Текст книги "Зверь"

Автор книги: Ги де Кар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Что он говорит? – с беспокойством спросил адвокат.

– Он не отвечает.

– Неважно. Главное – он понял, кто я. Скажите ему, что мне очень понравился его роман «Одинокий».

Переводчик снова пробежал по фалангам пальцами. Лицо Жака Вотье просветлело.

– Так, так! – воскликнул Дельо. – Мы нащупали чувствительную струнку – авторское самолюбие. Скажите, что я добьюсь разрешения, чтобы ему выдали все необходимое для письма по Брайлю, и, воспользовавшись своим вынужденным одиночеством, он сможет набросать замысел своего нового романа. Дайте ему понять, что его впечатления от пребывания в камере могли бы очень заинтересовать публику.

Переводчик приступил к делу. Когда его проворные пальцы остановились, пальцы Вотье забегали по фалангам его молчаливого собеседника.

– Наконец-то он отвечает! – воскликнул адвокат. – Что он говорит?

– Что он благодарит вас, но это бесполезно – он никогда не будет больше писать.

– Терпеть не могу безответственных заявлений! Скажите ему, что, по моему мнению, он хорошо сделал, что убил американца.

– Вы думаете, я могу ему это сказать? – не скрывая удивления, спросил переводчик.

– Вы должны это сделать! Разумеется, то, что я говорю сейчас, – не слишком обычно, но необходимо, чтобы мой клиент уверовал в абсолютную поддержку своего защитника, иначе между нами не могут установиться доверительные отношения.

Переводчик передал то, о чем просил защитник, и Дельо показалось, что на неподвижном лице мелькнула тень удивления.

– Добавьте, – поспешно сказал адвокат, – поскольку он действовал правильно, то, следовательно, не виновен, и задайте ему пять вопросов. Во-первых, почему он признает себя виновным?

– Он не отвечает, – сказал переводчик.

– Второй вопрос: почему он до сих пор не хотел, чтобы его защищали?

– Не отвечает.

– Третий вопрос: хотел бы он встретиться с матерью?

– Нет.

– Определенный ответ. Четвертый вопрос: хотел бы он встретиться с женой?

– Нет.

– Очень интересно, – пробормотал адвокат. – Пятый и последний вопрос: хочет ли он, чтобы я ему устроил здесь свидание с Ивоном Роделеком?

– Не отвечает.

– Он не отвечает, но и не говорит: нет! Остановимся на этом, мой дорогой директор: я знаю уже достаточно. Еще раз простите, что злоупотребил вашим ценным временем. Прежде чем уйти, я хотел бы, чтобы вы объяснили моему клиенту, что мне совершенно необходимо пожать ему руку – это единственный для меня способ выразить ему не только мою симпатию, но и привязанность.

В то время как переводчик передавал смысл фразы слепоглухонемому, Дельо протянул руку. Но Вотье с застывшими руками не шелохнулся.

Когда оба посетителя вышли на улицу, адвокат спросил:

– Скажите искренне, что вы думаете о моем клиенте?

– То же, что и вы, дорогой мэтр. Вы правы: это умный и хитрый парень, который говорит только тогда, когда захочет, и умеет использовать свою внешность, чтобы обмануть собеседника.

– Да, я тоже так думаю. Ах, дорогой мсье, я прихожу к убеждению, что умных людей защищать иногда труднее, чем дураков.

Виктор Дельо сразу вернулся домой, где Даниель с нетерпением ждала его, чтобы передать письмо. По штемпелю было видно, что оно из Санака. Пробежав его глазами, адвокат заявил:

– Я уезжаю. Времени в обрез, чтобы успеть на дневной экспресс, который прибывает в Лимож в семь вечера… Там мне надо кое-кого увидеть. Затем, я надеюсь, с утренней почтой будет еще корреспонденция – перед восходом солнца… Если оно взойдет! И даже если бы оно не взошло, в этом темном деле я все равно пойду до конца. Разумеется, пока я не вернусь, вы будете дежурить здесь.

– Когда вы вернетесь, мэтр?

– Не знаю. Посчитаем: из пяти человек, которым мы писали, я виделся пока с одним – с матерью. Сегодня вечером в Лиможе встречусь еще с одним – с доктором. Завтра еще с двумя. Остается последняя встреча – с женой. Это будет самое трудное. Получит ли она мое письмо? А если получит, то ответит ли? Загадка! Несмотря ни на что, я сильно на это надеюсь. Немного здравого смысла – и самые запутанные дела проясняются. Жаль, что у вас уже много сделано по диссертации, а то я предложил бы вам отличную тему: «Может ли защитник морально оправдать убийство?» Подумайте над этим во всяком случае. И если вам это улыбается, можно все начать сначала. Вы не будете исключением: у меня такое ощущение, что я в свои шестьдесят восемь лет заново начинаю карьеру. До свидания, внучка.

Его не было четыре дня. Даниель была сильно обеспокоена, когда раздался характерный звонок. Было десять часов вечера.

– Наконец, мэтр! Прибыли!

– Добрый вечер, внучка. Не осталось ли чего-нибудь поесть? Проголодался как волк. Желудок уже не может приспособиться к сомнительной роскоши вагонно-ресторанной пищи.

– Все есть, мэтр. Вы, наверно, устали?

– Меньше, чем можно подумать. Давайте поболтаем с вами, пока я ем, а потом вы отправитесь домой.

Он занялся едой. Девушка не осмелилась его отвлекать. Он заговорил первым, разрезая грушу:

– Вижу, что вы умираете от любопытства. Хотите знать, чем я занимался. И поскольку вы меня ни о чем не спрашиваете, я вам сейчас расскажу. Я был свидетелем некоторых экспериментов.

– Экспериментов?

– Над человеческими существами, рожденными с отсутствием зрения, слуха, речи.

– И они живут?

– Лучше, чем вы предполагаете.

Он продолжал отрезать кусочки от груши, наблюдая за молодой помощницей, которая казалась ему озабоченной.

– Что с вами? – спросил он. – Вас что-то беспокоит?

– Я даже не хотела говорить вам об этом, мэтр, потому что вы слишком сейчас заняты. Но дело в том, что во время вашего отсутствия каждый вечер в одиннадцать часов были странные звонки. Женский голос, один и тот же, спрашивал вас. Когда я говорила, что вас нет, сразу же вешали трубку.

– Это все?

– Да, мэтр.

– Мало! Если бы у меня была сумасшедшая любовница, я мог бы думать, что это она, но у меня ее нет. Теперь, внучка, возвращайтесь к себе. На завтра я отпускаю вас. Зайдите на всякий случай послезавтра. Спокойной ночи.

Оставшись один, Дельо облачился в халат и на этот раз устроился не в кресле, а за столом – стал просматривать пачку брошюр с грифом на обложке: «Региональный институт слепоглухонемых, Санак»., которые он привез из поездки. Телефонный звонок оторвал его от чтения.

– Алло? Да, я у телефона, мадам. С кем имею честь? А, прекрасно! Мое письмо нашло вас? Это доказывает, что не так уж невозможно вас разыскать, как утверждали мои предшественники. Я очень хотел бы встретиться с вами, мадам Вотье. Вы одна можете пролить свет на это тяжкое дело. Умоляю, мадам! Речь идет о вашем муже, о человеке, имя которого вы носите. Вы сами должны быть в этом заинтересованы. Причины вашего исчезновения и молчания истолковываются дурно. Я знаю: во всей этой драме вы ни при чем. Поэтому мне нужна ваша помощь. Это придало бы еще большую цену вашим свидетельским показаниям. Я к вашим услугам. В день и час, которые вы захотите назначить. Вы не хотели бы прийти ко мне? Очень хорошо понимаю. Может быть, вы хотите, чтобы я пришел к вам? Тоже нет? Вы предпочитаете сохранить инкогнито? Тоже допускаю. Где же мы тогда увидимся? В саду Багатель? Прекрасное место, скорее предназначенное для влюбленных. Хорошая мысль: в это время года там мало народу. Обещаю вам, что буду один, – профессиональная тайна. Завтра утром? Можете в десять часов? В аллее розария? На вас будет темно-синий костюм с серым шарфом? Меня вы легко узнаете: я стар и очень близорук, всегда в черном! Мое почтение, мадам.

Виктор Дельо снова погрузился в чтение. Лицо его не выражало ни малейшего чувства удовлетворения.

Он пришел на свидание в точно назначенное время. Женщина в темно-синем костюме с серым шарфом уже прогуливалась в аллее розария. В этот утренний час сад Багатель был пустынным. Адвокат, направляясь к незнакомке, поправил пенсне: ему хотелось получить о ней общее цельное впечатление. Оно оказалось в точности таким, какого он ожидал. Соланж Вотье являла собой поразительный контраст своему мужу: блондинка, в то время как он был брюнетом, стройная, почти болезненная по виду, но идеально красивая. Легкое, воздушное существо, словно порожденное мечтательным воображением или явившееся из романтической легенды с берегов Рейна. Она была небольшого роста, но так же пропорционально сложена, как ее муж. Словом, это было совершенно восхитительное создание.

– Извините, мадам, что заставил вас ждать, – сказал адвокат, снимая шляпу.

– Это не имеет никакого значения, – ответила молодая женщина со странной грустной улыбкой, которая поразила ее собеседника. – Я вас слушаю.

– Постараюсь быть кратким, мадам. В двух словах – вы мне нужны! И когда я говорю «мне», можете считать, что «нам» – вашему мужу и мне.

– Вы в этом уверены, мэтр? – ответила она с сомнением. – После преступления Жак сделал все, чтобы избежать встречи со мной. Я старалась увидеться с ним в тюрьме, но он всегда отказывался. Кажется, он сознательно избегает меня. Почему?

– Пока я еще не могу ничего объяснить, мадам. Я пытаюсь разобраться, сомневаюсь… Единственное, что я точно знаю, потому что чувствую это, – вы можете, вы должны мне помочь!

– Я тоже хочу этого, мэтр!

– Тогда почему, мадам, вы не захотели оказать эту услугу моим предшественникам?

– Я не доверяла им. Они смотрели на моего мужа только как на средство для того, чтобы утвердить себя в общественном мнении. Уже одно то, что эти так называемые защитники были убеждены в виновности Жака, в то время как я-то знаю, что Жак не убивал!

– Какие основания у вас утверждать это, мадам?

– Интимное, глубоко личное чувство. Жак не способен убить! И у меня больше оснований, чем у кого бы то ни было, утверждать это, потому что никто не знает его лучше меня.

– Не сомневаюсь в этом, мадам. Именно поэтому вы можете очень мне помочь.

– Нет, мэтр! Я могла бы быть вам сколько-нибудь полезной, если бы Жак хотел, чтобы его защищали. Но он не хочет. Он хочет, чтобы его осудили. Я знаю это, знаю! Ни вам и никому в мире не удастся проникнуть в его тайну, если даже мне это не удалось на теплоходе во время допросов сразу после преступления.

– Как бы это ни противоречило моим первоначальным выводам, должен вам признаться, мадам: я убежден, как и мои предшественники, что ваш муж – единственный убийца молодого американца. Уйма доказательств в подтверждение этому: отпечатки пальцев, собственные признания…

– Но почему всем вам хочется, чтобы он убил человека, которого не знал, о существовании которого даже не подозревал?

– Вы одна, мадам, в состоянии помочь мне ответить на это «почему». У меня есть все основания думать: мотивы этого преступления настолько серьезны – впрочем, я вчера через переводчика уже дал знать об этом вашему мужу, – что для меня не составит труда его оправдать.

Молодая женщина, прежде чем ответить, посмотрела на адвоката долгим взглядом.

– У Жака не было никакой разумной причины совершить это преступление…

– Хорошо, что эти слова, мадам, вы произнесли только предо мной, защитником вашего мужа и, следовательно, вашим другом. Если бы вы стали упорствовать и повторили бы их на процессе, где я твердо намерен заявить о вас как о свидетеле защиты, были бы основания опасаться, что они повлияют на обвинительный приговор Вотье. Думаю, мадам, что нам следовало бы встретиться еще раз у меня, чтобы поговорить обо всем этом обстоятельно. Будем считать, что эта встреча на свежем воздухе была только началом знакомства. Я согласен на любое время… надо спешить!

– Позвольте мне подумать. Я позвоню вам вечером около одиннадцати.

– Как вам угодно. Но прежде чем расстаться, мне хотелось бы, мадам, задать вам еще один, последний и пустячный вопрос.

– Слушаю вас.

– Вы только что сказали мне, что ваш муж упорно отказывался увидеться с вами с момента преступления: это в точности совпадает с теми сведениями, которые у меня уже есть. Вы утверждали также, что вы сделали невозможное, чтобы встретиться с ним против его воли: соглашаюсь верить этому, хотя, по моим сведениям, все было наоборот. Некоторые утверждали даже, что вы скрывались… Признайтесь, что ваше поведение в отношении защитников до сих пор подтверждает это предположение. Это дает мне право спросить вас: «Мадам Вотье, хотите ли вы помочь мне спасти вашего мужа, обвиняемого в убийстве, да или нет?»

Неуверенный взгляд голубых глаз молодой женщины еще раз скользнул по лицу собеседника. Губы ее задрожали, но она не произнесла ни звука. Вдруг, резко отвернувшись, с глазами, полными слез, она почти побежала по аллее розария. Ошеломленный, старый адвокат смотрел вслед быстро удалявшемуся хрупкому силуэту, но не сделал никакой попытки догнать мадам Вотье. Не бросаются вслед за истиной, которая убегает. Он снял пенсне, протер стекла клетчатым носовым платком и направился к выходу из сада. «Вот, – говорил он себе, – самая странная чета, которую только можно себе представить… Красавица и Зверь… Красавица, должно быть, злая. Зверь, несомненно, – добрый… Но какая между ними тайна, чтобы ни тот, ни другая не хотели друг с другом встретиться?»

Спустя неделю после того, как защиту Жака Вотье шеф адвокатов поручил Виктору Дельо, этот последний снова появился во Дворце правосудия.

– Ну, – спросил Мюнье, принимая его в своем кабинете, – насколько продвинулось твое дело?

– Я почти готов, – ответил Дельо небрежным тоном, который удивил друга его молодых лет.

– Браво! Но ты, наверно, пришел просить отсрочки?

– Нет. Я буду готов к первому слушанию – к двадцатому ноября.

– В добрый час. Тебе удалось распутать дело так быстро? И что ты думаешь о своем клиенте?

– Позволь мне не отвечать тебе.

– Как тебе угодно! В общем, ты доволен? Ты не сердишься на меня за это поручение?

– Я поблагодарю тебя позже. Сейчас я хотел бы встретиться со своим противником.

– Вуареном? Ты его знаешь?

– Мне известна его репутация.

– Ты будешь иметь дело с сильным противником. Это посольский адвокат. Он почти всегда защищает американских подданных, особенно убитых у нас. Он должен быть сейчас во Дворце, я попрошу его пригласить.

Пока шеф адвокатов отдавал распоряжение курьеру, Дельо сказал ему:

– В сущности, ты оказываешь мне услугу. Я спрашивал себя, захочет ли знаменитый собрат унизиться до знакомства с такой мелкой сошкой, как я.

– Вуарен любезный человек, несмотря на немного высокомерный вид. Хотя он тебя никогда не видел, я уверен, что он с уважением относится к собрату, взвалившему на себя тяжелое бремя защиты Вотье. Ваши профессиональные отношения могут быть только превосходными. Впрочем, вот и он. Входите, дорогой друг! Вот ваш противник в деле Вотье, мой добрый старый товарищ Дельо.

Рукопожатие, которым обменялись два адвоката, было вялым. Мэтры Вуарен и Дельо были совсем непохожи друг на друга. Внешне Вуарен выглядел хорошо: он был на двадцать лет моложе противника, выражался не без изящества и, кажется, любил слушать только себя самого. Внутренне они отличались еще больше: Виктор Дельо думал о своих клиентах, Андре Вуарен думал прежде всего о себе. С этой первой встречи защитник гражданской стороны пожелал установить дистанцию:

– Кажется, дорогой собрат, вы впервые выступаете в суде присяжных?

– Это действительно так, и поэтому я не очень в себе уверен.

– Как я вас понимаю! Войти в новую роль всегда трудно. Сам я предпочитаю передавать дела по уголовному суду своим сотрудникам.

Старый адвокат не повел бровью и с любезным видом сказал:

– Поскольку мне повезло, дорогой собрат, встретиться с вами в кабинете шефа адвокатов, могу я спросить, сколько вы предполагаете вызвать свидетелей?

– Добрую дюжину. А вы?

– Наполовину меньше.

– Это меня не удивляет. От ваших предшественников я знаю о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться.

– Они неглубоко копали, – улыбаясь, сказал Дельо. – Мы увидимся с вами, дорогой собрат, на первом слушании.

Как только Виктор Дельо вышел, элегантный Вуарен доверительно сказал шефу адвокатов:

– Странный малый. Откуда он взялся? Из провинции?

– Ошибаетесь, мой дорогой. Очень скоро Дельо будет старейшиной гильдии адвокатов Парижа.

– Верится с трудом! Можно узнать, дорогой шеф, почему вы поручили это дело ему?

– По трем причинам. Во-первых, никто не захотел брать на себя защиту. Во-вторых, мне казалось справедливым поручить такому человеку, как Дельо, дело, благодаря которому его наконец признали хотя бы коллеги, решительно не желающие его замечать. В-третьих, я считаю, что ваш противник талантлив.

– В самом деле? – скептически спросил Вуарен.

– В нем нет внешнего блеска, но зато у него есть качество, которое становится все более и более редким: он любит свое дело.

До сих пор будущему адвокату Даниель Жени не удавалось присутствовать на суде присяжных, потому что места, зарезервированные для членов коллегии адвокатов, распределялись среди тех, кто на виду. Но сегодня, 20 ноября, в день открытия процесса Вотье, девушка могла быть довольна. Сидя на скамье, предназначенной для защиты (Дельо представил ее во Дворце как «лучшую свою сотрудницу»), она с любопытством разглядывала зал и собравшихся в нем людей. В тоге и лихо посаженной на черные кудри адвокатской шапочке она чувствовала себя в своей стихии. Первым, кого встретил ее любопытный взгляд, был, конечно, ее ближайший сосед: добрый, замечательный Виктор Дельо. Казалось, большие эти события никак не повлияли на его внешний вид: та же порыжевшая тога, болтающееся на большом носу пенсне, пышные усы. Старого адвоката нимало не заботили устремленные на него взгляды пятисот пар глаз, выражавших одновременно сочувствие и удивление. Каждый задавался вопросом: откуда мог взяться этот ископаемый чудак и каким образом он надеется с честью выйти из весьма деликатного положения?

Виктор Дельо в это время с сосредоточенным вниманием вслушивался в тихий голос своего соседа слева – директора института с улицы Сен-Жак. Этот последний тоже страстно увлекся делом. Он предложил свои услуги в качестве основного переводчика между обвиняемым и судом на все время процесса, и они были приняты. Уже много раз в течение трех недель, предшествовавших процессу, этот благородный человек сопровождал Виктора Дельо в тюрьму, и благодаря высокому профессионализму ему удалось получить от обвиняемого некоторые важные показания. Жак Вотье в конце концов привык к этому переводчику, и для успешного хода процесса его выбор был со всех точек зрения «оправданным.

Быстро оглядев публику, состоявшую в основном из элегантных и праздных женщин, Даниель остановилась на противнике – на мэтре Вуарене. У него была – почему бы это и не признать – представительная внешность, он выглядел совсем иначе, нежели скромный и незаметный Дельо. Вместе с ним был внушительный штаб сотрудников, включавший даже одного известного адвоката. В отличие от Виктора Дельо мэтр Вуарен снисходительно разглядывал публику, уже предвкушая эффект от своих ораторских приемов, которые обеспечивали этому самодовольному человеку томные взгляды его привычных почитательниц.

Чувствовалось, что и на этот раз известный адвокат рассчитывает на победу. Эта его уверенность смущала Даниель, и она с еще большей отчетливостью представляла глубину пропасти, на краю которой был ее старый друг. Действительно, этот Вуарен был всем хорош, кроме разве того, что симпатичным он не был.

Наконец ввели обвиняемого, и на нем остановился ищущий взгляд девушки. Она его еще никогда не видела, а описания Дельо были беглыми и неопределенными. Для тонкой, чувствительной Даниель это был нервный шок, у нее перехватило дыхание. Никогда она не могла бы вообразить себе, что может быть на земле подобное существо, к тому же принадлежащее к человеческому роду. Всклокоченные волосы, животное лицо, бульдожья челюсть, чудовищная, тяжело посаженная голова на огромном теле… Его ввели два жандарма, казавшиеся хрупкими рядом с таким гигантом. В себе самой девушка ощутила попятное движение мысли: клиент Виктора Дельо не мог быть тем несчастным существом, о котором адвокат говорил ей с таким сочувствием. Достаточно было только взглянуть на него, чтобы почувствовать в нем зверя, законченного зверя, встречающегося очень редко.

Даниель была в ужасе. Она страдала от мысли, что ее старый друг взялся защищать подобное существо. Взгляд ее переместился на группу присяжных, в молчаливом ожидании рассматривавших странного обвиняемого, окаменелое лицо которого не выражало никакого чувства. Этот Жак Вотье, замурованный в себе самом тройным недугом, отдавал ли он себе отчет в том, какая здесь сейчас должна разыграться трагедия, жертвой которой должен стать он сам? Появление этого неподвижного слепоглухонемого вызвало в зале не поддающееся описанию тревожное чувство.

Вошли судьи, и их появление на короткое время отвлекло девушку от грустных размышлений. При появлении председателя Легри с заседателями зал встал. В качестве прокурора выступал генеральный адвокат Бертье – человек, которого Виктор Дельо боялся неизмеримо больше, чем Вуарена. Недавно произведенный в это высокое звание, генеральный адвокат, кажется, считал делом чести добиваться высшей меры наказания для всех обвиняемых, которые ему попадались. Для Дельо этот Бертье был чудовищем, снедаемым жаждой того, что он высокопарно называл «справедливостью». Защите предстояло столкнуться с изворотливым, ловким противником, красноречие которого действовало на присяжных.

Секретарь суда монотонным голосом прочитал обвинительное заключение. В нем не было ничего нового: оно содержало в себе обобщенное изложение в юридических терминах тех фактов, которые были уже всем известны из газет. После чтения обвинительного заключения начался допрос с целью установления личности подсудимого – переводчик передавал вопросы председателя Легри с помощью дактилологического алфавита, прикасаясь к фалангам пальцев Вотье. Чтобы исключить малейшую ошибку при переводе, суд разрешил обвиняемому пользоваться точечным алфавитом Брайля. Как только тот заканчивал выдавливать буквы на перфорированной бумаге, другой переводчик устно пересказывал его ответы суду и присяжным. Хотя такой способ занимал много времени, он был выбран как самый надежный и единственный, который исключал искажение в вопросах и ответах.

Этот допрос мог бы показаться публике довольно скучным, если бы работа переводчиков не вызывала самый живой интерес.

– Ваше имя?

– Жак Вотье.

– Время и место рождения?

– Пятого марта тысяча девятьсот двадцать третьего года, улица Кардине, Париж.

– Имя вашего отца?

– Поль Вотье, скончался двадцать третьего сентября тысяча девятьсот сорок первого года.

– Имя вашей матери?

– Симона Вотье, урожденная Арну.

– У вас есть братья и сестры?

– Одна сестра, Режина.

Присяжные узнали таким образом, что Жак Вотье, родившийся с тройным недугом в Париже, на улице Кардине, в квартире родителей, провел первые десять лет жизни в кругу семьи, специально порученный заботам совсем юной бонны (она была всего на три года старше его) Соланж Дюваль, мать которой, Мелани, также была в услужении у Вотье. Юная Соланж занималась в доме только несчастным, состояние которого требовало постоянного постороннего присутствия. Отчаявшись дать ему воспитание, родители – состоятельные коммерсанты – стали обращаться в различные специализированные институты, чтобы выяснить, не могут ли те принять несчастного ребенка. В конце концов Региональный институт в Санаке, основанный братством Святого Гавриила, где при воспитании нескольких подобных детей были достигнуты превосходные результаты, согласился принять ребенка у семьи Вотье. Сам руководитель института, брат Ивон Роделек, прибыл за ним в Париж на улицу Кардине. Следующие двенадцать лет Жак Вотье прожил в Санаке, где он, обладая живым умом, быстро прогрессировал в развитии.

Дважды с блеском выдержав экзамен на бакалавра – в восемнадцать и девятнадцать лет, – он по совету Ивона Роделека, почувствовавшего в нем склонность к литературе, начал писать роман «Одинокий», который спустя три года был опубликован и произвел сенсацию. Молодому начинающему писателю помогала бывшая юная бонна, Соланж Дюваль, которая благодаря заботам Ивона Роделека также получила приличное образование. Соланж Дюваль освоила шесть различных знаковых систем, необходимых ей в общении со слепоглухонемым: язык мимики, дактилологию, алфавит Брайля, типографический алфавит Баллю, английское письмо и даже устную речь по методике для глухонемых, которой пользуются довольно редко.

Спустя полгода после появления «Одинокого» Соланж Дюваль в Санаке вышла за Жака Вотье замуж. Обвиняемому было в ту пору двадцать три года, а его жене двадцать шесть Вскоре молодая чета собралась в Соединенные Штаты. Приглашенный американской ассоциацией, Жак Вотье в течение пяти лет в большим успехом выступал с лекциями перед широкой американской публикой, рассказывая о замечательных успехах, достигнутых французами в обучении слепоглухонемых от рождения. Все это время Соланж Вотье была помощницей и переводчицей своего мужа. Драма на борту «Грасса» произошла при возвращении из этого путешествия.

Председатель произнес ритуальную фразу: – Введите первого свидетеля обвинения…

Это был высокий и стройный молодой блондин, скромно одетый, с открытым приятным лицом: взгляд присутствующих отдыхал на нем после тяжкого впечатления от созерцания подсудимого. Даниель не особенно хотелось признаваться себе в этом, но свидетель, о котором она ничего не знала, ей понравился. И поскольку он ей нравился – а под строгой тогой у нее билось девичье сердце, готовое растаять от первого солнечного луча, – можно было считать, что он нравился многим женщинам.

– Ваше имя?

– Анри Тераль. – Голос был немного смущенным.

– Время и место рождения?

– Десятого июля тысяча девятьсот пятнадцатого года, Париж.

– Национальность?

– Француз.

– Ваша профессия?

– Стюард на теплоходе «Грасс» Генеральной трансатлантической компании.

– Поклянитесь говорить правду, только правду, всю правду. Поднимите правую руку. Скажите: «Клянусь…»

– Клянусь!

– Мсье Тераль, среди кают класса «люкс», обслуживаемых вами на борту «Грасса», была каюта, которую занимал Джон Белл. Могли бы вы сказать суду, каким образом вы оказались первым, обнаружившим преступление, совершенное днем пятого мая?

– Господин председатель, пятого мая после обеда я проверял каюты в то время, когда отдыхающих пассажиров обычно не беспокоят. Делал я это по приказу комиссара Бертена. Всему персоналу он приказал разыскать исчезнувшего пассажира – мсье Вотье. Мы все знали, по крайней мере внешне, этого мсье Вотье, слепоглухонемого, который время от времени прогуливался под руку с женой по палубе и, следовательно, со своим тройным недугом не мог остаться незамеченным на теплоходе. Поэтому искать его было нетрудно. Заглянув в некоторые каюты класса «люкс» – ключи у меня всегда при себе – и извинившись за беспокойство перед пассажирами, большинство из которых разбудил, я был удивлен, когда увидел, что каюта, занятая при отправлении из Нью-Йорка американским пассажиром Джоном Беллом, была приоткрыта… Не без труда я толкнул дверь – казалось, что кто-то навалился на нее с внутренней стороны. Проникнув в каюту, я понял, почему дверь поддавалась с трудом: стоявший на коленях Джон Белл судорожно вцепился в дверную ручку. Мне не нужно было много времени, чтобы убедиться, что передо мной еще теплый труп…