Текст книги "Лавкрафт"

Автор книги: Глеб Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Это наукообразное описание, совершенно лишнее для развития сюжета, было предтечей рационалистических конструкций Лавкрафта из более поздних его текстов. Так закладывалась и упрочнялась лавкрафтианская схема ужасающего, одинаково применимая и в мистическом, и в научно-фантастическом антураже. И в дальнейшем сам Лавкрафт будет тяготеть именно к наукообразно объясняемой концепции Вселенной, в которой ужасающие феномены предстают лишь проявлением ее общей чуждости всему человеческому.

Но в целом «Заброшенный дом» оказался творческой удачей Лавкрафта, что и подтвердили восторженные отклики его друзей, которым он прочитал рассказ 16 ноября 1924 г.

Тем временем приближался час разлуки с Соней. Лавкрафт уже подобрал себе новую однокомнатную квартиру на Клинтон-стрит в Бруклине. И вот, наконец, в самый канун нового, 1925 г., супруги расстались – 31 декабря Соня отправилась в Цинциннати, а Говард остался в Нью-Йорке в одиночестве. Девять месяцев постоянной супружеской жизни завершились, отныне Лавкрафты будут встречаться урывками, после длительных перерывов, в ходе нечастых визитов Сони к мужу.

Говард остался один в огромном равнодушном городе.

Конечно, одиночество его было не абсолютным, многочисленные друзья никуда не исчезли, да и Соня вовсе не думала бросать мужа. И все-таки холостяцкие бытовые проблемы тяжко навалились на плохо приспособленного к ним Лавкрафта – он должен был сам стирать, убирать, готовить, думать о состоянии одежды. Впрочем, он вполне успешно справлялся с этими «трудностями», а встречи с Соней заметно оживляли убогую тягомотину его буден.

К сожалению, супруга Лавкрафта бывала в доме на Клинтон-стрит значительно реже, чем хотелось и ей, и Говарду. Соне пришлось поменять еще несколько мест работы, в Цинциннати она два раз угодила в больницу, и в итоге, по подсчетам С.Т. Джоши, за весь 1925 г. она провела с мужем всего восемьдесят пять дней. Уже одно это «раздельное проживание» могло сильно охладить отношения супругов. Вдобавок отъезд Сони заставил проявиться далеко не лучшие черты в натуре Лавкрафта.

Он перестал упорствовать в поисках работы. Нет, Лавкрафт, конечно, по-прежнему реагировал на подворачивающиеся оказии, да только их становилось все меньше, а Говард не стремился держаться за унылые и тягомотные варианты заработка. Одним из таких способов получения денег было сочинение заказных рекламных статеек для экономического журнала. Лавкрафт вполне успешно состряпал пять штук, но в дальнейшем сотрудничество почему-то разладилось. (А затем умер и сам журнал.)

В феврале 1925 г. возникла призрачная возможность получить работу в музее Патерсона, куда был принят Д. Мортон. Он тут же начал хлопотать о должности ассистента в музее, на которую планировал порекомендовать Лавкрафта. Однако музейное руководство не спешило с расширением штата персонала до реконструкции здания музея, поэтому надежды на эту работу также не оправдались.

Единственным более-менее стабильным источником дохода оставались лишь гонорары от «Уиерд Тейлс». За каждый из вышедших в течение 1925 г. рассказов Лавкрафт в среднем получил тридцать долларов. Этого явно не хватало ни на жизнь, ни даже на оплату квартиры (ее аренда стоила сорок долларов в месяц). Поэтому Лавкрафту приходилось смиряться с тем, что Соня фактически содержала его. Приезжая в город раз в две-три недели, она оплачивала его расходы. Тетки также не забывали племянника и отправляли ему из Провиденса в Нью-Йорк по пятнадцать долларов еженедельно.

В отсутствие жены Лавкрафт все активнее общался с друзьями, большинство из которых составило так называемый «Клуб КАЛЕМ». (Название возникло после того, как Лавкрафт, Р. Кляйнер и еще один друг фантаста по переписке, книготорговец и публикатор Д. Керк, с удивлением обнаружили, что фамилии всех их сотоварищей начинаются исключительно с букв «К», «Л» и «М».) Со своими приятелями безработный Лавкрафт совершал длительные прогулки по городу, all апреля 1925 г., вместе с Керком, предпринял даже небольшое путешествие в Вашингтон, продлившееся одни сутки.

Одним из важнейших начинаний в невольной холостяцкой жизни Лавкрафта стала его собственная «программа похудения». Несмотря на возмущение Сони и тетушек, утверждавших, что он доведет себя до полнейшего истощения, Лавкрафт сумел за несколько месяцев сбросить почти двадцать пять килограммов. В итоге он стал весить только шестьдесят пять килограммов, и все его костюмы пришлось перешивать.

Усилия по похудению сочетались со столь же упорными усилиями Лавкрафта по экономии на еде. Питаться он старался дома, ограничивая трапезу хлебом, сыром и банкой бобов, затратив на эти покупки всего лишь пять центов в день. Осенью Лавкрафт купил обогреватель, так как снимаемая квартира была на редкость холодная. Однако у этой затратной покупки оказался значительный плюс – наверху обогревателя была установлена маленькая плита, так что Лавкрафт теперь мог спокойно подогревать бобы или похлебку, не выходя из собственной комнаты.

Настоящим бичом квартиры на Клинтон-стрит были мыши. Назойливые грызуны ввели Лавкрафта в новые траты – ему приходилось покупать мышеловки по пять центов за пару. Необходимы были именно такие дешевые и примитивные ловушки, потому что писатель выбрасывал их вместе с трупиками пойманных мышей.

24 мая 1925 г. судьба нанесла Лавкрафту очередной удар – пока он мирно спал, его обокрали, взломав стенку в платяном шкафе из соседней квартиры. Воры утащили три мужских костюма, отличное пальто, купленное супругами в 1924 г., чемодан Сони и хранившийся в шкафу радиоприемник, стоивший аж сто долларов. У Говарда остался всего лишь один легкий синий костюм, купленный им еще в 1918 г. Он уцелел, потому что висел не в шкафу, а на стуле в комнате. Лавкрафт пришел в неописуемую ярость. Помимо естественного ощущения, что тебя оставили в дураках, которое возникает у каждого обворованного, перед ним встала и насущная необходимость полного обновления гардероба. Дело в том, что Лавкрафт полагал, будто джентльмену необходимо иметь как минимум четыре костюма: два светлых для лета и два темных – для зимнего сезона.

Он решил приобрести приличный костюм менее чем за тридцать пять долларов и в июле частично выполнил эту задачу – купил серый летний костюм за двадцать пять баксов. Затем началась охота за одеждой для зимы. Лавкрафт был несколько ограничен в выборе из-за собственных консервативных пристрастий – он считал, что костюмная ткань обязательно должна быть лишена рисунка, а пиджак иметь три пуговицы. В итоге ему пришлось поступиться принципами, когда он разыскал в октябре отличный костюм за те же двадцать пять долларов, но только с двумя пуговицами. Поколебавшись, Лавкрафт все же купил его. Окончательно усилия по восстановлению гардероба увенчались успехом в тот момент, когда писателю удалось найти в магазине подержанной одежды сразу зимний пиджак и две пары брюк. И при этом всего за одиннадцать долларов девяносто пять центов.

Бытовые неурядицы и частые визиты друзей постепенно стали утомлять Лавкрафта. Они же мешали и литературным трудам, да так, что за первый квартал года он написал всего несколько стихотворений. Пытаясь избавиться от назойливых посетителей, Лавкрафт даже завел привычку читать, спрятавшись в платяной шкаф и выключив свет в главной комнате. Другой мерой стала маскировка – Лавкрафт встречал приятелей в домашнем халате, с незаправленной постелью, в комнате с разбросанными повсюду бумагами. Таким образом он пытался намекнуть пришельцам, что сейчас не время для незапланированного визита.

Зато приезды Сони по-прежнему вызывали у него искреннюю радость. Во время одного из них, в начале июля 1925 г., Говард и его жена отправились на Кони-Айленд. Там Лавкрафт попросил знакомого изготовителя портретных силуэтов сделать для него портрет жены. Этот силуэт Сони составил пару к знаменитому силуэту фантаста, сделанному тем же художником и ставшему одним из самых известных его изображений.

В середине лета у Лавкрафта все-таки вновь начался период активного прозаического творчества. За начало августа он написал «Кошмар в Ред-Хуке», ставший его очередным литературным экспериментом.

Ред-Хуком называется маленький мыс в Бруклине, находящийся напротив Губернаторского Острова (Гавернер-Айленд). Лавкрафт посещал это место пешком, благо от его квартиры добираться туда не так долго. Жутковатый райончик произвел на него самое тягостное впечатление, что и отразилось в тексте рассказа: «Ред-Хук представляет из себя грязный людской муравейник, образовавшийся на месте старых портовых кварталов напротив Гавернер-Айленд, сгрудившихся вдоль нескольких неухоженных магистралей, что берут начало от доков и бегут вверх по холму, чтобы в конце концов соединиться с некогда оживленнейшими, а теперь почти не использующимися Клинтон– и Корт-стрит, ведущими в направлении Боро-Холл… Состав населения Ред-Хука остается неразрешимой головоломкой для многих поколений статистиков: сирийские, испанские, итальянские и негритянские корни слились здесь воедино и, щедро посыпанные американским и скандинавским навозом, явили свету свои буйные ростки. Весьма странные крики вырываются порою из недр этого шумного столпотворения и вплетаются в чудовищную органную литанию пароходных гудков, исполняемую под аккомпанемент равномерного биения покрытых мазутной пленкой волн о мрачные причалы»[179]179
  179. Аавкрафт Г.Ф. Кошмар в Ред-Хуке. Пер. И. Богданова// Аавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 113–114.


[Закрыть].

В «Кошмаре в Ред-Хуке» в значительной степени отразилось раздражение против Нью-Йорка и его обитателей, которое у Лавкрафта накопилось за целый год безработицы и неудач. Отдал он в тексте должное и привычной ксенофобии, в гигантском космополитичном мегаполисе лишь усилившейся. Иностранцы, плохо знающие английский и ведущие себя не так, как подобает, или негры, которых Лавкрафт упорно характеризовал как «вонючих, скалящихся, тараторящих», – в его глазах все они представали проводниками зла, разрушающими старую добрую Америку. Соня вспоминал о чувствах, которые охватывали ее мужа в это время: «…когда бы мы ни оказывались в толпах из различных рас, столь характерных для Нью-Йорка, Говард просто серел от ярости. Казалось, он совсем терял рассудок… В основном это касалось семитских народов: “крысомордые азиаты с маленькими глазками” – так он их называл»[180]180
  180. Цит. по: Спрэг де Камп А. Указ. соч. С. 253.


[Закрыть].

Главным героем «Кошмара в Ред-Хуке» в кои-то веки выступил не безымянный герой, столкнувшийся со всесилием космического зла, а детектив, носящий обычные имя и фамилию – Томас Мелоун. Во время одного из расследований Мелоун столкнулся с богачом Робертом Сейдемом, который, вопреки происхождению и статусу, обитал в Ред-Хуке и общался с очень странной публикой. Неожиданно, когда родня уже готова была потребовать опеки над Сейдемом, он внешне исправился, стал образцом благопристойности и решил жениться на красавице Корнелии Герристен.

Во время свадебных торжеств, которые проходили на борту парохода в гавани Нью-Йорка, молодожены оказались злодейски умерщвлены. Причем их смерть сопровождалась очень странными событиями: «Вполне вероятно, что если бы матросу, взломавшему дверь и поспешившему на помощь молодоженам, удалось сохранить рассудок, он мог бы порассказать немало странных и ужасных вещей о том, что он там увидел. Однако этого ему не удалось – издав душераздирающий крик, по громкости превосходивший первые вопли жертв, он выскочил из каюты и принялся, завывая, носиться по всему кораблю… Корабельный врач, минуту спустя вошедший в покои новобрачных, избежал сей жалкой участи, но все последующие годы хранил гробовое молчание относительно того, что предстало его взору в то роковое мгновение. Исключением послужило одно-единственное письмо, которое он отправил Мелоуну в Чепачет. В нем он подтвердил, что кошмарное происшествие было запротоколировано как убийство, однако, естественно, ни в одном полицейском протоколе не были засвидетельствованы такие очевидные пустяки, как, например, глубокие царапины на шее миссис Сейдем, которые не могли быть оставлены рукой ее супруга, да и вообще любой другой человеческой рукой, или кроваво-красная надпись, некоторое время зловеще мерцавшая на стене каюты и позднее восстановленная доктором по памяти как халдейское “ЛИЛИТ”… В своем послании к Мелоуну доктор сделал особый упор на то, что ему не довелось лицезреть саму ТВАРЬ. За секунду до того, как он включил свет, за открытым иллюминатором каюты промелькнула какая-то фосфоресцирующая тень, и в воздухе прозвучал слабый отголосок дьявольского смешка, но ничего более определенного ему явлено не было»[181]181
  181. Аавкрафт Г.Ф. Кошмар в Ред-Хуке. Пер. И. Богданова// Аавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 125–126.


[Закрыть]. Из тела невесты оказалась выкачана вся кровь.

Вскоре после этого на борт парохода заявилась очень странная компания – «толпа смуглых, вызывающего вида оборванцев, облаченных в потрепанную форму береговой полиции»[182]182
  182. Там же. С. 126.


[Закрыть]. Они предъявили завещание Сейдема, согласно которому имели полное право забрать его тело. Вместе с трупом они исчезли в неизвестном направлении.

Тем временем полиция решили навести порядок в трущобах Ред-Хука. Здесь участники облавы, к которой подключается и Мелоун, наткнулись на ужасные следы сатанинских и демонических культов. В тот момент, когда Мелоун пробирался в самое пугающее здание, являвшееся центром демонопоклонников, оно рухнуло, а неведомая сила утащила детектива куда-то в глубины земли.

Мелоун пришел в себя в адском подземелье, населенном ужасными монстрами. «Мрачные подземные склепы, гигантские аркады и бесформенные тени адских созданий, что чередою проходят мимо, сжимая в когтях полуобглоданные, но все еще живые тела жертв, вопиющих о пощаде или заходящихся безумным смехом. Там, внизу, дым благовоний смешивался с запахом тлена, и в облаках этих тошнотворных ароматов, проплывавших в ледяных воздушных струях, копошились глазастые, похожие на амебы создания. Темные, маслянистые волны бились об ониксовую набережную, и один раз в их мерный шум вплелись пронзительные, дребезжащие звуки серебряных колокольчиков, приветствовавших появление обнаженной фосфоресцирующей твари (ее нельзя было назвать женщиной), которая, идиотски хихикая, выплыла из клубившегося над водой тумана, выбралась на берег и взгромоздилась на стоящий неподалеку резной позолоченный пьедестал, где и уселась на корточки, ухмыляясь и оглядываясь по сторонам. Во все стороны от озера расходились черные, как ночь, тоннели, и могло показаться, что в этом месте находится источник смертельной заразы, которой в назначенный час предстоит расползтись по всему свету и затопить города и целые нации зловонною волною поветрия, пред которым побледнеют все ужасы чумы»[183]183
  183. Там же. С. 129–130.


[Закрыть]. Злобные существа, участвующие в шабаше, исполняли здесь гимны во славу Лилит.

Затем неожиданно появился разлагающийся труп Сейдема, бегущий к пьедесталу, а «за ним гналась обнаженная фосфоресцирующая тварь, сошедшая с резного пьедестала, а у нее за спиной неслись, пыхтя от усердия, смуглые люди с лодки и вся остальная омерзительная компания»[184]184
  184. Там же. С. 134.


[Закрыть]. Сейдем со всей силы ударился о каменное подножие пьедестала, «и его растерзанное тело бесформенной массой стекло к подножию пьедестала, который, в свою очередь, покачнулся, наклонился и, немного по-балансировав на краю набережной, соскользнул со своего ониксового основания в мутные воды озера, скрывавшие под собой немыслимые бездны Тартара. В следующий момент милосердная тьма сокрыла от взора Мелоуна окружавший его кошмар, и он без чувств повалился на землю посреди ужасающего грохота, с которым, как ему показалось, обрушилось на него подземное царство тьмы»[185]185
  185. Там же.


[Закрыть].

Потерявшего сознание Мелоуна нашли его сослуживцы, все-таки добравшиеся до гигантской пещеры. Однако следствие по делу Сейдема зашло в тупик: «Из оставшихся в живых задержанных только двоих удалось притянуть к ответу, да и то они отделались всего лишь тюремным заключением, ибо прямых доказательств их участия в кошмарных убийствах так и не было найдено. Что же касается позолоченного резного пьедестала, который, по словам Мелоуна, представлял из себя предмет первостепенной важности для членов мерзкой секты убийц, то все поиски его оказались безрезультатными… Соучастие пожилого ученого в кошмарных ред-хукских убийствах так и не было доказано юридически, поскольку смерть помогла ему избежать дознания, которому, в противном случае, он бы неминуемо подвергся. Даже обстоятельства его смерти не получили широкой огласки, а потому у клана Сейдемов есть все основания надеяться, что последующие поколения запомнят его лишь как тихого затворника, питавшего безобидную страсть к изучению магии и фольклора»[186]186
  186. Там же. С. 136–137.


[Закрыть].

Мелоуну пришлось долго лечиться от нервного потрясения, но в финале рассказа он обнаруживает, что зло в Ред-Хуке неистребимо. Он видит, как на улице ведьма-старуха учит маленькую девочку заклинанию во имя сил зла: «О, друг и возлюбленный ночи, ты, кому по душе собачий лай и льющаяся кровь, ты, что крадешься в тени надгробий, ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, Горго, Мормо, тысячеликая луна, благоволи принять наши скромные подношения!»[187]187
  187. Там же. С. 138.


[Закрыть]

«Кошмар в Ред-Хуке» выглядит вполне занимательно, но все же сильно выбивается из магистрального направления развития творчества Лавкрафта. Силы зла в рассказе вполне традиционны и имеют сверхъестественный характер. Это демоны, стремящиеся схватить и погубить грешника, и ничто в их поведении не может быть объяснено при помощи псевдонаучного восприятия мира, к которому так тяготел Лавкрафт. Он написал вполне традиционную мистическую «историю ужасов», хотя и сделал это на высоком литературном уровне.

Образ профессионального детектива Мелоуна, не похожего на обычных лавкрафтовских дилетантов, случайно угодивших в ловушку торжествующего зла, свидетельствует о том, что в 1925 г. Лавкрафт, возможно, замышлял целый цикл историй о полицейском, борющемся с потусторонними силами. (Как это делают доктор Сайленс в рассказах Э. Блэквуда или Карнаки – у У. Ходжсона.)

Скорее всего, «Кошмар в Ред-Хуке» автор планировал предложить не только в «Уиерд Тейлс», но и в «Детектив Тейлс», также принадлежавший Хеннебергеру и возглавлявшийся Э. Бейрдом. Однако, либо Лавкрафт не решился на это сам, либо текст был отвергнут, но в итоге рассказ появился в привычном для лавкрафтианских ужасов месте – на страницах «Уиерд Тейлс» в январе 1927 г.

Глубоким разочарованием от жизни в Нью-Йорке веет и от другой истории Лавкрафта, также созданной в августе 1925 г., – рассказа «Он». Лавкрафт написал его практически в один присест, стремясь выплеснуть на страницы все свое отвращение к этому «мертвому городу косоглазых чужаков». Неприязнью к самому огромному мегаполису Америки пронизаны даже первые абзацы рассказа: «Куда ни кинь взгляд – всюду был только камень – он взмывал над головой огромными башнями, он стлался под ноги булыжником тротуаров и улиц. Я будто очутился в каменном мешке… Бурлящие толпы на улицах, напоминавших каналы, были мне чужды – все эти крепко сбитые незнакомцы, с прищуренными глазами на жестоких смуглых лицах, трезвые прагматики, не отягощенные грузом мечтаний, равнодушные ко всему окружающему – что было до них голубоглазому пришельцу, чье сердце принадлежало далекой деревушке среди зеленых лужаек»[188]188
  188. Аавкрафт Г.Ф. Он. Пер. В. Черных // Аавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1992. С. 539.


[Закрыть]. Жители Нью-Йорка отождествляются с могильными червями, кишащими в «теле» старого города – «его распростертый труп дурно набальзамирован и заселен странными существами, в действительности не имеющими с нами ничего общего». Но любимый Лавкрафтом безымянный герой (в этом тексте – несомненно, его альтер эго) не возвращается на родину, дабы «родители мои не почувствовали, какой постыдный крах постиг все мои планы и надежды»[189]189
  189. Там же. С. 540.


[Закрыть].

Персонаж-рассказчик во время бесцельных странствий по городу ночью попадает в район Гринич-Виллидж. Здесь он сталкивается с очень странным человеком – «он был худ, мертвенно-бледен, и звук его голоса был необычайно тихим, словно бы замогильным, однако не слишком глубоким»[190]190
  190. Там же. С. 541.


[Закрыть]. Посочувствовав рассказчику, незнакомец отправляется с ним в долгую прогулку, которая в конце приводит к старому особняку. В заброшенном поместье неизвестный, которого Лавкрафт упорно именует просто «он» (отсюда и название рассказа), решает поведать спутнику длинную историю об одном своем предке. Этот предок якобы сумел получить от местных индейцев некие колдовские знания. После этого, вместо благодарности, он уничтожил наивных краснокожих, напоив их отравленным ромом.

Суть же этих знаний, сохранявшихся в семье хозяина поместья, заключается в умении путешествовать во времени. Неизвестный сначала открывает рассказчику картины прошлого, а затем и будущего. И самым неожиданным образом в видении Нью-Йорка грядущего Лавкрафт оказывается неплохим пророком: «Я видел преисподнюю, где в воздухе кишели непонятные летающие объекты. Под ними же раскинулся сумрачный адский город с вереницами огромных каменных башен и пирамид, в богохульной ярости стремящихся в подлунную высоту, и в бесчисленных окнах пылали сатанинские огни. И, скользя взглядом по омерзительным висячим галереям, я увидел жителей этого города, желтокожих, косоглазых, облаченных в гнусные шафранно-красные одежды. И они плясали, как сумасшедшие, под лихорадочно бьющиеся синкопы литавр, гром невероятных щипковых, яростные стоны засурдиненных труб, чьи беспрерывные, бесконечные рыдания вздымались и падали, словно полные скверны и уродства волны асфальтового моря»[191]191
  191. Там же. С. 546.


[Закрыть].

Но после этого видения колдуна, который и оказывается своим «предком», чудесным образом прожившим сотни лет, наконец-то настигает месть обманутых индейцев. «Дверь рассыпалась, дабы пропустить чудовищный, бесформенный поток черной как смоль субстанции, в которой как звезды горели злобные глаза»[192]192
  192. Там же. С. 547.


[Закрыть]. Поток захватил чародея-обманщика, а герой-рассказчик, «задыхаясь, рухнул вниз, в комнату, черную как ночь, давясь паутиной и полумертвый от страха». Дом разваливается, но повествователь, как это обычно и бывает в историях Лавкрафта, чудесным образом переживает катастрофу: «Человек, который нашел меня, сказал, что я, должно быть, несмотря на переломанные кости, долго полз, ибо кровавый след тянулся за мной так далеко, насколько ухватил его взгляд. Дождь, начавшийся вскорости, смыл все следы моих страданий, и в точности установить было ничего невозможно. Свидетели показали, что я появился неизвестно откуда у входа в маленький двор на Перри-стрит… Кем или чем была та древняя тварь, не имею ни малейшего понятия; но повторяю – город мертв и полон неизъяснимых ужасов»[193]193
  193. Там же. С. 548.


[Закрыть].

Лаконичный и яркий «Он» был легко принят к изданию новым редактором «Уиерд Тейлс» Ф. Райтом и появился на страницах журнала в сентябре 1926 г.

В начале августа же, после очередной встречи «членов» «Клуба КАЛЕМ» Лавкрафту пришла в голову идея произведения, не совсем справедливо ставшего самым популярным среди всего наследия писателя. Придя домой, фантаст сел за стол и принялся набрасывать первые наметки текста, который решил назвать «Зов Ктулху». Однако пока дальше набросков дело не пошло. Зато в сентябре Лавкрафт написал еще одну короткую историю, также выбивающуюся из привычного ряда его произведений нарочитой бытовой сниженностью и циничным «черным юмором». Сюжет рассказа «В склепе» Лавкрафту подарил его приятель С. Смит, редактор любительского журнала «Трайаут».

Героем этого повествования стал грубый и равнодушный гробовщик Джордж Берч из новоанглийского городка Долина Пек. (В реальности такого города не существует; он относится к местностям из лавкрафтианской «альтернативной» Новой Англии.) Однажды случайный порыв ветра запирает за Берчем дверь в покойницкой. Гробовщик решает выбраться через маленькое окошко, расположенное почти под самым потолком. Для этого он громоздит в виде импровизированный лестницы один продукт своего труда на другой. И вот, когда Берч уже протискивается в оконце, крышка гроба, находящегося наверху груды, неожиданно проваливается. Гробовщик чувствует дикую боль в ногах, но все же вырывается и выбирается наружу. Идти он не может, так как ножные сухожилия порваны, однако ползком несчастный добирается до кладбищенской сторожки, где ему и приходят на помощь. После того как доктор осматривает Берча, он понимает, что раны возле ступней кем-то прокушены. Впоследствии выясняется, что гробовщик использовал для тела скончавшегося Азефа Сойера слишком маленький гроб. А чтобы Сойер туда поместился, Берч просто взял и отрезал ему ступни. Мстительный покойник, когда представился удобный случай, попытался отомстить обидчику сходным образом, вцепившись зубами в его ноги.

Эта незамысловатая история о потусторонней мести напоминает некоторые из рассказов американского писателя А. Бирса. Однако то, что у Бирса выглядит отработано и органично, у Лавкрафта получилось надуманно, предсказуемо и скучновато. Почти реалистические истории, за которыми не стояло ничего, кроме куцей морали, и в которых не ощутимо дыхание космического ужаса из беспредельной Вселенной, фантасту никогда не удавались. Не слишком удачный «В склепе» в итоге был отвергнут Ф. Райтом, решившим, что публика сочтет рассказ «слишком омерзительным». В итоге тот передал текст Смиту, и «В склепе» вышел в «Трайауте» за ноябрь 1925 г.

Но, видимо, тогда же Лавкрафт отправил Райту «Изгоя», несказанно восхитившего редактора «Уиерд Тейлс». Рассказ появился в журнале в апреле 1926 г. и вызвал неприкрытый восторг у множества читателей. С этого момента и на долгие годы «Изгой» стал в США чуть ли не самым популярным рассказом Лавкрафта и символом его творчества.

Угнетенное состояние, вызванное продолжавшейся безработицей, бедностью и ощущением полнейшей ненужности, Лавкрафт хотя бы на время пытался рассеивать путешествиями по окрестностям Нью-Йорка. Многие из них он совершал пешком, преодолевая солидные расстояния. В некоторые из странствий Лавкрафт отправлялся ночью, как, например, в поход к полюбившемуся ему городку Элизабет 14 августа 1925 г. А в начале сентября фантаст вместе с Лонгом и Лавменом совершил плавание на лодке вверх по Гудзону, вплоть до города Ньюберг, находящегося в тридцати пяти километрах от Нью-Йорка.

Тем временем брак Лавкрафта продолжал разваливаться. Соня, вынужденная работать вне Нью-Йорка, все реже и реже встречалась с мужем. А после того, как в ноябре она нашла работу в крупном универмаге в Кливленде, ей пришлось оставить Говарда в одиночестве на целых три месяца.

Творческая работа у Лавкрафта также разладилась. После «В склепе» он написал всего пару стихотворений. И лишь почти в самом конце года ему предложили работу в области, о которой он сам, вероятно, никогда не задумывался – в области литературоведения. У.П. Кук, задумавший новый журнал «Риклюз», решил заказать Лавкрафту подробный обзор мистической и ужасной литературы за всю историю ее существования. Фантаст подумал, подумал и засел за создание детального исследования, значительно позже получившего заголовок «Сверхъестественный ужас в литературе».

Скрупулезная и методичная литературоведческая работа всецело поглотила Лавкрафта. Он изучал материал и писал отдельные главы будущих очерков с таким увлечением, что уже к концу января 1926 г. завершил первые четыре главы. Тщательное изучение источников не только позволило Лавкрафту освежить в памяти прочитанное годы назад, но и совершить целый ряд литературных «открытий для себя», повлиявших на его последующее творчество. Так, он подробнее перечитал рассказы Э. Блэквуда, которого ранее воспринял вполне равнодушно. Теперь же Лавкрафт оценил английского прозаика как одного из ведущих мастеров хоррора, а его повесть «Ивы» счел величайшим из мистических произведений. Вторым открытием стало творчество М.Р. Джеймса, чьи короткие пугающие истории Лавкрафт посчитал «непревзойденными». Наряду с лордом Дансени и А. Мейченом в «Сверхъестественном ужасе в литературе» М.Р. Джеймс и Э. Блэквуд составили «четверку современных мастеров ужаса».

Результатом упорных усилий Лавкрафта стало исследование западной (преимущественно, конечно же, англоязычной) мистической литературы, не потерявшее значения и по сей день. Лавкрафт описал, как развивалась литература об ужасающем и сверхъестественном с момента возникновения и до первой четверти XX в. включительно. Отдельную главу он, разумеется, уделил старому любимцу и духовному учителю – Э.А. По.

Свое исследование Лавкрафт начал со знаменитой фразы о значении ужасающего для самой психологии человека: «Страх – самое древнее и сильное из человеческих чувств, а самый древний и самый сильный страх – страх неведомого»[194]194
  194. Аавкрафт Г.Ф. Сверхъестественный ужас в литературе. Пер. Л. Володарской// Аавкрафт Г.Ф. Зверь в подземелье. М., 2000. С. 370.


[Закрыть]. Рассуждая же об истинном содержании литературы о сверхъестественном, Лавкрафт дал собственное определение ее сути: «В настоящей истории о сверхъестественном есть нечто большее, чем тайное убийство, окровавленные кости или простыня с гремящими цепями. В ней должна быть ощутимая атмосфера беспредельного и необъяснимого ужаса перед внешними и неведомыми силами; в ней должен быть намек, высказанный всерьез, как и приличествует предмету, на самую ужасную мысль человека – о страшной и реальной приостановке или полной остановке действия тех непреложных законов Природы, которые являются нашей единственной защитой против хаоса и демонов запредельного пространства»[195]195
  195. Там же. С. 372–373.


[Закрыть].

Еще раз пересмотрев в «Сверхъестественном ужасе в литературе» то, что сделали его предшественники, Лавкрафт сумел наметить новые пути в бескрайних и туманных просторах «земли хоррора». В частности, он вновь испытал, насколько результативный эффект способно дать использование чисто научно-фантастических подходов при построении «ужасной истории». Сделал он это в рассказе «Холодный воздух», написанном в феврале 1926 г.

Безымянный герой нового произведения Лавкрафта проживает в захудалом пансионе, который содержит некая сеньора Херреро. Среди обитателей пансиона внимание рассказчика привлекает доктор Муньос, занимающийся химическими экспериментами и для этого поддерживающий у себя в комнате удивительно низкую температуру – всего двенадцать градусов. Когда же холодильная установка ломается, а герой-рассказчик ничем не может помочь Муньосу, открывается поразительная тайна – оказывается, физически доктор умер восемнадцать лет назад. Однако он сумел поддерживать свое тело в сохранности при помощи особого метода холодной консервации. Конец Муньоса выглядит ужасающе – «спустя несколько секунд, когда глаза привыкли к яркому свету, мы разглядели на полу след – узкую полосу какого-то темного студенистого вещества, тянувшуюся из ванной комнаты до двери в прихожую, а оттуда в кабинет доктора, где на столе чернела небольшая круглая лужица, при виде которой по моему телу пробежала дрожь… От стола след шел к кушетке и обрывался там окончательно. Что же я увидел на кушетке? И что могло там быть некоторое время назад? Я никогда не решусь ответить на это со всей откровенностью»[196]196
  196. Аавкрафт Г.Ф. Холодный воздух. Пер. Е. Мусихина // Аавкрафт Г.Ф. Лампа Аль-Хазреда. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1993. С. 385.


[Закрыть].