Текст книги "Хозяйка сердца"

Автор книги: Глория Даймонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

4

Одри так резко сунула в нагрудный карман кассету с отснятой пленкой, что едва не сорвала с крышечки наклейку. Конечно, известие ее не обрадовало. Узнав, что Эрскин оставил ее на попечение Джона Олтмана, она была в таком гневе, что ничего не различала в видоискателе.

Как фурия она влетела в номер фотографа и не менее часа тщетно уговаривала старика одуматься и отказаться от услуг Джона Олтмана. Ей вполне по силам и самой справиться со съемками. К тому же многие кадры можно отснять и на следующей неделе. В общем, она готова была делать все что угодно – лишь бы Олтман не подходил к ней и на пушечный выстрел.

В ответ на все ее доводы Натан Эрскин лишь зевал.

– Ну почему Джон, черт возьми? – требовала она ответа, раздраженная настолько, что не выбирала выражений. Что этот кобель вообще понимает в фотографии?

Ничего не понимает, согласился старый мастер. Но он знает все о «Буревестнике», его историю и все тайны, которых у этого почтенного старого отеля, как у бродячей собаки блох. И вообще, заключил шеф, нам крупно повезло, что мистер Олтман любезно согласился поделиться своими знаниями.

Уютно устроившийся в постели с книгой на коленях и в очках, спущенных на кончик тонкого аристократического носа, Эрскин был непробиваем. Мне хочется отдохнуть, заявил старик, и если ты в самом деле желаешь мне здоровья, берись-ка, голубушка, за дело, то есть за камеру.

С тем Одри и ушла, терзаясь сомнениями: по плечу ли ей отснять такие кадры, которые удовлетворили бы взыскательного шефа. В каком она окажется смешном положении, если провалится! Да если еще потерпит поражение на глазах у Джона Олтмана… А это обязательно произойдет, если она не избавится от неприязни к нему, которая сковывает ее по рукам и ногам.

Пока она отсняла десять кассет, но в глубине души чувствовала, что каждый кадр до отвращения примитивен. Она не меняла оптику, не играла со светом, всего лишь наводила на резкость и щелкала затвором…

– Вот здесь есть кое-что интересное, – сказал Джон, когда они оказались в центральной ротонде, изящно декорированной в сине-золотых тонах и залитой светом из огромных окон с витражами. Он остановился перед изящной мраморной скульптурой – обнаженным женским торсом. Головы не было. – Остряки называют этот экспонат Марией Антуанеттой.

Одри так нервничала, что не сразу оценила шутку. Черт возьми, рядом с Джоном она просто не в состоянии сосредоточиться. Вот, например, сейчас ее отвлекла игра света, падающего из цветных витражей на белую рубашку Олтмана, на которой сменяли друг друга фиолетовые, зеленые и рубиновые переливы.

– О-о-о, – наконец дошло до нее. – Обезглавленная жена Людовика XVI. Какой мрачный юмор!

– Конечно, мрачный, – развел руками Джон. – Как и участь французской королевы. – Он улыбнулся. – Зато какие формы. Вам не кажется, что сия вещица удивительно смотрится при таком освещении?

Одри еще раз взглянула на скульптуру и только сейчас с удивлением обратила внимание на то, что одна мраморная грудь купалась в потоке теплого розового света; другая, находящаяся в тени, светилась девственной белизной. Легкая выпуклость живота лучилась мягким фиолетовым светом.

– Ох… в самом деле, – воскликнула Одри, – ренуаровская женщина, но глазами и кистью Пикассо. Какое потрясающее совершенство форм!

Она закусила губу, с опаской ощущая, как ее собственное тело охватывает чувственная истома. Да, этот кадр может быть сделан в стиле Эрскина. Наконец-то она нашла стоящий сюжет!

Точнее, нашла не она, а Джон. И внезапно, глядя на скульптуру, она все поняла. Вот почему хитрый старик настаивал, чтобы Олтман был ее гидом. Эрскин надеялся, что Джон не только удовлетворит ее профессиональное любопытство, но и пробудит в ней женское начало.

Но почему я не устраиваю Эрскина такой, какая есть?! Я никогда не ставила себя на одну доску с подлинным художником, никогда не утверждала, что мое видение не уступает видению известных фотомастеров – того же Эрскина, к примеру. Я довольствуюсь скромной ролью ассистента, который знает, какой объектив или фильтр и когда понадобятся шефу.

Эрскин без конца твердил о необходимости пробудить внутреннее зрение, а Одри со смехом отвечала, что и так все видит, но наставник не отставал. И вот теперь подослал к ней Джона Олтмана, который открывал ей глаза и пробуждал чувства.

Ну что ж, посмотрим, в чью пользу все это обернется!

– Если не возражаете, я бы хотела, чтобы вы тоже оказались в кадре, – неожиданно для себя попросила Одри.

Джон удивленно вскинул брови, но спорить не стал.

– Куда встать? – спросил он.

– Вы должны просто стоять рядом со статуей и смотреть на нее. – Одри порылась в кофре, подыскивая соответствующую оптику. Ей нужен был крупный план двух фигур, остальное же, по ее замыслу, должно было стать размытым фоном.

Идеально гладкий мрамор рядом с живым человеческим телом, покрытым золотистым загаром… Два прекрасных создания – два ярких символа чувственности. Творение природы и творение рук человеческих. Мужчина и его мечта. Страсть и чистота.

Кружа вокруг объектов съемки в поисках самого выразительного ракурса, самого выгодного освещения, она отсняла едва ли не всю кассету. Джон оказался идеальной моделью. Проникнувшись идеей сюжета, он непринужденно позировал, не обращая внимания на камеру, потому что понимал: в любом случае техника только польстит ему. Еще бы – его мужская привлекательность была просто пугающей!

– Готово! – объявила Одри через несколько минут. Теперь, когда творческий порыв был удовлетворен, она почему-то испытывала смущение, словно сморозила какую-то глупость. Снимки могут не получиться, поскольку кроме наивного восторга в них ничего не окажется.

Аккуратно укладывая в кофр объективы, она краем глаза наблюдала за Джоном, который немного помялся и изобразил улыбку:

– Теперь мы можем подняться наверх.

Пальцы Одри дрогнули. Телеобъектив ударился о широкоугольник. Она подняла глаза, моля Бога, чтобы волнение не выдало ее.

– Пожалуй, я бы показал вам президентский номер «Буревестника». – Джон наклонился, чтобы помочь сложить аппаратуру. Он оказался так близко, что Одри увидела пушок на мочке его уха.

– Президентский номер? – Она неторопливо поднялась и повесила кофр на плечо. – В вашем рекламном буклете о нем ни слова.

Джон рассмеялся.

– Фред рекламирует отель как место семейного отдыха и совсем не рассчитывает, что первые лица Америки будут стоять в очереди, чтобы приехать сюда с детьми. По крайней мере сейчас президентский номер пустует.

Одри заколебалась, но любопытство взяло верх.

– Ну что ж, давайте посмотрим.

Джон тут же взял ее под локоток и повел в западную часть здания. Они несколько раз куда-то сворачивали, и Одри поняла, что ни за что самостоятельно не найдет обратной дороги. Наконец Джон остановился перед массивными, с искусной инкрустацией дверями и расплылся в широкой улыбке.

– Наверное, вы одна из немногих наших гостей, которые могут похвастаться, что побывали в президентских апартаментах. – Он торжественно вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. – Надеюсь, вы не подумаете, что этот номер используют не по назначению. – Потянув на себя позолоченную ручку, он сделал шаг в сторону, пропуская гостью. – Прошу вас.

Одри робко переступила порог и потрясенно замерла в холле. Потом заглянула в комнаты. Такого, великолепия она еще не видела. Особенно ей понравилась одна из спален с высокими, от пола до потолка, окнами. Мебель была белого цвета, обивка и шторы выдержаны в сине-голубой гамме. Одри улыбнулась, подумав, что не прочь провести в этом райском уголке недельку-другую. Вслух же подчеркнуто небрежным тоном, в котором не было и намека на женскую зависть, сказала:

– Миленько и со вкусом. Думаю, Фредерик может совершенно спокойно предлагать этот номер заезжим знаменитостям. С вашего разрешения, я сделаю несколько кадров.

Джон пожал плечами, что Одри приняла за согласие. Пока она готовила камеру, он подошел к окну, из которого открывался вид на залив. День выдался ясным и на водной глади ослепительно поблескивали солнечные зайчики.

– Да, днем этот номер выглядит весьма привлекательно, – начал Джон, видимо, вспомнив, что обещал рассказать о тайнах отеля. – Но кое-кто утверждает, что по ночам отсюда доносится плач.

Одри почувствовала, как по спине побежали легкие мурашки. Она знала только об одной тайне отеля, вернее, хотела ее раскрыть и думала, что о других упоминалось для красного словца. Может быть, здесь водятся приведения?

– О, вы меня заинтриговали. Что за плач?

Джон повернулся спиной к окну и, выдержав драматическую паузу, заговорил:

– Как-то зимней ночью в конце одна тысяча девятисотого года здесь появилась молодая женщина и попросила номер. Она провела в нем три дня, никто не видел, чтобы она покидала его. Наконец хозяева забеспокоились и, когда наведались к ней, обнаружили, что постоялица исчезла.

– Без следа? – спросила Одри только для того, чтобы поддержать разговор. Ее сейчас гораздо больше занимало, как выстроить кадр.

– Еще с каким следом, – ухмыльнулся Джон. – Она оставила новорожденного ребенка, девочку. Говорят, та лежала на кровати такая спокойная, словно ее только что накормили и убаюкали. И охраняла малышку большая грозная птица…

– Буревестник?.. – Одри внезапно почувствовала слабость в ногах и опустилась на ближайший пуфик, не выпуская из рук камеры. Увидев в зеркале свое отражение, она заметила, что чуть побледнела.

Следовало отдать Джону должное: он знал, как заинтересовать слушателя. Голос его был спокоен, и отсутствие чрезмерной трагичности делало повествование весьма правдоподобным. Одри даже показалось, что буревестник маячит перед глазами…

– Совершенно верно. Я вижу, вам что-то об том известно?

– Нет, что вы, откуда? Просто я видела этих птиц на пляже, вот и решила… – соврала она, не собираясь признаваться, что буревестник много лет является ей во снах. – Говорят, что эта птица предвещает опасность. По– моему, это предрассудки и чушь собачья.

– Как знать, как знать… – загадочно протянул Джон.

Одри стала возиться с диафрагмой, хотя понятия не имела, какую поставить. В конце концов сделала наудачу несколько кадров.

– Ну и… кто же плачет здесь по ночам?

– Кое-кто считает, что звуки напоминают те, что издают птицы. – Голос Джона по-прежнему был спокойным и ровным. – Другие утверждают, что плачет ребенок.

– Но вы этим сказкам не верите, – подытожила Одри и вынула отснятую кассету. Кажется, еще одна пошла в отсев. Эрскин за такую работу по головке не погладит. – Что же, по-вашему, на самом деле является источником таинственных звуков? Ветер, гуляющий в каминной трубе? Или плохо смазанные петли ставен?

– Нет. – Джон отошел от окна, и Одри увидела мягкое выражение его лица, словно рассказанная история умиляла этого человека. – Я думаю, что все мы в какой-то мере заброшены и забыты, отданы в руки судьбы. – Он неторопливо ходил по комнате, постепенно приближаясь к пуфику, на котором сидела Одри. – Я думаю, что у птиц тоже есть генетическая память, и потомки того буревестника прилетают утешить несуществующую малышку. Хочется, знаете ли, верить, что есть некое волшебное существо, которое наблюдает за нами, оберегает от зла и утешает, когда мы плачем.

Одри сглотнула комок в горле.

– Иными словами, кое у кого в отеле чрезмерно богатое воображение.

Джон остановился у туалетного столика и, не скрывая разочарования ее словами, обронил:

– Что ж, если хотите, можно считать и так.

– Грустно все это… – Одри вдруг подумала, что с мистики можно плавно перевести разговор на смерть Эстер. – Действительно интересная история. – Она волновалась и, чтобы чем-то занять руки, стала вывинчивать объектив и менять его на другой. – Но, полагаю, в биографии старых гостиниц всегда масса жутковатых историй. Вы меня почти убедили, что буревестник – символ беды.

– Беды? – задумался Джон. – А мне кажется, что эта птица символизирует силу духа, умение противостоять невзгодам и в конечном счете побеждать.

Хм, уж не подсмеивается ли он надо мной? Одри решила продолжать разговор, несмотря ни на что.

– Хорошо, не будем спорить. А нет ли у вас в запасе еще каких-нибудь историй? Ну например, про партию в карты, которая на рассвете завершилась выстрелом неудачника в висок, или о любовниках, бросившихся в пучину океана…

Господи, подумала Одри, неужели, решившись на откровенные намеки, можно что-то разузнать о смерти Эстер? Наверняка Олтманы держат эту тайну за семью печатями. Неужели я в самом деле надеюсь, что однажды вечером за общим обедом кто-нибудь из мужчин бросит: «Кстати, помните ту девушку, с которой десять лет назад я ночью купался голышом? Ту, что утонула?»

Во всяком случае, не следует быть слишком щепетильной. Надо добиваться своего, незаметно, но настойчиво подводить собеседников к интересующей меня теме. Вдруг кто-то потеряет осторожность и наконец обмолвится о том, что произошло в роковую ночь много лет назад.

– В общем-то, конечно, в отелях всякое бывает. – Похоже, вскользь брошенная фраза об океанской пучине не вызвала у Джона никаких ассоциаций. Со сноровкой опытного ассистента он принялся помогать Одри складывать аппаратуру в кофр. – Вот, например, в конце тридцатых годов некий вышедший в тираж голливудский актер захотел с горя свести счеты с жизнью и попытался повеситься на банановом… кхм… дереве. Но он был насквозь пропитан алкоголем и отключился, так и не поняв, что банан, хоть и достигает восьми метров в высоту, но все же не дерево, а травянистое растение.

Неужели это все? Брошенный ребенок и спившаяся кинозвезда… Не много же мне удалось узнать, с досадой думала Одри, разглядывая на запястье Джона знакомую татуировку. А как насчет Эстер? Она с трудом удержала готовый сорваться с языка вопрос. Как насчет красивой золотоволосой восемнадцатилетней девушки, которая остановилась в «Буревестнике», отправилась с поклонником ночью на пляж и не вернулась?

Неужели владельцы отеля забыли эту историю?

Нет… невозможно. Никто не в силах забыть свою жертву. Десять лет, конечно, большой срок, но и его недостаточно, чтобы чувство вины перестало терзать нечистую совесть. А вдруг именно поэтому Джон охотно читает лекции по ботанике и не хочет говорить об утопленниках?

Одри мысленно поставила знак вопроса рядом с именем Джона Олтмана и с неожиданным удивлением поймала себя на том, как неохотно это сделала…

Около двух часов пополудни они сделали перерыв на ланч. Ресторан отеля имел два зала, одним из которых была веранда, выходящая прямо на океанский пляж. Поскольку среди постояльцев желающих находиться в хорошую погоду в помещении не нашлось, все места на веранде оказались занятыми. Джона это не смутило. Он сделал официанту какой-то знак, и тут же два боя притащили откуда-то столик и пару стульев, которые установили под полосатым зонтом-тентом на площадке у веранды.

Одри пришла в ужас. Буквально все посетители ресторана с нескрываемым любопытством наблюдали за этой суетой. Скатерть и салфетки, посуда и приборы, а также веточка желтого гибискуса в пузатой вазочке – все незамедлительно появилось на их с Джоном столике.

– Ради Бога, Джон, – в смущении воскликнула Одри. – Я с удовольствием поела бы и в самом ресторане. Даже в своем номере! – Она пыталась не думать о десятках глаз, которые жадно наблюдали за ними. – Нет абсолютно никакой необходимости…

– Еще как есть, – услышала она безапелляционный ответ. – Прошу садиться. Здесь будет очень приятно.

Приятно? Они будут чувствовать себя как на сцене. Одри сомневалась, что кусок полезет ей в горло, когда на нее все глазеют.

– Но мы слишком бросаемся в глаза. – Она понизила голос до шепота. – Всей этой публике.

– А что вам до зевак? – Оглянувшись, Джон кивнул нескольким знакомым. – При желании они тоже могли бы подтащить свои столики к воде. На пляже места хватает. – Нагнувшись, он небрежным движением скинул обувь. – Советую вам последовать моему примеру и снять босоножки, иначе их может замочить набежавшей волной.

Одри замялась, а он укоризненно поцокал и, опустившись перед девушкой на колени, приподнял ее ногу и, несмотря на сопротивление, снял босоножку.

– Босиком куда приятнее, – забавляясь, протянул Джон, снимая другую босоножку.

Одри хотелось вскочить и устроить небольшой скандальчик. Послать, например, Джона куда подальше с его ланчем и сказать, что не всем нравится принимать пищу по пояс в воде.

Но ничего подобного она не сделала. Пока Джон стоял на коленях у ее ног, как принц перед Золушкой, она вдруг подумала, до чего нелепо бы выглядела в его глазах. Одно дело быть рассудительной, сдержанной, разумной. И совсем другое – предстать занудой. Без обуви она и в самом деле почувствовала себя куда лучше. Влажный песок приятно холодил босые ступни.

Джон сделал заказ и уже через несколько минут они наслаждались жареной лососиной под грейпфрутовым соусом. Блюдо показалось проголодавшейся Одри просто божественным, да и собеседник был в ударе, рассказывая потешные истории о своих первых неудачных попытках освоить искусство серфинга.

Когда Джон дошел до момента, как он принял своего лучшего друга за акулу, у Одри от смеха на глазах выступили слезы.

Она напрочь забыла о присутствующих на веранде. Теперь все ее внимание было обращено на Джона, который с непринужденным юмором рассказывал о себе. Одри импонировали люди, не находящие ничего зазорного в том, чтобы подшутить над собой. Она считала это признаком незаурядного ума и силы духа.

– Убедились? – вдруг спросил Джон. – На самом деле все это не важно, не так ли?

– Что именно? – не поняла Одри.

– То, что думают окружающие.

Джон вытянул под столиком свои длинные ноги, задев пальцами щиколотки Одри. Она вздрогнула, почувствовав прикосновение, но ноги поджимать не стала. Пожалуй, ей было даже приятно.

– Никто не представляет для человека большего интереса, чем он сам, – криво усмехнулся Джон. – Так что можете не сомневаться, что даже самые назойливые в конце концов отстанут от вас, если вы достаточно долго будете игнорировать их присутствие.

Она даже не нашлась, что ответить. Хотя эти слова, скорее всего, были правдой, звучали они достаточно цинично. Интересно, какие еще грани характера этого раскованного и легкого в общении человека остаются для нее неведомыми?

– Стоит помянуть черта, – взглянул Джон за ее спину, – и он тут как тут.

Одри обернулась. К ним направлялся Фредерик, на лице которого лежала печать крайней озабоченности, а следом за братом, корча гримасы, вышагивал Юджин.

– Вот ты где, братец. – Фред остановился на почтительном расстоянии от столика, дабы не подвергать опасности свои пятисотдолларовые туфли. – О, мисс Клиффорд, приятного аппетита. – Он сделал почтительный полупоклон.

Одри улыбнулась. Узнав, что она фотограф, Олтман-старший стал относиться к ней с подчеркнутой любезностью. Человека, который может бесплатно обеспечить тебе рекламу, нельзя игнорировать. К тому же Фред привык оказывать особое внимание любой привлекательной блондинке, не перешагнувшей тридцатилетний рубеж.

– Послушай, Джон, я весь день ищу тебя. – Фредерик не скрывал крайнего раздражения, словно кузен сознательно прятался от него.

Присматриваясь к ухоженному, надменному Фреду, Одри пыталась понять, какие у братьев отношения. Ее не переставала удивлять какая-то странная напряженность между ними.

– Наконец-то твои усилия увенчались успехом, – усмехнулся Джон.

– Именно. – Фред мрачно огляделся, словно собирался осудить странность выбора места для ланча. – Словом, я хотел бы выяснить, почему ты исключил участок Пейтона из предложенного мною списка?

Джон вскинул брови.

– В силу тех причин, которые я изложил тебе еще вчера, – мягко, словно разговаривая с несмышленым ребенком, объяснил он. – Потому что этот участок расположен слишком близко к воде, почвенные структуры ненадежны, а подрядчик – жулик. И я не хочу иметь к этой сделке никакого отношения.

Фредерик побагровел до корней выгоревших на солнце волос.

– Ну а я хочу!

– Брось умничать. – Джон указал кузену на вазу с фруктами. – Расслабься. Попробуй виноград, его прислал наш новый поставщик.

– Говорю тебе, я хочу приобрести эту землю, – зло прохрипел Фред. – Если завтра к пяти часам мы этого не сделаем, другого шанса не будет. Черт возьми, да ты даже не взглянул на участок, как ты можешь утверждать, что он ненадежен?

– Я знаю подрядчика, Фред. И интуиция подсказывает мне, что надо держаться от него подальше.

– Можешь засунуть свою интуицию в… – Покосившись на Одри, Фредерик осекся. – Черт возьми, твоя идиотская интуиция может сорвать выгодную сделку.

Джон встал и лениво потянулся.

– Мисс Клиффорд, позвольте мне покинуть вас на пару минут. Нам с братом надо кое-что обговорить.

Она кивнула. Ситуация, судя по всему, становилась взрывоопасной. Трудно представить себе двух более непохожих людей. Фредерик производил впечатление тщательно следящего за собой, элегантного делового человека; миллионера, рожденного с упоением подсчитывать доходы; политика, привыкшего читать нравоучения. Джон же, в потертых джинсах и рубашке, вел себя совершенно непринужденно. Он не обращал внимания на отчаянную жестикуляцию Фреда, оставаясь, без сомнения, полным хозяином ситуации.

– Я так и думал, что они нас покинут. – Юджин присел за стол и подвинул к себе вазу с фруктами. – Фреду следовало бы хорошенько подумать, прежде чем подвергать сомнению компетентность нашего кузена. У Джона самая светлая голова на планете. Я бы сказал, что с ним чувствуешь себя абсолютно надежно, словно застрахован у «Ллойда».

Одри не могла не улыбнуться. Сегодня Юджин был трезв и рассудителен и со свежевымытой физиономией куда больше походил на того симпатичного юношу, каким она его помнила. А его вчерашний загул, очевидно, был исключением.

Много лет назад этот парень ей нравился. Он был красив, но в нем не хватало пробивной настойчивости Фреда и обаяния Джона.

– Насколько я понимаю, финансовыми вопросами у вас занимается Джон. – Одри решила осторожно прощупать почву. Пока она не представляла, насколько далеко может зайти в своем любопытстве.

– Еще бы! Если бы не кузен, мы бы влачили жалкое существование. Фред разбирается в финансах, как свинья в апельсинах. – Хмыкнув, Юджин отщипнул веточку винограда. – Лет пять назад мы с братом были на расстоянии плевка от одиннадцатой статьи.

– Банкротство? Вот бы никогда не подумала. Вы меня удивили, – сказала Одри и оценила собственную сдержанность. Тут подошло бы слово «потрясение». Банкротство – дело очень и очень серьезное. И каким-то образом Джон спас кузенов от разорения и привел к сегодняшнему блистательному благополучию. – Но ведь Джон совершенно не похож на гениев с Уолл-стрит.

– О, если он не носит белого воротничка, это еще ни о чем не говорит. Пусть вас не обманывает его небрежный вид. Этот парень богаче всех нас. И наше богатство дело рук кузена, – с признательностью добавил добряк Юджин.

Одри еще раз, уже другими глазами, посмотрела на двух молодых мужчин, которые, не торопясь, возвращались к столику.

– Наш Джон просто умница. – В голосе Юджина слышалась трогательная гордость кузеном. В той же степени, в какой старшего из братьев злили успехи Джона, младший был неподдельно счастлив за него. – Он гений, деньги просто липнут к нему. Понимаете? Уверяю вас, он может явиться в зал совета директоров любого картеля, и через пять минут эта надменная публика будет стоять перед ним навытяжку.

Юджин говорил что-то еще, но Одри уже не слушала. Она невольно залюбовалась стройной фигурой Джона и подумала, что поддаться обаянию этого человека намного опаснее, чем стоять перед ним навытяжку в ожидании разноса.