколько лишних минут. Ее волосы, обычно спадавшие вниз, были теперь зачесаны назад и аккуратно заколоты.

Чем же я мог оправдать свой вид?

– Вы забыли застегнуть пуговицу, – сразу сказала мне Терри.

Я глянул вниз – точно, рубашка под галстуком съехала в сторону. Я привел ее в порядок.

– Вот, – сказала Терри. – Так-то лучше.

Я кивнул. После чего немедля расправил плечи и выпрямился. Она улыбнулась.

– Так чего же, по-вашему, нам следует ожидать? – спросил я.

– Даже представить себе не могу, – ответила Терри.

Виктор взглянул на часы:

– Самое время выяснить.

Они повернулись и зашагали по вестибюлю. Я тащился сзади. Дверь кабинета Ломакса была открыта, и мы вошли. Ломакс отсутствовал, однако в кабинете уже сидели, ожидая его, Хеммерсон с парой своих помощников – мужчиной и женщиной.

– Привет, Гленн, – сказал Виктор.

– С добрым утром, Виктор. С добрым утром, Терри.

Меня Хеммерсон удостоил лишь коротким кивком. Я присел на диван, стоявший сбоку от письменного стола Ломакса.

Судья Ломакс вошел в кабинет. В одной руке он держал чашку кофе, в другой – зловещего вида красную папку. Усевшись за заваленный бумагами стол, он принялся расчищать на нем место для папки.

– Все здесь? – спросил он, не поднимая головы и перебирая бумаги.

– Да, – ответил Хеммерсон.

– Да, – подтвердила Терри.

Ломакс поднял глаза. Взгляд его искал кого-то; впрочем, кого именно, стало ясно сразу – обвиняемого. Когда он посмотрел на меня, я попытался понять что-нибудь по его лицу, однако старик сохранял выражение опытного игрока в покер.

Нажав на телефоне кнопку, Ломакс склонился к микрофону:

– Юнис, будьте добры, зайдите ко мне.

В кабинет вошла, неся стенографическую машинку, худощавая, седоволосая женщина. Не поздоровавшись с нами, она уселась за спиной судьи.

– Ввиду необычного характера того, что сейчас произойдет, а также его воздействия на процесс я хочу застенографировать нашу встречу, – сказал Ломакс.

Юнис застучала по клавишам – так быстро, что пальцы ее словно бы стали расплываться в воздухе.

Ломакс обратился ко мне:

– Доктор Ремлер, я хотел бы, чтобы вы еще раз описали нам женщину, бывшую, согласно заявленному вами, вашей пациенткой.

Я обменялся взглядами с Терри, она кивнула.

– Рост около ста шестидесяти пяти сантиметров. Худощавая. Светлые волосы ниже плеч, – сказал я.

Выслушав это, Ломакс приоткрыл папку. Едва-едва. И извлек оттуда цветную, сделанную поляроидом фотографию. Подержал ее передо мной:

– Вы описали вот эту женщину, доктор Ремлер?

Я наклонился, вгляделся в снимок. Женщина, стоявшая на ярком солнечном свету на улице. Худая, среднего роста, светлые волосы почти до плеч. Все в ней отвечало описанию Таинственной пациентки, все, кроме одного: это была не она.

– Нет, – ответил я, – это другая женщина.

– Вы уверены? – спросил Ломакс. – Приглядитесь получше.

– Да, я уверен, это не она.

Было ясно, что Виктор и Терри не знают, как отнестись к моему ответу, впрочем, главное, что они ощущали, – это разочарование. Если бы женщина на фотографии оказалась моей Таинственной пациенткой, дела у защиты доктора Ремлера пошли бы намного лучше.

Хеммерсон улыбнулся. Пули прошли над головой обвинения.

Ломакс вернул снимок в папку и вытащил другой. Он предъявил его мне, как и первый. Я смотрел на фотографию и не верил своим глазам.

Это она. Таинственная пациентка. Худощавая, среднего роста, светлые волосы почти до плеч. Но на этот раз – точно она. Ложная Саманта Кент. Она была в длинном черном платье и в красной накидке поверх плеч.

– Доктор Ремлер? – произнес Ломакс. – Доктор Ремлер?

Нужно было сказать что-нибудь – хотя бы для Юнис с ее стенографической машинкой. Протокол должен констатировать то, о чем все присутствующие и сами уже догадались.

– Это она. Вне всяких сомнений, – сказал я.

Первое вызванное снимком потрясение быстро уступило место осознанию того, где он был сделан. Запечатленная на фотографии женщина стояла под уличным фонарем у ступенек, ведущих в музей «Метрополитен», туда, где проводило прием «Общество Кеспера». А значит…

– Что такое, доктор Ремлер? – спросил Ломакс.

Он не сводил с меня глаз. Его явно интересовало выражение моего лица – лица человека, мысленно решающего задачку на сложение: «Один плюс один – это будет…» Как вскоре выяснилось, Ломакс отлично знал, сколько это будет.

Таинственная пациентка была на фотографии не одна. Ломакс показал мне лишь половину снимка. Вторая была отогнута назад. Ломакс расправил снимок, и картина стала полной. Я и моя Таинственная пациентка. Стоящие бок о бок.

Хеммерсон улыбаться перестал. Зато Терри с Виктором прямо-таки светились от радости.

– Я требую объяснений, ваша честь! – пролаял Хеммерсон.

– Во-первых, успокойтесь, советник, – сказал Ломакс. – Во-вторых, выслушайте то, что я собираюсь вам рассказать, не перебивая меня. – Он скосил глаза на Виктора с Терри. – К вам это тоже относится.

Затем последовали объяснения:

– Когда я вчера вернулся сюда после объявления перерыва в слушании дела, меня ожидал конверт, доставленный курьерской службой. Как правило, судьи не вскрывают писем, которых не ждали. Однако в адресе отправителя был указан юридический факультет Нью-Йоркского университета, а я читаю там лекции, и потому я конверт вскрыл. Внутри лежала фотография и отпечатанная на машинке записка. – Ломакс снова сунул руку в папку и вытянул оттуда листок бумаги. – Записка состоит всего лишь из одного предложения, – сказал он, – а именно: «Доктор Ремлер говорит правду».

Он немного помолчал и продолжил:

– Естественно, содержимое конверта заставило меня призадуматься, и прежде всего о том, откуда его прислали. Я связался с несколькими моими знакомыми по юридическому факультету, ни одному из них о конверте ничего известно не было.

– Тогда я позвонил в курьерскую службу. Его отправили из центра города, оплатили наличными. Помимо этого, мне ничего сообщить не смогли.

– Простите, ваша честь.

Ломакс холодно посмотрел на Хеммерсона:

– Разве я не просил не перебивать меня?

Хеммерсон извинился, и Ломакс двинулся дальше:

– Оставляя в стороне анонимность отправителя, первейший для меня, связанный с процессом вопрос состоял в том, какими должны быть последствия того, что я увидел этот снимок. Доктору Ремлеру я показал две фотографии. А в посланном мне конверте находилась, как я уже сказал, одна.

Причина проста. Закон требует, чтобы я исходил из невиновности доктора Ремлера. Я также обязан предполагать, что он никакого отношения к доставке мне этой фотографии не имеет. Однако при этом я и на слово доктора Ремлера полагаться как на доказательство не могу. – Ломакс взял со стола первую из показанных мне фотографий, поляроидную. – Именно поэтому здесь присутствует еще один снимок. Иными словами, мне требовалась контрольная группа.

То есть он устроил мне проверку.

– Вчера, вскоре после получения конверта, я попросил Юнис выйти с фотоаппаратом, который мы держим в офисе, на улицу. Я попросил ее подыскать женщину, отвечающую описанию предполагаемой пациентки доктора Ремлера, и сфотографировать ее. – Ломакс умолк, коротко взглянул на снимок. – Кстати, должен сказать, что, по-моему, Юнис потрудилась на славу.

Я взглянул на Юнис, записывавшую комплимент Ломакса. Она чуть заметно улыбалась.

– Вы все видели, каким образом я использовал и эту фотографию, и ту, что была мне прислана. Вы видели также реакцию доктора Ремлера. Некоторым из вас мои действия могут показаться выходящими за пределы прерогатив судьи. Сейчас я предоставлю обеим сторонам возможность высказать свое мнение, однако прошу помнить: что касается правовой точки зрения, я уже проработал ее у себя дома.

Судья откинулся на спинку кресла и сцепил на затылке пальцы.

Первым высказался Хеммерсон:

– Как можем мы знать, что фотография послана вам не самим обвиняемым или кем-то, кто выполнял его поручение?

Терри быстро глянула на меня – желая увериться, что я помалкиваю. Инстинкт требовал, чтобы я попытался себя защитить, однако у меня уже был такой защитник, что лучше и не придумаешь, – судья.

Ломакс:

– Да, вполне можно предположить, что фотографию послал мне доктор Ремлер и/или кто-то из его адвокатов, однако тут возникает вопрос: почему они не сделали это раньше? Дело в том, что если вы внимательно присмотритесь к фотографии, то поймете – снята она далеко не вчера. На самом деле несколько месяцев назад. Примерно в то время, когда доктор Ремлер был арестован.

– Разве на ней отпечатана дата? – спросил Хеммерсон.

Ломакс с деланно скромным видом покачал головой.

– Тогда откуда же вам это известно?

– Видите ли, я большой поклонник Марка Ротко, – ответил Ломакс и ткнул в фотографию пальцем. – Видите красную полоску на заднем плане? Это реклама выставки Ротко. Я знаю это, потому что посетил ее – в прошлом октябре.

Вот так Марк Ротко и стал для меня любимейшим из художников всех времен и народов.

Загнанный в угол Хеммерсон понял, что тут он проиграл, и попытался подобраться к Ломаксу с другой стороны:

– Ваша честь, как бы там ни было, вы, как судья, обладаете правом игнорировать содержимое этого конверта.

– Да, обладаю, – ответил Ломакс, снова опуская снимок на стол. – Но тут возникает проблема. Во-первых, где-то существует человек, которому известно, что я эту фотографию получил. И если я закрою на нее глаза, это вовсе не означает, что так же поступят и все остальные. Кто может с уверенностью сказать, что какая-то из газет не получит подобного же анонимного послания? И что тогда будет?

Хеммерсон был огорошен:

– Неужели возможно, чтобы угроза со стороны средств массовой информации диктовала вам, как следует поступить?

Ломакс покачал головой:

– Пресса меня не волнует. – Он снова взял снимок. – Даже если пациенткой доктора Ремлера эта женщина не была, она все равно существует. Только отыскав ее, мы сможем узнать все наверняка. Является ли она важной свидетельницей, подозреваемой или ни в чем не повинной прохожей, нам необходимо найти ее. Сколько бы мы ее ни игнорировали, существовать она от этого не перестанет.

Хеммерсон был вне себя.

– Неужели вы действительно собираетесь поступить так, как я думаю?

– Да. Я прерываю процесс. Необходимо новое полицейское расследование. Возможно, Саманта Кент узнает эту женщину.

– А если выяснится, что все это обман, попытка избежать обвинительного приговора, что тогда? – спросил Хеммерсон.

– Тогда мы начнем все сначала, – ответил Ломакс.

Нельзя сказать, что мы праздновали победу, но в целом вечер прошел неплохо – улыбки, шутки, смех, спиртное и снова спиртное. Был даже провозглашен тост.

– За таинственного фотографа, – произнес, поднимая бокал, Виктор.

И все с удовольствием выпили. На меня, просидевшего столько времени на кока-коле, происходившее производило впечатление приятной новизны.

Компанию мне, Виктору и Терри составляли Паркер и Стэйси. А сидели мы все в роскошном «Книжном баре» на Гудзон-стрит.

Услышав слова Виктора, я поневоле задумался. Кто мог сделать снимок? И зачем? Я понимал: фотография, посланная Ломаксу, доказывала, что кто-то пытается спасти меня, однако то, что ее сделали именно с этой целью, представлялось мне в высшей степени невероятным. Но в чем тогда состояла изначальная цель слежки за мной? Или ее вели не за мной?

Естественно, вопросы эти приходили в голову не мне одному.

– Ну-с, и как же прореагировал на все наш друг Хеммерсон? – спросил Паркер.

– Да так себе, – ответила Терри.

– Жаль, Паркер, что вы не видели, как Терри и Хеммерсон сцепились под самый конец, – сказал Виктор. – То еще было зрелище.

Он обнял Терри за плечи и снова поднял бокал:

– За Терри Гарретт и за то, как здорово она поработала в деле «Народ против доктора Дэвида Ремлера»!

Мы чокнулись, а я никак не мог оторвать глаз от сжимавшей плечо Терри руки Виктора. Было ли это пожатие любовным? Или чисто дружеским? Или любовным, замаскированным под чисто дружеское?

Виктор уже убрал руку, а я все продолжал таращиться на ее плечо. И тут вдруг увидел глаза Терри. Она смотрела, как я смотрю на ее плечо. Терри улыбнулась, и я тут же уставился в сторону, словно стыдливый школьник.

Разговор продолжался, мы рассказывали друг другу всякие истории, хохотали. Стэйси требовала, чтобы Виктор пообещал пожертвовать – от имени своей фирмы – деньги ее женскому кризисному центру. Терри заявила, что этого будет мало, пусть он еще и пообещает обслуживать центр задаром. После разговора о том, что Стэйси и Паркеру лучше бы смыться, пока никто не передумал, Паркер, посмотрев на часы, сказал:

– Нет, серьезно, время уже позднее.

Они со Стэйси встали, пожелали нам доброй ночи и ушли. Втроем мы продолжили веселиться – Виктор, Терри и я. Меня, правда, не покидала мысль, что я здесь лишний.

Тут вдруг выяснилось, что оставить нас наедине – меня и Терри – надумал Виктор. Он заметил у стойки бара кого-то из давних знакомых. «Старого приятеля по юридическому факультету», – объяснил он.

Несколько секунд прошло в молчании.

– Кстати, ничего этого нет, – сказала вдруг Терри.

– Простите?

– Между мной и Виктором. Ничего нет.

Я смотрел на нее в совершенном недоумении. Во всяком случае, я старался, чтобы мой взгляд выражал таковое.

– Ой, да ладно вам, – сказала она.

Н-да, непроницаемое лицо – это не по моей части.

– Ну хорошо, может, я и вправду думал об этом, совсем немного, – признал я.

– Мне показалось, вам хочется знать наверняка. И как теперь выяснилось, показалось правильно. Хотя я вот подумала, что, если Терри Гарретт выйдет за Виктора Гласса, ей не придется перешивать монограммы на полотенцах.

– А на ваших полотенцах есть монограммы?

– Нет.

– Вообще-то вы не производите впечатления женщины, способной взять фамилию мужа.

– А вот тут вы не правы.

– Да ну?

– Надо же и о детях думать. У мамы с папой фамилии должны быть одинаковые.

– А вам хочется иметь детей?

– Хочется, – сказала она. – Я даже имя для первенца выбрала. Не важно, будет он мальчиком или девочкой. Вы читали «Убить пересмешника»?

– Конечно, – ответил я.

– Я хочу назвать моего первенца Аттикусом.

– Тогда молитесь, чтобы он оказался мальчиком.

– А как вам Атти? – спросила она. – Для девочки вполне подойдет.

– Если вы хотите, чтобы она вас любила, то вряд ли.

Терри рассмеялась:

– Можно я задам вам личный вопрос?

– Валяйте.

Она поджала губы:

– Вы с женой хотели завести ребенка?

И, не успев произнести эти слова, она уже пожалела о них. Наверное, я изменился в лице. Вряд ли я смог утаить охватившие меня чувства.

– Мне следовало быть поумнее, – сказала Терри. – Извините.

– Вам не за что извиняться, – ответил я. И набрал в грудь побольше воздуха. – Просто когда жена погибла, она была на четвертом месяце.

Терри сжала ладонью лоб:

– О господи, Дэвид, я не…

– Да нет, ничего. Откуда вы могли знать?

Я совсем уж собрался сказать что-нибудь веселое, но тут вдруг увидел ее руку. Подумать только, я даже и не почувствовал ничего.

Поверх моей ладони лежала ладонь Терри.

– Простите, – сказала она, медленно отнимая руку. – Я сделала глупость. Не нарочно, но все же глупость.

– А если я скажу, что это никакая не глупость?

Терри медленно сморгнула.

– Тогда я напомню вам, что вы – мой клиент. И что я нахожусь с вами примерно в тех же отношениях, что и вы с вашими пациентами. Между нами ничего даже предположительно произойти не может.

Я тут же скис.

– Со мной именно это почти и произошло.

– Вы о вашей Таинственной пациентке? Тут совсем другое. На самом деле вас просто пытались совратить. Она использовала вас – в эмоциональном смысле.

Последние слова Терри мгновенно пробудили кое-что в моей памяти. Нечто, произнесенное тем человеком на вечеринке Кассандры. Его теорию о различии между мужчиной и женщиной. И заданный им вопрос: «Можете вы со всей честностью сказать, что ни одна женщина никогда не пыталась эксплуатировать вас – в эмоциональном смысле?» Пожалуй, теперь я затруднился бы с ответом.

– Знаете, – сказал я Терри, – я ощущаю себя жалким типом, готовым втюриться в любую женщину, которая уделила мне хоть немного времени.

Терри выкатила глаза:

– Ну тогда получается, что я – самая главная из них.

– Вы же понимаете, о чем я. Кроме того, вы сказали мне, что я вам не интересен.

– А вот этого я не говорила. Я всего лишь сослалась на обстоятельства.

– Давайте так. Договоримся: когда все это закончится и я, будем надеяться, не сяду в тюрьму, мы с вами поужинаем.

– Считайте, что договорились, – ответила она.

Я протянул ей руку:

– В таком случае скрепим договоренность рукопожатием.

Терри взглянула в сторону бара, взяла меня за руку и притянула к себе.

– Что вы делаете?

– Пользуюсь возможностью, – ответила она.

Наши лица разделяли всего несколько сантиметров. Терри потянулась вперед, прижала свои губы к моим. Мы поцеловались.

– Вы хоть понимаете, что ваш босс совсем близко?

– Еще как понимаю, – сказала она.

Мы оба оглянулись на Виктора, сидевшего к нам спиной.

Его «старый приятель по юридическому» оказался очаровательной юной блондинкой.

Терри пожала плечами:

– Вот вам и монограммы на полотенцах.

11

Чистилище. Другим словом это чувство описать невозможно. В суд ходить больше не нужно, но вдруг еще придется вернуться туда? Первое и главное правило: не позволяй себе слишком больших надежд.

Пока же следовало возвратиться к некому подобию нормальной жизни. А для этого нужно было снова приступить к работе. Выбросить из головы собственные проблемы и сосредоточиться на проблемах других людей. Строго говоря, в чистилище-то оказались мои пациенты.

Именно поэтому многие из них решили отказаться от моих услуг. Существуют, конечно, вещи, без которых ньюйоркцы способны временно обходиться, однако еженедельная поправка душевного здоровья в их число, похоже, не входит. Так что, если психотерапевт куда-то пропадает, пациенты его тут же начинают разбредаться.

С другой стороны, оставшиеся у меня пациенты говорили, что теперь доверяют мне даже больше прежнего, к тому же я обзавелся и несколькими новыми.

В четверг, в четыре часа, я, подняв голову от бумаг, увидел входившую в мой кабинет Милу. Она явилась точно в срок. Обычно мы с ней встречались раз в две недели, по вторникам, в пять, однако теперь она попросила перейти на еженедельное расписание, поскольку в мое отсутствие накопились и счета, и связанные с работой вопросы.

– Никаких проблем, – сказал я.

– Как насчет четверга, в четыре?

– Годится.

Мила, по-видимому, решила, что, заполняя часы, которые прежде занимала моя Таинственная пациентка, она принесет мне максимальную пользу. Я возражать не стал.

Я помахал ей рукой:

– Rád te vidím.

Она одобрительно кивнула:

– Я тоже рада вас видеть.

После данных в суде свидетельских показаний Мила чувствовала себя ужасно. Ей так хотелось помочь мне, и одна мысль о случившемся едва не сводила ее с ума. Правда, после того как я раз десять заверил ее, что ничего плохого она не сделала, угнетавшее Милу чувство вины немного утихло. Когда же она услышала о приостановке процесса, то просто не смогла сдержать слезы радости.

Я посмотрел на часы и вдруг понял, что большая часть дня уже прошла, а от Терри пока никаких вестей не поступило. Терри обещала позвонить мне сразу после того, как полицейские навестят Саманту Кент. Они не хотели вызывать ее в участок и потому надумали съездить с фотографией к ней, на новую квартиру. В том, что она переехала, ничего удивительного не было – учитывая, что произошло в ее старом доме.

Тем временем я подписывал принесенные Милой чеки, которых и вправду накопилось немало. Примерно без пятнадцати пять Мила ушла. Когда зазвонил телефон, я и сам уже собирался домой.

Терри:

– Простите, все затянулось.

– Но фотографию-то Саманте Кент показали?

– Да. Показали. Ей эта женщина не знакома.

– Черт, – отозвался я. – А почему на это ушел весь день?

– Трентино и Лопес решили предъявить снимок соседям Берча и кое-кому из его сотрудников. К сожалению, никто вашу Таинственную пациентку не узнал.

– И что теперь?

– Мы собираемся показать ее фотографию в одиннадцатичасовом выпуске новостей. Не удивлюсь, если это станет главной новостью. А завтра нам начнут обрывать телефон.

– Вы в этом уверены?

– Вот увидите. Публика любит охоту на людей. На похитителей детей, на снайперов, на кого угодно. А в нашем случае охота пойдет на женщину, да еще и красивую, и это лишь добавит происходящему сексуальную окраску.

Под конец разговора мы условились созвониться завтра утром. Последним, о чем сообщила мне Терри, была формулировка, которую полиция намеревалась скормить средствам массовой информации. Моя Таинственная пациентка не будет названа «возможной подозреваемой». Вместо этого: «Полиция считает, что она может располагать ценными сведениями, касающимися смерти Конрада Берча». Ну да, разумеется, к примеру, сведениями о том, почему она его убила.

Тем вечером, сидя на диване, я включил новости. Фотография Таинственной пациентки вместе с телефоном, по которому следует звонить, занимала весь экран.

Я разделся, размышляя о том, что, возможно, это и есть начало конца. Счастливого конца. Тут-то и раздался телефонный звонок.

– Не соскучились по мне, Дэвид?

Я стоял как громом пораженный. Это был ее голос. Она снова звонила мне поздней ночью.

– Я точно соскучилась.

Мне хотелось орать и ругаться, изливать свой гнев. Однако она играла со мной, как с дурачком, и мне приходилось подыгрывать ей. Поэтому я оставался спокойным. То был мой золотой шанс – возможность узнать что-нибудь о фальшивой Саманте Кент. И записать все на пленку.

Диктофон, который посоветовал мне купить Паркер, лежал под рукой, в ящике прикроватного столика. Я схватил его, поднес к трубке, которую прижимал к уху. Медленно нажал кнопку – запись пошла.

– Насколько я понимаю, вы смотрели программу новостей, – сказал я.

– Ой, бросьте! – фыркнула она. – Вы как, прикончить меня не хотите?

– Есть такое искушение.

– Тем не менее – дайте-ка я догадаюсь – психотерапевт, сидящий в вас, говорит, что делать этого не следует, так?

– Примерно так.

Вздох.

– Я вам вот что хотела сказать: если бы знала, что меня фотографируют, то улыбалась бы пошире.

– Сомневаюсь, что сейчас вы улыбаетесь.

– Дэвид, вы либо умнее, чем я полагала, либо вам просто невероятно повезло.

– Думайте что хотите. Факт остается фактом, завтра вам лучше и в ближайший супермаркет не выходить.

– Я знаю. Безобразие, и только. – Она рассмеялась.

– Кстати, мне кажется, во всем этом есть некая ирония, – сказал я. – Попасть в такой переплет и спастись лишь благодаря какому-то снимку.

Она захихикала:

– Так вы решили, будто этим все и закончится? Вашим спасением?

– Скажем так: мое положение мне нравится больше, чем ваше.

– Не будьте так самонадеянны, Дэвид. Жизнь полна сюрпризов. А люди всегда знают меньше, чем им кажется.

– Ну хорошо, давайте начнем с вашего настоящего имени. Вы могли бы назвать его мне прямо сейчас.

– Зачем, вам разве не нравятся загадочные женщины?

– Ладно, тогда скажите хотя бы вот что. Почему именно я? Зачем было делать из меня убийцу?

– А это просто. Помните сериал «При убийстве звоните 101»? Лучший способ замести следы – направить внимание на кого-то другого. А кто подходит на роль убийцы лучше, чем психотерапевт, настроивший Конрада против меня?

– О чем вы?

– Вы отлично знаете, о чем. – Она понизила голос. – «Мой психотерапевт считает, что наш роман деструктивен. Он считает, что мне следует покончить с ним и укрепить мой брак».

Неожиданное откровение – Таинственная пациентка и вправду была его любовницей. Вернее, одной из двух любовниц, если та грудастая девица говорила на суде правду.

Похоже, Конрад Берч поступил так же, как поступали многие до него, – свалил вину за принятие трудного решения на своего психотерапевта. Это случается довольно часто.

Таинственная пациентка продолжала:

– Скажите, Дэвид, что ощущает человек, обладающий подобной властью над чужими жизнями?

– Этот вопрос мог бы задать вам я.

– О нет. Я всего лишь дала вам попробовать на вкус ваше же замечательное лекарство. Я ведь наблюдала за вашей работой с очень близкого расстояния, помните?

– О чем вы? О том, что я пытался помочь вам?

– Вы изображали господа бога, да еще и своекорыстного, – ответила она. – Скажите, вы делаете авансы всем вашим столь уязвимым пациенткам?

– А разве это не было частью вашего плана? Добиться, чтобы меня потянуло к вам?

Она усмехнулась:

– Да, план состоял именно в этом, однако сработал он потому, что я знала кое-что еще – вы либо слишком высокомерны, либо слишком невежественны, чтобы думать о последствиях того, чем зарабатываете на жизнь. Вы сидите в вашем закрытом от мира кабинете и, точно бог какой-нибудь, раздаете советы. Потому вам и не составило никакого труда сказать Конраду, что он должен сделать.

– Я не настраивал его против вас, – заявил я. – Он просто воспользовался моим именем. Пытался отделаться от вас с наименьшими потерями. Я ему ничего этого не говорил.

Она опять усмехнулась:

– И вы надеетесь, что я вам поверю?

– А вы предпочитаете верить человеку, который бросил вас и вернулся к жене? Вы уверены, что до того момента он вас никогда не обманывал?

– Он врал мне на каждом шагу. Потому я его и убила.

Я взглянул на диктофон, лежавший в моей ладони, бобины его крутились.

– Он лгал вам. И чаще, чем вы думаете, – сказал я. – Вы же следили за процессом? На нем выступала женщина, заявившая, что была любовницей Берча, вам это известно?

Молчание.

– Я спросил – вам это известно? Потому что, если она сказала правду, значит, Берч соврал вам и тут.

– Тем больше у меня было причин убить его.

– И все-таки вы верите ему, а не мне?

Я умолк. Я вдруг понял, что пытаюсь приводить рациональные доводы человеку, воплощающему иррациональное начало.

– Ну как, теперь у вас есть все? – спросила она.

– Что «все»?

– Вы не умеете притворяться, Дэвид. Вы же записывали наш разговор, верно?

– Нет, – соврал я. – Хоть и жалею об этом.

Она рассмеялась:

– Даже если вы соврали, вы все-таки сказали мне правду.

– И что это должно означать? – поинтересовался я.

– То, что я вам уже сказала, – жизнь полна сюрпризов. Хотите получить еще один? – Она помолчала. – Я еще не закончила. Первым делом я позаботилась о Конраде. Теперь пришла очередь его суки-жены, к которой он от меня сбежал. Этой ночью она умрет. – Щелчок.

Вот и сохраняй тут спокойствие.

Когда я в последний раз разговаривал с этой женщиной по телефону, она сказала мне, что убила Конрада Берча. Она могла лгать о том, что приходится ему женой, однако насчет убийства все было правдой. А теперь она говорит, что Саманта Кент – следующая.

Угроза была реальной. Такой же реальной, как сама Таинственная пациентка. И моя запись способна доказать это раз и навсегда. Я нажал кнопку перемотки. Несколько тревожных секунд. Нажал на «воспроизведение» – лишь шелест статики и резкий, пронзительный свист.

В панике, я перемотал ленту еще дальше. То же самое – и никаких следов нашего разговора. Проверил батарейки. Покрутил регулятор громкости. Вынул кассету, вставил назад.

Ничего. «Даже если вы соврали, вы все-таки сказали мне правду». Я сказал, что не записывал наш разговор. И полагал, что вру. Оказалось, не врал.

– Девять, один, один, срочная помощь, – произнес оператор.

Едва набрав этот номер, я подумал: а что я могу сказать? Что жизни одной женщины угрожает другая женщина, но только я не знаю, ни кто эта другая, ни где живет первая?

Я бросил трубку и побежал на кухню, к блокноту с записанным в нем домашним номером Терри. Взглянул на часы над плитой: начало первого ночи.

Терри ответила после четвертого или пятого гудка. Она спала и, когда я начал рассказывать о случившемся, толком еще не проснулась. Однако, когда я закончил, сна у нее не было ни в одном глазу.

– Оставайтесь у телефона, я перезвоню. – И она положила трубку.

Хорошо, Терри начала действовать. И все-таки особого облегчения я не испытывал. Жизнь человека в опасности, а я ничем помочь ему не могу. Что, если я опоздал? Что, если Саманта Кент уже мертва?

Я вернулся с блокнотом в спальню, присел на кровать. Прошло пять минут, я откинулся на изголовье. Прошло двадцать минут. Я смотрел на телефон и мысленно твердил ему: зазвони. Прошло полчаса, звонка так и не было.

И наконец, телефон ожил. Я мгновенно снял трубку.

– Дэвид, это Терри.

– Вы где?

– У Саманты Кент. Нужно, чтобы вы приехали сюда.

– Куда именно?

– Парк-авеню, десять-тридцать, угол Пятьдесят восьмой.

– Что происходит, Терри?

– Потом объясню. Просто приезжайте поскорее и прихватите с собой диктофон.

И прежде, чем я успел сказать хоть слово, она положила трубку.

По меньшей мере за два квартала до многоквартирного дома, в котором жила теперь Саманта Кент, я увидел пляшущие красно-синие огни и решил, что случилось худшее. Огни сверкали на крышах двух полицейских машин. Вылезая из такси, я сразу заметил Терри – а она увидела меня. Она стояла в вестибюле, за стеклом больших входных дверей. Она выскочила на улицу, схватила меня за руку и отвела в сторону.

– Новость хорошая и новость плохая, – сказала Терри. – Хорошая такова: ничего не произошло. Сегодня никто Саманту Кент убить не пытался.

Я перевел дух:

– А плохая?

– Сводится к тому же. Никто сегодня Саманту Кент убить не пытался, и наши детективы, они сейчас внутри, полагают, что вы подняли ложную тревогу. Вы запись принесли?

– Да. – Я вытащил из кармана диктофон. – Но я уже говорил, она приняла какие-то меры – возможно, использовала некое устройство, – все, что слышно на ленте, – это тонкий свист.

Я нажал на «воспроизведение», пронзительный звук заставил Терри поморщиться.

– Да, она действительно что-то предприняла.

– Быть может, полиция сможет понять, что именно.

Терри покачала головой:

– Пока мы пленку никому отдавать не будем. Это единственный экземпляр. Завтра попросим Магнита заняться ею.

Я начал засовывать диктофон обратно в карман.

– Хотя, знаете что, давайте я его у себя пока подержу, – сказала Терри.

Я отдал ей диктофон.

– Почему вы не сказали мне все это по телефону? – спросил я.

– Когда я звонила вам, рядом торчали Трентино с Лопесом.

– А как вы связались с ними?

– Я с ними не связывалась. Связался Виктор.

– Вы позвонили Виктору?

– Зачем? Он же лежал рядом со мной.

Я замер. Терри рассмеялась. Я смущенно покачал головой.

– Ох, видели бы вы свое лицо, – сказала она. – Да, я позвонила Виктору сразу после разговора с вами. Хотела, чтобы с полицией беседовал он. Когда это необходимо, Виктор обращается в образцового паникера. Собственно, он сейчас наверху, в пентхаусе Саманты Кент, пытается уговорить ее принять полицейскую защиту.