Текст книги "Мост Мирабо"

Автор книги: Гийом Аполлинер

Еще в 1914 году Аполлинер увлекся каллиграммами (идеограммами, как тогда говорили) и даже собирался издать книжку под названием «И я тоже живописец». Не случайно это был именно четырнадцатый год: как раз в этом году вышло из печати первое издание «Броска игральных костей» Стефана Малларме (при жизни Малларме эта поэма была опубликована только в журнале), в котором автор попытался – пожалуй, впервые в новейшей поэзии – совместить методом монтажа разные шрифты одного поэтического текста. Свой план Аполлинеру в какой-то мере удалось осуществить в «Каллиграммах», где под одной обложкой оказались и стихи, и идеограммы. Живописные пристрастия автора выражались не только в последовательной работе Аполлинера-критика, не только в его попытках привносить живопись в поэзию, но даже в самом его почерке, графически «передававшем» те или иные обстоятельства жизни: почти готика «Рейнских стихов» с прямыми высокими линиями букв «f», «l» и «t», округлые буквы «Бестиария» с аккуратно выписанными «s» и «x», и сглаженные, почти превращенные в одну линию, словно хоронящиеся снарядов военные строки, как, например, в последнем письме к Лу 18 января 1916 года, когда нет времени выписывать буквы, разве что долгим прочерком перечеркивать двойное «t» в слове «lettre» – «письмо»…

Вернувшись из госпиталя, Аполлинер лихорадочно окунулся в возрождавшуюся культурную жизнь: он по-прежнему сотрудничает со множеством журналов, готовит к изданию новые книги. Одна из них, над которой он начал работать еще в 1913 году и которая вышла в 1916-м, «Убиенный поэт», обозначила возвращение поэта к литературе после его долгого и мучительного выздоровления. «Фантазмы», как их называл сам Аполлинер, «Ересиарха и К°» стали еще более насыщенными в новых новеллах, в которых особое место заняли исторические сюжеты. В их разработке явственно сказалась эрудиция Аполлинера – мастера ассоциативных связей, из которых, собственно, в широком смысле и состоит культура.

В июне 1917 года в театре Рене Мобеля на Монмартре, как в давние добрые времена, вновь встретились многочисленные друзья поэта на премьере его пьесы «Груди Тиресия», а в ноябре в знаменитом театре «Старая Голубятня» он прочитал текст, который фактически стал его поэтическим завещанием, – «Новое сознание и поэты». «Поэзия и творчество тождественны, – говорил Аполлинер, – поэтом должно называть лишь того, кто изобретает, того, кто творит – поскольку вообще человек способен творить. Поэт – это тот, кто находит новые радости, пусть даже мучительные». Несколько ранее он почти о том же писал Мадлен Пажес: «Конечно, жизнь поэта – жизнь незаурядная, но меня судьба втягивала в такие переделки, которые, несмотря ни на что, мне по душе, – я умею радовать людей и сознаю это».

К Аполлинеру, к той радости, которую он умел создать и выпестовать, снова устремились молодые поэты. Некогда они отыскали Верлена, чтобы извлечь его из безвестности. Теперь настал подходящий момент, чтобы сгруппироваться вокруг Аполлинера. «В большей степени, чем кто-либо сегодня, – говорил тогда Пьер Реверди, – он начертал новые пути, открыл новые горизонты. Он заслуживает всего нашего увлечения, всего нашего благоговения».

К концу своей недолгой жизни Аполлинер добился не только признания; казалось, были удовлетворены и две его главные страсти: он обрел наконец взаимную любовь, что же до мистификации, то даже с его смертью была сыграна достойная шутка. 13 ноября, когда из церкви Святого Фомы Аквинского выносили гроб с телом поэта, толпа заполнила парижские улицы, но отнюдь не по случаю его похорон, а по поводу только что заключенного перемирия, – и в сотню глоток кричала: «Долой Гийома! Долой Гийома!..» Эти слова, обращенные к немецкому императору Вильгельму, были последним криком улицы, которым она невольно провожала своего покойного певца.

Жан Кокто, пришедший в тот день проститься с другом, впоследствии записал: «Красота его была столь лучезарна, что казалось, мы видим молодого Вергилия. Смерть в одеянии Данте увела его за руку, как ребенка». Если вспомнить, что именно Вергилий был певцом страстной любви, в которую безжалостно вторгалась современная ему жизнь с ее авантюрами и войнами, то эта метафора окажется не случайной и перекличка титанов, как и случается в культуре, обретет весомый и закономерный смысл.

* * *

Попытка представить лирику Гийома Аполлинера в двуязычном издании предпринимается, насколько нам известно, впервые. Попытка эта в определенном смысле рискованная, поскольку стихи Аполлинера далеко не всегда подходят для прямого адекватного перевода и нередко требуют особых решений – в языке и в подтексте, учитывая возможные реминисценции и поэтические аллюзии. Стихи Аполлинера открыты разным истолкованиям и прочтениям – в этом их сложность, в этом их притягательность для переводчика.

По-русски Аполлинер звучит уже почти семь десятилетий, начиная с блистательных переводов Бенедикта Лившица; в разное время к лирике французского поэта обращались П. Антокольский и М. Ваксмахер, Э. Линецкая и Ю. Корнеев, М. Кудинов и Г. Русаков, А. Гелескул и Б. Дубин, И. Кузнецова и Н. Стрижевская… Переводчик настоящей книги признателен их работе и опыту, благодаря которым безусловно существует такое понятие, как «русский Аполлинер».

Здесь, в этой книге, читатель не найдет многих известных стихов Аполлинера, и это понятно: любому переводчику свойственно переводить прежде всего то, что его роднит с иноязычным поэтом. В настоящем издании больше представлен тот Аполлинер, который стал завершителем классического периода французской поэзии; певец «нового лирического сознания» должен стать достоянием будущей билингвы.

Тем более что двуязычные издания поэзии уже прочно вошли в наш литературный обиход, – основу этому положила вышедшая в 1969 году на французском и русском языках антология «Французские стихи в переводе русских поэтов XIX–XX вв.», составленная Е. Г. Эткиндом. В предисловии к антологии ее составитель, в частности, замечал: «Русская школа поэтического перевода основана на утверждении: непереводимость отдельных языковых элементов безусловна, но столь же безусловна переводимость поэтического произведения как целого, как словесно-художественной системы».

Научная, художественная и просветительская деятельность Е. Г. Эткинда сыграла значительную роль для многих, кто занимается переводом поэзии, в том числе для переводчика этой книги, который с благодарностью посвящает ее памяти своего учителя.

Михаил Яснов

PREMI?RES PO?SIES
Ранние стихотворения
(1896-1910)

PO?MES DE LA JEUNESSE
ЮНОШЕСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

 
О ciel, v?t?ran v?tu de d?froques,
Apr?s cinq mille ans tu nous sers encor,
Les nuages sont les trous de tes loques
Le grand soleil est ta m?daille d'or!
 
 
Contemplant toujours les mondes baroques,
N'es-tu pas lass? du banal d?cor?
О ciel, v?t?ran v?tu de d?froques!
Apr?s cinq mille ans tu nous sers encor,
 
 
Parfois l?-haut tu dois rire de nous,
Qui gesticulons, poussons des cris rauques
Qui prions et nous tra?nons ? genoux
Pour avoir la gloire ou d'autres breloques?
О ciel, v?t?ran v?tu de d?froques!
 

 
О небо, ветеран в одних обносках,
Ты служишь нам уже пять тысяч лет,
Лохмотья туч торчат из дыр сиротских,
Но солнце – орден, знак твоих побед.
 
 
Глядишь на земли – что, не скучен лоск их
Банальных декораций, пошлый свет?
О небо, ветеран в одних обносках,
Ты служишь нам уже пять тысяч лет.
 
 
Тебе, должно быть, весело вверху
От наших криков, жалоб, жестов броских:
Тщеславье и другую шелуху
Ты видишь в душах, низменных и плоских…
О небо, ветеран в одних обносках!
 

 
Flore et le chaud Ph?bus revenaient sur la terre,
Toujours les flots grondants se brisaient sur Cyth?re,
Et la blonde V?nus, ador?e en ces lieux,
Dans son temple ?coutait le chant des hymnes pieux.
 
 
L'Olympe s'emplissait. Le Ma?tre du tonnerre
Mandait tous ses enfants qui venaient vers leur p?re.
Une ?trange terreur ?tait alors aux cieux;
Les puissants immortels ?taient devenus vieux.
 
 
Mais tout ? coup le ciel s'ab?me dans l'espace,
Et la race divine en un instant tr?passe,
Cependant qu'une voix crie au monde confus:
 
 
«J?sus va na?tre enfin et son r?gne commence;
Il na?t pauvre ? Bethl?em; son royaume est immense:
Pan! le Grand Pan est mort et les dieux ne sont plus!»
 

 
С небес вернулся Феб; пора на отдых Флоре;
К Цитере[3]3
  Цитера – прославленный в мифологии и литературе остров в Лаконийском заливе, на котором находился знаменитый храм в честь Венеры.


[Закрыть] ластилось раскатистое море,
И белокурая пособница страстей
Венера слушала, как гимн слагают ей.
 
 
Олимп наполнился. Но Громовержец вскоре
Обеспокоенно возвысил голос в хоре —
Он перепуганных зовет своих детей:
Грозит бессмертным смерть, грядет исход их дней!
 
 
И небо вздрогнуло от слухов непривычных,
И пробил смертный час для всех богов античных,
И чей-то крик взлетел до самых облаков:
 
 
«Родился Иисус! Его настало время!
Бессмертен только он, рожденный в Вифлееме!
Пан умер! Умер Пан! И больше нет богов!»
 

 
L'Aurore adolescente
Qui songe au soleil d'or,
– Un soleil d'hiver sans flammes ?clatantes
Enchant? par les f?es qui jouent sous les cieux morts, —
L'Aurore adolescente
Monte peu ? peu
Si doucement qu'on peut
Voir grelottante
Rosir l'aurore p?n?tr?e
De la fra?cheur de la derni?re v?pr?e.
Et le soleil terne, enchant?,
Se montre enfin, sans vie,
Sans clart?,
Car les f?es d'hiver les lui ont ravies,
Et l'aurore joyeuse
Heureuse,
Meurt
Tout en pleurs
Dans le ciel ?tonn?
Quasi honteuse
D'?tre m?re d'un soleil mort-n?.
 

 
Заря-юница,
О солнце грезящая, лишь о нем одном, —
А зимнее светило чуть искрится,
Как замороженное, в небе ледяном —
Заря-юница
Разгоняет мрак
Так медленно, что можно видеть, как
Она от холода багрится,
И утренник ознобом обдает
Еще не пробужденный небосвод.
И вот
На свет выходит тусклое созданье,
Как будто зимних фей печальный хоровод
Похитил у него сиянье.
И юная заря,
Еще горя,
Но слезы утирая,
Теряет краски, умирая
На небе декабря,
Которое, стыдясь, глядит уныло
На им рожденное, но мертвое светило.
 

STAVELOT
СТАВЛО

 
L'anneau se met ? l'annulaire
Apr?s le baiser des aveux
Ce que nos l?vres murmur?rent
Est dans l'anneau des annulaires
Mets des roses dans tes cheveux
 

 
Кольцо на пальце безымянном
За поцелуем шепот грез
Вся страсть признания дана нам
В кольце на пальце безымянном
Вколи в прическу пламя роз
 

 
S'en est all?e l'amante
Au village voisin malgr? la pluie
Sans son amant s'en est all?e l'amante
Pour danser avec un autre que lui
Les femmes mentent mentent
 

 
Улетела моя щебетунья
От меня под дождем проливным
В городок по соседству улетела моя щебетунья
Чтобы там танцевать с другим
Что ни женщина лгунья лгунья.
 

 
Je ne sais plus ni si je l'aime
Ni si l'hiver sait mon p?ch?
Le ciel est un manteau de Iaine
Et mes amours s'?tant cach?s
P?rissent d'amour en moi-m?me
 

 
Люблю ли я ее не знаю
Простит ли мне зима грехи
На небе шуба дождевая
Любови прячутся тихи
И гибнут от Любви сгорая
 

 
J'entends parfois une voix qui?te d'absente
Dire de petits mots
Qui font que j'aimerai chaque douleur pr?sente
Et tout l'espoir des prochains maux
 
 
Mots finissant en el comme le nom des anges
О pu?rilit?s
Le ciel que l'on m?dite et le miel que l'on mange
Fra?cheur du miel ? ciel d'?t?
 

 
Напев коротких слов призыв из тихой дали
Порой ловлю впотьмах
Он мне любовь дарит в сегодняшней печали
Надежду в завтрашних скорбях
 
 
Слова где «эль» в конце как отзвук небосвода[5]5
  Имеются в виду «архангельские» имена (Mots finissant en el comme le nom des anges), в частности имя архангела Гавриила (Gabriel), которое в оригинале рифмуется со словами «небо» и «мед» (соотв. франц. «ciel» и «miel»).


[Закрыть]
О простота
Трель вдумчивых небес хмель вожделенный меда
Как хмель душист как трель чиста
 

 
Ses l?vres sont entr'ouvertes
Le soleil est lev?
Il se glisse en la chambre
Malgr? les volets
Il fait ti?de
Ses l?vres sont entr'ouvertes
Et ses yeux sont clos
Le visage est si calme que je devine des r?ves
Quiets et doux
Tr?s doux
 
 
Je me souviens d'avoir r?v?
Que l'on vivait
Autour
D'un grand pommier d'amour
Par de doux jours pareils aux nuits sans lune
Et l'on passait le temps ? caresser les chats
Tandis que des filles brunes
Cueillaient les pommes une ? une
Pour les donner aux chats
 
 
Ses l?vres sont entr'ouvertes
O les calmes respirs
Ce matin la grande chambre est si ti?de
Dehors les oiseaux chantent
Et des hommes travaillent d?j?
 
 
Tic tac tic tac
Je sors sur la pointe des pieds
Pour ne pas troubler le bon sommeil
 

 
Губы ее приоткрыты
Солнце уже взошло
И проскользнуло в комнату
Сквозь ставни и сквозь стекло
И стало тепло
Губы ее приоткрыты
И закрыты глаза
А лицо так спокойно что сразу видно какие
Снятся ей сны золотые
Нежные и золотые
 
 
Мне тоже приснился сон золотой
Будто с тобой
У древа любви мы стоим
А под ним
Ночью безлунной и солнечным днем
Время подобно снам
Там котов ласкают и яблоки рвут
И темноволосые девы дают
Плоды отведать котам
 
 
Губы ее приоткрыты
О как дыханье легко
Этим утром в комнате так тепло
И птицы уже распелись
И люди уже в трудах
 
 
Тик-так тик-так
Я вышел на цыпочках чтоб не прервать
Сон ее золотой
 

 
La journ?e a ?t? longue
Elle est pass?e enfin
 
 
Demain sera ce que fut aujourd'hui
Et l?-bas sur la montagne
Le soir descend sur le ch?teau enchant?
Nous sommes las ce soir
Mais la maison nous attend
Avec la bonne soupe qui fume
Et d?s l'aube demain
Le dur labeur
Nous reprendra
H?las
Bonnes gens
 

 
Сегодня был долог день
Он кончился наконец
 
 
А завтра все опять повторится
Там на горе опускается вечер
На заколдованный замок
Мы устали сегодня
Но дома
Ужин дымится
А завтра с утра
Мы снова
Займемся своим трудом
Вот так-то
Добрые люди
 

 
Mon amour est comme un fi?vreux que seul apaise
Le poison qui nourrit son mal et dont il meurt
Mon sens comme celui d'un tel que folie l?se
N'exprime plus qu'injuste et tr?s vaine fureur
 
 
Je t'avais crue si blanche et tu es noire h?las
О toi g?henne sombre ? toi nuit sans ?toiles
L'amour a incant? mes yeux tristes et las
Et tout est irr?el comme embrum? de voiles
 
 
Peut-?tre es-tu tr?s pure immacul?e ? toi
Qu'? travers ma folie j'ai proclam?e impure
J'ai les yeux de l'Amour qui sont troubles d'?moi
De veilles et de pleurs et des maux qu'il endure
 

 
Моя любовь больной чьи муки утоляет
Тот самый яд что жжет и разрушает плоть
Да страсть меня томит безумье оскорбляет
Но тщетной яростью обид не побороть
 
 
Я думал ты светла а ты черней провала
В генну мрачную ты жуткий мрак ночной
Любовь томление мое околдовала
И все опутала туманной пеленой
 
 
Быть может на тебе ни пятнышка а я-то
В своем безумии порок в тебе клеймил
Я как сама Любовь глядел подслеповато
От слез бессонниц от волнения без сил
 

 
H?las s'en sont venus ? la male heure
Diog?ne le chien avec Onan
Le grimoire est femme lascive et pleure
De chaud d?sir avec toi maintenant
 
 
Or la bouche
Que voudrait ta caresse est lointaine
Des reines
D?sirent entrer dans ta couche
Car del? le r?el ton d?sir les br?la
 
 
H?las tes mains tes mains sont tout cela
Et l'estampe est chair douce
 

 
Увы в недобрый час предвестники тщеты
Явились Диоген[7]7
  Диоген – древнегреческий философ-моралист Диоген Синопский (ок. 400 – ок. 325 до н.э.), практиковавший крайний аскетизм и, по преданию, живший в пифосе – глиняном сосуде для хранения зерна.


[Закрыть] с Онаном[8]8
  Онан – библейский персонаж, сын Иуды (Быт. 38, 9).


[Закрыть]
О эта книга сладострастная как ты
С тобою плачущая о желанном
 
 
А все же
Как далеки от ласк твоих уста
Царица гордая и та
С тобой бы разделила это ложе
Горячкой твоего желанья налита
 
 
Увы но руки руки в них лишь пустота
И так гравюра с нежной плотью схожа
 

 
Il me revient quelquefois
Ce refrain moqueur
Si ton coeur cherche un coeur
Ton coeur seul est ce coeur
 
 
Et je me deux
D'?tre tout seul
J'aurais voulu venir dans une ville et vivre
Et cela peut-?tre l'ai-je lu dans un livre
Que toujours il fait nuit dans la ville
Mais cela se songe seulement
Et je me voudrais fuir
 
 
Je voudrais l'inconnu de ce pays du soir
Je serais comme un aigle puisqu'il n'y aurait pas
De soleil ? fixer
Que seuls fixent les aigles
Mais la nuit noire peut-?tre la lune maladive
Mais les hiboux des soirs
Ululant dans le noir
Mais cela se songe seulement
C'est pourquoi je me deux
 
 
Qui sait ce qui sera
Le grand sera toujours
Le vil sera toujours
La mort mourra toujours
 
 
Il ne faut pas
Sonder les devenirs
M?me si nous pouvons
Savoir les avenirs
Il ne faut pas sonder les devenirs
Il vaut mieux vivre et jouir de la fra?cheur des soirs
O? l'on s'endort en r?vant aux del? sans espoir
 
 
Je n'avais qu'un coeur de chair
Et l'ai voulu porter
Porter en ex-voto
Mais j'en ai vu d'argent
D'argent sous les regards mornes
Des Notre-Dame
Et j'ai vu m?me alors
Des coers en or
Pr?s des Sacr?-Coeur de marbre
Des Sacr?-Coeur de pl?tre
Dans les cath?drales
Et je fus tout honteux
Et j'ai cach? mon coeur de chair
Mon coeur vivant
Sanguinolent
Je suis sorti
Regardant avec effroi
Les coeurs d'or ou d'argent qui rutilent l?-bas
Comme mon coeur m'embarrassait
Sous terre je l'ai enterr?
Loin des moines passants
Et des ?glises
Jetez des iris noirs
Des iris noirs ? pleines mains
Avec des lauriers-roses
 

 
Я порой вспоминаю забавный куплет
Никуда от него не деться
Если сердце ищет другое сердце
То это сердце и есть то сердце
 
 
Вот и я раздваиваюсь
Ибо я одинок
Я хотел бы уехать в город далекий
И жить-поживать
Может чьи-то строки
Мне навеяли образ что в городе вечная ночь
Или мне это только мстится
И я от себя самого убегаю прочь
 
 
Меня привлекает неведомость этой мглы
Мне бы стать орлом поскольку только орлы
Могут видеть солнце
В стране где оно не видно
Однако ночь безысходна луна больна
И только кричащим совам
Во тьме не спится
Или мне это только мстится
Ибо я раздвоен
 
 
Кто знает что будет
Величье вечно
Двуличье вечно
Смерть бесконечна
 
 
Вовсе не надо
Пытать грядущее
Даже если мы можем
Прозреть грядущее
Вовсе не надо пытать грядущее
Не лучше ли попросту жить наслаждаясь прохладой вечерней
Дремать и мечтать что любой из надежд достоверней
 
 
Если что у меня и было так сердце из плоти
Я принес его к алтарю
Исполняя обет
Но увидел одно серебро
Серебро под тусклыми взглядами
Богородиц
А еще я увидел словно впервые
Золотые сердца Иисуса и Девы Марии
Святые сердца из мрамора
И из гипса
Которых так много в соборах
Я был пристыжен
И запрятал поглубже сердце из плоти
Сердце мое такое
Окровавленное живое
И потом я вышел со страхом глядя
Как сердца золотые пылали там в церкви
Сзади
Но сердце мое так меня стесняло
Что я закопал его в землю
Подальше
От монахов и от церквей
Принесите же черный ирис
Принесите туда где лежит оно утихомирясь
Черный ирис и розовый олеандр
 

 
Jamais les cr?puscules ne vaincront les aurores
Etonnons-nous des soirs mais vivons les matins
M?prisons l'immuable comme la pierre ou l'or
Sources qui tariront Que je trempe mes mains
En l'onde heureuse
 

 
Вечерней мгле вовек не одолеть рассвета
Нас тешат сумерки но жизнь дают утра
Смешна незыблемость Мошна и камень это
Те самые ключи что сякнут Мне пора
Ладони окунуть в источник счастья
 

 
Nous v?nmes au jardin fleuri pour la cueillette.
Belle, sais-tu combien de fleurs, de roses-th?,
Roses p?les d'amour qui couronnent ta t?te,
S'effeuillent chaque ?t??
 
 
Leurs tiges vont plier au grand vent qui s'?l?ve.
Des p?tales de rose ont chu dans le chemin.
О Belle, cueille-les, puisque nos fleurs de r?ve
Se faneront demain!
 
 
Mets-les dans une coupe et toutes portes closes,
Alanguis et cruels, songeant aux jours d?funts,
Nous verrons l'agonie amoureuse des roses
Aux r?les de parfums.
 
 
Le grand jardin est d?fleuri, mon ?go?ste,
Les papillons de jour vers d'autres fleurs ont fui,
Et seuls dor?navant viendront au jardin triste
Les papillons de nuit.
 
 
Et les fleurs vont mourir dans la chambre profane.
Nos roses tour ? tour effeuillent leur douleur.
Belle, sanglote un peu… Chaque fleur qui se fane,
C'est un amour qui meurt!
 

 
Мы в этот пышный сад пришли нарвать букеты.
Красавица моя, ты видишь, сколько их,
Всех этих роз любви, не переживших лето,
Поблекших и нагих?
 
 
Их стебли гнутся и под ветром на аллеи
Роняют лепестки, – уходит время роз.
Красавица моя, сорви же их скорее,
Соцветья наших грез!
 
 
Запри покрепче дверь и кинь бутоны в кубок:
Жестока и нежна, пускай любовь глядит
На их агонию, – с цветов, как с алых губок,
Хрип запахов слетит!
 
 
Сад-себялюбец отцветает, и в долине
Дневные бабочки рассеялись, легки.
Одни в его тоску слетаются отныне
Ночные мотыльки.
 
 
И в нашей комнате без воздуха и света
Роняют розы скорбь, спеша сгореть дотла.
Красавица, поплачь… Цветок увядший – это
Любовь, что умерла!
 

LES DICTS D'AMOUR ? LINDA
ЛЮБОВНЫЕ ДИКТОВКИ ДЛЯ ЛИНДЫ

 
Votre nom tr?s pa?en, un peu pr?tentieux,
Parce que c'est le v?tre en est d?licieux;
Il veut dire «jolie» en espagnol, et comme
Vous l'?tes, on dit vrai chaque fois qu'on vous nomme.
 
 
Ce nom devient m?lancolique en allemand,
Aux brises de l'Avril, il bruisse doucement,
C'est le tilleul lyrique, un arbre de l?gende,
D'o?, chaque nuit, des lutins fous sortent en bande.
 
 
Enfin, ce rare nom qui dit votre beaut?,
Ce fut aussi le nom d'une antique cit?
Qui florissait jadis parmi les roses belles
Dans Rhodes, l'?le o? roucoulent les colombelles.