Текст книги "Фактор внешности"
Автор книги: Гленн О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)
Охранники в Солт-Лейк-Сити, как выяснилось, никуда не годны, их слишком легко обмануть. Возможно, это результат чрезмерной доброты и открытости, воспитанных в здешнем населении.
– Я вместе с группой, – сообщил я стоявшему на страже у двери номера, – менеджер. Все в порядке. Я покараулю некоторое время.
Охранник посмотрел на меня удивленно, но с удовольствием кивнул и поспешил в лифт. Я постучал в дверь сначала тихо, затем настойчивее.
Из комнаты раздался сонный голос:
– Кто там?
– Чарли.
Дверь открылась, и Дерек уставился на меня, не снимая цепь, преграждающую мне вход.
– Господи! – воскликнул он и распахнул дверь. – Что ты тут делаешь?
– Ищу Киттен. У нее, знаешь ли, тоже есть работа.
Дерек отошел от двери, пропуская меня внутрь. Вероятно, он не сразу понял мою иронию, поскольку продолжал стоять посреди комнаты с полотенцем на бедрах и глупой улыбкой на лице.
– Дорогая! Это Чарли! – закричал он громко.
Я прошел за ним дальше в комнату и увидел Киттен. Она сидела на диване и, казалось, смотрела по телевизору фильм о войне Брута и Кассия с Марком Антонием. На столике рядом лежали иголка и шприц, последние номера модных журналов и дюжина пустых бутылок. Развернутый английский «Вог» прикрывал пепельницу, полную окурков.
– Киттен! – заорал Дерек еще громче. – Чарли пришел!
Он присел к ней на диван и принялся трясти за плечо, явно забеспокоившись.
– Чарли? – произнесла она, едва приоткрыв глаза.
– Извини, Чарли, – посмотрел на меня Дерек, смутившись, что я стал свидетелем такой неприглядной сцены, – мы немного выпили… понимаешь, каждую ночь переезд… Ужасно устали. Чертов тур, я даже не знаю, где мы сейчас находимся… кажется, в этом долбаном Солт-Лейк-Сити…
– Да, точно, – подтвердил я.
– Хочешь пива?
Дерек начал сгребать со столика пепельницу, бутылки, шприцы, стараясь двигаться осторожно и не выдать свое состояние наркотического опьянения.
– Может, кофе? Я позвоню, чтобы принесли. Садись… куда хочешь…
– Да! Кофе! – воскликнула Киттен, зажигая сигарету.
Она потянулась ко мне.
– Чарли! – Ее лицо озарила блаженная улыбка. – Какой приятный сюрприз! Ты приехал на концерт?
Киттен удивилась, увидев меня, но еще больше ее удивила новость о том, что ей давно уже пора прибыть на съемки, ведь на них заключен контракт. Я прекрасно понимал, что оторвать ее от Дерека теперь будет нелегко. Она слишком влюблена. Но профессиональное чутье взяло верх над чувствами, когда я описал ей подробности финансовых неприятностей, ожидающих ее в случае срыва фотосессии.
Концерт в «Дельта-центре» прошел в тот же вечер, а наутро в девять часов я с Киттен сел в такси и отправился в аэропорт. Она выглядела безумно расстроенной и никак не могла успокоиться.
– Все, что я делаю, – работаю. Мы сидим в кресле, пока нас причесывают, и болтаем о бойфрендах. Каждая модель рассказывает о своем приятеле, каждый парикмахер – о своей подружке, и так до бесконечности… Такая скука! Я больше не могу так жить…
– Но музыкальные туры тоже довольно скучны.
– Это для них они скучны, – Киттен имела в виду музыкантов, – а мне там весело. Мы играли в шарады в самолете. И Дерек такой забавный. Он сумасшедший!
Сумасшедшим он мне не показался. Вполне нормальный парень.
– Ладно, спасибо, Чарли, что нашел меня. Я рада, что не провалила работу, иначе мне бы сильно не повезло. Но тебе пришлось столько стараться…
– О, ерунда, для меня это было увлекательное приключение.
Я неправильно выразился в тот раз. Увидеть город мормонов не просто увлекательно, я был впечатлен и даже потрясен поездкой. Я знал о мормонах сплетни, осуждающие их слишком строгие нравы и полигамию. А также многочисленные слухи о том, что в их штате то и дело появляются летающие тарелки с пришельцами. Но я не мог вообразить, какое чудо на самом деле их храм. Пентаграммы и всевидящее око. Приятель из баскетбольной команды, ездивший на тот самый знаменитый матч в Солт-Лейк-Сити, как-то за кружкой пива вечером сказал мне: «Ты знаешь, что мормоны думают о нас? Что они думают о черных? Что мы сыны Каина. Потомки проклятого. Мы запятнанные проклятием люди. Именно поэтому мы черные, это наша карма».
Странно. Как же они могли восхищаться звездой баскетбола Карлом Малоном, если он черный? Ну что ж, все равно, те белые чудаки из Солт-Лейк-Сити были мне симпатичны.
Киттен заснула, когда мы пролетали над Миссисипи. Я посмотрел на ее лицо и подумал, что в состоянии безмятежного покоя оно еще красивее. Никаких следов волнений и отчаяния, никакой косметики и грима, которые ее всегда старили. Пусть она и родилась дочкой продавщицы, но Киттен – настоящая принцесса. Она словно излучала благородство и чистоту. Девушек Ротти всегда называли восхитительными, но на самом деле только Киттен заслуживала этот титул. Она уже была идолом для миллионов юных мечтательниц о деньгах и славе. И я снова вспомнил о девушке, которую увидел на улице в Солт-Лейк-Сити. В ней тоже было что-то столь же прелестно-воздушное. Может, она модель? Или все-таки богатая домохозяйка, или дочка состоятельных родителей-мормонов? А вдруг красавица лишь привиделась мне, как божество, на мгновение, сошедшее с небес? В ней было что-то от богинь древности, что-то свежее и свободное, неземное. Но кажется, мне не суждено увидеть ее когда-нибудь. Я достал карандаш и попробовал зарисовать ее лицо по памяти.
Когда я удостоверился, что Киттен крепко заснула, я взял ее за руку, чтобы разглядеть следы от уколов. Когда я их не нашел, почувствовал облегчение. К счастью, на игле сидел только ее любовник. Но модели нередко ведут себя осмотрительно в таких вещах и выбирают для инъекций менее заметные места, и поэтому на всякий случай я осмотрел и ноги тоже. Но и там не увидел ничего подозрительного.
Три недели спустя в Нью-Йорке Киттен на съемках в студии «Мирамакс» встретила «звездного» Дэниэла, очередной объект своей несчастной страсти. Мне нетрудно было понять, что произошло, когда я на следующий день увидел ее сияющие глаза. Папарацци стали фотографировать их вместе на ступеньках студии, и я подумал, что они с Дэниэлом на редкость красивая пара, только вот на фотографиях Киттен было заметно, что один глаз у нее словно чуть больше другого. Такой странный феномен можно увидеть на фото некоторых звезд и моделей, например, у Мэрилин Монро. Возможно, он связан с каким-то очень сильным аффектом, а может, это просто свойство внешности, отражающее способность или желание всмотреться в будущее.
Но даже на газетных снимках ее взгляд поражал меня своей лучезарной силой.
ТАТУИРОВАННЫЕ
«Киттен и Дэнни» – они сделали себе одинаковые татуировки. Киттен – вокруг своей лодыжки, а Дэниэл – вокруг бицепса. Какое-то суеверное предчувствие подсказывало мне, что идея украсить свои тела именами друг друга не принесет ничего хорошего, а их отношения сложатся крайне неудачно. Но объяснить, почему так считаю, я бы все равно не смог. А между тем в прессе их любовь превращалась в легенду. О парочке писали так, словно они Парис и Елена, Ромео и Джульетта. Повсюду только и говорили о необычайном романе Киттен и Дэнни.
Но вообще-то их отношения были далеки от романтической нежности, скорее походили на постоянную битву. Он устраивал ей скандалы везде, где они появлялись, – и на вечеринках в замках аристократов, и в ресторанах небоскребов, – а она кидала в него бутылками на презентациях и во время застолий. Он называл ее шлюхой публично, а она его – дерьмом, не смущаясь количеством присутствующих при этом свидетелей. Он громил номер в отеле, а она давала ему пощечины на сцене.
Однажды после их очередной ссоры Дэнни разбил свой «астон-мартин» и объяснил полиции, что находился в состоянии отчаяния, а на самом деле в состоянии тяжелого наркотического транса. В другой раз в Японии в состоянии ярости он умудрился сломать теннисный стол, за которым тренировались олимпийские чемпионы, но и тогда отделался только штрафом. Однако такие встряски будто делали их любовь еще сильнее.
Я верил не во все, что сочиняли газеты, некоторые поступки казались мне слишком уж странными и дикими, но связь Киттен и Дэнни была все же далека от идиллии. Киттен очень много работала, и хотя на вечеринках и приемах выглядела веселой и беспечной, у нее хватало проблем. Выручал ее счастливый характер, настоящий дар Божий – она никогда не унывала. Всегда была в превосходном настроении, за которым, впрочем, скрывались робость и неуверенность в себе слишком молоденькой и неопытной девочки.
Дэнни же казался истинным джентльменом в прямом смысле этого слова. Он был скромен, вежлив, потрясающе умен и обладал редкой силы артистическим талантом. Во многом он действительно заботился о Киттен.
Я знал Китген гораздо лучше, чем Дэниэла, но наблюдений за ними было достаточно, чтобы понять: они несчастливая пара. Я убедился в неустойчивости их столь внезапно зародившихся чувств друг к другу чуть позже, когда мы прибыли на открытие выставки Алистера Ферстона в Лондоне.
Ферстон был весьма самоуверенным и зацикленным на себе, но феноменально успешным лидером молодежного движения в английском искусстве. Он был подобен вихрю темной энергии, его можно было назвать каскадером от искусства. К тому же он обладал даром, граничащим с гениальностью, – умел заводить публику, будоражить ее и приводить в восторг.
Даже самые прогрессивные представители художественной элиты в Англии приходили в ужас от его «Пейнтбола с носорогом». Он успешно морочил голову репортерам и журналистам, что, мол, и, правда, стрелял красками в белого носорога, одурманенного сверхдозой героина, из специального ружья, рискуя жизнью, на самом же деле он просто покрыл побелкой мертвое животное в зоопарке.
Свою карьеру Ферстон начал с того, что создал ненормальный мир, в котором обезьяны, напичканные кокаином и сильнодействующими таблетками, ходили в костюмах и платьях, рисовали картины и играли на музыкальных инструментах. Фактически шоу было продано еще до того, как его начали демонстрировать.
Дэнни Джейн не почивал на лаврах великого актера на сцене и на экране, он был страстным коллекционером и художником, хотя рисовал настолько плохо, что друзья никогда не высказывали свое мнение по поводу его скромных упражнений в области экспрессионистской живописи. Он предпочитал жить в Лондоне, который отличался от американских мегаполисов тем, что давал свободу гениям и не был жестко подчинен требованиям коммерции, как мир Голливуда. Дэнни заявлял, что этот цивилизованный город позволяет ему находиться подальше от грубой и невежественной публики, хотя, по сути, все было наоборот – в Лондоне он гораздо чаще оказывался на виду, чем в Беверли-Хиллз, изобилующем знаменитостями и звездами. Но Лондон был также и любимым городом Киттен – центром роскошной жизни, местом обитания самых эксцентричных представителей мира моды, авангардистских течений в искусстве и музыке, самой блестящей рок-площадкой Европы, все еще сохранявшей очарование декаданса и шестидесятых годов XX века.
Поскольку Киттен тут же сообщила Дэнни о том, что я некогда занимался живописью, он проникся ко мне небывалым уважением и включил меня в число своих фаворитов. Даже попросил показать мои работы, на что я согласился и был удивлен его неожиданно восторженным отношением. Я создавал картины в определенный период моей жизни и воспринимал свои усилия весьма серьезно, но не предполагал, что они удостоятся столь высокой оценки. Дэнни попросил продать пару картин, но я отказался, несмотря на внушительную сумму, предложенную за них, лишь потому, что все еще не терял надежды когда-нибудь показать их на персональной выставке.
В Лондоне на вечеринке по случаю открытия выставки собрался весь цвет богемы – артисты, художники, коллекционеры, продюсеры, дизайнеры, модели, рок– звезды, аристократы, антиквары, банкиры и даже самые крупные наркобароны. Киттен и Дэнни решили, что я тоже должен сопровождать их. Честно говоря, я немного трусил. Нет, я не боялся столкнуться с шокирующими работами Эзры, просто не готов был увидеть великих художников современности, к числу которых мечтал когда-то принадлежать. Что, например, среди этого сумасшедшего сборища мог делать Алан Дэви, мой любимый английский живописец, потрясающий колорист и утонченный мистик? К счастью, туда не прибыли живые легенды поп-искусства Питер Блэйк и Ричард Гамильтон. Но их отсутствие с лихвой восполняли знатоки живописи и состоятельные коллекционеры.
Я не был поклонником направления, которое развивал Ферстои, поскольку почти никогда не соприкасался с псевдоискусством, поэтому нельзя сказать, что я был сильно впечатлен непосредственно предметом выставки.
Но меньше всего я ожидал познакомиться с самим хозяином, Алистером Ферстоном. Когда мы вышли из лимузина, Киттен и Дэнни представили меня Ферстону. Но несмотря на теплые и очень дружеские рекомендации Дэнни, Ферстон кивнул мне довольно прохладно и продолжил поправлять свой измятый пиджак из полосатой индийской ткани и широкую рубаху под ним.
– Где этот чертов…
Он не договорил отвернувшись, и я подумал, что он просто пьян и не желает поддерживать разговор. Наконец Ферстон извлек из кармана небольшой пакет, а из пакета коробочку с замком, полную порошка.
– Господи, Ал, – воскликнул Дэнни, – тебе недостаточно этого дерьма?!
Киттен с удовольствием присвистнула.
– Это будет чертовски веселая ночь, – отозвался художник.
Он выглядел так, словно уже провел чертовски веселый день, если не сказать, что у него была чертовски веселая неделя или даже месяц.
– Где-то у меня есть еще один, – продолжал он, погружая пальцы в порошок и облизывая их.
– Присоединяйся, крошка. – Он протянул коробочку Киттен. Та осторожно набрала порошка длинным, покрытым розовым лаком ногтем и шумно втянула его в себя на вдохе.
Ферстон протянул коробку Дэнни.
– Нет, – возразил актер с таким видом, словно собирался вырвать у него эту дрянь и выбросить в окно. Когда Алистер отвернулся, он с упреком посмотрел на Киттен. Ферстон сквозь окно созерцал гигантские руины гидроэлектростанции.
– Я хотел построить здесь серию огромных капсул и пилюль вдоль берега, – сообщил Ферстон. – Вообразите зрелище: перкодан, мандракс, либриум [33]33
Перкодан, мандракс, либриум – лекарства, являющиеся наркотиками или оказывающие наркотический эффект.
[Закрыть], и все разного цвета…
– Восхитительно! – заметила Киттен.
– Ты права, детка, это гениально! Но мне нужно очень много денег.
– Думаете, что найдете их? – не отставала Киттен.
– Не сомневаюсь. Я уже сообщил об этом Пфайзер, Роше, Лилли, все этим долбаным… спонсорам… это все, о чем они мечтают.
Киттен восторженно кивнула, Дэнни нервно прикурил сигарету.
Ферстон подумал минуту и прогнусавил нараспев:
– Вы не всегда можете получить желаемое…
– Интересная идея скульптур на реке, – заметил я. – Похоже, на рекламу пепси на реке в Нью-Йорке.
– Мне тоже нравится, – добавил Дэнни, выдыхая дым.
Ферстон уставился на меня в упор, словно только что заметил. И тут же протянул мне раскрытую коробочку.
– Нет, благодарю. – Я покачал головой.
Кажется, мой отказ его рассердил, хотя, возможно, он возмутился бы еще больше, если бы я осмелился воспользоваться его предложением.
– А почему на реке?
– Ну, как же, это же кровеносная артерия города, – пояснил я.
– Блестяще, – заметил Дэнни.
– Конечно, черт побери… находка… отовсюду видно? – уточнил Ферстон.
Киттен взяла еще порошка.
Ферстон продолжал что-то бормотать себе под нос. Он будто не интересовался никем из нас. Его можно было принять за помешанного, пока я не заметил проводок у него на шее. Оказывается, периодически он говорил по мобильному в наушнике.
– Боллокс! – произнес он. – Чертова задница! Боллокс! Боллокс!
Это единственная фраза, которую я смог разобрать. Дальше последовало невнятное бормотание. Ферстон перемежал английские слова с французскими, но в суматохе расслышать их было невозможно. Зато сам он не обращал внимания на репортеров, окруживших его со всех сторон и непрестанно щелкающих фотокамерами. Выпрямившись и гордо запрокинув голову, он позировал им и анфас, и в профиль, и тут только мой глаз художника оценил аристократизм его внешности – тяжелый подбородок, выступающие упрямые скулы, высокий лоб и улыбку человека, знающего себе цену.
Я чувствовал себя приблудным псом в блестящей компании. Майкл Кейн, Мик Джаггер, Джерри Холл, Дэвид Бэйли, Элизабет Херли, Джереми Айронс, Дэвид Боуи, Брайан Ферри, Вивьен Уэствуд, Маноло Бланик… – я не в силах был запомнить всех присутствовавших там великих актеров. И совсем растерялся, заметив Стивена Фрая, писателя и актера, которого знал только по вудхаусовской серии и видел разве что на экране телевизора. Чуть придя в себя, я сразу подошел к нему и сообщил, что являюсь его горячим поклонником. Но в его лице было что-то ужасающее и отталкивающее.
Меня удивляло, что на фоне всего этого звездного небосклона Киттен и Дэнни казались самыми заметными фигурами. Они стояли окруженные толпой, постоянно в центре внимания, но друг с другом держались отчужденно, почти не смотрели друг на друга и, что уж совсем странно, не разговаривали. Киттен о чем-то охотно беседовала с Малкольмом Маклареном, а Дэнни любезничал с красивой девушкой-азиаткой, держа ее за руку.
Не знаю, как это произошло, но пока я с кем-то здоровался и обменивался улыбками, на несколько минут отвернувшись от Киттен, я потерял из виду их обоих, а повернувшись, едва успел заметить краем глаза, что Киттен удалилась в отдельную комнату с мужчиной, похожим на Майлза Дэвиса. Они выглядели чем-то озабоченными. Я поискал взглядом Дэнни, он все еще разговаривал с красоткой, только теперь почти обнимая ее.
Я попытался пробиться к стойке бара. Случайно заговорил с художником, который участвовал в выставке со своим весьма экстравагантным произведением – изваял собственную голову из куска льда, представлявшего собой замороженную смесь воды с его кровью. Затем меня остановила дама, и пока я выслушивал ее болтовню, в зале появился Дэнни, тащивший за собой уже изрядно накачавшуюся наркотиками Киттен.
– Шлюха! – вопил он.
– Я ничего не делала. Кто тут самая настоящая чертова шлюха, так это ты!
– Ты шлюха, обдолбанная всякой дрянью!
Киттен вырвалась от Дэнни. Все повернулись в их сторону.
– Ты шлюха! Отвернуться нельзя на секунду, чтобы ты уже не прыгнула под кого-нибудь!
– А ты-то не лучше! Кто эта японка, с которой ты обнимался?
– Это китайская актриса.
– Пари держу, ты с этой девкой переспать собираешься!
Что я мог поделать, наблюдая этот скандал? У меня не было идей насчет того, как их успокоить. Они кричали все громче, собирая вокруг любопытствующую толпу. Мне стало неловко, и я отвернулся, сделав вид что разглядываю обезьянку в берете и солнечных очках, сидящую в стеклянном ящике на миниатюрном унитазе.
– Это называется эпифания [34]34
Эпифания – откровение, явление божества.
[Закрыть].
Я оглянулся и увидел Али стера Ферстона с бутылкой виски в одной руке и пачкой «Мальборо» в другой. Он сиял от гордости, время от времени прихлебывая виски и нюхая порошок. Но почему же он снизошел до разговора со мной? Или пообщался со всеми и все ему успели надоесть?
– У вас когда-нибудь было такое в жизни?
– Да, – отозвался я, – когда я встретил Киттен.
– О да! – Он расхохотался, как пьяный Фальстаф.
Я осмотрелся. Киттен и Дэнни куда-то пропали.
Ферстон снова ухмыльнулся и добавил:
– Так они признанная пара года?
– Не знаю. Но рейтинг у них высокий. Возможно, они его еще удержат.
– Слишком поздно, – заметил Ферстон. Он повернулся и пошел прочь от меня. И я, к изумлению своему, увидел, что у него на плече, свисая на спину и прячась за его шеей, сидит обезьянка с сигаретой во рту и корчит рожу.
Мне захотелось выйти на свежий воздух. Ночь была прохладная, у входа в студию стояли ряды роскошных автомобилей, вечеринка приближалась к концу. Я с удовольствием готов был пешком добраться до отеля, который находился поблизости. Все такси были забиты, и я почему-то представлял себе, что в каждой машине сидит целующаяся парочка. Улица была запружена праздношатающимися и теми, кто уже собирался уезжать с выставки.
Киттен и Дэнни, кажется, успели удалиться раньше всех. Я даже подумал, что они, возможно, уже легли спать. Но мне было грустно при воспоминании о сцене, свидетелем которой поневоле я стал. Их отношения находились на грани распада. И чем дальше, тем сильнее ревность разъедала обоих. Киттен становилась все более блестящей моделью, а Дэнни все более известным актером. Чрезмерная учтивость и внимание, которое он готов был уделять своим поклонницам, приводили Киттен в бешенство. А Киттен все сильнее раздражала его своим поведением на вечеринках, которые обожала, но на которых она постепенно стала все чаще принимать изрядные дозы наркотика. Впрочем, ее не за что было осуждать – законы мира, в котором она вращалась, редко позволяли мужчине и женщине долго ограничиваться одним лишь бокалом шампанского.
