Текст книги "Фактор внешности"
Автор книги: Гленн О'Брайен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
– Мы больше чем просто покровители, – вещала она, откупоривая миниатюрную бутылку «Абсолюта» и смешивая водку с тоником, – мы родители. Да, приемные родители. А ты знаешь, что это значит? In loco parentis… это по-латыни родители для тех, у кого не все в порядке с головой. Мы должны оберегать этих девушек точно так же, как если бы они были нашими дочерьми. Милан сильно изменился. Теперь это гиблое место, не то что раньше.
В те времена там было полно мужчин, которые хотели, чтобы их окружали красивые девушки. Они присылали им розы. Покупали шампанское, приглашали пообедать в лучших ресторанах или провести уик-энд на озере Комо или на Капри. Они были повесы, но цивилизованные, воспитанные. И девушки не должны были спать с ними. Им просто нравились такие знаки внимания. Они могли становиться любовницами, но только если им действительно нравился ухажер. А мужчины, если бы захотели, могли заплатить самым дорогим проституткам. Но им не нужен был секс, им нужна была красота. Они содержали девушек как принцесс.
Я кивнул когда она потрясла меня за руку.
– Ну а сегодня все эти молодые хлыщи и придурковатые наркоманы… Мусор. Думают, что они рок– звезды, а на самом деле – отбросы общества. Криминальные подонки в дорогих дизайнерских шмотках. – Роттвейлер посмотрела на меня, подозрительно прищурившись. – Расскажи о своей матери, – вдруг велела она.
– Что вы хотите узнать? Ее рост? Об этом меня все спрашивают. Пять футов десять дюймов.
– Меня не интересует ее рост. Ты с ней общаешься?
– Каждое воскресенье.
Я сказал правду. Я звонил матери каждое воскресенье, когда она возвращалась из церкви.
– Обычно она рассказывает мне о своем саде или о том, что купила на рынке.
– Она, должно быть, гордится тобой, – заметила Мисс.
– И еще она говорит о сестре, которая все еще живет с ней.
– А сколько сестре лет?
– Семнадцать.
– Она хорошенькая?
– Похожа на меня.
Роттвейлер не смогла скрыть разочарования.
– Высокая?
– Пять футов десять дюймов.
Она вздохнула.
– Послушай меня, в Милане ты должен заботиться о наших девушках так, как заботился бы о своей сестре.
Я рассмеялся и глотнул пива.
– Моя сестра в защите не нуждается. Она прекрасно играет в гольф. Кому угодно отвесит пинка!
Роттвейлер посмотрела на меня с недоумением, будто я сказал что-то по-китайски.
– Она очень крепкая девушка, – пояснил я.
– Да, этим спорт и хорош, – задумчиво произнесла Ротти, – помогает научиться самозащите, дисциплине, развивает уверенность и чувство собственного достоинства.
Она посмотрела на меня как-то странно. Я бы даже сказал, в ее взгляде было что-то пугающее. Она сжала мою руку:
– Ты любишь свою мать, Чарли?
Мне сделалось не по себе от этого вопроса.
– Конечно, люблю!
Но она продолжала смотреть на меня по-прежнему пристально, напряженно… И вдруг произнесла:
– Чарли, может, тебе стоить заняться программой физической подготовки для наших девушек?
Тут я не выдержал и расхохотался, облившись пивом.
В Милане мы остановились во «Временах года», и я невольно подумал, как хорошо было бы пожить здесь подольше. Девушки, за исключением суперзвезд были расселены в отелях средней руки, по две в номере. Таким образом, удалось сэкономить крупную сумму денег и к тому же успешно контролировать их поведение вплоть до запрета на прием наркотиков и алкоголя. Кроме того, парное проживание позволяло нам постоянно отслеживать их поездки и отсутствие-присутствие в номере по ночам. У нас было значительно меньше проблем с заказчиками, поскольку не приходилось разыскивать моделей, не явившихся на репетиции.
В Милане к модельному бизнесу относились серьезно, гораздо серьезнее, чем в Нью-Йорке. Там мода была почетным занятием. Дизайнеры, не жалея, тратили миллионы на демонстрацию своих коллекций и вечеринки, и даже неизвестные начинающие модели могли заработать там за несколько часов десять тысяч долларов. А уж если им удавалось попасть в хорошее шоу, перед ними открывались грандиозные карьерные перспективы. Прежде всего, они получали доступ в итальянский «Вог», и, как результат, им предлагали новые выгодные контракты.
Когда я распаковал свои вещи в отеле, сразу позвонил Роттвейлер узнать, что мне делать.
Телефон звонил долго, но наконец, она сняла трубку. Голос у нее был необычный, словно ей не хватало воздуха и она задыхалась.
– С вами все в порядке? – уточнил я.
– Да, я в порядке. Просматриваю сообщения. Что ты хочешь?
– Хотел спросить, что мне делать.
– Ничего. Пообедай. Прогуляйся. Купи костюм.
Тебе пригодится вечерний костюм.
Я отправился на прогулку. На улицах было много очень привлекательных мужчин и весьма красивых, хорошо сложенных девушек. Я пытался представить, что они мои сестры. Но это было нелегко.
Как правило, путешествуя с Роттвейлер, я должен был находиться при ней день и ночь, разбирая письма, отвечая на звонки, распаковывая багаж, повторяя ей о том, что она должна напомнить мне что-то сделать. Но на этот раз мне была предоставлена полная свобода. Роттвейлер обедала с Джорджио Армани или Джанфранко Ферре, пила с Валентино или Франка Соццани, редактором итальянского «Вог». А я мог гонять на «мерседесе» или развлекаться с девушками до рассвета.
Рано утром она позвонила, чтобы проинструктировать меня относительно дальнейшей работы.
– Ты их ровесник, Чарли…
Я рассмеялся.
– Знаешь, о чем я. Ты почти того же возраста, что и они. – Ее явно раздражала моя веселость. – Не настолько стар, чтобы сгодиться им в отцы, но уже взрослый, хотя они об этом не знают. Вот почему ты можешь следить за ними, не вызывая подозрений, и всюду сопровождать их. Но старайся привезти их в отель в нужное время, чтобы они не успели наглотаться этого чертова порошка и прочей дряни. Будь мужчиной!
– Сделаю все, что в моих силах.
Я говорил правду, но давился от смеха. Идея контроля казалась мне диковатой затеей, особенно если учесть, что все девушки куда более опытные, развращенные и избалованные, чем легендарная Лолита.
– И не надевай галстук! Я знаю, ты считаешь, это глупый совет, но все же постарайся выглядеть покруче!
Она повесила трубку не попрощавшись.
Думаю, я выглядел достаточно круто, когда появился на нашем этаже в отеле, не соответствующем разряду, который ему присвоен. Однако девушки были довольны своими номерами и еще больше радовались тому, что попали в Милан, город который сулил им новые контракты, фотосессии в журналах, обеды, приемы, вечеринки и, возможно, удачное замужество. Отель сразу при их появлении стал напоминать старинное учебное заведение для прекрасных пансионерок. Девушки оставляли открытыми двери своих номеров, включали музыку, бегали по коридору в нарядах, которые примеряли в огромном количестве, курили, упивались шампанским и без конца трепались по телефону.
Рядом уже тусовались пиар-мальчики, на лестницах появились жиголо, торгующие кокаином. Именно их опасалась Роттвейлер. Длинноволосые, в солнцезащитных очках, кожаных костюмах, с именами наподобие Белло или Далдио, Гатто или Манлио, они были моего возраста или чуть постарше. Но в них было что-то женственное, изнеженное и кокетливое. И, конечно же, все эти подобия мужчин страдали нарциссизмом и крайней амбициозностью. Им хотелось развлекаться, приятно проводить время, жить в роскоши, и они готовы были сделать все, лишь бы получить желаемое. Кроме того, они обладали завидным умением использовать даже тех девушек, которые сами привыкли манипулировать мужчинами.
Как это происходило? Большинство девушек страстно желали, чтобы ими восхищались, и они закономерно полагали, что и эти молодые люди тоже окажутся в числе поклонников. Но… молодые люди умело вытягивали из них деньги. Нередко этим парням платили владельцы клубов и ресторанов за то, чтобы они привели туда моделей, что, естественно, добавляло заведению популярности.
Роттвейлер была слишком оптимистично настроена по части моих отношений с девушками и слишком верила в наше взаимопонимание, а девушки на самом деле считали меня забавным чудаком. Из раза в раз они повторяли мне: «Чарли, ты такой смешной», «Чарли, ты очень забавный». Многие знали, что большую часть времени я провожу с Карой, Сьюзан, Зули и Киттен, и им просто льстило, что человек, столь приближенный к супермоделям, уделяет внимание и им тоже.
В два часа ночи я сидел в машине, битком набитой юными девицами. Одна из них, англичанка по имени Дженни, пристроилась у меня на коленях, но вместо удовольствия я чувствовал физическую тяжесть и усталость. Остальные пили шампанское, по кругу передавая бутылку и распевая попсовые песенки. За нашим «мерседесом», вверенным мне Роттвейлер, ехали парни на «веспе» и «фиате». Мы направлялись в клуб «Эго», заведение, соответствующее духу Милана!
Большинство моих спутниц были под кайфом от кокаина, экстази или других наркотиков, остальные просто в доску пьяны, и я бы не смог управлять ими, даже приложив к этому все усилия. Честно говоря, я и не хотел даже пытаться это сделать – ведь я имел дело с тинейджерами, неспособными воспринимать адекватно советы людей, старших по возрасту. Единственное, о чем я еще мог позаботиться, – об их физической безопасности, не допустить их смерти от передозировки, заражения венерическими болезнями или возвращения домой беременными.
Мы ворвались в клуб, как оголтелая шайка уличных хулиганов. Молодые люди, нас сопровождающие, ринулись следом, поскольку если бы они не появились вместе с девушками, то не смогли бы претендовать на свою мзду от клуба за то, что привели туда моделей. Пришлось работникам специально переставлять диваны, чтобы соорудить для нас импровизированную комнату. Все были крайне взволнованы. Тут же принесли несколько бутылок шампанского – под музыку, смех и восторженные возгласы, затем включили диско, но не мелодичную и знакомую всем продукцию восьмидесятых, а более агрессивную и тяжелую, напоминающую сверхбыстрые электронные композиции. Но девушкам, похоже, это пришлось по вкусу. Они кинулись танцевать стриптиз на столах и банкетках.
В глубине души я понимал причины такого экстравагантного поведения – они просто стремились продемонстрировать свою крутизну перед публикой. Войдя в туалет, я увидел там нескольких девушек из агентства Казановы с группой плейбоев и сутенеров из окружения Данте.
Это была обычная ситуация для пташек из его стаи. Пятнадцати– и шестнадцатилетние девушки становились любовницами на одну ночь крупных предпринимателей, журналистов и продюсеров. Со стороны было интересно наблюдать за их повадками, в которых сочетались детская наивность и кокетство искушенных женщин. Совсем юная девушка сидела на коленях у оскароносного голливудского актера, которому годилась во внучки. Но в целом приезд молоденьких глупышек из числа протеже Казановы создал лишние проблемы, поскольку привлек ко всем нам пристальное внимание окружающих. Некоторое время я чувствовал себя не в своей тарелке, и это было не просто смущение или неловкость. Скорее, меня тяготила необходимость соответствовать требованиям Роттвейлер и выступать в роли надзирателя за подростками, которые одержимы вполне понятным желанием – урвать что-нибудь у взрослых, испытывавших к ним нездоровый интерес. Так проявлялись истинные законы рынка, и, возможно, девушки тоже получали взамен немало – помимо материального вознаграждения, они приобретали жизненный опыт. Но я не находил происходящее ни приятным, ни веселым.
Быть может, со мной что-то не так, я придерживался слишком уж устаревших норм и правил… Но меня совсем не тянуло к этим нимфеткам. Встречая их на улицах и в магазинах в слишком откровенных нарядах, я не мог назвать их привлекательными. Точно так же и в клубе – какими бы ловкими красотки ни были и как бы ни имитировали сексуальное возбуждение, они оставались для меня больше детьми, чем женщинами. Отец после развода женился на девушке, которая была на двадцать лет моложе моей матери и всего лишь на пять лет старше меня. Я еще тогда подумал, что такой выбор не для меня. Кому-то такая разница кажется нормальной и даже интригующей, для меня же неудобна, неприятна и недопустима.
Я сидел и наблюдал за происходящим, почти отрешившись от реальности. Если бы это не было смешно, я предпочел бы притвориться спящим. Но когда я попытался закрыть глаза, чей-то язык лизнул мое ухо – один, потом другой, третий раз… Это красотка Дженни, безудержно хохоча, задалась целью вывести меня из оцепенения.
– Как твои дела? Не хочешь развлечься?
Я не мог понять, действительно ли она сильно пьяна или притворяется.
– Пока нет. Может, и тебе лучше передохнуть?
– А что, я уже могу доиться спиртным?
Я автоматически посмотрел на ее грудь:
– Что?
– Я такая пьяная?
– Это молодежный сленг – «доиться спиртным»?
– Что-то вроде того. Твое поколение до такого не додумалось.
Она опять рассмеялась.
– Мое поколение? Как ты думаешь, сколько мне лет?
– А сколько тебе лет?
– Мне двадцать пять. А тебе?
– Мне? – Она словно пыталась вспомнить свой возраст. – Мне восемнадцать. И это клево.
– Да, неплохо.
– Это играет Элис Купер [39]39
Элис Кулер – рок-музыкант, создатель одноименной рок-группы, олицетворение особого подхода к предегавлению своей музыки – подхода театральною, превращающею концерты в феерические и ужасающие шоу. Он создал стиль, который назвали «шок-рок». Как родоначальник жанра, Купер (на пару с Оззи Осборном) заложил основы образности и эстетики стиля хэви метал.
[Закрыть]… а мне восемнадцать, и мне это нравится…
– Элис Купер?
– Ты слышал об Элисе Купере?
– Я потрясен, что и ты о нем слышала.
– А ты нечто вроде нашего патрона или воспитателя, да?
Теперь пришла моя очередь смеяться. Но Дженни уже удрала от меня в гущу танцующих. «Слава Богу!» – подумал я с облегчением. Милая хорошенькая девочка. Она танцевала теперь с двумя своими подружками, время от времени становясь в пару с каким-нибудь парнем в коже с длинными волосами, а потом бросала его, чтобы упорхнуть дальше.
Но я слишком рано радовался. Натанцевавшись вдоволь, Дженни решила вернуться ко мне, чтобы подлить в свой бокал еще шампанского.
– Ты совсем не танцуешь?
– Очень редко и только если мне нравится музыка.
Она снова отошла от меня, и к ней тут же приклеился один из гостей с вечеринок Казановы. Я узнал его, когда он обхватил ее за талию и, наклонившись, что-то зашептал на ухо.
– Нет, спасибо! – громко воскликнула девушка. – Мне и так хватает проблем на задницу!
Мужчина разочарованно отвернулся и направился к столу Казановы, который в это время разговаривал с Киттен и Зули, сидящими по обе стороны от него и распивающими очередную бутылку «Дом Периньон». Зули была одета в костюм ярко-красного цвета, а Киттен в черное платье. Но ни одна из них не заметила, что я за ними наблюдаю.
Подумав немного, я все же решил подойти к ним и поздороваться.
– Чарли! – Киттен вскочила с дивана и повисла у меня на шее. – Что ты здесь делаешь? Расслабляешься?
– Нет, я тут блюду стайку герлскаутов.
Казанова засмеялся, услышав мой ответ, и посмотрел на меня с любопытством, но весьма дружелюбно.
Я кивнул ему.
– А вы что тут делаете?
– Мы только что приехали с Зули. У нас завтра показ Версаче.
– А сегодня у них показ у меня, – добавил Казанова.
– Ишь чего захотел, – возразила Зули, прижавшись к нему с поистине кошачьей грацией.
– О, ты меня возбуждаешь! – отозвался Казанова. – Если я не проведу с вами ночь, то не знаю, что со мной будет завтра.
Киттен посмотрела на него со всей своей детской самоуверенностью:
– Что это ты задумал?
Казанова достал порошок из кармана и вдохнул по несколько раз в каждую ноздрю.
– Думаю, пора подзарядиться, – заметил он и, посмотрев на меня, добавил: – Хочешь?
– Нет, спасибо. Предпочитаю полагаться на объективность своего обоняния.
– А я нет! – воскликнула Киттен и, взяв щепотку, принялась набивать нос кокаином.
Казанова захохотал и пересыпал порошок из одной коробки в другую, поменьше. В это мгновение кто-то взял меня за руку. Я оглянулся и опять увидел Дженни.
– Слушай, Чарли, не хочешь потанцевать? Тебе не нравится эта музыка?
– Ух, ты! Чарли, это что, новое открытие?
Казанова вскочил с дивана и встал между нами, схватив одной рукой Дженни за плечо, а другой – меня за руку. Дженни оттолкнула его, но он опять в нее вцепился.
– Данте Казанова, – представился он.
– Очень рада, – отозвалась девушка и снова оттолкнула его. – Мне надо идти, – резко сообщила она.
Казанова широко улыбнулся:
– Ну а перед тем как ты уйдешь… как насчет хорошего траха в эту ночь?
Я ожидал, что Дженни тут же отвесит ему оплеуху, но она, прищурившись, выпалила: – Хорошего траха тебе в эту ночь! Киттен и Зули разразились веселым смехом. Но Казанова нахмурился. Было видно, что он недоволен, но все же приличия ради заставил себя улыбнуться. Дженни тоже улыбнулась и пошла прочь. Я догнал ее, и мы стали танцевать. Но я уже так устал к тому времени, что двигался автоматически, как в полусне.
ПУДРА В ПАРИЖЕ
К тому времени, когда мы прибыли в Париж, я уже привык и к новому поясному времени и к своим обязанностям, в которые входила необходимость разрешать множество нелепых проблем, успокаивать истерические выпады девушек, ограждать их от всех сортов маньяков, торговцев наркотиками, сводников и сутенеров, а также от чрезмерного злоупотребления ночными развлечениями, пагубно сказывающимися на их дневной работоспособности. Во многих отношениях я бы гораздо лучше чувствовал себя, если бы смог потратить большую часть времени не на эти бдения, а на тренажерный зал и здоровый сон, но Роттвейлер требовала выполнения ее поручений очень жестко и не соглашалась уступить даже толику из моего рабочего времени. «Не своди с них глаз, Чарли, в этом городе все становятся немного помешанными!»
Вообще-то она говорила правду. Даже те из супер– моделей, что отличались наиболее трезвым умом и прагматическими устремлениями, впадали в коллективную эйфорию. Сьюзан умудрилась пропустить двенадцать часов, положенных ей для работы. Оказывается, она все это время ходила по магазинам. Киттен регулярно опаздывала на все мероприятия, и заказчики жаловались, что «она ходит как сонная муха». Но иного и быть не могло, вот она не спала все ночи напролет, порхая по вечеринкам. Зули время от времени устраивала мне беспочвенные истерики. То ей хотелось «кадиллак» вместо «мерседеса», то она требовала другой номер в отеле, то другую косметику. А как только ее Принц прибыл в Париж, разыскать Зули в нужное время стало просто невозможно. Только Кара по-прежнему придерживалась железной дисциплины, но однажды и она позвонила мне в полночь и сообщила, что не будет принимать участие в шоу Миллинера.
– Но ты должна! – возразил я.
– Я не пойду.
– Почему?
– Потому что эта коллекция не в моем стиле.
Кара повесила трубку, не считая нужным вдаваться в объяснения.
Мне пришлось немедленно оповестить о неприятности ее величество Мисс Роттвейлер, и она тут же велела явиться к ней в номер в «Хилтоне» вместе с завтраком на подносе.
– У нее контракт. В чем проблема?
– Не знаю. Она сказала, что коллекция не в ее стиле.
– Миллинер готов сделать ее миллионершей!
Она начала длинную речь о черной неблагодарности супермоделей, о том, что Жан Ив Миллинер не только величайший из современных дизайнеров, но и необычайно щедрый по отношению к моделям и готов заплатить Каре миллион за то, чтобы она представляла его коллекцию джинсов, белья и духов. Не забыла упомянуть, что Каре не стоит забывать, что это она, Роттвейлер, сделала ее звездой.
– Все ею восторгаются как вежливой и воспитанной девушкой! Ах, милая Кара!
Роттвейлер мерила шагами номер. Она останавливалась в этом отеле уже в течение многих лет. Наверное, пышный персидский ковер на полу хранил отпечатки ее ступней, оставленные в былые приезды.
– Ты знаешь, она курит. Скрывает это от публики. Курит тайно. Это она прикидывается пай-девочкой, примерной и безупречной… – Ее гнев достиг апогея. – И не сомневаюсь, что она носит мех дома! Уверяет, будто вегетарианка, а сама заказывает обеды в «Макдоналдсе»!
Роттвейлер внезапно умолкла и остановилась посреди комнаты, красная как рак.
Меня порой пугал резко вспыхивающий румянец на ее щеках, поскольку он свидетельствовал о сильном нарушении давления в периоды вспышек ее негативных эмоций, но страшнее всего то, что лицо ее сохраняло при этом бесстрастное, даже холодное и презрительное выражение.
– Открой окно! – приказала она мне, ткнув пальцем в сторону занавесок.
Я, как всегда, немедленно кинулся выполнять распоряжение и, распахнув окно, отошел, уступая ей место на свежем воздухе. Роттвейлер постояла, тяжело дыша, и наконец, постепенно стала приходить в себя, становясь из пунцовой, сначала, розовой, а затем нормальной.
Подойдя к столику эпохи Людовика XVI, она выдвинула кресло и, опустившись в него, закурила сигарету.
– Знаешь, Чарли… – она обращалась ко мне по имени чаще всего в те минуты, когда ей хотелось пофилософствовать, – я ее понимаю. Она все время работала на Жана Ива. Сделала карьеру благодаря ему. Теперь она решила взбунтоваться против отца. Хочет чего-то нового.
– Что вы имеете в виду? – Я немало удивился ее выводам.
– Видишь ли, работа на показах вгоняет девушек в депрессию, когда они чувствуют, что начинают стареть. Я знаю, это трудно понять, потому что им платят большие деньги. Но возможно, они не хотят выходить на подиум вместе с теми… с зомби… в них есть оскорбительная механистичность…
– Может, ее не устраивает музыкальное сопровождение…
– Не знаю, – покачала она головой, – не знаю. Что ты сказал им?
– Ничего. Я с ними не связывался. Они сказали, что Кара до сих пор не позвонила уточнить насчет своего выхода…
– О'кей, – откликнулась Роттвейлер, я протянул зажигалку ко второй ее сигарете. – Пошли Каре большой букет белых лилий и открытку «Я обожаю тебя» с подписью «Жан Ив». Пошли Жану Иву букет орхидей и открытку «Я обожаю тебя. Кара». Позвони Миллинеру и скажи, что Кара больна, но надеется, завтра с ней все будет в порядке. Завтра позвони ему и скажи, что она чувствует себя лучше и надеется принять участие в шоу.
– Вы думаете, она все же приедет?
– Конечно, – процедила она сквозь зубы, – дай мне выпить.
Я кинулся готовить ей коктейль.
Как ни странно, тактика Роттвейлер себя оправдала. Все сработало. Кара, похоже, устроила историю с отказом от шоу лишь ради того, чтобы набить себе цену. Роттвейлер ненавидела посещать показы, но на шоу Миллинера явилась. Я сидел рядом с ней в первом ряду. Когда в финале Кара и дизайнер появились вместе на подиуме, я помог Ротти подняться, и она аплодировала им, улыбаясь. Но когда я посмотрел на нее, то услышал:
– Чертова сучка!
Она все еще пребывала в крайнем раздражении из– за выходки Кары.
«Мейджор» могло сделать какое-нибудь шоу по случаю. Ему вполне по силам организовать такое событие. Но агентство было настолько известным и влиятельным в мире моды и занимало настолько прочное положение, что могло позволить себе не вкладывать средства в подобные рекламные ходы. К тому же у Роттвейлер и без того уходило много времени и энергии на то, чтобы заставить девушек работать без сбоев и не нарушать условия контрактов.
Она делала все возможное для того, чтобы ни одно шоу с участием наших моделей не было сорвано, поскольку такая дисциплинированность гораздо больше способствовала хорошей репутации агентства, чем устроение собственных сценических демонстраций. Мисс Ротти умела убедить девушек работать, она мастерски улаживала конфликты между ними и дизайнерами. Но если нужно, не гнушалась и крепких выражений. Браниться и манипулировать самолюбием других она умела.
– Спрячь в задницу свое самодовольство, Зули. Ты что о себе возомнила?
Роттвейлер не прибегала к эвфемизмам, когда надо было поставить одну из ее любимиц на место. А уж произносила она ругательства так, что это внушало трепет.
– Все думают, ты растолстела, Сьюзан. Выйди и докажи им, что это не так.
– Ты супермодель, Киттен, а не хочешь показаться перед публикой. Ты знаешь, чем это может кончиться?
Киттен трясла головой.
– Тем, что о тебе забудут навсегда!
Она могла, когда нужно, запугать девушек до полусмерти. Для Ротти такая тактика была оправданной и не заслуживающей того, чтобы именоваться шантажом. Однако всю техническую сторону неполадок, возникающих в результате капризов моделей, решать приходилось мне.
Я должен был связываться с заказчиками и уверять их, что Зули сейчас работает больше, чем какая-либо другая чернокожая топ-модель, и поэтому очень сильно устала, что Сьюзан немного приболела, но быстро выздоровеет, если прислать ей подарок подороже, например какой-нибудь аксессуар или туфли из крокодиловой кожи.
– Эти туфли созданы специально для долгих прогулок, – пропела она однажды, уходя после шоу с парой очень дорогой обуви.
Однако с провозом через таможню возникла большая проблема. Роттвейлер предупредила ее о том, что могут быть неприятности, но девушка не стала слушать. Так и произошло – на контроле ее остановили. Но когда попытались забрать туфли, Сьюзан яростно крикнула:
– Если вы прикоснетесь хоть к одной вещи от Гарри Уинстона, я сама вызову полицию!
Кроме обуви, дизайнеры преподносили ей в подарок эксклюзивные платья, уповая на то, что их щедрость заставит красавицу и в следующий раз приехать на их показ.
Но говоря о самих шоу, я могу смело утверждать, что после просмотра нескольких из них вы, как посторонний зритель, перестаете замечать, чем один показ отличается от другого, и видите только безумную суету и суматоху – мелькание нарядов и смену освещения. А уж у того, кто стоит за кулисами, как я, и вовсе не остается иллюзий. Я не раз впоследствии сталкивался с проявлением зависти ко мне со стороны многих мужчин из-за того, что я имел возможность видеть в силу специфики своей работы многих моделей обнаженными, и абсолютно никто из парней не верил, когда я пытался объяснить, что не замечаю ни наготы, ни даже самих моделей. За все время дежурств я только один раз обратил внимание на татуировку на теле Карлы Бруни, да и то смотрел на нее не более минуты. Подготовка к показам и истерия, их сопровождающая, отбивала у меня всякий интерес к участницам шоу.
Меня настолько угнетала напряженная атмосфера этих мероприятий, что в памяти остались только напутствия дизайнеров моделям. Вот кто тайные властители действа. Это они дергали «марионеток» за веревочки, и часто они стояли в темноте в углу сцены, показывая моделям, что делать, куда идти, как повернуться и как встать. Они велели моделям: «Не улыбайся, будь серьезной», – или наоборот: «Улыбнись».
Иногда эту функцию выполнял шоу-продюсер или хореограф, который отвечал за координацию движений моделей на подиуме и являлся фактическим драматургом и руководителем показа.
С одним из таких шоу-хореографов, Ортоном Мистлето, мне довелось познакомиться. Никто даже не помнил, когда и как он пришел в модельный бизнес, казалось, он был там всегда. Говорили, будто он ровесник Шанель и Живанши или, возможно, даже Лестата. Ор– тон провел столько лет на сцене, что привык неотрывно следить за представлением от начала до финального аккорда. У него были тонкие, выщипанные в форме «галочки» брови, блаженно-счастливое выражение лица, контрастирующее с агрессивно-истерическими манерами. Он производил впечатление слабоумного чревовещателя. Его почти бесстрастный голос, казалось, шел откуда-то издалека, из самых глубин, и никак не вязался с его гримасами.
Я нередко встречал Мистлето на съемках клипов и рекламных роликов, где он руководил процессом сценической постановки. В отличие от дизайнеров или других постановщиков, изматывающих девушек бессмысленными попытками воплотить в реальности их туманные фантазии или заставить правильно двигаться, Мистлето никогда не бросал бесполезные фразы типа «медленнее, медленнее» или «высоко и гордо», он изъяснялся намного конкретнее и экспрессивнее, почти гипнотизируя моделей своими образными конструкциями: «Внутреннее озарение», «Двигайся как расплавленный мрамор», «Легче воздуха, ты – гелий, солнечный свет!»… Некоторые так и не могли понять, чего он от них хочет, но от большинства Ортон все же умел добиться нужного эффекта.
У меня была возможность наблюдать за работой Мистлето в конце парижской недели моды. День выдался тяжелый. Я только-только решил передохнуть и посидеть в зале, когда ко мне подошла ассистентка и тут же потащила за кулисы.
– Проблемы с Зули.
– С ней всегда проблемы, – ответил я улыбаясь, но девушка была настолько взволнована, что не оценила шутку. – Она что, опоздала?
– Нет, хуже.
– У нее приступ ярости? – снова предположил я.
– Еще хуже.
– Что может быть хуже, чем ярость Зули?
– Она одевается, но она не была заказана.
– Но я думал, она и Сулейман – близкие друзья…
Девушка посмотрела на меня с удивлением:
– Они были друзьями раньше!
Я разглядел Зули в забитой шумящим народом комнате. У нее в руках было два платья, а третье она пыталась вырвать из рук модели, которую звали Инее. Я решил сначала поговорить с Сулейманом. Так случилось, что совсем недавно я обедал с ним и с Ротти в Нью-Йорке, и он мне понравился. Сулейман не только дизайнер, но и коллекционер, а я неплохо ориентируюсь в работах тех художников, которыми он интересовался. Я дал ему пару советов, и он решил, что я гений. У этого афроамериканца неопределенного возраста было отменное чувство юмора. Он очень хорошо умел поддерживать легкую беседу, но, кажется, не рассчитывал увидеть Зули среди будущих участниц своего шоу.
– Я не заказывал ее, она не должна появляться на показе. Вообще. Может быть, в агентстве кто-то ошибся? Как такое могло случиться?
Пока Сулейман прикуривал одну сигарету от другой, я успел позвонить в наш парижский офис. Но мне подтвердили, что Зули не была заказана.
– Но что мне делать? Она приехала сюда с намерением участвовать в шоу и не собирается уходить!
Девушки, собравшиеся вокруг и слышавшие наш разговор, находили ситуацию очень забавной.
– Вы хотите, чтобы я ее силой увел? – спросил я Сулеймана.
Он посмотрел на меня в замешательстве и чуть не опустился мимо кресла. К счастью, ассистентка успела пододвинуть ему стул вовремя.
– О Господи! Это как-то неприлично! Разрешите ей выйти. Я просто не знаю, что еще предложить.
Сулейман, конечно, джентльмен до мозга костей, и я понимал, он не мог поступить иначе, но то, что он сдался перед наглостью Зули, меня взбесило, особенно когда я вспомнил, как она третировала меня своими капризами. Я прошел через всю комнату. Зули услышала и, обернувшись, увидела меня и просияла.
– Чарли! Дорогой!
– Я пришел посмотреть шоу Сулеймана. Тебя в нем быть не должно!
– Не говори чепуху, – возразила она, – я всегда выступаю на его показах.
– Думаю, ты ведешь себя ужасно.
– О, перестань! Он мой лучший друг. Кто сказал, будто я что-то не то делаю?
– Вы с ним в ссоре.
– Кто тебе сказал?
Мне оставалось только соврать на ходу:
– Кара, Сьюзан…
И моя выдумка сработала. Я попал в точку.
– Почему он не заказал тебя, ты не задумывалась?
