Текст книги "Лавкрафт"

Автор книги: Глеб Елисеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

А газетную статью сопровождало изображение статуэтки, также ничем не отличавшейся от барельефа Уилкокса.

Терстон отправляется в Норвегию, чтобы разыскать капитана шхуны. В Осло он узнает от вдовы капитана Густава Йохансена, что тот скончался еще в 1925 г. Однако перед смертью капитан подробно записал все, что случилось с ним и с его экипажем на неизвестном острове в Тихом океане. Здесь Йохансен и его спутники действительно встретили поднявшийся из пучины древний город Рльех и его обитателя – Великого Ктулху. Моряки даже случайно открыли дверь в убежище кошмарного монстра. «Дверной проем был черным, причем темнота казалась почти материальной. Через какие-то мгновения этот мрак вырывался наружу, как дым после многовекового заточения, а по мере того, как он вплывал в сморщенное горбатое небо на хлопающих перепончатых крыльях, на глазах у них стало меркнуть солнце… И вот тогда, неуклюже громыхая и источая слизь, перед ними появилось Оно и на ощупь стало выдавливать свою зеленую, желеобразную безмерность через черный дверной проем в испорченную атмосферу ядовитого безумного города. В этом месте рукописи почерк бедняги Йохансена стал почти неразборчивым. Из шести человек, не вернувшихся на корабль, двое умерли тут же, на месте – по его мнению, просто от страха. Существо описать было невозможно – ибо нет языка, подходящего для передачи таких пучин кричащего вневременного безумия, такого жуткого противоречия всем законам материи, энергии и космического порядка. Шагающая или, точнее, ковыляющая горная вершина. Боже праведный! Что же удивительного в том, что на другом конце земли выдающийся архитектор сошел с ума, а бедный Уилкокс, получив телепатический сигнал, заболел лихорадкой?»[213]213
  213. Там же. С. 37–38.


[Закрыть]

Столкновение с одним из Великих Древних привело к гибели почти всего экипажа Йохансена, однако сам капитан сумел спастись. Затем, по неизвестным причинам, видимо, связанным с каким-то космическим, а то и вселенским процессом, Рльех вновь опустился в пучину Мирового океана, а Ктулху опять заснул. Тем не менее узнанная правда не дает спокойно жить главному герою рассказа: «Я заглянул в глаза вселенского ужаса и с этих пор даже весеннее небо и летние цветы отравлены для меня его ядом»[214]214
  214. Там же. С. 40.


[Закрыть]. К тому же в мире активно действуют сектанты – поклонники Великих Древних. Они тайно убили профессора Эйн-джелла и капитана Йохансена, а теперь, несомненно, ведут охоту и за Терстоном. (И судя по тому, что рассказ имеет подзаголовок «Найдено среди бумаг покойного Френсиса Терстона, жителя Бостона», охота эта увенчалась успехом.)

«Зов Ктулху», впечатляющая история, написанная со зрелым мастерством, выросла из сна, увиденного Лавкрафтом еще в 1920 г. Тогда ему привиделось, как некий человек зачем-то приносит в исторический музей современную скульптуру. Впрочем, от этого сновидения в рассказе осталась лишь одна и не самая важная сюжетная посылка. Среди культурных влияний, оказавших воздействие на этот, да и на другие, более поздние рассказы Лавкрафта, можно отметить книгу У. Скотта-Эллиота, посвященную исчезнувшим континентам – Атлантиде и Лемурии. Подобно этим мифическим странам, Рльех также некогда погрузился на дно Мирового океана.

В ходе написания «Зова Ктулху» Лавкрафт все активнее продолжал упражняться с включением в фантастический текст подробностей из реального мира. Например, дом, в котором якобы проживал Уилкокс, существует на самом деле; также упомянутое в рассказе землетрясение действительно разразилось 28 февраля 1925 г., а толчки его ощущались и в Нью-Йорке, и в Провиденсе.

В «Зове Ктулху» Лавкрафт аккумулировал целый ряд тем и сюжетных ходов, которые уже использовал ранее. Здесь и описание неизвестного острова, поднявшегося из пучины вместе с чудовищем, там обитающим (как в «Дагоне»), и представление о тайных союзах сектантов, поклоняющихся неведомым существам (как в «Празднике» и «Кошмаре в Ред-Хуке»).

Однако более важно для дальнейшего творчества Лавкрафта то, что в «Зове Ктулху» он высказал идею о существовании некоей мифологии или религии, тесно связанной с пришельцами из космоса. Лавкрафту, упорно развивавшему концепцию Вселенной, принципиально равнодушной к человеку, нравилось живописать заблуждения тех, кто воспринял злокозненных или, в лучшем случае, равнодушных существ из иных миров (коими и являются Великие Древние) в качестве своих богов. Поэтому вряд ли можно говорить о создании им какой-то связной мифологии, неких внутренне непротиворечивых «Мифов Ктулху». «Ктулхуизм и Йог-Сототию», как выражался сам Лавкрафт, он представлял в виде набора устоявшихся ошибок в восприятии реальности. Люди не в силах принять правду о холодной и безразличной Вселенной и поэтому бросаются почитать кого угодно – даже уродливого, жестокого и, вероятно, безумного инопланетного монстра.

Ошибочная вера сектантов в Ктулху, а затем и в других Великих Древних, вскорости появившихся на страницах лавкрафтовских рассказов, основана на очень важном сюжетном посыле. О ней сам Лавкрафт написал Ф. Райту в 1927 г.: «Все мои рассказы основаны на фундаментальной предпосылке, что всеобщие человеческие законы и чувства не действенны или же не значимы в неограниченном космосе»[215]215
  215. Цит. по: Спрэг де Камп Л. Указ. соч. С. 341.


[Закрыть]. Люди могут лишь заблуждаться, пытаясь понять, как устроена реальность.

Вместо связной «мифологии ктулхуизма», самой по себе являющейся литературным мифом, в дальнейшем творчестве Лавкрафта можно найти лишь ряд повторяющихся тем, впервые четко обозначившихся именно в «Зове Ктулху». В первую очередь это идея могущественных инопланетных существ, воспринимаемых их почитателями в качестве богов. Подобное неверное («божественное») восприятие таких существ зафиксировано в различных выдуманных оккультных книгах, важнейшей из которых стал «Некрономикон». И наконец, значительная часть событий, связанных с явлением в наш мир подобных монстров, должна развиваться в «альтернативной» Новой Англии, созданной воображением Лавкрафта. Сочетание этих трех сюжетных посылок стало основой для многих более поздних его текстов. К сожалению, получавшийся результат не всегда выглядел интересно или литературно выигрышно. А вот в «Зове Ктулху» фантасту удалось органично соединить все три составляющие в один текст, справедливо считающийся одним из самых удачных в его творчестве.

Тем не менее «Зов Ктулху» вначале ждала не слишком удачная судьба – Ф. Райт из «Уиерд Тейлс» отверг его, предпочтя более привычный «рассказ ужасов от Лавкрафта». Этим текстом была «Фотомодель Пикмана». (На русский язык его название также переводили как «Модель для Пикмэна» и «Фотография с натуры».)

Небольшая, но ярко написанная история про странного художника была создана Аавкрафтом в сентябре 1926 г. Ее события развиваются в Бостоне, где проживает главный герой – Ричард Аптон Пикман. Он славится причудливыми картинами, изображающими преимущественно гулей – чудовищ, питающихся трупами. Когда герой-рассказчик однажды посещает мастерскую Пикмана, то видит там очередное ужасное полотно. «Там было изображено громадное, неведомое порождение ада: пылающие глаза, огромные костлявые лапы, в которых было зажато все, что осталось от человека; оно жадно глодало голову своей добычи – так еще дети грызут леденцы на палочке»[216]216
  216. Лавкрафт Г.Ф. Фотомодель Пикмана. Пер. М. Волковой// Лавкрафт Г.Ф. Лампа Аль-Хазреда. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1993. С. 462.


[Закрыть]. Уходя, повествователь по ошибке прихватывает фотографию, прикрепленную к холсту, и только дома в ужасе понимает, что это фотокарточка монстра, изображенного на полотне. Пикман же вскоре после этого исчезает. (Однако судьба его окажется не столь трагичной, как можно решить по финалу. Ричард Пикман еще появится на страницах романа Лавкрафта «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Живой и невредимый.)

Несмотря на свою простоту (а может быть, именно благодаря ей), «Фотомодель Пикмана» понравилась Ф. Райту и была издана в октябре 1927 г. в «Уиерд Тейлс».

Параллельно с написанием этих двух рассказов Лавкрафт продолжал заниматься и другими, ставшими уже привычными литературными занятиями. Так, он помог своему приятелю Уилфреду Талмену обработать «рассказ ужасов» «Две черные бутылки», созданный под заметным влиянием одного из эпизодов в раннем лавкрафтовском рассказе «Страшный Старик». Там упоминается, как его герой беседует со странными бутылочками, называя их по именам. Теперь же на идее «ловушки душ» было построено все повествование.

Главный герой, названный просто Хофманом, отправляется в городок Даальберген в штате Нью-Йорк, где у него недавно скончался дядя – пастор Вандерхофф. В городской церкви Хофман встречает испуганного причетника Абеля Фостера, утверждающего, будто он узнал секрет первого настоятеля этой церкви. Того звали Гильям Слотт, и он занимался черной магией. Среди его умений главной была способность похищать чужие души и заключать их в бутылки. Фостер сумел захватить душу Вандерхоффа, которого сочли мертвым. Однако пастор не желает лежать в могиле и пытается отомстить Фостеру. Хофман сначала видит, что крест на могиле его дяди раскачивается, а затем замечает в церкви две маленькие черные бутылки. Он случайно разбивает одну из них, и Фостер с ужасным воплем: «Будь ты проклят! Теперь мне конец! В той бутылке была моя душа! Пастор Слотт забрал ее у меня двести лет назад!»[217]217
  217. Лавкрафт Г.Ф., Талмен У. Две черные бутылки. Пер. М. Куренной // Лавкрафт Г.Ф. Ужас в музее. М.; СПб., 2010. С. 539.


[Закрыть] – рассыпается в прах.

В отношении этого ничем не примечательного образца хоррора Лавкрафт поступил, видимо, так же, как и с работами К.М. Эдди – привел в наиболее читаемый вид и помог пристроить в «Уиерд Тейлс». На страницах этого журнала «Две черные бутылки» появились в августе 1927 г.

Другая работа Лавкрафта должна была носить скорее публицистический характер и задумывалась по просьбе Г. Гудини. Великий фокусник убедился в несомненном литературном таланте фантаста и решил привлечь его к борьбе со лженауками, вроде астрологии. Гудини сначала предложил Лавкрафту написать антиастрологическую статью, а затем и более обширную работу, получившую рабочее название «Язва суеверий». Однако работа не была завершена из-за внезапной смерти заказчика – Г. Гудини скончался 31 октября 1926 г.

Еще одним рассказом, написанным в это время, стал «Серебряный ключ», в котором Лавкрафт неожиданно возродил своего старого героя – Рэндольфа Картера. Текст этот был создан, скорее всего, в ноябре 1926 г. Меланхоличная и несколько сентиментальная история посвящена возникавшему у Лавкрафта желанию вернуться в прошлое, в счастливые времена детства. В «Серебряном ключе» Картер напоминает не себя самого из «Показаний Рэндольфа Картера» и «Неименуемого», а скорее Куранеса из «Селефаиса». В тридцать лет он уже разочарован в жизни, поскольку потерял ключ от «страны его заповедных снов». Лавкрафт в этом рассказе подвергает резкой и нелицеприятной критике духовное состояние современного ему американского общества, делая это с публицистической откровенностью. «Картер смирился и попробовал жить как все… Он… решил обратиться к вере отцов и вернуться в лоно церкви. Ему показалось, что там он отыщет сокровенные мистические пути, способные увести от жизни. Но приглядевшись попристальнее, он заметил все ту же скудость воображения, поблекшую, болезненную красу, уныние, банальность и напыщенную серьезность, возомнившую себя истиной в последней инстанции. Проповедники поддерживали страхи своих прихожан перед неведомым, и вскоре Картер убедился, что их попытки были весьма неуклюжи… Однако безбожники оказались еще хуже верующих. Если те вызывали у Картера жалость, то отрицатели религии внушали ему подлинное отвращение. Они ниспровергали старые мифы, но взамен предлагали только отрицание. Им не приходило в голову, что красота неотделима от гармонии и достижима лишь в идеале или во сне, а не в бессмысленном космосе. Не думали они и о том, что без снов и воспоминаний человечество не смогло бы противостоять окружающему хаосу… Потом он принялся культивировать свои иллюзии и увлекся всем причудливым и эксцентричным. Таким образом Картер надеялся избавиться от ненавистной ему банальности. Однако под внешне странной оболочкой часто скрывались те же убожество и пустота. Популярные оккультные доктрины показались ему сухими и догматичными, он не обнаружил в них ни грана истины, способной искупить непререкаемый тон. Бросающиеся в глаза глупость, фальшь и путаница не имели ничего общего с его снами и только мешали его сознанию уйти от жизни в иные, высшие сферы»[218]218
  218. Лавкрафт Г.Ф. Серебряный ключ. Пер. Е. Любимовой// Лавкрафт Г.Ф. Шепчущий во тьме. М., 2000. С. 29.


[Закрыть].

Наконец, полностью разочарованный в жизни Рэндольф Картер находит на чердаке серебряный ключ, который открывает путь в прошлое. Картер возвращается в родные места и там превращается в девятилетнего ребенка. Он достиг того, что желал, – вернулся в тот мир и в то время, где был счастлив. А прожив жизнь еще раз, он сумел воспользоваться шансом и проникнуть в «страну сновидений»: «Ходят слухи, будто в Ултаре, что за рекой Скай, власть перешла к новому королю. Он восседает на опаловом троне в Илек-Ваде, сказочном городе, где башни стоят на стеклянных утесах, нависая над сумрачным морем. Под ним бородатые гнорри с плавниками прорыли таинственные ходы, и мне кажется, я знаю, как объяснить этот слух»[219]219
  219. Там же. С. 38.


[Закрыть].

Не содержащий в себе ничего пугающего «Серебряный ключ» близок к некоторым, столь же романтичным и ностальгическим историям лорда Дансени. И все же это очень лавкрафтовский рассказ, с господствующим настроением разочарованности в окружающем мире и стремлением избавиться от него. Однако очередной текст о Рэндольфе Картере заметно отличался от тех произведений, которые Ф. Райт уже привык получать от Лавкрафта. Поэтому «Серебряный ключ» в «Уиерд Тейлс» сначала был забракован. Лишь летом 1928 г., видимо, из-за недостатка материала, главный редактор выпросил рассказ у писателя, и в январе 1929 г. он появился в журнале. При этом, как позднее утверждал сам Райт, читателям «Серебряный ключ» резко не понравился.

Влияние духа и стиля текстов лорда Дансени исследователи отмечают и в следующем рассказе Лавкрафта, созданном в ноябре 1926 г., – «Загадочном доме на туманном утесе». Здесь также нет откровенно ужасающих сцен или эпизодов, хотя отдельные детали истории намекают на жутковатую подоплеку существующей реальности.

События «Загадочного дома на туманном утесе» разворачиваются в выдуманном Лавкрафтом городе Кингспорте, знакомом его читателям по рассказам «Страшный Старик» и «Праздник». Здесь случайный путешественник может столкнуться со следующей картиной: «К северу от Кингспорта скалы образуют террасы, нагроможденные одна на другую и достигающие огромной высоты. Последняя из них висит подобно застывшему серому облаку, принесенному бризом. Открытая всем ветрам, она одиноко парит в безграничном просторе, поскольку берег здесь круто поворачивает – как раз в этом месте впадает в море полноводный Мискатоник, который течет по равнине мимо Аркхэма, неся с собой легенды далекого лесного края и мимолетные воспоминания о холмах Новой Англии»[220]220
  220. Лавкрафт Г.Ф. Загадочный дом на туманном утесе. Пер. В. Останина// Лавкрафт Г.Ф. Лампа Аль-Хазреда. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1993. С. 440.


[Закрыть]. В доме на вершине скалы кто-то живет, но кто именно – в Кингспорте не ведают. Не знает этого даже сам Страшный Старик.

Посетивший город вместе с семьей философ Томас Олни решает забраться на вершину утеса и посетить таинственный дом. Он поднимается наверх, однако там сталкивается с очень странной ситуацией – войти в здание невозможно. «Когда же он неверным шагом приблизился к нему и увидал, что передняя стена составляла одну плоскость со скалой, а до единственной узкой дверцы нельзя было добраться иначе, как шагнув прямо по воздуху»[221]221
  221. Там же. С. 443.


[Закрыть].

Перед Олни неожиданно появляется бородатый незнакомец – видимо, хозяин дома. Он приглашает путника пробраться внутрь через окно. Между хозяином и Одни завязывается увлекательная беседа, которая неожиданно перерывается странным образом. «В эту минуту постучали в старинную дубовую дверь, украшенную гвоздями с квадратными шляпками, за которой была одна лишь бездна. Олни вздрогнул от неожиданности, но бородач сделал успокаивающий жест, на цыпочках прошел к двери и заглянул в глазок. Вероятно, ему не понравилось то, что он увидел, потому что, приложив палец к губам, он обошел комнату кругом, закрывая окна. Только после того он занял свое место напротив гостя. Олни увидел, как неясный черный силуэт появился поочередно в каждом из полупрозрачных окон и чуть погодя исчез во мгле. Философ почувствовал облегчение от того, что хозяин не открыл двери»[222]222
  222. Там же. С. 445.


[Закрыть].

Через некоторое время после исчезновения незваного визитера раздается новый стук в дверь, которая открывается на море. Хозяин отпирает ее, и Олни оказывается поражен невероятным и причудливым зрелищем: «Был тут и Нептун с трезубцем в руке, и игривые Тритоны, и фантастические Нереиды. На спинах дельфинов возлежала – огромная раковина с зубчатым краем, в которой помещался грозного вида старик – то был Ноденс, Хозяин Великой Бездны»[223]223
  223. Там же. С. 446.


[Закрыть]. Древние боги и мифологические существа приглашают Олни присоединиться к ним, и он влезает в раковину Ноденса. На следующий день Томас Олни спускается с вершины туманного утеса, но с этого момента явственно меняется. «С тех пор в течение долгих однообразных лет философ трудился, ел, спал – словом, покорно влачил существование добропорядочного гражданина – и никогда больше не проявлял интереса к вещам чудесным и сверхъестественным»[224]224
  224. Там же. С. 447.


[Закрыть]. А Страшный Старик заявляет, что душа Олни навеки осталась в доме на вершине утеса, чьи окна стали светиться в ночи еще ярче.

Нарочитая символичность «Загадочного дома на туманном утесе» несомненно связывает его с другими «околодансенианскими» текстами Лавкрафта. Например, с «Селефаисом», где душа Куранеса также переселяется в сказочный мир, или с «Поэзией и богами», где героиня общается с приветствующими ее языческими божествами. Однако рассказ, при всем своем литературном совершенстве, оказался предпоследним экспериментом Лавкрафта в области символической и аллегорической прозы.

Г.Ф. Лавкрафт и его родители – Сара Сюзен Лавкрафт и Уинфилд Скотт Лавкрафт. 1892 г.

Г.Ф. Лавкрафт. 1892 г.

Г.Ф. Лавкрафт в восемь лет. 1897–1898 гг.

Г.Ф. Лавкрафт. 1915 г.

Дом № 194 (впоследствии № 454) по Энджелл-стрит в Провиденсе, где родился Г.Ф. Лавкрафт

Г.Ф. Лавкрафт у своего дома по Энджелл-стрит в Провиденсе. 1919 г.

Г.Ф. Лавкрафт и журналист-любитель У. Доуделл. Бостон. 1921 г.

Г.Ф. Лавкрафт, Ч. Хейнс и У.-П. Кук. 1921 г.

Соня Грин (1883–1972)

Р. Кляйнер, Соня Грин и Г.Ф. Лавкрафт. 1921 г.

Г.Ф. Лавкрафт на фоне дома № 69 по Клинтон-стрит, где он проживал с 1924 по 1926 г. Нью-Йорк. 1925 г.

Дом на Барнс-стрит, 10, где Г.Ф. Лавкрафт жил до 1933 года. Провиденс

Дом № 66 по Колледж-стрит, где Г.Ф. Лавкрафт жил с 1933 по 1937 г. Провиденс

Дом № 259 по Парксайд-авеню, где находилась квартира Г.Ф. Лавкрафта и С. Грин. Нью-Йорк

Г.Ф. Лавкрафт в Бруклине. Г.Ф. Лавкрафт и Ф.Б. Лонг. 1931 г. Бруклин. 1931 г.

Ф.Б. Лонг с Г.Ф. Лавкрафтом во время посещения Бруклина

Г.Ф. Лавкрафт во Флориде. 1934 г.

Роберт Барлоу (1918–1951)

Г.Ф. Лавкрафт на кладбище у церкви Св. Иоанна в Провиденсе. 1935 г.

Эдгар Аллан По (1809–1849)

Амброз Бирс (1842–1914)

Роберт Блох (1917–1994)???

Элджернон Блэквуд (1869–1951)

Роберт Говард (1906–1936)

Лорд Дансени (1878–1957)

Огюст Дерлет (1909–1971)

Фрэнк Бэлнап Лонг (1903–1994)

Артур Мейчен (1863–1947)

Абрахам Меррит (1884–1943)

Монтегю Роудс Джеймс (1862–1936)

Роберт Чэмберс (1865–1933)

Эдгар Хоффманн Прайс (1898–1988)

Кларк Эштон Смит (1893–1961)

Обложка журнала «Эмейзинг Сториз» за сентябрь 1927 г., в котором был опубликован рассказ Г.Ф. Лавкрафта «Сияние извне»

Обложка журнала «Эстаундинг Сториз» за июнь 1936 г., в котором была опубликована повесть Г.Ф. Лавкрафта «За гранью времен»

Автопортрет Г.Ф. Лавкрафта. 1931 г.

Силуэт Г.Ф. Лавкрафта. 1925 г.

Обелиск на семейном участке Лавкрафтов на кладбище Суон-Пойнт. Провиденс

Надгробный камень на могиле Г.Ф. Лавкрафта. Кладбище Суон-Пойнт. Провиденс

Среди других работ Лавкрафта этого времени можно отметить рождественское стихотворение «Святочный ужас», изданное в декабре 1926 г. в «Уиерд Тейлс», а также эссе «Кошки и собаки». Последнее занимательно, легко читается и наполнено саркастичными доказательствами того, почему кошки лучше собак. Но в сущности, все оно сводится к обоснованию одного главного тезиса, сформулированного Лавкрафтом: «Пес – простолюдин; кот – джентльмен».

Главным венцом литературных усилий фантаста в конце 1926 – начале 1927 г. стал роман «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата». Этот обширный текст в сорок три тысячи слов Лавкрафт завершил в конце января. «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» стал компендиумом идей, тем, сюжетов и персонажей, связанных с условно «дансенианской» линией в его творчестве и одновременно – прощанием с ней. Воображаемый мир, который Лавкрафт назвал «страной заповедных снов», получил в романе наиболее полное воплощение. И в то же время ироничное, отстраненное и почти самопародийное настроение, которым пронизан «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата», показывает, насколько в 1926 г. его автор разочаровался в символической и романтически приподнятой литературе. Неоромантизм конца XIX – начала XX в., одно время так очаровывавший Лавкрафта, в романе подвергнут решительному пересмотру и добродушному осмеянию. И тем не менее «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» оказался текстом, где выражены многие сокровенные идеи его создатели, а целый ряд персонажей и воображаемых местностей из этой книги не раз возникнут на страницах лавкрафтовской прозы. Хотя и в совершенно ином качестве.

Главным героем «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата» стал Рэндольф Картер. Причем эта история в рамках его условной биографии, начертанной в рассказах Лавкрафта, должна считаться одной из первых, идущей сразу после страниц о детстве в «Серебряном ключе». Роман начинается с того, что Картер решает отправиться в далекий путь в волшебную страну на поиски города, явившегося ему во сне. «Весь в золоте, дивный город сиял в лучах закатного солнца, освещавшего стены, храмы, колоннады и арочные мосты, сложенные из мрамора с прожилками, фонтаны с радужными струями посреди серебряных бассейнов на просторных площадях и в благоуханных садах; широкие улицы, тянущиеся между хрупкими деревьями, мраморными вазами с цветами и статуями из слоновой кости, что выстроились сверкающими рядами; а вверх по крутым северным склонам карабкались уступами вереницы черепичных крыш и старинные остроконечные фронтоны – вдоль узких, мощенных мшистой брусчаткой переулков. То был восторг богов, глас божественных труб и бряцанье бессмертных кимвалов. Тайна объяла его, точно тучи легендарную безлюдную гору, и, покуда ошеломленный и мучимый неясным предчувствием Картер стоял на кромке горной балюстрады, его мучили острая тревога почти что угасших воспоминаний, боль об утраченном и безумное желание вновь посетить некогда чарующие и покинутые им места»[225]225
  225. Лавкрафт Г.Ф. Сомнамбулический поиск неведомого Кадата. Пер. О. Алякринского// Лавкрафт Г.Ф. Зверь в подземелье. М., 2000. С. 232.


[Закрыть].

Во время своих странствий Картер преодолевает массу трудностей и переживает множество приключений, сталкиваясь с ужасным монстрами. Называются они часто несколько несерьезно – зуги, гуги или гасты, – но это не мешает быть им одновременно пугающими, отвратительными и смертоносными. Например, вот такими: «То была лапа двух с половиной футов шириной с исполинскими когтями. За ней показалась другая лапа, а потом уже покрытая черной шерстью исполинская рука, с которой обе лапы были соединены короткими перешейками. Потом сверкнули два розовых глаза и появилась огромная, как бочка, голова разбуженного гуга-часового. Его глаза под костистыми выростами, покрытыми мохнатой щетиной, выпирали в стороны на два дюйма. Но самое отвратительное в этой голове была исполинская пасть. Из пасти торчали желтоватые клыки, а начиналась она от верхушки до самого низа головы и раскрывалась вертикально, а не горизонтально»[226]226
  226. Там же. С. 268–269.


[Закрыть]. Картер посещает города и страны, хорошо знакомые всем, читавшим ранние рассказы Лавкрафта: это и Ултар за рекой Скай, и гора Нгранек, и Селефаис в Оот-Наргае.

Он встречает и персонажей из этих рассказов – например, Атала из «Других богов» и «Кошек Ултара» или Куранеса. По пути ему даже попадается Ричард Пикман. Да-да, тот самый Пикман из «Фотомодели для Пикмана». Он не только не погиб, но стал одним из самых влиятельных упырей. В сложной ситуации Пикман приходит на помощь Картеру, да еще не один, а с целым войском пожирателей мертвецов.

Однако от всех этих встреч, странствий и приключений Картера так и веет некоторой бессвязностью и несерьезностью, столь характерной для снов. Достаточно вспомнить описание битвы упырей с жабоподобными лунными монстрами, вроде бы ведущейся по всем канонам фэнтезийных сражений, но при этом выглядящей пародией. А явление легионов земных кошек, спасающих героя, угодившего на обитаемую Луну, – что может быть неправдоподобнее? В истории Картера действительно доминирует логика сна, и Л. Спрэг де Камп не зря сравнивал этот текст с «Алисой в Стране чудес» Л. Кэрролла.

И все же, преодолев самые сложные препятствия, Картер добирается до промежуточной цели – горы Кадат, где обитают боги, которых контролирует главный среди них – «ползучий хаос» Ньярлатхотеп. Именно он и открывает перед Картером главную тайну его поисков: «Ибо знай, что твой золотой мраморный город чудес – это лишь сумма всего того, что ты видел и любил в юности… Это великолепие бостонских крыш на горных склонах и озаренных пожаром заката западных окон, и душистых цветов на площади Коммон, и огромного купола на холме, и лабиринта фронтонов и печных труб в фиолетовой долине, по которой сонно течет Чарльз… Эта красота, отлитая, закаленная и отшлифованная годами воспоминаний и снов, и есть твой чудесный град на неуловимом закате; и чтобы найти этот мраморный парапет с дивными вазами и резным перилами, и чтобы спуститься наконец по бесконечным ступеням в город широких площадей и разноцветных фонтанов, тебе надо лишь вернуться к мыслям и видениям своего милого детства»[227]227
  227. Там же. С. 333.


[Закрыть].

И несмотря на то что Ньярлатхотеп проявляет свою злокозненную сущность, пытаясь напоследок погубить Картера, тому все же удается вернуться домой. «С криком и содроганием пробудился в своей бостонской спальне Рэндольф Картер, оглушенный органным аккордом утреннего щебета и посвиста и ослепленный блеском рассветного солнца, чьи лучи, отразившись в огромном золотом куполе ратуши на холме, проникли сквозь пурпурные окна. Птицы пели в потаенных садах, и пьянящее благоухание аккуратно подвязанных лоз струилось из сада, посаженного еще его дедом. Красота и свет плясали на классическом камине, и на резном карнизе, и на стенах в причудливых узорах, а лоснящийся черный кот, разбуженный громким криком хозяина, поднялся, зевая, со своей лежанки»[228]228
  228. Там же. С. 334–335.


[Закрыть].

Таким образом, роман, вроде бы посвященный бегству в воображаемый мир, оказывается проникнут антиэскапистским пафосом. Это ощущается и в его финале, и еще раньше, когда Лавкрафт описывает, как разочарован вроде бы счастливым пребыванием в стране заповедных снов Куранес: «Он был царем Оот-Наргая, но не нашел в том никакого глубокого смысла и постоянно испытывал тоску по милым сердцу приметам Англии, которые так много значили для него в юности. Он отдал бы все свои владения за один только звон корнуолльского церковного колокола, несущийся над долинами, и все тысячи минаретов Селефаиса – за родные островерхие крыши деревенских домов вблизи его родового поместья»[229]229
  229. Там же. С. 283–284.


[Закрыть].

Несмотря на явные художественные достоинства получившегося текста, Лавкрафт оказался недоволен «Сомнамбулическим поиском неведомого Кадата». Роман явно противоречил его новым взглядам на то, как должно быть построено прозаическое произведение и как в нем должны развиваться события. К 1927 г. Лавкрафт окончательно уверился в том, что по сравнению с символическим повествованием гораздо большее впечатление на читателя производит псевдореалистический текст, пронизанный подробностями из обыденной жизни, вступающими в резкое противоречие с фантастической предпосылкой. А «Сомнамбулический поиск неведомого Кадата» во всех подробностях сюжета и антуража был максимально далек от псевдореализма. Боги, обитающие на вершине, более близки к богам Пеганы лорда Дансени, нежели к Великим Древним, этим чудовищным инопланетным монстрам. В «Сомнамбулическим поиске неведомого Кадата» образ Ньярлатхотепа, произносящего назидательные и даже частично моралистические поучения, будет резко противоречить его же сущности Великого Древнего из более поздних рассказов.

Скорее всего, именно недовольство символической концепцией «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата» заставило Лавкрафта отложить уже готовый роман в сторону и не пытаться его напечатать. Он даже откровенно назвал свой труд «бледным вторичным дансенизмом»[230]230
  230. Цит. по: Спрэг де Камп Л. Указ. соч. С. 352.


[Закрыть]. Роман слишком явно противоречил тому, что его создатель считал правильным и многообещающим в развитии «литературы ужасов» в конце 20-х гг. XX в. Больше текстов, вызывающих прямые ассоциации с книгам лорда Дансени, Лавкрафт не писал, предпочитая собственный путь, базирующийся на намеренно реалистическом и нарочито прозаичном изображении немыслимых и невозможных событий. Полный вариант истории о приключениях Рэндольфа Картера в стране заповедных снов был опубликован лишь после смерти фантаста – в 1943 г., в сборнике «По ту сторону сна».

И хотя Лавкрафт только в 1930 г. четко заявит, что стиль и приемы лорда Дансени для него «неестественны», полный разрыв с «дансенианством» произошел после завершения «Сомнамбулического поиска неведомого Кадата». Во всяком случае, роман, начатый Лавкрафтом сразу же после завершения долгой истории о похождениях Рэндольфа Картера в стране снов, написан в совершенно иной, почти документальной и нарочито реалистической манере.

Текст, впоследствии названный «Историей Чарльза Декстера Варда», видимо, вчерне замышлялся Лавкрафтом еще в 1923 г. Во всяком случае, именно тогда он скопировал из тома проповедника Коттона Мэзера цитату, восходящую к трудам итальянского врача Джованни Борелли, которая будет использована в романе. Но непосредственно за «Историю Чарльза Декстера Варда» Лавкрафт засел лишь в январе 1927 г., скорее всего, планируя создать не слишком большую повесть. И лишь по мере работы текст все разрастался и разрастался, пока, в конце концов, не достиг пятидесяти тысяч слов, став самым длинным из всех произведений Лавкрафта. (На русский роман также переводился под названиями «Жизнь Чарльза Декстера Варда» и «Случай Чарльза Декстера Варда».)

Действие романа разворачивается в родном городе Лавкрафта, и важным подспорьем при создании этого произведения стала подробная монография Г. Кимболл «Провиденс в колониальные времена». Работая в рамках столь полюбившегося ему псевдореализма, Лавкрафт скрупулезно и тщательно описывается происходящие в «Истории Чарльза Декстера Варда» события, четко их датируя и привязывая к конкретным местностям в Провиденсе.