Текст книги "Бумажная девушка"
Автор книги: Гийом Мюссо
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
5
Обрывки рая
Ад существует, и теперь я знаю, в чем его ужас: он сделан из обрывков рая.
Алек Ковен
– Вот, возвращаю, можешь отдать владельцу, – проговорил Мило, вручая Кароль стальной лом.
– Его владелец – штат Калифорния, – ответила офицер полиции, убирая инструмент в багажник.
Санта-Моника
19.00
– Спасибо, что заехала за мной.
– А где твоя машина?
– Одолжил Тому.
– У него же отобрали права!
– Ну… он разозлился на меня, – признался Мило, уронив голову.
– Ты все рассказал? – встревожилась Кароль.
– Да, но он даже не думает браться за работу.
– Я ж говорила.
Она закрыла машину, и друзья бок о бок по подвесному мосту спустились на пляж.
– Ну, разве это не идиотизм, разрушать жизнь из-за несчастной любви? – занервничал Мило.
Кароль грустно посмотрела на него.
– Такое происходит везде и всюду. Это, конечно, идиотизм, но это очень трогательно и свойственно человеческой природе.
Пожав плечами, Мило пропустил ее вперед.
Кароль Альварес напоминала принцессу из племени майя: высокая, смуглая, с волосами цвета воронова крыла и прозрачными, как вода, глазами.
Она родилась в Эль-Сальвадоре, а в Соединенных Штатах оказалась в девять лет. Кароль с детства знала Мило и Тома. Их семьи – вернее, то, что от них оставалось, – жили в одном доме в Мак-Артур-Парке, испанском Гарлеме Лос-Анджелеса, излюбленном районе героинщиков и тех, кому нужно было свести счеты при помощи оружия.
Все трое влачили жалкое существование среди грязных обветшавших зданий, усеянных мусором тротуаров и магазинов с разрисованными граффити и частично выломанными железными ставнями.
– Посидим немного? – предложила Кароль, разворачивая полотенце.
Мило плюхнулся рядом с ней прямо на белый песок. Небольшие волны лизали берег, а серебристая пена покусывала босые ноги прогуливающихся по кромке моря людей.
Летом пляж кишел отдыхающими, но сейчас, на закате осеннего дня, здесь было гораздо спокойнее. В отдалении виднелся знаменитый деревянный пирс Санта-Моники, больше века радостно встречавший жителей Лос-Анджелеса. Они стекались сюда после работы, чтобы развеяться и на время забыть о городской суете.
Кароль закатала рукава, сняла ботинки и, закрыв глаза, подставила лицо ветру и мягкому осеннему солнцу. Мило смотрел на нее со щемящей нежностью.
Ее тоже жизнь не баловала. Кароль едва исполнилось пятнадцать, когда хулиганы напали на лавку ее отчима и убили его выстрелом в голову. Это произошло во время печально известного бунта, охватившего бедные кварталы города в 1992 году. После этой драмы девочка скрывалась от социальной службы, чтобы не попасть в приемную семью. В результате ее приютила Блэк Мама, бывшая проститутка, как две капли воды похожая на Тину Тернер, лишившая девственности половину парней Мак-Артур-Парка. Кароль с грехом пополам училась, подрабатывая то официанткой в «Пицце Хат», то продавщицей дешевой бижутерии, то администратором на местных конгрессах. Она с первого раза поступила в школу полиции и в двадцать два года влилась в ряды лос-анджелесского департамента правоохранительных органов. Девушка с поразительной быстротой продвигалась по карьерной лестнице: сначала офицер, затем детектив, а несколько дней назад она получила звание сержанта.
– Не звонила Тому?
– Я оставляю ему по два сообщения в день, а в ответ в лучшем случае получаю пару фраз, – ответила Кароль, открывая глаза.
Она сурово посмотрела на Мило и спросила:
– Как мы можем помочь ему?
– Для начала не дать окончательно разрушить себя.
Мило вытащил из карманов упаковки со снотворным и транквилизаторами, которые стащил у друга.
– Ты понимаешь, что в этом есть и твоя вина?
– Думаешь, я подговорил Аврору бросить его? – съязвил он.
– Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
– Я устроил финансовый кризис? Я надоумил Мейдоффа присвоить пятьдесят миллиардов долларов? И потом, скажи честно, тебе нравилась эта девица?
Кароль беспомощно пожала плечами:
– Даже не знаю. Но я на сто процентов уверена, что она ему не подходит.
Праздник на пирсе был в самом разгаре. Оттуда доносились детские крики, запах сладкой ваты и яблок в карамели. Парк аттракционов с колесом обозрения и американскими горками стоял прямо на воде, напротив небольшого острова Санта-Каталина, чьи очертания проступали сквозь легкую дымку.
Мило вздохнул:
– Боюсь, никто так и не узнает, чем заканчивается «Трилогия ангелов».
– Я знаю, – спокойно произнесла Кароль.
– Ты знаешь, чем все закончится?
– Да, Том мне рассказывал.
– Правда? Когда он успел?
В ее взгляде появилось беспокойство.
– Давно, – уклончиво ответила она.
Мило нахмурился. К удивлению примешивалось легкое разочарование. Он-то думал, что знает о Кароль абсолютно все. Они виделись почти каждый день, она была его лучшей подругой, самым близким человеком и, хотя Мило не признавался в этом даже себе самому, единственной женщиной, которую он любил.
В задумчивости Мило повернулся в сторону моря. Как в телесериалах, несколько отважных серфингистов сражались с волнами, а инструкторши по плаванию с телами фотомоделей наблюдали за ними с высоких деревянных будок. Но Мило даже не замечал их, перед его внутренним взором стояло лицо Кароль.
Они были очень привязаны друг к другу. Их целомудренная дружба уходила корнями в детство. Мило очень дорожил Кароль и переживал из-за ее опасной работы, хоть и не осмеливался признаться в своих чувствах. Она не знала, что иногда, вечерами, он садился в машину, приезжал к ее дому и проводил ночь на парковке – он чувствовал себя спокойнее, находясь неподалеку. Больше всего на свете Мило боялся потерять Кароль, хотя толком не понимал, что значит это слово. Чего именно он боялся? Что она попадет под поезд? Что поймает пулю, арестовывая очередного наркомана? Нет, скорее всего, однажды ему просто придется смириться с мыслью, что она счастлива с другим.
* * *
Кароль надела солнечные очки и расстегнула еще одну пуговицу на рубашке. Мило тоже чувствовал, как припекает солнце, но после недолгих колебаний решил все-таки не закатывать рукава. У него на руках были вытатуированы каббалистические знаки, нестираемые свидетельства тех лет, когда он состоял в известной банде «Мара Сальватруча», или «MS-13», невероятно жестокой преступной группировке, хозяйничавшей в трущобах Мак-Артур-Парка. Он вступил в нее от безделья, когда ему исполнилось двенадцать. Мать Мило была ирландкой, отец мексиканцем. Члены клана, созданного молодыми эмигрантами из Сальвадора, приняли его за своего и подвергли испытанию инициации: коллективное изнасилование для девушек и регламентированное строгими правилами тринадцатиминутное избиение для юношей. На этом абсурдном экзамене нужно было доказать свою смелость, выносливость и преданность идеям клана, но порой дело заканчивалось смертью испытуемого.
Несмотря на юный возраст, Мило выжил и больше двух лет работал на банду: угонял машины, торговал наркотой, занимался рэкетом и перепродавал огнестрельное оружие. К пятнадцати годам он стал настоящим хищным зверем, в чьей жизни не было места ничему, кроме жестокости и страха. Он попал в замкнутый круг, из которого существовало только два выхода – смерть или тюрьма. Но благодаря сообразительности Тома и любви Кароль ему удалось выбраться из ада. Говорили, что единственный выход из Мары ведет на кладбище. Мило стал исключением из правила.
Последние лучи закатного солнца освещали пляж. Мило зажмурился, чтобы защитить глаза от яркого света и прогнать болезненные воспоминания.
– Давай поедим морепродуктов? Я приглашаю, – предложил Мило, вскакивая.
– Учитывая, сколько денег у тебя на счету, приглашаю я, – отозвалась Кароль.
– Прекрасный способ отпраздновать твое повышение, – сказал Мило, подавая ей руку и помогая подняться.
Они нехотя покинули пляж, прошли несколько метров вдоль велосипедной дорожки, соединяющей Венис-Бич с Санта-Моникой, и свернули на широкую улицу, мощенную булыжником и обсаженную пальмами, где разместились художественные галереи и модные рестораны.
Друзья устроились на террасе ресторанчика «Анизетт». В меню, написанном по-французски, предлагались такие экзотические блюда, как эндивий с ломтиками сала, антрекот с луком-шалотом или яблоки по-дофински.
На аперитив Мило решил попробовать напиток под названием «пастис»,[9]9
Пастис – алкогольный напиток, производимый и широко распространенный во Франции. Представляет собой анисовую водку и употребляется как аперитив.
[Закрыть] который принесли, как это принято в Калифорнии, в большом стакане, доверху наполненном кубиками льда.
Хотя улица кишела жонглерами, музыкантами и фаерщиками, ужин проходил в мрачной атмосфере. Кароль грустила, Мило мучила совесть. Разговор крутился вокруг Тома и Авроры.
– Слушай, а с чего вдруг он начал писать романы? – внезапно спросил Мило.
Посреди ужина он понял, что не знает о друге самого главного.
– Что ты имеешь в виду?
– Том всегда любил книги. Но одно дело читать, а другое – писать самому. В юности ты общалась с ним больше, чем я. Он не рассказывал, как придумал свою первую историю?
– Нет, – поспешила ответить Кароль.
Но это было не так.
* * *
Малибу
20.00
Немного покатавшись по городу, я припарковал машину, которую в любой момент могли конфисковать, около уже не принадлежащего мне дома. Несколько часов назад я был в полной заднице, но на моем банковском счету лежало десять миллионов долларов. Теперь я был просто в полной заднице…
Я рухнул на диван разбитый и запыхавшийся, хотя не пробежал ни метра, и бездумно уставился на пологий скат потолка, поддерживаемый деревянными балками.
Ладони вспотели, голова раскалывалась, спину ломило, а желудок завязывался в узел. Сердце гулко билось в груди. Внутри у меня простиралась выжженная солнцем пустыня.
Годы напролет я от заката до рассвета сочинял истории, вкладывая в них всю свою энергию и чувства. Потом начались встречи с публикой и автограф-сессии во всех концах света. Я создал благотворительную организацию, чтобы одаренные дети из моего района получили возможность обучаться в университете творческим специальностям. Мне даже посчастливилось несколько раз поиграть на ударной установке вместе с любимой группой «Рок Боттом Римейндерс».[10]10
Рок-группа, в состав которой входят такие известные писатели, как Стивен Кинг, Скотт Туроу, Мэтт Грейнинг, Митч Элбом и др. Деньги, собранные от продажи билетов на концерты, направляются в Фонд по борьбе с неграмотностью. (Прим. авт.).
[Закрыть]
Но сейчас мне все опостылело: люди, книги, музыка и даже лучи солнца, садящегося прямо в океан.
Заставив себя подняться, я вышел на террасу и облокотился на перила. На пляже перед домом стоял старый желтый «Крайслер» с лакированными деревянными панелями – напоминание об эпохе «Бич Бойз». На заднем стекле красовался девиз города: «Malibu, where the mountain meets the sea».[11]11
«Малибу, там, где горы встречаются с морем» (англ.).
[Закрыть]
Я до слепоты смотрел на пылающую кайму, растянувшуюся вдоль линии горизонта: еще несколько минут, и небо погаснет, а ее саму смоют волны. Всегда завораживавшее меня зрелище теперь не производило никакого впечатления. Я не чувствовал ровным счетом ничего, словно полностью исчерпал весь запас эмоций.
Меня могла спасти только Аврора – женщина, источающая аромат горячего песка, с гибким, как лиана, телом, мраморной кожей и серебристыми глазами. Но она не придет. Я проиграл битву и хотел лишь одного: разрушать свою нервную систему метамфетаминами и любой другой дрянью, которая только попадет под руку.
Я решил поспать, но, вернувшись в гостиную, не нашел таблеток. Обшарив все ящики, я догадался, что их конфисковал Мило. Я помчался на кухню и стал рыться в мусорных мешках. Ничего. В приступе паники я взбежал по лестнице, распахнул все шкафы и в конце концов наткнулся на дорожную сумку. В боковом кармашке обнаружилась начатая упаковка снотворного и несколько антидепрессантов – они лежали там с последнего путешествия в Дубай, когда я раздавал автографы в крупном книжном магазине торгового центра «Молл оф зэ Эмирейтс».
Я автоматически высыпал все таблетки в ладонь и некоторое время рассматривал десяток бело-синих капсул, которые, казалось, бросали мне вызов:
«Что, слабо?»
Никогда еще я не подходил так близко к небытию. В голове сменяли друг друга чудовищные картины: я болтаюсь на веревке, засовываю в рот газовую трубу или приставляю к виску револьвер. Рано или поздно так все и закончится. Кажется, в глубине души я всегда это знал.
«Что, слабо?»
Я закинул в себя горсть таблеток с такой решимостью, словно это был единственный путь к спасению. Они застряли в гортани, но глоток минеральной воды решил проблему.
Потом я дотащился до спальни и рухнул на кровать.
В комнате было пусто и холодно. Сквозь огромное бирюзовое стекло во всю стену струился свет.
Я скрючился на матрасе, даже не пытаясь бороться с тягостными мыслями.
С белой стены на меня с состраданием смотрели «Голубые любовники» Марка Шагала – казалось, они грустят оттого, что не могут облегчить мои страдания. Я приобрел этот холст известного русского художника еще до покупки дома (который больше не был моим домом) и кольца для Авроры (которая больше не была моей Авророй). Первое безумство разбогатевшего человека. Картину с незамысловатым названием «Голубые любовники» Шагал написал в 1914 году: обнимающаяся пара излучала таинственную, искреннюю, спокойную любовь. Я влюбился в них с первого взгляда. Для меня они символизировали исцеление двух измученных душ, намертво припаянных друг к другу и призванных всегда быть вместе.
Погружаясь в тяжелую дремоту, я почувствовал, как отступают боль и страдания. Тело становилось невесомым, голос разума замолкал, жизнь уходила из меня…
6
Когда я повстречал тебя
ВЗРЫВ
ЖЕНСКИЙ КРИК
ВОПЛЬ О ПОМОЩИ!
Звон разбившегося стекла выдернул меня из кошмара. Я резко открыл глаза. В комнате было темно, дождь барабанил в окно.
Я с трудом сел на кровати. В горле пересохло, меня лихорадило, пот лился градом. Я с трудом дышал, но, как ни странно, был жив.
Я взглянул на радиобудильник: 3:16.
На первом этаже творилось что-то странное – до меня доносился громкий звук хлопающих ставней.
Я хотел включить настольную лампу, но, как обычно, из-за грозы во всем Малибу отключилось электричество.
Нечеловеческим усилием воли я поднял себя с кровати. К горлу подкатывала тошнота, в голове гудело. Сердце колотилось так, словно я только что пробежал марафонскую дистанцию.
В довершение всего закружилась голова – чтобы не упасть, я привалился к стене. Снотворное, конечно, не убило меня, но я чувствовал себя так, словно попал прямиком в чистилище. Больше всего донимали глаза: казалось, что их кто-то исцарапал, и теперь стоило лишь разомкнуть веки, как голову пронзала нестерпимая боль.
Едва держась на ногах, я заставил себя спуститься на несколько ступенек, крепко держась за перила. При каждом шаге сводило желудок, я боялся, что меня вывернет прямо на лестнице.
За окном свирепствовала буря. Небо прорезали молнии, в их свете дом напоминал приютившийся на берегу маяк.
Добравшись до гостиной, я увидел, что произошло. В распахнутую стеклянную дверь ворвался ветер и опрокинул хрустальную вазу – падая, она разлетелась на тысячи осколков. Потоки дождя заливали гостиную.
«Вот дерьмо!»
Я поспешно захлопнул дверь и поплелся на кухню за спичками. Вернувшись, я почувствовал, что в гостиной кто-то есть, а секунду спустя услышал за спиной прерывистый звук чужого дыхания. Я резко повернулся и…
* * *
На фоне темно-синего ночного неба, как в театре теней, вырисовывался тонкий и хрупкий женский силуэт.
Я подпрыгнул от удивления и вытаращил глаза. Если меня не подводило зрение, девушка была абсолютно голая: одной рукой она прикрывала низ живота, другой – грудь.
«Этого еще не хватало!»
Я подошел ближе и, оглядев ее с головы до ног, спросил:
– Кто вы?
– А вы, я смотрю, не смущаетесь! – откликнулась она.
Девушка схватила с дивана шерстяной клетчатый плед и обернула его вокруг талии.
– Бред какой-то! Что значит «не смущаетесь»? Это мой дом!
– Возможно, но это не дает права…
– Кто вы? – Я повторил свой вопрос.
– Думала, вы меня узнаете.
В темноте я не мог ее разглядеть, но голос точно был незнаком, и потом, мне совершенно не хотелось играть в загадки. Чиркнув спичкой, я зажег фитиль штормовой лампы, которую когда-то откопал на блошином рынке в Пасадене.
Комната осветилась теплым сиянием, и я смог наконец разглядеть непрошеную гостью – это была женщина лет двадцати пяти. Она смотрела мне в глаза, и в ее взгляде читались одновременно испуг и вызов, с длинных волос медового цвета ручьями стекала вода.
– С чего вы взяли, что я должен вас узнать? Мы никогда не встречались.
Она насмешливо хихикнула, но мне было не до шуток.
– Все, с меня хватит! Кто вы такая и что тут делаете?
– Это же я, Билли! – спокойно ответила она, натянув повыше плед.
Тут я заметил, что она вся дрожит. Неудивительно, промокла насквозь, а в комнате холод, как на Северном полюсе.
– Не знаю никакой Билли.
Я открыл шкаф из орехового дерева, где вперемешку были свалены все мои вещи, порылся в спортивной сумке и извлек оттуда пляжное полотенце с гавайскими узорами.
– Держите! – крикнул я, кинув его через всю гостиную.
Она на лету поймала полотенце и стала вытирать лицо и волосы, недоверчиво посматривая на меня.
– Я Билли Донелли, – произнесла она, выжидающе глядя на меня.
Несколько секунд я стоял неподвижно, не до конца понимая смысл сказанного. Билли Донелли была персонажем второго плана моих романов: довольно привлекательная, но одинокая девушка, работавшая медсестрой в государственной больнице Бостона. Многие читательницы узнавали в ней себя – эдакая сорвиголова, вечно впутывающаяся в дурацкие любовные истории.
Сбитый с толку, я подошел поближе и направил на девушку лампу. Она действительно очень напоминала Билли: стройная чувственная фигура, озорной взгляд, слегка угловатое лицо с едва заметными веснушками.
Кто она такая? Фанатка, страдающая навязчивой идеей? Читательница, вообразившая себя персонажем романа? Поклонница, мечтающая, чтобы на нее обратили внимание?
– Не верите?
Она зашла в кухню, уселась на табурет за барной стойкой и, схватив из корзины с фруктами яблоко, впилась в него зубами.
Я поставил лампу на деревянную столешницу. Мозг пронзала чудовищная боль, но я как мог сохранял спокойствие. В Лос-Анджелесе всякие психи то и дело проникали в дома известных людей. Говорят, однажды утром Стивен Кинг обнаружил у себя в ванной мужчину с ножом; на виллу Спилберга как-то раз пробрался обкуренный сценарист и заставил знаменитого режиссера читать написанный им текст; а один ненормальный угрожал Мадонне перерезать горло, если она не выйдет за него замуж…
Меня все это обходило стороной. Я не участвовал в телепередачах, отказывался от большинства интервью и, несмотря на уговоры Мило, появлялся перед камерами только по случаю выхода новой книги. Я гордился тем, что читателей привлекают мои истории и их действующие лица, а не моя скромная персона. Но после романа с Авророй, о котором писали все кому не лень, я, сам того не желая, перешел из категории писателей в менее уважаемую категорию знаменитостей.
– Эй! Есть кто живой? – окликнула меня «Билли», помахав рукой. – У вас глаза как ласточкины яйца. Такое ощущение, что сейчас заснете стоя!
«Тот же „образный“ язык, что и у Билли…»
– Довольно! Наденьте что-нибудь и возвращайтесь домой! – рассердился я.
– Боюсь, это не так легко сделать.
– Почему?
– Мой дом – это ваши книги. Что-то вы медленно соображаете, хоть и считаетесь гениальным писателем.
Я вздохнул, не давая раздражению овладеть мной, и попытался урезонить незваную гостью:
– Послушайте, Билли Донелли – это персонаж романа…
– Согласна.
«Уже неплохо».
– Но сейчас, в этом доме, мы с вами находимся в реальной жизни.
– Ясное дело.
«Вроде сдвинулись с мертвой точки».
– Значит, будь вы персонажем романа, вас бы здесь не было.
– А вот и нет!
«Кажется, я зря надеялся!»
– Тогда объясните, почему вы здесь, только быстро, я хочу спать.
– Я упала.
– Откуда?
– Из книги. Короче, я вывалилась из вашей истории!
Я недоверчиво посмотрел на нее – бред какой-то!
– Я упала со строчки, из середины неоконченной фразы.
«Билли» кивнула на лежавший на столе роман, который за обедом дал мне Мило. Сходив за книгой, она открыла ее на двести шестьдесят шестой странице. Второй раз за день я пробежал глазами пассаж, на котором история резко обрывалась:
«Билли вытерла слезы, размазывая тушь по щекам.
– Джек, пожалуйста, не уходи.
Но мужчина уже надел пальто. Даже не взглянув на любовницу, он открыл дверь.
– Умоляю! – крикнула она, падая»
– Видите, здесь написано: «крикнула она, падая». Я упала и приземлилась у вас дома.
Я с трудом соображал. Почему эта история случилась со мной? Что такого я сделал? Конечно, я наелся таблеток, но они не могли подействовать таким образом! Это же снотворное, а не ЛСД! Хотя чем черт не шутит, возможно, девушка существует только у меня в голове. Возможно, я перебрал с лекарствами, и у меня начались галлюцинации.
Я уцепился за эту идею, пытаясь убедить себя, что все происходящее – чересчур яркая галлюцинация и никакой девушки тут нет, но не смог удержаться от замечания:
– Да вы просто чокнутая, и, заметьте, это еще эвфемизм. Хотя вам, должно быть, уже говорили нечто подобное.
– А вам лучше лечь, на вас лица нет. И это вовсе не эвфемизм!
– Да, пойду посплю. Какой смысл болтать с девицей, у которой не все дома!
– Мне надоели ваши оскорбления!
– А мне надоело возиться с ненормальной, которая заявилась ко мне в три часа ночи в чем мать родила!
Я вытер выступившие на лбу капельки пота. Мне снова стало трудно дышать, а шею от волнения свела судорога.
Мобильник лежал в кармане. Я достал его, собираясь позвонить в полицию.
– Давайте, вышвырните меня! Это гораздо проще, чем помочь! – крикнула она.
Главное, не поддаваться на провокацию и не вступать в разговор. Хотя, что скрывать, меня тронули ее детская непосредственность и рожица как у героинь манги. Если бы не лазурные глаза и длиннющие ноги, я бы принял эту девушку за хулиганистого мальчишку. Но она несла такой бред, что я не понимал, чем тут можно помочь.
Я набрал номер.
Первый гудок.
Лицо пылало, голова наливалась свинцом. Предметы расплылись, в глазах стало двоиться.
Второй гудок.
Надо умыть лицо холодной водой, надо…
Комната погрузилась в туман, пол покачнулся. Третий гудок донесся откуда-то издалека, потом я потерял сознание и упал.
