Текст книги "Т.1. Избранная лирика. Груди Тиресия. Гниющий чародей"

Автор книги: Гийом Аполлинер

 
Мой друг война все длится длится
Война где веселеют лица
Где каждый нежностью объят
Где как букет любой снаряд
 
 
Война все длится и в подарок
Приносит день он чист и ярок
Дитя любви и тишины
Он не настал бы без войны
 
 
Коль нос присущий Клеопатре
Был разделен хотя бы на три
Тогда бы мир иных услад
Благословил твой целибат
 
 
Живи сказал бы без подружки
Но мы прочистим наши пушки
Две свадьбы наших два плода
Войны и ратного труда
 
 
Итак виват военной меди
Мы с ней придем к своей победе
С любовью данной нам двоим
Мы длительность благословим
 
 
Войны пленительной и томной
А также этот нос огромный
Царицы знавшей в смерти толк
Господь решил и гром умолк
 
 
У страсти с мудростью на страже
Да освятит он свадьбы наши
И каждый холст и каждый стих
А после встретит нас двоих
 
 
И наших избранных любимых
Среди счастливых душ незримых
Чей хор взойдя на небосвод
Во славу вечности поет.
 

ГРУДИ ТИРЕСИЯ ^{84}
Сюрреалистическая драма в двух актах с прологом ^{85}
1917
© Перевод Е. Боевская

ПРЕДИСЛОВИЕ

Не требуя снисхождения, прошу заметить, что перед вами – произведение юношеское, поскольку за вычетом пролога и последней сцены второго акта, которые относятся к 1916 году, вся эта вещь была написана в 1903-м, то есть за четырнадцать лет до ее постановки на сцене.

Я назвал это произведение драмой, желая отделить его от жанров комедии нравов, трагикомедии, легкой комедии, вот уже более полувека поставляющих на сцену произведения, многие из которых превосходны, но второразрядны; назовем их попросту пьесами.

Для определения своей драмы я воспользовался неологизмом, который мне простится, поскольку такое со мной случается редко, и выдумал прилагательное «сюрреалистическая» – оно не таит в себе никакого символического смысла, вопреки подозрениям г-на Виктора Баха Однако вот первое условие символистской драмы: необходимо, чтобы соотношение между символом, который всегда есть знак, и обозначаемой вещью было ясно с первого взгляда. Как же обстоит дело с „Грудями Тиресия“? Думаю, что это всего лишь сатира против феминизма, или, скорее, против злоупотреблений феминизма» (I-а, 1188–1189)."> ^{86} , высказанным в его драматическом фельетоне, но довольно точно определяет тенденцию в искусстве, которая хоть и не нова, как не ново ничто под солнцем, но, во всяком случае, никогда еще не служила для того, чтобы сформулировать какое-либо кредо, какую-либо художественную или литературную гипотезу.

Вульгарный идеализм драматургов, пришедших на смену Виктору Гюго, искал правдоподобия в условном местном колорите, перекликающемся со скрупулезным натурализмом нравоописательных пьес, возникших задолго до Скриба ^{87} , и со слезливой комедией Нивеля де ла Шоссе ^{88} .

Пытаясь если не обновить театр, то по крайней мере сделать для этого все от меня зависящее, я подумал, что следует вернуться к самой природе, но не подражая ей на манер фотографов.

Когда человек затеял подражание ходьбе, он создал колесо, которое не похоже на ногу. Так он, сам того не зная, открыл сюрреализм.

Впрочем, я не в силах решить, серьезна моя драма или нет. Ее цель – заинтересовать и развлечь. Такова цель всякого театрального произведения. Другая ее цель – обратить внимание на вопрос, имеющий жизненную важность для тех, кто понимает язык, на котором она написана, – на проблему деторождения.

Я мог бы написать на эту тему, которой еще никто не разрабатывал, пьесу в саркастически-мелодраматическом тоне, какой ввели в моду изготовители «пьес с моралью».

Я предпочел тон менее угрюмый, потому что, по-моему, театр никого не должен доводить до отчаяния.

Я мог бы также написать идейную драму и польстить вкусу современной публики, которой нравится воображать, будто она мыслит.

Я предпочел отпустить на волю свою фантазию – таков мой способ толкования природы, – фантазию, в которой по временам то больше, то меньше меланхолии, лирики или сатиры, но всегда, насколько это в моих силах, присутствует здравый смысл, подчас несколько новаторский, так что может шокировать и возмутить, но добросовестным зрителям он будет очевиден.

Сюжет, по моему мнению, настолько задевает за живое, что дает право понимать слово «драма» в самом его трагическом смысле, но все зависит от французов: как только они вновь примутся производить на свет детей, мою пьесу можно будет переименовать в фарс. Это доставит мне ни с чем не сравнимую патриотическую радость. Поверьте, мне не дает уснуть слава, которой удостоился бы, знай мы его имя, автор фарса о мэтре Пьере Патлене.

Говорят, будто я пользуюсь средствами, которые идут в ход у авторов эстрадных обозрений; понятия не имею, когда это я ими пользовался. Но как бы то ни было, этот упрек ничуть не может меня смутить, потому что народное искусство – прекрасный фон, и я почел бы за честь черпать из этого источника, если бы все сцены не рождались у меня одна за другой сами, в согласии с выдуманной мною фабулой, главное положение которой – мужчина, производящий на свет детей, представляет собой нечто новое в драматургии и вообще в литературе, но не должно шокировать сильнее, чем кое-какие невероятные выдумки романистов, популярность которых зиждется на якобы научных чудесах.

Более того, в моей пьесе, совершенно простой и ясной, нет никаких символов, но вы вольны усматривать в ней какую угодно символику и вкладывать в нее сотни смыслов, как в пророчества Сивиллы.

Г-н Виктор Бах, не поняв или не пожелав понять, что речь идет о воспроизводстве населения, настаивает на том, что моя пьеса Символична; вольному воля. Но он добавляет: «Первое условие символистской драмы: необходимо, чтобы отношение между символом, который всегда есть знак, и обозначаемой вещью было ясно с первого взгляда».

На самом деле далеко не всегда это так: существуют замечательные произведения, символический смысл которых дает простор множеству интерпретаций, подчас противоречащих одна другой.

Я написал свою сюрреалистическую драму прежде всего для французов, как Аристофан сочинял свои комедии для афинян.

Я предупредил их о серьезной, всеми признанной опасности, которой подвергается нация, притязающая на процветание и могущество, коль скоро она не желает производить на свет детей, и указал им, как можно помочь беде и что для этого следует делать.

Г-н Деффу ^{89} , остроумный литератор, хоть я и подозреваю его в запоздалом мальтузианстве, усматривает нелепое сходство между резиной [12]12
  Дабы очиститься от каких бы то ни было подозрений касательно использования резиновых грудей, приведу газетную выдержку, подтверждающую, что в этих органах нет ровным счетом ничего предосудительного:
  «Запрещается продажа любых сосок, кроме изготовленных из чистой резины, полученной способом горячей вулканизации. 28-го числа февраля месяца сего года в „Журналь оффисьель“ был обнародован закон от 26 февраля 1917 года, в котором изменена статья первая закона от 6 апреля 1910 года, суть которой сводилась к запрещению детских рожков в форме трубочек.
  Отныне обновленная статья первая этого закона гласит:
  Запрещается продажа, изготовление для продажи, реклама и импорт:
  1. детских рожков в форме трубочек;
  2. сосок, изготовленных из любых материалов кроме чистой резины, а также резины, полученной иначе как способом горячей вулканизации, и не имеющих рядом с фабричным или торговым клеймом специального обозначения „чистая резина“.
  Разрешаются только соски, изготовленные из чистой резины способом горячей вулканизации» ( Примеч. авт.).


[Закрыть], из которой сделаны мячи и шары, изображающие груди (возможно, именно в этом г-н Бах усматривает символику), и некими предметами гигиены, рекомендованными неомальтузианством. Честно говоря, эти предметы тут совершенно ни при чем, ибо нет страны, где бы ими пользовались меньше, чем во Франции, между тем как в Берлине, например, и дня не проходит, чтобы одна из этих штук не свалилась вам на голову, пока вы гуляете по улицам, – так широко пользуются ими немцы, доныне весьма плодовитые.

Другие причины, которыми, наряду с гигиеническими способами предотвращения беременности, объясняется сокращение численности населения, – например, алкоголизм – существуют повсюду в мире, причем в куда более значительных масштабах, чем во Франции.

В недавно вышедшей книге об алкоголе г-н Ив Гийо заметил, что если, согласно статистике, Франция занимает первое место по алкоголизму, то второе место отдано Италии, стране, как известно, весьма мало пьющей! Судите после этого, можно ли верить статистике: это сплошной обман, и полагаться на нее – чистое безумие. С другой стороны, заслуживает внимания тот факт, что французские провинции, где рождается больше всего детей, – это как раз те самые, что занимают первое место по алкоголизму!

Нет, причиной всему более тяжкая вина, более серьезный порок; истина такова: во Франции больше не рожают детей, потому что мало любят. В этом суть.

Но хватит. Тут надо писать целый том, менять нравы. Дело за власть имущими: пускай упрощают церемонию вступления в брак, поощряют любовь, обильную потомством, – тогда разрешатся на благо и во славу страны и другие важные вопросы, такие как детский труд.

Вернемся к искусству театра: в прологе к настоящему произведению вы обнаружите основные черты предлагаемой мной драматургии.

Добавлю, что, по-моему, это будет современное, простое, быстрое искусство, с такими поворотами и преувеличениями, которые необходимы, если хочешь поразить зрителя. Сюжет достаточно всеобъемлющий, чтобы драматическое произведение, в основе которого он лежит, могло влиять на умы и нравы, располагая их к долгу и чувству чести.

Временами трагическое будет брать верх над комическим и наоборот. Но не думаю, что в наше время публика терпеливо вынесет театральную пьесу, в которой не противопоставлялись бы эти элементы, ибо в нынешнем человечестве и в молодой современной литературе заложена такая энергия, что даже величайшее несчастье подчас оказывается для нас не лишенным смысла и его можно рассматривать не только с точки зрения доброжелательной иронии, позволяющей над ним посмеяться, но и с позиции истинного оптимизма, дарующего немедленное утешение и укрепляющего надежду.

В остальном, театр – это уже не жизнь, а лишь ее интерпретация, точно так же как колесо – не нога. Следовательно, я считаю вполне законным привнести в театр оглушительные эстетические новации, которые подчеркивают сценический характер персонажей и придают постановке больше блеску, не видоизменяя, однако, ни патетики, ни комизма ситуаций – они должны оставаться самодостаточными.

Наконец, добавлю, что, выделяя среди современных литературных дерзаний некое направление, которое считаю своим, я никоим образом не притязаю на роль основателя школы, но прежде всего протестую против иллюзионизма, которому большей частью подвержено сегодня театральное искусство. Этот иллюзионизм наверняка уместен в кинематографе и, на мой взгляд, как нельзя более противоречит искусству драмы.

Скажу еще, что, по-моему, в драме уместен только гибкий стих, основанный на ритме, на сюжете, на дыхании и подчиняющийся всем театральным надобностям. Драматургу не следует презирать музыку рифмы, которая в наше время уже не должна служить ограничением, быстро утомляющим автора и слушателя, но может украсить собой патетику и комизм, добавить красоты некоторым репликам, концовкам отдельных тирад или помочь достойному завершению акта.

Ресурсы такого драматического искусства воистину безграничны. Оно открывает простор воображению драматурга, который, отбросив путы, прежде казавшиеся необходимыми, а подчас и подхватывая традицию, прозябавшую в забвении, не считает нужным ниспровергать самых выдающихся своих предшественников. Он в своем труде воздает им дань уважения, причитающегося тем, кто возвысил человечество над жалкой очевидностью, которою пришлось бы довольствоваться роду людскому, не будь гениев, которые превосходят его и ведут вперед. Но гении разворачивают перед людьми новые пространства, которые, расширяя их горизонты и бесконечно разнообразя окружающее, дарят им радость и честь совершать все новые и новые поразительные открытия.

ЛУИЗЕ МАРИОН ^{90}

 
Луиза Марион вы напоили гордо
Нас новой мудростью из всех своих сосцов
 
 
Итак, доказан вред бесплодья и аборта
Искусству вняли все от старцев до юнцов
Ваш голос Францию извлек из долгой спячки
И чрева дрогнули в живительной горячке
 

МАРСЕЛЮ ЭРРАНУ

 
Вы доблестный супруг мудрец и чародей
Творили нам богов плодили нам детей
И если мы сравним их с нашим поколеньем
Любой ваш выкормыш разумник и храбрец
С младых ногтей чужды упрямство скука лень им
И с благодарностью заботливый отец
Потомки сохранят вас в глубине сердец
Прославив на земле наш город наконец
 

ЙЕТЕ ДЕССЛЕ

 
Как в Занзибаре вам жилось месье Лакуф
Вам умиравшему без лишних «Ах» и «Уф»
 
 
Носитель новостей ходячая газета
Источник разума распространитель света
Открывший публике что надобно рожать
Дабы забвения и смерти избежать
 
 
Вы олицетворить собой решились прессу
И мысли вложенные мною в эту пьесу
Доступны стали всем кто слушать захотят
 
 
Спасибо вам Дессле
                              А толпы негритят
Определившие исход второго акта
С народом Франции сольются без помех
И станут все как вы белы румяны так-то
                    Мадам и в этом ваш успех
 

ЖЮЛЬЕТТЕ НОРВИЛЬ

 
Мадам пришла пора вооруженным людям
Прервать молчание и мы молчать не будем
Я высказал свое
                            Гарцуя на коне
Блюли порядок вы на сцене и в стране
Вдвоем народу мы французскому привили
Любовь к гармонии и детородной силе
И многодетного супруга предъявили
 

ЭДМОНУ ВААЛЕ

 
               Спасибо милый Престо
               Вмиг опустело место
Что занимали вы но всех осилил страх
Кто слушал ваш рассказ о звездах в небесах
 

ГОВАРДУ

 
Мой дорогой народ тебе молчать пришлось
 
 
Не занзибарский нет французский ты насквозь
По свету странствуя останься дому верен
Будь рассудителен и в прихотях умерен
Отвагою гори и подвигов ищи
За благо Франции грядущей трепещи
Пускай не знать тебе ни отдыха ни срока
Стремись к познанию вперяй все дальше око
И любознательно внимай речам пророка
А главное пойми детишки это клад
Детишек наплоди и станешь ты богат
 

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ ПЕРВОЙ ПОСТАНОВКИ

 
Директор                                        Эдмон Валле
Тереза-Тиресий и гадалка        Луиза Марион
Муж                                                    Марсель Эрран
                                                            (Жан Тийуа)
Жандарм                                           Жюльетта Норвиль
Парижский журналист                Йета Дессле
Сын                                                    Йета Дессле
Киоск                                                 Йета Дессле
Лакуф                                                Йета Дессле
Престо                                              Эдмон Валле
Занзибарский народ                    Говард
Дама                                                   Жюльетта Дюбюэ
                                                            Нини Гийяр
Хоры                                                  Морис Леви
                                                            Макс Жакоб
                                                            Поль Морис и т. g.
 

^{Действие происходит в Занзибаре в наши дни.}

Автор декораций и костюмов для первого представления – г-н Серж Ферра, партию рояля исполняла м-ль Нини Гийяр, поскольку из-за нехватки в военное время музыкантов обеспечить оркестр не удалось.

ПРОЛОГ

Перед опущенным занавесом появляется Директор труппы; он во фраке, с тростью в руке вылезает из суфлерской будки.

Директор труппы

 
Итак я снова среди вас
Я вновь собрал блистательную труппу
Я подыскал подмостки
Но театральное искусство я нашел
По-прежнему в упадке и в бесславье
Мне жаль что все точь-в-точь как до войны
Когда на сцене что ни вечер нагло
Царил порок никем не побежден
 
 
Но пробил час когда нужны мужчины
Я на войну ушел как все мужчины
 
 
Артиллерийское избрал я ремесло там
На фронте северном командовал расчетом
Однажды вечером на нас глядели звезды
И по-младенчески моргали с вышины
Внезапно сноп ракет из вражеской траншеи
Нам резко высветил орудия врага
 
 
Я помню так как будто было все вчера
 
 
Я слышал выстрелы не слыша попаданий
Вдруг видим скачет с наблюдательного пункта
Солдат с известием что наш сержант который
Ориентируясь на вспышки их орудий
Определял и устанавливал прицел
Предупреждает что орудия врага
Настолько дальнобойны что разрывы
От их снарядов невозможно услыхать
И тут докладывают мне мои ребята
Что в небе гаснет за звездой звезда
И с нашей стороны раздался вопль
 
 
ВРАГ ВЫСТРЕЛАМИ ГАСИТ В НЕБЕ ЗВЕЗДЫ
 
 
В осеннем небе звезды умирали
Как память в бедном пасмурном уме
У старика что хочет что-то вспомнить
И вот мы умирали там как звезды
И под мертвящим светом от разрывов
Молчали в ужасе предчувствуя конец
 
 
ОНИ ГУБИЛИ ЦЕЛЫЕ СОЗВЕЗДЬЯ
 
 
Но голос долетел из мегафона
Он шел из блиндажа
Откуда офицеры подавали нам команды
И незнакомый командир тот что всегда спасает
                                                                                крикнул
       ПОРА ОПЯТЬ ЗАЖЕЧЬ НА НЕБЕ ЗВЕЗДЫ
 
 
И подхватили все французские солдаты
 
 
          ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ НЕ СКУПИСЬ
Прислуга оживилась
Наводчики очнулись
И вновь пошла пальба
И вновь небесные светила стали загораться
Наш порох вспыхивая их воспламенял
И вражеские пушки замолчали
Все эти звезды ослепили их
 
 
Вот так со звездами у нас на фронте вышло
 
 
С тех пор в себе я каждый вечер зажигаю
Все что угасло от чужой руки
Ну а теперь я снова среди вас
 
 
Актеры я прошу вас потерпеть
 
 
И зрители терпенья не теряйте
 
 
Я пьесу вам принес которая должна
                                           воздействовать на нравы
Тема пьесы моей семья и дети
Вполне домашнее дело
Вот почему я выбрал тон простой задушевный
Здесь ни крик ни вытье не допустимы
Исполнителям нужен от вас только здравый смысл
И при этом все они сил не пощадят чтобы вас
                                                                              развлечь
Чтобы вы повеселились усвоили те
Идеи важные что вложены в пьесу
Пускай нам детские взоры повсюду в мире засветят
 
 
Пусть их будет больше над нами чем звезд небесных
Уроками войны проникнитесь французы
 
 
Крепите чахлые родительские узы
 
 
Попробуем здесь вдохнуть новый дух в искусство
                                                                                      сцены
 
 
Веселье негу добродетель
И вытесним с подмостков пессимизм ему уже сто лет
Слишком почтенный возраст для такой скукотищи
Эта пьеса написана для старого театра
Потому что нового нам никто не построит
Нам бы круглый театр с двумя сценами
Одна посередке а другая кольцом
Окружающая зрителей вот тогда бы мы
Показали вам современное искусство во всей красе
Где без видимой связи переплетаются как в жизни
Звуки жесты краски крики шумы
Музыка танец акробатика поэзия живопись
Хоры действие и какие угодно декорации
 
 
Вы увидите эффекты
Которые дополняют и украшают основное действие
Переход от наивысшей страсти к бурлеску
Чистый вымысел хотя и в разумных пределах
И актеров простых и коллективных
Но не копии людей из толпы
А выжимки из целой вселенной
Потому что театр это вам не картинка-обманка
 
 
Драматург смело может распоряжаться
Миражами, какие попадутся ему под руку
По примеру феи Морганы на горе Гибел ^{91}
Толпы и вещи обретают у него дар речи
По его мановенью
И он не обязан считаться
Ни со временем ни с пространством
 
 
Его вселенная это пьеса
Внутри которой он творец-вседержитель
Управляющий полновластно
Звуком, жестами, поступками, материей и цветом
Пытаясь не только
Сфотографировать так называемый кусок жизни
Но явить эту жизнь в ее истинном виде
Ибо нужно чтобы пьеса была целой вселенной
Со своим творцом
Чтобы это была живая природа
А не только
Отрывочное изображенье
Нашей жизни или былых времен
 
 
Простите мне друзья мои актеры
 
 
И публика прости великодушно
Я говорил пожалуй слишком долго
Уже давно я к вам сюда вернулся
 
 
Но там вдали еще пожар пылает
И в этом пламени еще сгорают звезды
А те кто зажигает их опять
Просят вас воспарить до этих дальних светил
И светить вместе с ними
 
 
О зрители
Станьте факелом неугасимым и пылайте новым огнем
 

АКТ ПЕРВЫЙ

Рыночная площадь в Занзибаре, утро. Декорация изображает дома, пространство перед гаванью, а также то, что может дать французам намек на игру в Занзибар – азартную игру в кости. На авансцене укреплен мегафон в форме рожка для костей, украшенный игральными кубиками. Сбоку от него дворик и вход в дом; с другой стороны сад, газетный киоск, в котором выставлено множество товаров; в киоске продавщица-кукла, одна рука у нее двигается; обращенная к зрителям стена киоска украшена зеркалом. При поднятии занавеса в глубине зала видно коллективное безмолвное действующее лицо – занзибарский народ. Народ сидит на скамье. Справа от него стол, под рукой у него инструменты, с помощью которых он сможет в надлежащих случаях производить шум: это револьвер, волынка, большой барабан, барабан поменьше, аккордеон, трещотки, бубенцы, кастаньеты, игрушечная труба, битая посуда. В дальнейшем все звуки, издаваемые этими инструментами, производит занзибарский народ, а все, что снабжено ремаркой «В мегафон», следует выкрикивать в публику.

Занзибарский народ, Тереза.

Тереза

^{Голубое лицо, длинное голубое платье, расписанное фруктами и мартышками. Входит, когда занавес уже поднят, но еще прежде, чем занавес пошел вверх, слышно, как она старается перекричать шум оркестра.}

 
Нет мой друг мой супруг
То что вы велите я не стану делать ни за что
 
 
^{Шипение.}
 
 
Я феминистка авторитета мужчины я не признаю
 
 
^{Шипение.}
 
 
И вообще я хочу поступать по-своему
Мужчины уже давным-давно делают что хотят
Я в конце-то концов тоже хочу лупить врагов
Я хочу солдатом быть ать ать ать
Я хочу воевать ( Трещотки)и не хочу детей рожать
Нет мой друг мой супруг вы мне больше не указ
 
 
^{Делает три наклона задом к публике.
В мегафон.}
 
 
Оттого что вы когда-то бегали за мной
                                                               в Коннектикуте
Я по-вашему теперь ходи за вами в Занзибаре
 

Голос мужа

^{Бельгийский акцент}

 
Дайте мне сальца говорю дайте мне сальца
 

^{Звон битой посуды.}

Тереза

 
Слыхали у него на уме одна любовь
 
 
^{Бьется в истерике.}
 
 
Ты и не догадываешься дурак
 
 
^{Чихает.}
 
 
Что после солдата я хочу стать артисткой
 
 
^{Чихает.}
 
 
Вот именно вот именно
 
 
^{Чихает.}
 
 
А еще депутатом адвокатом сенатором
 
 
^{Чихает дважды.}
Министром президентом навигатором
 
 
^{Чихает.}
 
 
Врачом который лечит и грипп и истерики
Чтобы ставить клизму Европе и Америке
Рожать и хозяйничать ни за что
 
 
^{Тараторит.}
 
 
Хочу быть философом химиком математиком
Официантом цирковым акробатиком
Хочу субсидию дать пожилой балерине
Пускай гуляет зимой в меховой пелерине
 
 
^{Чихает, тараторит, затем подражает шуму паровоза.}
 

Голос мужа

^{Бельгийский акцент}

 
Дайте мне сальца говорю дайте мне сальца
 

Тереза

 
Слыхали у него на уме одна любовь
 
 
^{Наигрыш волынки.}
 
 
На месте мозгов у него морковь
 
 
^{Большой барабан.}
 
 
Кажется у меня растет борода
Грудь моя ты куда
 
 
^{С громким воплем распахивает балахон, из-за пазухи у нее показываются груди, одна красная, другая синяя; Тереза отпускает их, и они улетают (это воздушные шары), но улетают недалеко, потому что привязаны за ниточки.}
Прочь улетайте трепетные птицы
          И так далее
Женские прелести как вы милы
Упруги круглы
Так бы и съела
 
 
^{Дергает за ниточки, шары танцуют в воздухе.}
 
 
Довольно дурить
Не станем тратить время на полеты
Будем лучше упражняться в добродетели
Бесспорно порок опасная штука
Поэтому пожертвуем красотой
Красота зацепка для греха
Поэтому долой наши грудки
 
 
^{Подносит к шарам горящую зажигалку, шары лопаются; затем она корчит публике издевательскую гримасу и швыряет в зал мячи, которые достает из-за пазухи.}
 
 
Вот это да
У меня растут усы а не только борода
 
 
^{Гладит внезапно отросшую бороду, подкручивает усы.}
 
 
О черт
Я словно спелая нива в ожидании механической
                                                                                    жнейки
 
 
^{В мегафон.}
 
 
Я мужчина образцовый
С головы до ног
Я такой бычок
Крепкий да бедовый
 
 
^{Без мегафона.}
 
 
Я тореро новый
Только чур молчок
Герой на подвиги готовый
Немного потерпи
А ты женоподобный муж
Давай вопи
Сколько влезет
 
 
^{Продолжая тараторить, идет к газетному киоску и смотрится в зеркало, висящее на киоске.}