Текст книги "Лавкрафт"

Автор книги: Глеб Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Этот изящный, короткий и шокирующий рассказ не зря входил у Лавкрафта в число самых любимых, а Рэндольф Картер закономерно стал главным героем одного из самых крупных произведений писателя – романа «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Изданы «Показания Рэндольфа Картера» были в мае 1920 г. в «Вагранте».

Одной из небольших проблем, тревожащих «лавкрафтоведов», остается попытка найти точное место действия рассказа. Несмотря на то что в более поздних рассказах Рэндольф Картер четко именуется уроженцем Бостона, известный новоанглийский род Картеров происходил от переселенцев из Вирджинии – южного штата. Также в более поздних текстах покойный X. Уоррен назывался «мистиком из Южной Каролины», и некоторые антуражные элементы, вроде упоминания «Трясины Большого Кипариса», заставляют думать об американском Юге, а не Севере.

Впрочем, вряд ли сам Лавкрафт еще задумывался о точном месторасположении кладбища, где монстры убили Харли Уоррена. Понимание силы воздействия точных, почти документальных подробностей на читателя, поглощающего историю о совершенно немыслимых событиях, придет к нему позже, когда он даже начнет перегибать с этой «псевдодостоверностью».

Еще одним рассказом, где Лавкрафт упорно намекал на ужасные тайны, но так и не показывал их в тексте, стал «Храм», созданный в середине 1920 г. Это опять-таки совсем не «дансенианский» текст. Более того, попытки Лавкрафта подробно и достоверно показать психологию героя в этом рассказе иногда производят почти комичное и самопародийное впечатление.

Рассказ имеет подзаголовок «Рукопись, найденная на побережье Юкатана». В манускрипте, якобы вынутом из бутылки, как и полагается записям о произошедшей морской катастрофе, описана судьба германской подводной лодки V-29 и ее команды. Капитан морского охотника Карл Генрих, граф фон Альтберг-Эренштайн, начинает повествование с рассказа о том, как он приказал торпедировать британский сухогруз. Вскоре матросы с подлодки находят труп британского моряка, зацепившийся за ограждение палубы, а в его кармане – «искусно вырезанную из слоновой кости голову юноши с покрывавшим ее лавровым венком»[93]93
  93. Лавкрафт Г.Ф. Храм. Пер. В. Доргокупли// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 253.


[Закрыть]. После этого подлодку начинают преследовать неудачи, команда пытается взбунтоваться, и наконец в живых остаются лишь ее капитан и лейтенант Кленц, его помощник. Тем временем подлодка, сопровождаемая стаей дельфинов, опускается все глубже и глубже в пучину. Лейтенант Кленц также сходит с ума и с воплем: «Еще не поздно сойти с ума, так поспешим, пока Он зовет, в последний миг даруя нам прощение!» – бросается в океан.

На дне Альтберг-Эренштайн видит остатки исчезнувшей цивилизации: «Далеко внизу параллельно друг другу тянулись, исчезая во мраке, ряды полуразрушенных зданий великолепной, хотя и весьма необычной по своему стилю архитектуры, построенных большей частью из мрамора»[94]94
  94. Там же. С. 261.


[Закрыть]. На фронтоне огромного центрального храма он замечает изображение такой же прекрасной головы полубожества, как и на статуэтке утонувшего британца. Затем Альтберг-Эренштайн усматривает внутри храма свет, который разгорается все сильнее и сильнее. Как и Хуан Ромеро, капитан начинает ощущать неудержимое притяжение, исходящее из затопленного здания, и хотя понимает, что ничего хорошего его там не ждет, надевает водолазный костюм и отправляется в последнее путешествие по морскому дну.

В тексте уже видна ущербность приема «утаивания ужасного». Читатель ждет рассказа о том, что увидел Карл Генрих Альтберг-Эренштайн в подземном храме, однако его явно и откровенно разочаровывают. К тому же почти карикатурный образ капитана, германского националиста и милитариста, плохо сочетается с атмосферой таинственного величия загадочного города, которую упорно нагнетает Лавкрафт. Однако именно в «Храме» вновь четко возникает тема, которая станет столь важной в последующей лавкрафтиане, – тема сокрытых цивилизаций, иногда принадлежащих нечеловеческим существам, продолжающим тайно обитать в укромных уголках нашей планеты.

«Храм» получился весьма объемным текстом, и, видимо, поэтому Лавкрафт не стал предлагать его в любительские журналы, а опубликовал лишь в сентябре 1925 г. в «Уиерд Тейлс», вполне профессиональном издании, специализировавшемся на мистике, «ужасах» и сверхъестественном.

Другая важная для творчества Лавкрафта в целом тема в 1920 г. была поднята им в рассказе «Факты, касающиеся покойного Артура Джермина и его семьи»(в русских переводах рассказ обычно именуется просто «Артур Джермин»). Речь идет, конечно же, о теме запретных знаний, не приносящих ничего, кроме бед и несчастий.

Повествование Лавкрафт начинает со следующего пассажа: «Жизнь отвратительна и ужасна сама по себе, и тем не менее на фоне наших скромных познаний о ней проступают порою такие дьявольские оттенки истины, что она кажется после этого отвратительней и ужасней во сто крат. Наука, увечащая наше сознание своими поразительными открытиями, возможно, станет скоро последним экспериментатором над особями рода человеческого – если мы сохранимся в качестве таковых, – ибо мозг простого смертного вряд ли будет способен вынести изрыгаемые из тайников жизни бесконечные запасы дотоле неведомых ужасов»[95]95
  95. Лавкрафт Г.Ф. Артур Джермин. Пер. Е. Мусихина// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 433.


[Закрыть]. Но, если впоследствии фантаст распространит ощущение мерзости и неправильности окружающего до воистину космических масштабов, в данном случае речь пойдет о локальном явлении, сломавшем жизнь одного достойного английского лорда.

Главный герой рассказа сэр Артур Джермин обладает ужасной внешностью и на удивление доброй душой. «Трудно хотя бы приблизительно описать его уродство или сравнить его с чем-нибудь. Несомненно одно: резкие, выступающие черты лица и неестественной длины руки заставляли содрогаться от отвращения всякого, кто видел Артура Джермина в первый раз»[96]96
  96. Там же. С. 439.


[Закрыть]. Его прапрапрадед Уэйд Джермин был одним из первых исследователей бассейна Конго и привез оттуда себе жену, дочь португальского торговца. После этого в роду Джерминов стали проявляться удивительные аномалии в развитии либо внешности, либо характера, пока в середине XIX в. Роберт Джермин не уничтожил почти всех членов своей семьи в припадке безумия.

Уцелел лишь его двухлетний внук Альфред Джермин, впоследствии ставший отцом сэра Артура.

Артур Джермин пытается разгадать тайну проклятия, тяготевшего над его семейством, справедливо полагая, что оно связано с загадочными исследованиями лорда Уэйда в Конго. После долгих и бесплодных изысканий его агент, бельгиец Верхерен, присылает потомку проклятого рода ящик с мумией, обнаруженной в заброшенном городе. Он же сообщает, что страшных обитателей этих забытых руин боятся все окрестные племена. В ящике находится труп беловолосой обезьяны, а на груди у нее лежит медальон с гербом Джерминов. Сэр Артур в ужасе понимает, что его предок Уэйд женился на этом монстре и от столь противоестественного союза произошел и он сам. После этого Джермин осторожно выходит из дома на пустошь, обливает себя керосином и сгорает заживо.

В рассказе тема «запретного знания» (сидел бы себе сэр Артур тихо и дожил бы до преклонного возраста) перекликается со столь важной для Лавкрафта темой вырождения и гибридизации. Идея смешения человека с нечеловеческими существами, часто ему даже враждебными, как ни странно, завораживала писателя. Как увидим дальше, он решал ее неоднозначно и далеко не всегда категорически осуждал получившийся результат.

История Артура Джермина писалась специально для любительского журнала «Волверин», где она и выходила по частям с марта по июнь 1921 г.

В1920 г. Лавкрафт написал рассказ «Извне», на русский также переводившийся под заголовком «Из глубин мироздания». Это не только очередная история о выходе за пределы дозволенного, но и повествование о безумном ученом, персонаже типичном для американской фантастики первой половины XX в. Впрочем, лавкрафтовский Кроуфорд Тиллингаст, герой «Извне», скорее заслуживает место в длинной череде портретов «нарушителей границы», тех исследователей неизведанного, чьей наградой за дерзость стала смерть.

Тиллингаст демонстрирует своему другу-рассказчику машину, которая позволяет увидеть мир, находящийся за пределами нашего восприятия. Он говорит: «Пятью слабыми чувствами мы лишь обманываем себя, лишь иллюзорно представляем, что воспринимаем весь безгранично сложный космос. В то же самое время иные существа, с более сильным и широким спектром чувств, могут не только по-иному воспринимать предметы, но способны видеть и изучать целые миры материи, энергии и жизни, которые окружают нас, но которые никогда не постичь земными чувствами. Я всегда верил, что эти странные, недосягаемые миры существуют рядом с нами, а сейчас, как мне кажется, я обнаружил способ разрушить преграду, отделяющую нас от них. Я не шучу. Через двадцать четыре часа вот эта машина, что стоит у стола, начнет генерировать энергию, способную оживить наши атрофированные или, если угодно, рудиментарные чувства. Эта энергия откроет доселе неизвестные человеку перспективы в постижении органической жизни. Мы узреем причину, по которой ночью воют собаки, а кошки навостряют слух. Мы увидим это и многое другое из того, что недоступно обыкновенным смертным. Мы преодолеем время, пространство и границы измерений и, оставаясь неподвижными, проникнем в глубь мироздания»[97]97
  97. Лавкрафт Г.Ф. Из глубин мироздания. Пер. О. Скворцова// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 425–426.


[Закрыть].

Однако вскоре выясняется, что в своих опытах Тиллингаст зашел слишком далеко и привлек внимание ужасных потусторонних существ, теперь требующих жертв. Он уже был вынужден скормить им слуг, а теперь намеревается отдать и друга. В ответ рассказчик расстреливает машину, и Тиллингаст после этого гибнет. Судя по всему, его все-таки уничтожают вызванные извне монстры.

Значение «Извне» для творчества Лавкрафта заключается не столько в достаточно банальной идее, еще не раз повторящейся в его текстах, сколько в попытке использовать не мистическое, а псевдонаучное объяснение ужасных событий. Этот прием, позднее ставший чуть ли не фирменным у Лавкрафта, в 20-х гг. еще не воспринимался публикой. Поэтому и рассказ пролежал неизданным до 1934 г., пока в июне не был опубликован в журнале «Фэнтези Фан».

Более традиционны рассказы Лавкрафта «Ньярлатхотеп» и «Хаос наступающий». (В последнем еще и заметно сильное влияние творчества лорда Дансени.)

Изданный в ноябре 1920 г. «Ньярлатхотеп», небольшой по объему и также навеянный сном, замечателен вовсе не своим содержанием. История колдуна, на деле являющегося «крадущимся хаосом» и прибывающего в «огромный, старинный и сумрачный город, хранящий память о бесчисленных злодеяниях прошлого»[98]98
  98. Лавкрафт Г.Ф. Ньярлатхотеп. Пер. О. Мичковского // Лавкрафт Г.Ф. Зов Ктулху. М.; СПб., 2010. С. 505.


[Закрыть], чтобы прочитать некую научную лекцию, конечно же, завершается неизбежным кошмаром. Цивилизация и мир распадутся на глазах у слушателей: «Слабая, беспомощная тень, корчась от боли, причиняемой железной хваткой неведомых рук, мчится сквозь непроглядную тьму распадающегося на части мироздания мимо мертвых планет с язвами на месте городов. Ледяные вихри задувают тусклые звезды, словно свечи. Бесформенные призраки невообразимых монстров встают над галактиками»[99]99
  99. Там же. С. 508.


[Закрыть]. Главное в этой короткой зарисовке, или даже стихотворении в прозе, – образ самого Ньярлатхотепа, ставшего первым из череды потусторонних существ, вошедших в пантеон так называемых Великих Древних из «Мифов Ктулху». (Сам Лавкрафт для этой выдуманной мифологии предпочитал использовать термин «Йог-Сототия».)

Имя Ньярлатхотеп, как уверял сам Лавкрафт, явилось ему во сне. Оно заключает в себе египетские корни и могло быть навеяно, как чтением лорда Дансени (у него в «Богах Пеганы» упоминается пророк Алхирет-Хотеп), так и просто воспоминаниями о египетских древностях. О пришествии Ньярлатхотепа из Египта Лавкрафт упоминает особо: «Говорили, что он представитель старинного рода и выглядит как фараон. Феллахи, завидев его, простирались ниц, хотя и не могли объяснить почему»[100]100
  100. Там же. С. 504.


[Закрыть]. В «дансенианском» романе Лавкрафта «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» Ньярлатхотеп предстает высшим из языческих богов древнего мира, надменным и злокозненным. Но при этом он остается человекоподобным и хорошо понимающим чувства и побуждения людей. Даже впоследствии, будучи отождествлен с одним из так называемых Великих Древних, существ, принципиально далеких от всего человеческого, он все равно в наибольшей степени сохранит антропоморфные черты, являясь людям в виде «Черного человека».

Апокалиптическими мотивами проникнут и рассказ «Хаос наступающий», второй из текстов, написанных Лавкрафтом в соавторстве с Уинифред В. Джексон. (Он был издан в «Юнайтед кооператив» в апреле 1921 г. и подписан псевдонимами Элизабет Беркли и Льюис Теобальд-младший.) Как и в случае с «Зеленым лугом», идею рассказа подала Джексон, вновь пересказавшая Лавкрафту свой сон, а он воплотил услышанное на бумаге.

Рассказ начинается с того, что герою во время эпидемии дают слишком большую дозу опиума, чтобы облегчить его страдания. Приходит в себя он в некоем доме, стоящем на обрыве, который подмывает бушующее море. При этом герой-рассказчик чувствует, что он угодил в иное время, столь далеко отстоящее от наших дней, что даже Р. Киплинг кажется ему древним автором. Выбежав из дома, главный персонаж видит пальмовое дерево, откуда его зовет сияющий младенец, к которому позднее присоединяются другие сверкающие существа. Герой плывет вместе с ними по волнам эфира, но затем решает обернуться назад, на Землю, чтобы увидеть впечатляюще нарисованную картину ее гибели: «В мрачном свете луны мелькали картины, которые я не в силах описать, которые я не в силах забыть: пустыни, покрытые истлевшими трупами, джунгли из руин и разложения на месте оживленных некогда равнин и селений моей родины, водовороты бурлящего океана там, где когда-то вздымались крепкие замки моих предков… Но вот оглушительный взрыв расколол ночь, и опустевшую Землю рассекла огнедышащая трещина… Но я помню, что когда облако испарений из подземных бездн совсем скрыло собой поверхность Земли, твердь словно возопила в безумной агонии, потрясая трепещущий эфир. Хватило одной ужасной вспышки и взрыва, одного ослепительного оглушающего удара огня, дыма и молний, чтобы освободить от вечных пут древнюю Луну, которая, словно обрадовавшись избавлению, стала стремительно удаляться в пустоту. Когда же дым рассеялся и я захотел посмотреть на Землю, то увидел вместо нее лишь рой холодных насмешливых звезд, умирающее желтое Солнце и бледные печальные планеты, что разыскивали повсюду свою пропавшую сестру»[101]101
  101. Лавкрафт Г.Ф., Джексон У. Хаос наступающий. Пер. Е. Нагорных// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 341–342.


[Закрыть]. Этими словами и завершается рассказ.

«Хаос наступающий» стал первым воплощением еще одной лавкрафтианской темы, хорошо совпадающей с его собственным взглядом на Вселенную как на нечто, принципиально равнодушное к человеку. Идея неизбежной гибели людского рода, в которой нет ни смысла, ни урока, уже прозвучавшая в миниатюре «Память», в «Хаосе наступающем» воплощена в высшей степени выразительно. Впоследствии Лавкрафт еще вернется к этой теме, но будет рассматривать ее все под тем же углом зрения (например, в рассказе «Переживший человечество»).

И уж совсем свободен от влияния лорда Дансени рассказ «Картинка в старой книге», написанный в декабре 1921 г. В этом тексте Лавкрафт уверенно начал создавать собственный образ фантастической Новой Англии, лишь намеки на бытие которой прозвучали в «Страшном Старике». Здесь же характеристика новоанглийских пейзажей, как самых жутких и пугающих возникает в начале рассказа: «Искатели острых ощущений любят наведываться в глухие, потаенные места… Но подлинный ценитель ужасов, который в каждом новом впечатлении, полном неописуемой жути, усматривает конченную цель и смысл существования, превыше всего ставит старинные усадьбы, затерянные в новоанглийской глуши, ибо именно там силы зла пребывают в своем наиболее полном и первозданном обличье, идеально согласуясь с окружающей их атмосферой суеверия и невежества»[102]102
  102. Лавкрафт Г.Ф. Картинка в старой книге. Пер. О. Мичковского// Лавкрафт Г.Ф. Лампа Аль-Хазреда. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1993. С. 485.


[Закрыть].

Одновременно в рассказе впервые появляются город Аркхэм и река Мискатоник, на которой он стоит. Аркхэм, чье название напоминает Салем, известный колдовскими процессами XVII в., позднее станет негласной столицей «лавкрафтианской Америки» и будут так или иначе упомянут во многих рассказах Лавкрафта 20-х – 30-х гг. XX в. Река Мискатоник, видимо, была изобретена им по аналогии с рекой Хаусатоник, протекающей через штат Массачусетс и Коннектикут, чтобы затем впасть в пролив Лонг-Айленд.

В рассказе «Картинка в старой книге» безымянный герой во время грозы вынужден укрыться в фермерском доме, стоящем в «долине Мискатоника». Хозяин дома, хорошо сохранившийся высокий старик, разрешает гостю переждать бурю. Осматриваясь, путешественник замечает книгу «Царство Конго» итальянского географа А. Пигафетты, изданную еще в XVI в. Книга сама собой раскрывается на гравюре, изображающей лавку мясника-людоеда: «Самым странным было то, что художник изобразил африканцев похожими на белых людей. Отрубленные конечности и туши, развешанные по стенам лавки, выглядели омерзительно, а мясник с топором на их фоне попросту не укладывался в нормальном сознании»[103]103
  103. Там же. С. 493.


[Закрыть]. Старик же начинает странно рассуждать о некоей пище, которую «не вырастишь на пастбище и не купишь за деньги»[104]104
  104. Там же. С. 494.


[Закрыть].

В этот миг на голову героя падает капля. В ужасе он понимает, что это кровь, а стекает она с обширного пятна на потолке. Неизвестно, как дальше могли бы развиваться события – скорее всего, весьма печальным образом для незадачливого странника. Но Лавкрафт неожиданно щадит своего героя: «Я не закричал и даже не пошевелился, я просто зажмурился. А спустя мгновение раздался сокрушительный силы удар стихии; он разнес на куски этот проклятый дом, кишащий чудовищными тайнами, и даровал мне тот обморок, который только и спас меня от окончательного помешательства»[105]105
  105. Там же. С. 495.


[Закрыть]. Зло повержено, а странник, случайно вляпавшийся в «дела тьмы», спасен.

При всей нарочитой безыскусности на читателей рассказ производит яркое впечатление. Сильно повлиял он и на историю литературы. Как весь классический детектив вырос из трех рассказов Э. По об Огюсте Дюпене, так и вся нынешняя обширная библиотека триллеров о маньяках и серийных убийцах восходит к этому рассказику Лавкрафта.

Нетипичным для лавкрафтианского мироощущения в этом прозаическом тексте оказывается полное отсутствие фантастического. Зловещий старик – просто убийца и психопат. Подобный подход к персонажам кажется для Лавкрафта столь странным, что, например, С.Т. Джоши даже пытался найти сверхъестественный элемент в «Картинке в старой книге». Дескать, старик людоед прожил очень долго, потому что питался пищей, запрещенной «законами божескими и человеческими». Подобное прочтение, конечно, вполне возможно, но все-таки выглядит несколько натянутым. Скорее всего, Лавкрафт, пытаясь убежать от влияния лорда Дансени с его передозировкой «слишком чудесного», попытался «от противного» написать почти реалистический текст о безумце.

«Картинка в старой книге» была опубликована в «Нэшнел Аматер» летом 1921 г.

Последний из заметных рассказов этого периода, «Поэзия и боги», изданный в сентябре 1920 г. в «Юнайтед Аматер», настолько не похож на обычную прозу Лавкрафта, что справедливо назван С.Т. Джоши всего лишь «забавным курьезом». Текст этот также является результатом литературного сотрудничества – фантаст, подписавшийся псевдонимом Генри Пейджент-Лоу, написал его вместе с Энн Хелен Крофте, жительницей северного Массачусетса и членом ОАЛП. Причем в этом случае Лавкрафт, скорее всего, ограничился обработкой рукописи, представляющей собой слащавую и напыщенную аллегорию.

В рассказе юная девушка Марсия, любительница поэзии, чувствующая себя чуждой нашему холодному веку, засыпает, прочитав стихи в журнале. Во сне ей является Гермес, переносящий ее на гору Парнас. Здесь ей являются бог Зевс и шестерка величайших поэтов – Гомер, Данте, Шекспир, Мильтон, Гёте и Ките. Марсия общается с ними, а затем Зевс обещает, что она встретит того, чьи «слова направят твой путь к счастью, а в его чудесных снах твоя душа обретет все, чего она так долго и страстно желала»[106]106
  106. Лавкрафт Г.Ф. Поэзия и боги. Пер. В. Дорогокупли // Лавкрафт Г.Ф. Зов Ктулху. М.; СПб., 2010. С. 479.


[Закрыть]. И конечно же, все кончается счастливо – Марсия в итоге встречает этого «посланника богов» – поэта, «чье имя уже прославлено повсюду и у чьих ног простерся восхищенный мир. Он читает вслух свою новую рукопись, слова которой, никем прежде не слышанные, вскоре станут достоянием всех и вернут людям мечты и фантазии, утраченные ими много веков назад»[107]107
  107. Там же. С. 479.


[Закрыть].

Непонятно, что привлекло Лавкрафта в этом сюжете. Но если учесть, что среди его стихотворений «по случаю» можно найти и еще более нелепые тексты, то, видимо, он действовал по сходному побуждению – чтобы продемонстрировать, насколько легко он мог написать (или обработать) любое сочинение. Увы, сделал он это, не вкладывая в работу ни таланта, ни души. «Поэзия и боги» изначально была почти пародийной шуткой без глубокого содержания, таковой шуткой навсегда и осталась.

Один из рассказов, написанных в 1920 г., считается утерянным. Он назывался «Жизнь и смерть» и был посвящен доказательству одной мысли: «Жизнь куда ужасней смерти». Представление о том, что возможна участь значительно более кошмарная, чем просто смерть, станет важным лейтмотивом для Лавкрафта и дежурным штампом для позднейших авторов «литературы ужасов». Судя по всему, главной темой истории должно было стать путешествие в ужасное прошлое, во времена мезозойских рептилий. Вероятно, в результате автор создал небольшое стихотворение в прозе, по сути и по исполнению напоминающее «Память».

Стихотворением в прозе был и «Ех Oblivione», изданный в «Юнайтед Аматер» в марте 1921 г. Лавкрафт опубликовал его под псевдонимом Уорд Филлипс, измененным вариантом его собственного имени. Эта миниатюра в очередной раз повествует о человеке, предпочитающем жить в мире собственных фантазий. Чтобы подхлестнуть и усилить мощь воображения, он начинает принимать наркотики. Наконец, в одном из своих видений, в «городе снов Закарионе» герой стихотворения натыкается на рукопись, где говорится о маленькой дверце, ведущей к несказанным чудесам. Он разыскивает эту дверь, открывает ее и видит пространство небытия, в котором счастливо и облегченно растворяется. Эта почти буддистская по мироощущению притча хорошо отражает взгляды Лавкрафта этого времени – отрицание существующей реальности и стоическое принятие мысли о полном и окончательном уничтожении.

Но не следует думать, что Лавкрафт в 1920 г. был целиком и полностью охвачен мизантропией и размышлениями о тщетности бытия. Скорее наоборот, творческий подъем сопровождался и подъемом сил. У Лавкрафта даже хватало желания и сил писать откровенные пародии, вроде мелодраматической истории «Милая Эрменгарда, или Сердце деревенской девицы». Этот текст был подписан псевдонимом Перси Симпл. История про сельскую красавицу Эрменгарду Стаббс, размером всего в три тысячи слов, переполнена совершенно неправдоподобными сюжетными ходами и происшествиями, вроде постоянных обманов, шантажа и обнаружения давно пропавших детей, столь характерных для низкопробных «мыльных опер». Лавкрафт, громоздя одну нелепицу на другую, явно наслаждался, сочиняя «Милую Эрменгарду», но публиковать ее не планировал. И совершенно справедливо – что бы Лавкрафт о себе не воображал, юмористом он был откровенно никудышным.

В 1921 г. Лавкрафт написал три рассказа, ставшие своеобразным итогом этого периода его писательской активности. Созданный в январе 1921 г. «Безымянный город» относится к тем лавкрафтианским текстам, что сильно выигрывают в переводе. Неряшливо написанный на английском, рассказ напрямую посвящен важнейшей для Лавкрафта теме существования рядом с нами нечеловеческих цивилизаций, враждебных, древних и злокозненных. Фантаст позднее уверял, что текст был навеян ему сном, спровоцированным фразой из книги лорда Дансени – «неотражаемая чернота бездны». Однако «Безымянный город» – уже совершенно оригинальная и чисто лавкрафтовская вещь, полностью свободная от влияния книг британского автора. И по своей теме, и по построению сюжета рассказ значительно ближе к более поздним вещам Лавкрафта, чем к любым произведениям автора «Богов Пеганы».

Одновременно текст стал очередной данью детскому увлечению сказками «Тысячи и одной ночи» – действие «Безымянного города» развивается в Аравии, а герой-повествователь цитирует араба Абдула Альхазреда. Так этот персонаж из детских фантазий Лавкрафта впервые перекочевывает в его взрослую литературу, чтобы остаться в ней навсегда.

В начале рассказа безымянный (как это обычно и бывает у раннего Лавкрафта) герой обнаруживает в пустыне город, про который говорит: «Я – единственный, кому довелось его увидеть, и потому ни на одном лице не застыло такой печати ужаса, как на моем, ни одного человека не охватывает такая страшная дрожь, как меня, когда ночной ветер сотрясает окна»[108]108
  108. Лавкрафт Г.Ф. Безымянный город. Пер. Е. Мусихина// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 302.


[Закрыть]. При виде развалин в его памяти всплывает строка из книги Абдула Альхазреда, самая известная строка из «творчества» этого автора: «То не мертво, что вечность охраняет, смерть вместе с вечностью порою умирает»[109]109
  109. Там же. С. 302.


[Закрыть].

Параметры зданий в заброшенном городе явно не подходят для людей, они кажутся слишком низкими. В одном из развалившихся сооружений герой находит подземный ход, спустившись по которому обнаруживает целый склад древних саркофагов. В них покоятся крайне причудливые существа: «Я не могу передать всю степень их уродливости. Уместнее всего было бы сравнение с рептилиями: было в их очертаниях что-то от крокодила и в то же время нечто тюленье. Но более всего они походили на какие-то фантастические существа, о которых едва ли слышал хоть один биолог или палеонтолог. По своим размерам они приближались к человеку маленького роста, а их передние конечности завершались мелкими, но четко очерченными стопами, подобно тому как человеческие руки завершаются ладонями и пальцами. Но самой странной частью их тел были головы. Ее очертания противоречили всем известным в биологии принципам. Невозможно назвать ничего определенного, с чем можно было бы сравнить эти головы в продолжение одного мгновенного проблеска мысли я успел подумать о кошке, бульдоге, мифическом Сатире и человеке. Сам Юпитер не мог бы похвалиться таким огромным выпуклым лбом, однако рога, отсутствие носа и крокодилья челюсть не позволяли втиснуть эти головы в пределы каких-либо известных критериев»[110]110
  110. Там же. С. 309.


[Закрыть]. Здесь мы впервые сталкиваемся с попыткой описать невозможных монстров, которых к концу творчества Лавкрафта набралось на целый литературный бестиарий, столь обширный и столь невнятный.

Герой «Безымянного города» нисходит все ниже и ниже в недра Земли, рассматривая на стенах фрески, где изображена городская жизнь. Но вместо людей на этих картинах действуют монстры, вроде тех, что он обнаружил в саркофагах. Герой пытается уверить себя, что это просто религиозная живопись, что обитатели города так пытались почтить фантастических божеств. Однако жестокая реальность разрушает его иллюзии. Он доходит до конца пути, за которым видит бескрайнее подземелье, озаренное светом, и лестницу, уходящую в неизмеримые глубины. А затем оттуда появляется призрачное видение: «Я услышал леденящие кровь проклятия и звериный рык чужеязычных монстров, доносившиеся из глубин, где в течение многих миллиардов лет покоились бесчисленные древности, скрытые от озаренного рассветом мира людей. Повернувшись, я увидел контуры, четко вырисовывавшиеся на фоне лучезарного эфира бездны, которые нельзя было увидеть из сумрачного коридора, – кошмарная стая бешено мчавшихся дьяволов, с перекошенными от ненависти мордами, в нелепых доспехах; полупрозрачные дьяволы, порождение расы, о которой люди не имеют ни малейшего понятия, – ползучие рептилии Безымянного Города»[111]111
  111. Там же. С. 315–316.


[Закрыть].

В ходе повествования нарочитый скепсис героя рассказа, уверяющего себя, что перед ним всего лишь аллегории из жизни людей, обитавших в забытом городе, кажется надуманным и психологически ложным. К сожалению, от этого промаха в обрисовке психологии персонажей Лавкрафт не избавился до финала своей творческой карьеры. Он, видимо, считал, что обычному человеку крайне трудно поверить в невероятное даже при непосредственном столкновении с ним. И поэтому некоторые его персонажи выглядят ограниченными тугодумами, не способными быстро отреагировать на бурное вмешательство сверхъестественного в обыденную жизнь.

И все же со своей главной задачей в «Безымянном городе» Лавкрафт несомненно справился – он создал текст, в котором сумел не только передать читателю чувство ужаса, испытываемое героем, но и показать его постоянное нарастание по мере того, как открываются все новые и новые зловещие тайны подземелий.

Значение «Безымянного города» для Лавкрафта заключается также и в том, что в рассказе как бы в свернутом виде заключены сюжетные посылки, которые позже развернутся в более крупные произведения – «Курган» и «Хребты Безумия». «Безымянный город» вышел на страницах журнала «Вольверин» в ноябре 1921 г.

«Лунное болото», написанное в том же году, но изданное лишь в 1926 г., у исследователей творчества Лавкрафта принято оценивать несколько пренебрежительно. А между тем эта внешне незамысловатая история о мести потусторонних сил демонстрирует, насколько выросло его мастерство в нагнетании страха по ходу рассказа, в пробуждении у читателя чувства ужасающего. Здесь, как и в «Безымянном городе», он использует свою, позднее ставшую почти «фирменной» схему повествования – медленный зачин, постепенный рост напряжения, все убыстряющееся чередование событий, стремящихся к жуткой кульминации, и в финале – дополнительный удар ужаса – сообщение ключевой подробности, делающей описанное в рассказе или повести даже более кошмарным, чем казалось.

Герой-рассказчик «Лунного болота» повествует об ужасной судьбе своего приятеля Дениса Барри, вернувшегося из США в Ирландию, чтобы восстановить родовое поместье. Барри решает осушить болото, находящееся на фамильных землях, несмотря на то, что местные жители призывают его не тревожить духов – хранителей исчезнувшего города. Он нанимает иногородних рабочих, но их начинают по ночам мучить кошмары. Странные сновидения одолевают и рассказчика: «Под влиянием рассказанных Денисом Барри легенд мое спящее сознание перенесло меня в величественный город посреди зеленой равнины; там я видел улицы и статуи из мрамора, просторные дворцы и храмы, барельефы и надписи на стенах – то были величественные картины Древней Эллады»[112]112
  112. Лавкрафт Г.Ф. Лунное болото. Пер. Е. Нагорных// Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 346.


[Закрыть]. И наконец, ужасные предзнаменования воплощаются в реальность – духи болот, под звуки магических флейт, заманивают рабочих в бездну: «Флейты продолжали свою страшную песнь, а с развалин на острове снова послышался барабанный бой. Не нарушая молчания, нимфы грациозно скользнули в болото и растаяли в нем одна за другой. Ковылявшие за ними люди не были столь уверены в своих движениях: они неловко плюхались в трясину и исчезали в водоворотах зловонных пузырьков, едва видных в багровом свете»[113]113
  113. Там же. С. 350.


[Закрыть].