Текст книги "Фактор внешности"

Автор книги: Гленн О'Брайен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

– Я всегда считал, что ты кулак мисс Ротти.

– Вовсе нет, я всего лишь соглядатай.

– Так что ты намерен тут делать? Собираешься наслаждаться роскошью ночного Майами?

Я кивнул.

– Хочешь поехать со мной в гости? Там будет очень весело.

– Я не пью.

– Это не важно. Там будет просто хорошо, настоящий гламур. Фобус Кеннеди припрется, и Мелани Мартин… Ты найдешь там кучу горяченьких цыпочек. Они все будут без ума от тебя. Может, и Эдди Веном там появится.

Спустя пару часов мы все обливались потом. Модели промокли до нитки – индийские девушки в джинсах и бюстгальтерах, парни в коже и спортивной одежде… Все были причесаны Кейт Ричард и носили побрякушки в индийском стиле. К моему ужасу, на некоторых были даже вечерние туалеты, а стоять им приходилось в каноэ посреди реки.

– Я умираю от голода, – стонал один молодой человек. – Надеюсь, от этих москитов я не подцепил малярию.

– Хватить хныкать, – подбадривал его Барт, – возьми себя в руки.

– Я слышал, москиты в Эверглейдз переносят СПИД. Здесь такой город что, небось, каждый второй болен…

– Черт! Это правда, Барт? – воскликнул другой парень.

– При чем тут москиты? – завопил Барт. – Просто в этом городе полно наркоманов и проституток!

– А если москит укусит наркомана, а потом меня…

– Ага! Тогда все! – Барт засмеялся.

– О Господи! – Моника в ужасе потерла плечо.

– Что с тобой, дорогая? – спросил он. – Тебе нужно в ванную?

– Меня кто-то укусил.

– Может, аллигатор? – пошутил один из парней.

– Тут везде эти мерзкие насекомые! Жуки какие– то! – воскликнула девушка с татуировкой в виде бабочки на спине.

Барт встал в позу и заломил руки:

– Рой! Рой! Убери этих ужасных жуков! Они кусаются! Способствуют кровосмешению! Хотя не имеют права это делать.

– Ой! Кто-то дотронулся до моей ноги!

Девушки, стоящие по пояс в воде, завизжали в панике. Началась всеобщая истерия.

– Там что, пиявки? Пиявки?

– Вы сами хуже пиявок! – вздохнул Барт. – Не волнуйтесь, они не людоеды. Все, что могут сделать, – это проползти по вашим ногам.

Модели принялись орать еще громче. Кто-то что-то сказал про змей, но Барт стоял с невозмутимым лицом и смотрел на них с презрением. Наконец он крикнул, потеряв терпение:

– Перерыв!

Вертолет доставил нам суши.

У Барта было три стола. Один для работы. Другой для команды, с ним работающей, и третий для него, для меня и Моники. Моника расхаживала по трейлеру с телефоном в руке. Барт тоже кричал что-то в свой телефон, разгуливая под деревьями, я сидел вместе с моделями.

Разговор шел об аллигаторах. Один парень сказал, что все крокодилы становятся аллигаторами, когда вырастают. Девушка с татуировкой уверяла, что крокодилы гораздо реже встречаются, чем аллигаторы, и именно поэтому крокодиловая кожа такая дорогая. Еще один умник стал рассказывать, что, работая ковбоем, он видел как аллигатор съел лошадь. Девушка хотела знать, как лошадь поместилась у него в животе. Я чувствовал, что засыпаю от скуки.

Вздремнув часок-другой в трейлере Барта, я проснулся. Чувствовал себя отлично. Ассистент Барта, девушка весьма сообразительная и симпатичная, с татуировкой «Харлей-Дэвидсон» на одной руке и портретом Гертруды Стайн на другой, приготовила мне эспрессо, достойное хорошего городского кафе.

Иллюзия того, что я счастливо провожу отпуск, была почти полной. Я был избавлен от разговоров с Мисс на целые сутки. Кто-то звонил мне, но я так и не успел ответить.

Зато в три часа позвонила Роттвейлер.

– Меня удивило то, что случилось на вечеринке Джаннини…

– Там было мило. Я бы с удовольствием побыл до конца. Встретил Миммо Понтекорво. И Мадонну.

Я прекрасно понимал, что ей нужно, но не хотел говорить об этом.

– Ты брал с собой Монику?

– Нет, она хотела спать.

– А кто-нибудь из наших девочек там был?

– Только Мин и еще некоторые второго ряда.

Речь шла о наших низкооплачиваемых моделях, не включенных в каталог нашего большого офиса, а записанных в малом офисе на Коллинз-авеню.

– Там что, была драка?

– Я не видел.

– Так ты не дрался?

О чем это она вздумала спрашивать?

– Нет, конечно!

– А кто дрался?

– Понятия не имею. Может, Эдди Веном?

– Что еще за Веном?

– Эдди Веном, ненормальный муж Мелани. Гитарист, который избил Северина…

– Кто это?

Я не мог понять, был ли у нее приступ тупости или она только притворялась.

– Бойфренд Мелани Мартин, – произнес я медленно, словно втолковывал непонятные слова ребенку, – Эдди Веном. Гитарист «Токсик-шок». Группы из…

– Что за безвкусное название, – прошипела Роттвейлер.

– Согласен. Безвкусное. Так вот это был Эдди. Он очень богат. Много пьет и принимает наркотики. Не так давно избил Северина за то, что тот снимал Мелани Мартин голой.

– Ах да, припоминаю. Он неглуп. Они остановили дело? Да, остановили… – продолжала Роттвейлер, – я знаю почему. Почему он избил его… Из-за Северина он потерял свои волосы. Волосы для рок-звезды – это все. Помнишь, что случилось с несчастным Джеймсом Тейлором? Его так все любили… да… я думаю, что любили…

Она никак не хотела остановиться, а я не мог ее прервать.

– Я не знаком с Мелани, но видел ее с Казановой. И слышал, что ее муж очень ревнив.

– Да и любой бы был ревнив на его месте, – заметила Ротти.

– К тому же такое впечатление, что Казанова уже заполучил ее…

– А она присутствовала при драке?

Газеты Майами писали, что Казанова вышел один и один садился в машину.

– Не знаю. Когда я уходил, они лежали друг на друге.

– Послушай, Чарли, – она понизила голос, – если он умрет, я хочу, чтобы ты проследил за Мелани.

– Я понятия не имею, собирается ли он умирать, – возразили.

– Все когда-нибудь умрут, – заключила Роттвейлер.

– Хорошо. Если умрет, обещаю этим заняться. Но вернемся к реальности. Моника довольна, Барт ведет себя вполне прилично…

– Отлично.

Она положила трубку, и я стал размышлять над тем, почему Ротти спрашивала, не принимал ли я участие в драке. В этот момент где-то раздался вопль, а за ним выстрелы. Я выскочил из трейлера и побежал туда, где собралась толпа. Барт стоял в пиджаке с оторванным рукавом. Рукав был в зубах у пятифутового аллигатора. Аллигатор лежал на спине, мертвый. Шокированные зрители принялись аплодировать, а Моника истерически смеяться.

Барт улыбался растерянной крокодильей улыбкой.

– Да, Ланс, – обратился он, наконец, к одному из ребят, – ты, вовремя, уложил его поспать.

ГОРЯЧИЕ ДНИ

Фотосессия оказалась даже удачнее, чем мы ожидали. Моника была счастлива. Вскоре ее превосходные снимки появятся во всех журналах. Барт тоже выглядел вполне довольным. Это была его самая значительная работа за последние несколько лет.

– Барт возвращается, – сообщил Мастерсон, когда я собирался уезжать, и, пожав мне руку, подарил на память мою фотографию, сделанную, когда я не подозревал, что меня снимают.

– Ты когда-нибудь выглядел таким красавчиком?

– Это благодаря стрижке, которую сделал Дэмиэн.

– Нет, это благодаря тому, что ты много общаешься с красивыми людьми. Вот и становишься потихоньку похожим на них.

Когда Барт принялся выражать свою признательность Монике, меня вдруг охватило волнение. Я был тронут до глубины души, впервые за долгое время став свидетелем более-менее человеческих отношений между людьми в мире модельного бизнеса.

Майами манил и ослеплял своим блеском. Я даже подумывал о том, чтобы впоследствии поселиться там и спокойно провести остаток жизни, но меня мучило ощущение некоей чужеродности всего, что меня окружало, – я ежеминутно помнил, что нахожусь не в Нью-Йорке. Конечно, через неделю острота такого восприятия притупляется. Был вечер четверга, впереди четыре выходных, и пока я катил по светящемуся огнями рекламы вечернему городу из Эверглейдз, подумывал: неплохо бы искупаться в океане и позвонить знакомым, чтобы сыграть в гольф. Ночь обещала быть безмятежно тихой, океан, казалось, уснул после захода солнца.

Я подошел на ресепшн узнать, есть ли для меня сообщения. Все оказалось как обычно: девять писем от Роттвейлер, три от Сьюзан, одно от Кары и одно от нового помощника Зули, которого называли Порше. Джамал тоже звонил, а также сообщение оставил детектив Мендез из полиции Майами. Вначале я решил, что послание от детектива шутка Барта, но когда позвонил по указанному номеру, мне ответил настоящий Мендез.

Детектив оказался на редкость вежлив. Суть дела заключалась в рутинной проверке всех, кто был знаком с Казановой и общался с ним в тот вечер. Однако детектив был наделен властью, которой мне нечего было противопоставить.

– Послушайте, я не был с мистером Казановой. Только видел его там. Я был с ним в одной комнате, но… минуту, послушайте, я с ним даже не разговаривал.

– Именно так, сэр. Меня интересуют все, кто находился там и мог что-то видеть. Не откажитесь встретиться со мной и рассказать все, что припомните.

– Конечно, непременно. Жду вас у входа в кафе. Одет я буду в майку с эмблемой Йеля.

– Я знаю, как вы выглядите, сэр.

Откуда он мог знать, как я выгляжу? Да и в разговоре с Роттвейлер было что-то странное, настораживающее. Может, у меня развивалась паранойя, но я начал нервничать, и тревога нарастала с каждой минутой. Я пришел к кафе раньше назначенного времени, чтобы выпить для бодрости перед знакомством с детективом. Заказал двойной кубинский коктейль «Свобода».

Мендез тоже поторопился и застал меня за бокалом. Он был хорош собой, настоящий латиноамериканец – темноволосый, в белой рубашке и пиджаке цвета хаки, в солнцезащитных очках, закрывающих пол-лица. Выглядел как модель и даже более стильно, чем многие актеры в сериалах. Пройдя через зал, он сел за мой столик.

Несмотря на крутой облик, Мендез проявлял необычайную вежливость и еще раз двадцать извинился за беспокойство.

– Я прошу прощения, что потревожил вас, но вы же понимаете, дело чрезвычайно важное, поскольку Майами существует за счет туризма и моды… Все коммерческие интересы связаны с ними, и власти тут же принимают меры, чтобы уладить инциденты такого рода. Поэтому мы просто обязаны опросить всех, кто может хоть что-нибудь сообщить нам…

– Я на самом деле ничего не знаю…

– Но вдруг вы видели или знаете что-нибудь, что может оказаться нам полезным.

– Не знаю. Я ушел очень рано.

– Вам известно, что Данте Казанова подвергся нападению и получил травму?

– Да, я читал об этом в газете.

– А вы знакомы с мистером Казановой?

– Да. Видел его на вечеринке. Но не разговаривал с ним.

– Вы знакомы с ним и даже не разговаривали?

– Там было слишком много народу, и он был занят разговорами с другими людьми.

– Занят?

– Да. Он был не один. С девушкой. С Мелани Мартин.

– О да. Мы беседовали с мисс Мартин. Вы ее знаете?

– Нет, я знаю, кто она, но мы не знакомы.

– Можно спросить, чем вы занимаетесь… сэр?

– Работаю в «Мейджор моделз».

– Это связано с бизнесом мистера Казановы?

– Как сказать… В мире существует множество модельных агентств…

– Но его и ваше…

– Я не хозяин. Я ассистент.

– Ассистент?

– Да, ассистент Хелен Роттвейлер, владелицы агентства.

– Вы официально являетесь ассистентом президента?

– Нет, официально я президент.

Мендез вытащил блокнот из кармана и принялся записывать.

– Это всего лишь формальность. Я не управляю делами.

Наступило напряженное молчание.

– М-да… – протянул Мендез.

Я надеялся, что цвет моей кожи надежно скрывает от его взгляда то, как кровь прилила к моим щекам.

– Я хотел сказать, это только формально…

Мендез снял очки и протер их салфеткой.

– Вы должны извинить меня. Я мало знаю о модельном бизнесе.

– Не волнуйтесь, я тоже. – Я рассмеялся, но он даже не улыбнулся. – Ну что ж, я хотя и работаю в модельном агентстве, но с мистером Казановой близко не знаком.

– И ваше агентство, и агентство мистера Казановы…

– Самые крупные в Нью-Йорке.

– И конкуренты?

– Как в любом бизнесе.

– Но вы лично знакомы с мистером Казановой?

– Да. В мире моды все знакомы.

– Но вы сказали, что не знаете мисс Мартин.

– Простите. Я объясню. Все представители агентств знают друг друга, но в агентствах работают сотни моделей. Я могу не знать их… Я знаком только с наиболее важными персонами, но при этом понятия не имею о девушках, с которыми они могут быть связаны.

– Тяжелая работа. – Он впервые улыбнулся.

– Да. Со стороны она кажется развлечением, но на самом деле… Девушкам часто не везет. И к тому же они нередко ведут себя самым неожиданным образом…

Я удивлялся, как тщательно он записывал чушь, которую я нес. Но особенно меня это не беспокоило. Что ж, решил я, пусть пишет, если ему так угодно.

– Я не могу представить, что значит неожиданным…

– Весьма неожиданным. Поверьте.

– Так вы и мистер Казанова бизнес-партнеры?

– Да.

– Но при этом, встретив его на вечеринке, даже не заговорили с ним.

Я вдруг почувствовал, что у меня развивается комплекс вины, причины и истоки которой мне не известны.

– Да, но…

– Как близко вы знакомы с мистером Казановой?

– Много раз встречал его на различных мероприятиях. Некоторые девушки из нашего агентства работают с ним. А некоторые модели из его агентства сотрудничают с нами.

– И такое положение дел может стать… причиной конфликта?

– Девушки могут перейти из одного агентства в другое в любой момент, это специфика нашего бизнеса.

– У вас лично не было конфликтов с мистером Казановой?

– Нет! – воскликнул я. – Черт возьми!

– Вы видели мистера Казанову с кем-нибудь, кроме мисс Мартин?

– Нет. Я видел его на матче. И на вечеринке. И я не могу вспомнить, с кем он разговаривал – Мне не очень нравилось то, как Мендез смотрел на меня. – Поверьте, никаких трений между нами не было. Когда я видел его на вечеринке, было ясно, что его не интересует ничего, кроме…

– Кроме?

– Мелани…

– Мисс Мартин?

– Да.

– Которую вы совсем не знаете.

– Верно. – Я как-то не мог привыкнуть называть ее «мисс».

– Как долго вы пробыли на вечеринке?

– Час или полтора.

Мендез продолжал записывать. Но мне показалось, что писал он гораздо больше, чем я говорил.

– А как вы вообще попали туда? Вас пригласил мистер Джаннини?

– Нет, меня привел Джамал Томпсон, мой приятель– баскетболист.

Мендез понимающе кивнул.

– Вы играете в баскетбол?

– Играл в колледже.

– А что за колледж?

– Йель.

Он кивнул с удивленным видом, не переставая писать. Мне так и хотелось задать ему вопрос, что он думает об этом.

– Так это была нормальная вечеринка?

– Это была гламурная вечеринка. Люди из мира моды и всякие знаменитости.

– Вы с кем-нибудь разговаривали?

– С ребятами из команды. Еще меня представили Мадонне…

– Правда? – Детектив внезапно оживился. – Ну и как она?

– Как вам сказать… гораздо меньше ростом, чем я полагал…

Мендез рассмеялся.

– Еще я говорил с Миммо Понтекорво…

Он снова принялся писать.

– И кто это такой?

– Простите… я сразу не объяснил. Итальянский художник. Я поклонник его произведений.

– Да? – Он продолжал строчить в блокноте, а я даже представить не мог, зачем ему все это. – А еще?

– Еще… все. Я поехал назад в отель. Я должен был рано встать, чтобы сопровождать на съемки одну из наших моделей.

– Сопровождать?

– Да. Мы должны были поехать в Эверглейдз. Такая уж у меня работа.

Мы улыбнулись друг другу.

– Кто-нибудь видел, когда вы уходили с вечеринки?

– Хм… не думаю. Я ни с кем не прощался.

Мендез снова улыбнулся безмятежной добродушной улыбкой. Закрыл блокнот, и я внезапно почувствовал облегчение.

– Позвольте спросить еще об одном. У вас нет никаких соображений, кто мог напасть на мистера Казакову?

Я задумался, пытаясь припомнить всех врагов Казановы, которые мне известны. Возможно, это все-таки Эдди Веном… А быть может, и Роттвейлер… Или Юшка… но это также могла быть любая из девушек, соблазненных и брошенных Казановой, обратившаяся к кому-нибудь за помощью…

– Нет. Если честно, я не могу назвать никого конкретно. Понимаете ли, у него было столько любовниц… что любая из них…

– Да, я слышал.

– Но назвать кого-то… нет…

Он выглядел разочарованным, но не переставал улыбаться и любезно кивать мне.

– Может быть, Мелани Мартин укажет вам кого-то…

– Да, мы уже говорили с мисс Мартин.

Он встал со своего места и направился к выходу. Вдруг повернулся ко мне, почти как лейтенант Коломбо из сериала, когда его осеняло неожиданное предположение.

– Между прочим… я забыл спросить у вас… кое-что еще… то есть деликатный вопрос… как вы попали в этот бизнес?

Я опешил от его напора, в первую минуту не зная, что отвечать.

– Хороший вопрос. У меня был простой в работе, и я согласился заняться тем, за что мне обещали неплохо платить.

Мендез посмотрел на меня с искренним любопытством, а затем рассмеялся:

– Что ж, удачи в вашем нелегком деле. И еще можно спросить…

На сей раз я взял себя в руки и подготовился к любой неожиданности.

– Конечно.

– Вы когда-нибудь делали ставки на баскетбольных матчах?

Я посмотрел на него в недоумении:

– Вообще никогда не ставлю ни на что.

– Даже если наверняка знаете, кто победит?

– Даже тогда.

Он, наконец, ушел, и я спокойно допил коктейль. На дне осталось несколько кусочков льда, окрашенного в коричневый цвет.

Почему он задавал мне странные вопросы перед уходом? Что все это могло значить? И чем могло закончиться для меня?

КАК В ШОУ-БИЗНЕСЕ

Два раза в году в фэшн-бизнесе случалось настоящее помешательство, именуемое «неделей моды». На самом деле неделя обычно длилась не меньше месяца. Весной и осенью вся пресса, посвященная моде, разрывалась от переизбытка новостей, скандалов и восторгов, описывая происходящее в основных столицах индустрии – Нью– Йорке, Лондоне, Милане и Париже. Не было ни одного журнала, в котором бы не писали о новейших революционных тенденциях в коллекции кого-нибудь из дизайнеров. В эти периоды дух конкуренции достигал апогея, а все конфликты между творцами моды, заказчиками, покупателями, моделями и всеми, кто их обслуживал, обострялись и принимали самые болезненные формы. Так что за время этого ажиотажа успевали порядком утомиться даже самые амбициозные личности.

Недели моды изобиловали огромным количеством показов, в которых участвовали сотни дизайнеров, стремившихся затмить друг друга экстравагантными фантазиями, воплощенными в созданных ими нарядах и аксессуарах. Их «похождения» преподносились в прессе как захватывающие триллеры. Откровенное соперничество в такие моменты воспринималось как норма, и поэтому все тайные враждебные отношения в период коллективной истерии становились видны невооруженным глазом даже стороннему наблюдателю.

Нередко все это приводило к серьезным кризисам. Дизайнеры беззастенчиво пытались саботировать чужие показы и шоу, столкновения имели место даже на вечеринках и приемах. Разумеется, борьба шла и между зрителями. Буквально все, от редактора заштатного издания до самых именитых персон в мире моды, желали сидеть в первом ряду, и, уж конечно, ни в коем случае не дальше третьего, поскольку только этот сектор зала обычно попадал в объективы телекамер и фотоаппаратов.

Для моделей недели моды были самой горячей порой для заключения перспективных контрактов, и они стремились преподнести себя с лучшей стороны, часто не соглашаясь на второстепенные роли, навязанные им в соответствии с замыслами дизайнеров, что тоже не способствовало спокойной обстановке во время подготовки к показам. Дизайнеры, в свою очередь, жаждали заполучить самых лучших моделей для представления своих коллекций, которые так или иначе должны были войти в ежегодно пополняемую историю моды. Таким образом, многим девушкам приходилось участвовать за день в пяти и более показах, и, конечно же, случались накладки, опоздания и прочие неурядицы, выводившие из себя «божественных творцов».

Была и другая неприятная сторона – начинающие модели, еще не привыкшие к специфике модных шоу, стремились всячески доказать свою работоспособность и вынуждены были в прямом смысле слова не сходить с подиума сутками, а после еще и присутствовать на вечеринках и банкетах. Ради надежды на блестящую карьеру в будущем они готовы были пройти через это нечеловеческое испытание. Но многие из них, к сожалению» не могли в это время обойтись без значительных доз наркотиков.

У Роттвейлер за месяц до начала недели моды в Нью– Йорке всегда портилось настроение, поскольку приходилось составлять и продумывать расписание работы девушек на показах для сотен заказчиков, координировать непростые взаимоотношения между дизайнерами, каждый из которых не желал ни на йоту уступить своим конкурентам.

Но для пессимизма, в который впадала Мисс, имелась и еще одна, более глубинная и значительная причина. Ее приводили в ужас постепенно снижающиеся требования к профессиональным стандартам, поскольку деградацию в мире моды она воспринимала как своего рода показатель деградации всей нашей цивилизации.

В силу того, что я был самым близким помощником и в некотором роде самым надежным протеже, я становился постоянным свидетелем ее приступов раздражения. А надо признать, недовольство Мисс Роттвейлер сильно напоминало мне назревающее потихоньку извержение Этны.

– В мое время… – начинала она, – никаких сверхнезаменимых моделей не было. Ни одна девушка не могла позволить себе таких капризов. Все они на коленях умоляли дизайнеров взять их на показы и еще благодарили потом. А эти совсем распустились, мнят о себе черт знает что…

В мое время девушки знали, как ходить по подиуму. Как надо ноги ставить правильно! И научиться этому несложно, если есть желание! А эти даже выйти на каблуках как следует не могут. Это их работа! Они должны уметь ходить как дышать! А они как идут? Словно у них на ногах кроссовки! Бездарность!

Раньше девушки умели держать осанку. А теперь ходят как клюшки полусогнутые. Не идут, а крадутся! Половина из них вообще двигаются как калеки, а другая половина идут как замороженные.

Я не мог без содрогания наблюдать за мимикой Роттвейлер, когда она следила за шествующими по подиуму моделями. Для физиогномиста настоящая находка – настолько бурно отражались у нее на лице эмоции. Дойдя до крайней степени раздражения, она сама начинала показывать девушкам, как надо ходить. С неподражаемой комической грацией Ротти пересекала зализ конца в конец. Но смотреть на это без смеха было невозможно, поэтому я старался не глядеть вовсе.

– Простота и плавность походки – вот что придает вам сексуальность, когда вы демонстрируете одежду. Зрители должны чувствовать ваши флюиды, а не пялиться на вас, как на шлюх на панели!

В мое время девушки выходили на публику со счастливой улыбкой на лице. И надо к этому стремиться. А то идете как зомби с пустыми глазами!

В мое время девушки умели правильно повернуться. А сейчас они неуклюжие, как куклы. Поворачиваются резко или вообще не там, где нужно! Посмотрите на фотографов, они же профессионалы! А им приходится бегать за моделями и самим сгибаться в три погибели, чтобы их снять!

В мое время девушки ходили нормальным шагом. А сейчас шагают как нацисты на параде! Или еще того хуже – семенят, будто гусыни!

Иллюстрируя свои замечания, Роттвейлер шла мелкими шажками, переваливаясь с боку на бок, так что все, кто на нее смотрел, едва не прыскали от смеха. Но в целом она была абсолютно справедлива. Впервые оказавшись рядом с подиумом, я пережил настоящий шок. Большинство моделей выглядели не то чтобы сексуально непривлекательными – это были тощие, едва-едва сформировавшиеся девчонки с плохой осанкой, и они действительно либо шли нацистским шагом, либо мельтешили с явной неуверенностью в себе. А если добавить к этому еще и сильно испорченные и собранные в немыслимые прически волосы и слишком густой макияж, поневоле на ум приходили мысли об измученных отсутствием технического прогресса и отличающихся варварским вкусом женщинах из первобытнообщинных племен.

Требованиям настоящего гламура соответствовали очень немногие из них. Поэтому все ведущие дизайнеры стремились задействовать в своих показах таких моделей, как Кара, Сьюзан или Зули – блистательных, грациозных, сексуально привлекательных и не лишенных индивидуальности. Они знали, как надо двигаться, чтобы представить наряды наиболее эффектно, и как выглядеть счастливыми. При их появлении слышались взрывы аплодисментов, и осветители тут же включали прожекторы на полную мощность. Но модные журналы представляли супермоделей в не слишком привлекательном свете, сообщая, что они «слишком капризны, да еще и требуют слишком высоких гонораров за работу».

Постепенно появлялось новое поколение моделей. Некоторые называли их грандж-моделями, но этот ярлык не являлся их исчерпывающей характеристикой. Возможно, к ним стоило отнести и Киттен с ее несколько нестандартной внешностью. Но она тоже была супер– моделью, только невысокого роста. А новенькие девушки все же отличались от нее. Нельзя сказать, что все они были некрасивы, или слишком костлявы, или непропорциональны, скорее их отличительной особенностью было скверное отношение к жизни.

Блеск и роскошь постепенно замещались мрачностью. Лица моделей были слишком бледны и невыразительны, девушки нередко сутулились при ходьбе и двигались неуклюже, их внешность и фигура отличались угловатостью. Они не излучали ни красоты, ни жизнерадостности. В отличие от своих предшественниц в них, как правильно отмечала Роттвейлер, было нечто от зомби, какая-то злобная аутичность.

И дело даже не в моделях, а в общих тенденциях моды, сказывающихся и на кастинге. Прически и макияж тоже не претерпевали изменения в лучшую сторону, в них все больше стало появляться элементов фрик-шоу. Сами показы часто были ориентированы на то, чтобы шокировать публику, а не на то, чтобы представить модные вещи, которые захочется носить. Но хуже всего, что эти шоу сплачивали вокруг себя все большие группы людей, незаметно приобретая статус культовых и культурных явлений. Чем более дикими были грим, атрибуты и одеяния, чем безобразнее выглядели модели, тем больший эффект производили они на зрителей и тем больше им стремились подражать, называя подобные выходки «искусством». Когда я смотрел на девушек, лица которых были покрыты косметикой таких тонов, что придавали им сходство с полуразложившимися трупами, я задавался вопросом: что же происходит с современными модой и искусством?

По мере того как нью-йоркская неделя моды продвигалась к финалу, Роттвейлер становилась все более раздражительной. Заказы поступали круглосуточно, да еще в них постоянно вносились коррективы – там изменилось время показа, здесь возникли накладки в расписании, где-то произошел конфликт между девушками, кто– то не хотел ехать в Милан, или Париж, или Лондон, кого– то не устраивала плата за работу. Роттвейлер висела на телефоне почти круглосуточно. Временами мне казалось, что она находится в кризисном состоянии и даже утратила свое неотъемлемое чувство юмора, но Роман уверял, что этот приступ дурного настроения носит сезонный характер. Когда закончилось шоу Калвина Клай– на в пятницу после обеда, мы сели в старый «крайслер» и ее, наконец, прорвало.

– Черт побери, Чарли! Что же это за бардак?!

Я понимающе кивнул, ожидая продолжения. Но она откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

– Не могу поверить, что мы вынуждены ехать в Милан.

Я притворился, будто эта новость нисколько меня не удивила, но, откровенно говоря, не на шутку разволновался. Мне довелось повидать Рим и Флоренцию, но в мировой столице моды Милане я еще не был. Почему бы теперь не использовать этот шанс?

– Я должна присмотреть за моими детками, – добавила Роттвейлер, – и хочу поехать. Вот почему у меня нет своих детей. Черт побери! У меня слишком много проблем. Эта вечная головная боль… Заботишься о них, боишься, что их жизнь будет сломана. Я вынуждена оберегать их.

Она, казалось, забыла о моем присутствии.

– Оберегать кого?

– Этих несмышленых девчонок. Все они как дети. Я уже не знаю, когда стала к ним так относиться… Раньше моделями становились зрелые женщины, а сейчас школьницы. Эти итальянцы сожрут их живьем. Вот увидишь. Даже косточек не оставят. Это все равно что стая голодных волков. Они ведь все бредят Лолитой. – Роттвейлер покраснела до корней волос. – Тебе нравятся маленькие девочки, Чарли?

Я рассмеялся.

– Это не шутка.

– Нет, конечно.

– Это потому, что ты нормальный парень с горячей кровью, а мир моды на сегодняшний день – сборище извращенцев! У нас есть множество красивых женщин… да-да, женщин… но кому они нужны? Кто их заказывает? Всем подавай подростков! Угловатых, недалеких и наивных… Удивляюсь, как они не додумались отбирать только девственниц!

Роттвейлер смотрела на вещи реалистично, но временами склонна была драматизировать ситуацию. Нередко описывала вещи такими, как ей хотелось видеть. И порой преувеличивала опасность или угрозу исключительно ради удовольствия представить все в более драматичном свете.

В аэропорту она указала мне на женщину лет сорока с дочерью-подростком. Обе одеты в стиле поклонниц панк-рока.

– Смотри! – прошептала Ротти. – Вот в чем проблема. Вот о чем я тебе говорила. Посмотри на эту дамочку.

Женщина заметила, что Роттвейлер наблюдает за ней, но не смутилась. Я взял Мисс под руку и попытался увести ее от этой пары.

– Старая овца одета как ягненок. Женщины теперь боятся быть самими собой, боятся выглядеть на свой возраст. Боятся быть женщинами. Они полагают, что надо выглядеть как сопливые цыпочки! А я не хочу видеть на сорокалетней женщине тряпки, которые носят подростки! Я злюсь, потому что мы должны ехать в Милан!

Пока мы летели над Атлантикой, я снова переживал дискомфорт «конкорда». И уж если даже Роттвейлер не могла заснуть в самолете, то я и вовсе не мог этого сделать. Так что нам пришлось поддерживать беседу почти десять часов. Но на самом деле разговор не клеился, и Ротти просто принялась разъяснять мне специфику некоторых сторон фэшн-шоу, перемежая свою лекцию ядовитыми насмешками в адрес того или иного дизайнера или агентства-конкурента.

Довольно подробно она описывала мне, как готовится действо. Как дизайнеры выколачивают для своих показов наилучшее время и наилучшие места и задерживают шоу порой на несколько часов, чтобы не дать возможности журналистам и фотографам уделить внимание своим конкурентам. Как добиваются для своих показов лучших моделей и как преследуют тех девушек, которые вдруг осмеливаются отказаться от работы. Как агентства дважды продают одну и ту же модель, что вызывает скандал между соперничающими создателями коллекций. И наконец, Роттвейлер снова подошла к проблеме моделей– тинейджеров, которую считала глобальной для всей европейской цивилизации.

Что касается ее собственных предпочтений, она брала на работу только девушек с восемнадцати лет и только тем, кому исполнилось двадцать один год, позволяла путешествовать без сопровождающего. Но конечно, бывали исключения, иначе агентство Роттвейлер не смогло бы существовать, находясь в постоянном конфликте с меняющимися требованиями рынка. Мисс объясняла необходимость принимать к себе молоденьких моделей тем, что если они не попадут к ней, то попадут в лапы какого-нибудь педофила. Например, семнадцати– и шестнадцатилетние девушки вполне могли стать жертвами распущенности Казановы.