Текст книги "Любовное кружево"

Автор книги: Гермина Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Именно так все происходило с самой Оливией, когда она начала получать признание и понимать, что открывается путь к вершинам.

– Как вы думаете, я могу на что-то рассчитывать при мистере Дуброски? – напрямую спросила девушка.

– Думаю, все зависит от вас, – ответила мадам, немного помедлив. – Если вам удастся восстановить ту форму, в которой вы были до аварии, – хотя я и не могу гарантировать, что Иван увидит в вас воплощение своей мечты, – надеюсь, у него сложится хорошее впечатление. Но, Оливия, он захочет своими глазами увидеть, на что вы способны. И ваше прошлое тут не в счет. Важно, что вы можете делать сейчас и что сможете сделать завтра.

– Он русский?

– Дорогая моя, – рассмеялась леди Мадлен, – о его национальности никто не имеет ни малейшего представления. Лично я, – она понизила голос, – верю слухам, что он родился в Бермондси! Но не дай Бог вам обмолвиться об этом. Ну ладно. Еще раз поздравляю с возвращением. Когда вы можете приступить к занятиям?

– Так я могу вернуться? Ох, да чем скорее, тем лучше! Мадам, у меня просто нет сил больше ждать!

«Еще одна фанатичка», – подумала Мадлен Дюваль, а вслух произнесла:

– Можете не беспокоиться, дитя мое. Я жду вас завтра утром. У вас сохранился тренировочный костюм?

– Разумеется. Значит – завтра!

Распрощавшись с девушкой, мадам вернулась к столу и задумчиво посмотрела на закрывшуюся за ней дверь. Легкая загадочная улыбка коснулась ее губ. «Ну, дорогой Иван, – пробормотала леди Мадлен, – неужели и она окажется не той, кого ты ищешь?»

Глава 8

Нанеся последний мазок пудры на слой грима, Оливия задумалась, изучая собственное отражение в зеркале. В нем отражалась и залитая светом ярких бестеневых ламп довольно тесная грим-уборная. Не апартаменты пленительной звезды, а вполне обычное рабочее помещение, каких немало за кулисами любого театра, – даже если он такой знаменитый, как «Ковент-Гарден».

Может, это и не комната звезды, зато ее собственная. До последнего дня Оливии приходилось делить одну из уборных этажом выше с шестью другими девушками. Предоставление индивидуального помещения означало, что ее считают одной из ведущих балерин театра. Но Оливия прекрасно понимала, что пока еще находится в стадии испытания: сумеет ли она показать то, чего от нее ждут? Сегодняшняя премьера – лучший способ забыть обо всех неудачах. В течение шести месяцев общения с посланцем преисподней Оливия убедилась в правоте отзыва леди Мадлен о человеке, который ныне стал главным балетмейстером. Иван Дуброски (за глаза его звали «Иваном Грозным») оказался фанатичным максималистом в той области искусства, которую он ставил превыше всех прочих.

В первый раз он обратил внимание на Оливию спустя несколько недель после ее возвращения в балетную школу, где она занималась с усердием новичка под жестким критическим руководством леди Мадлен. Он вошел и уставился на танцовщицу, которая, в отличие от всех остальных, не обратила внимания на его присутствие. Только на пути в раздевалку она столкнулась с ним лицом к лицу и получила вместо приветствия хмурую реплику: «Вы здесь новенькая?»

Пока Оливия соображала, как ответить, мадам оказалась тут как тут:

– О, Иван, я давно уже хотела познакомить вас с Оливией Элейн. Вы, должно быть, слышали о ней. Она была нашей самой светлой надеждой до трагического случая, который с ней приключился. Автокатастрофа выбила ее из строя на много месяцев. Как видите, теперь с ней все в порядке.

– Оливия Элейн. Не помню, – без улыбки откликнулся тот, цепкими, стальными глазами словно ощупывая девушку с головы до ног.

– В таком случае я должна сказать вам… – начала мадам, но была резко прервана:

– Сейчас я занят. Мне нужно поговорить с вами о постановке, намеченной на следующий четверг. Я хочу сделать перестановки в кордебалете для второго акта. Одна из тех девиц просто несносна. – Балетмейстер слегка шепелявил, а по его манере говорить можно было подумать, что весь мир виноват перед ним. – Сколько раз я должен повторять, что мне нужны балерины, а не набитые куклы!

В этот момент Оливия окончательно поняла, что ей придется совсем не легко. Никому из них не приходило в голову бояться «сэра Джимми»; но этого нового человека она боялась с самого начала. Она слышала, что он тиран, зверь, с которым невозможно работать, что от него не услышишь доброго слова, зато всегда можно получить жесточайший нагоняй, если в точности не исполнить его указаний.

Второй раз после знакомства Оливия встретилась с «Иваном Грозным» через две недели. К этому времени она почувствовала, что бесконечные часы ежедневных репетиций начали давать результат, к которому она стремилась.

Балетмейстер появился во время очередной репетиции и несколько минут стоял молча, наблюдая за ней. Оливия его не заметила и даже вздрогнула, когда он возник перед ней на пути в раздевалку и коротко бросил:

– Вы мне нужны.

Чувствуя дрожь в коленках, девушка проследовала за ним в пустующий кабинет мадам.

Она хорошо запомнила эту беседу, больше похожую на интервью, хотя кое-какие детали, конечно, смазались от волнения, удивления и того легкого чувства неприязни, которое стало частью их взаимоотношений. Об этом он уже слышал; но мадам сказала, что девушка «способна хорошо работать».

– Вы хотитетанцевать? – требовательно спросил Дуброски. – Что это значит для вас?

– Это значит для меня – все, – просто ответила Оливия.

– В таком случае – танцуйте. В следующий четверг идет «Жизель». В кордебалете освободилось место. Вы можете его занять. Когда вы покажете, на что способны, подумаем о дальнейшем. Сможете вы или нет оправдать те надежды, которые, как меня уверяли, на вас когда-то возлагали, – не знаю. Ну, вы согласны?

Хотя Оливия понимала, что это не то возвращение, на которое рассчитывали и мадам и другие, она не могла не согласиться, что, как и любому артисту, ей надо пройти испытание. Она хочет танцевать, и пусть «Иван Грозный» знает: она готова танцевать и в кордебалете. Это лучше, чем нигде. На том они и порешили.

Ее новый наставник оказался воистину безжалостен. Целый месяц он занимался с ней индивидуально, ежедневно по нескольку часов не отпуская с пустой сцены. При этом постоянно менял свои требования, и ни разу она не услышала хотя бы слова одобрения.

Вдруг Дуброски объявил, что она будет танцевать главную роль в новом маленьком балете под названием «Очарование». Либретто и постановка – его собственные; он написал его по мотивам старинной сказки «Белая кошечка». Оливия будет танцевать партию принцессы, которую злые чары превратили в кошку. Избавить ее может только влюбленный принц, которому хватит мужества отрубить кошке голову. На премьере будут исполнены три одноактных балета. Если выступление Оливии удовлетворит – нет, не публику, а его лично, – можно считать, что возвращение состоялось. Под конец Дуброски сказал:

– Вы – артистка от Бога. Вы будете работать. Кажется, в вас есть то, что я ищу.

Неужели это правда? Неужели кто-то может достичь того уровня совершенства, которого требует этот человек? Как бы то ни было – он дал ей шанс. Все это мелькнуло в голове Оливии, когда она решила, что настало время показать Ивану Дуброски, что она не менее целеустремленная натура, чем он.

Так размышляла Оливия, сидя в кресле и невидящим взглядом уставившись перед собой.

– Пора одеваться, мисс Элейн. – Резко обернувшись, Оливия увидела, что костюмерша уже разложила костюм, в котором ей предстоит выйти на сцену. Кивнув, она начала натягивать белое шелковое трико. Внезапно она испытала почти непреодолимое желание убежать прочь из театра. Но это чувство посетило ее всего лишь на мгновение. Она прекрасно знала, что, как только услышит команду «На сцену!», радость творчества преодолеет все страхи. По крайней мере, она обретет способность полностью контролировать свои эмоции.

Оливия не строила никаких иллюзий относительно того мира, частью которого она была, – мира, где правят бал движение и жест. Она знала, что этот мир полон зависти и что даже среди ее подруг балерин немало таких, кто не рад ее возвращению. И вокруг этой специальной постановки уже ходило немало слухов, хотя их старательно скрывали от ушей того, кто сочинил и поставил этот балет. Смешная и драматичная сказка со счастливым концом и не могла быть оценена теми, кто доказывал необходимость «модернизировать» балет и, подобно большинству так называемых интеллектуалов, предпочитал совершенство и «реализм» мифу, романтике и живой, радующей глаз красоте.

Оливия уже оделась, когда в дверь постучали.

Костюмерша открыла. Бросив: «Можно войти?» – и не дождавшись ответа, в комнате появился Дуброски.

От его цепкого, грозного взгляда могла дрогнуть даже суперзвезда. Удовлетворенный осмотром, он кивнул:

– Весьма эффектно. Годится. Вы помните все, что я вам сказал?

– Да. Я сделаю все, что смогу, мистер Дуброски.

Та уверенность, которую она продемонстрировала, показав, что отнюдь не боится его, заставила балетмейстера продолжить в более доверительном тоне:

– Вы должны сделать больше, чем можете. Помните, успех или провал моего балета – в ваших руках. Вы знаете, что говорят о нем?

Она покачала головой.

– Что все это – чистая пантомима. Я ответил: «Не большая пантомима, чем „Спящая красавица“, „Щелкунчик“ и десяток других». Я сказал им, что создаю новую классику. А теперь говорю вам: реализовать это должны вы. Поджилки трясутся? У меня тоже. Но если мы вместе добьемся успеха – значит, вы настоящая артистка, и тогда нам море по колено. – В первый раз за все время его взгляд потеплел. Дуброски протянул руку: – Желаю удачи. Спасибо за ваши пожелания и за ваш подарок.

Перед премьерой Оливия послала ему традиционную поздравительную телеграмму, присовокупив к ней очаровательную фарфоровую кошечку, на которую случайно наткнулась в антикварной лавке. Магазинчик принадлежал ее приятелю, с которым они вместе начинали в балетной школе под руководством мадам.

– И вам желаю удачи, маэстро, – ответила Оливия с такой искренностью, которой даже не ожидала от себя. – И огромное спасибо за предоставленный мне шанс.

– Вы сами завоевали этот шанс хорошей работой. – Дуброски уже развернулся, чтобы уйти, но обратил внимание на букеты и заметил: – Ваши друзья помнят о вас.

– Да. Это очень мило, не правда ли? – Взгляд Оливии непроизвольно задержался на огромном букете нежно-розовых и темно-красных роз. Дуброски тоже оценил его, подчеркнув:

– Вот этот особенно хорош.

– Его прислал мой доктор, – пояснила Оливия. – Он тоже пришел на премьеру, вместе с моей тетушкой. Только благодаря ему я снова смогла начать танцевать.

– Полагаю, он должен быть рад результатам своего труда, – откликнулся балетмейстер, заметив невольную улыбку девушки, и быстро покинул комнату.

«Человек, благодаря которому я снова смогла танцевать», – нахмурившись, повторил про себя Иван, шагая по коридору. Он сделал свое дело, но какое бы это имело значение, если бы не оказался рядом Иван Дуброски, от которого теперь зависит судьба бывшей пациентки этого доктора? Понимает ли этот человек – интересно, сколько ему лет? – что Иван сделал ставку на эту девушку? Балетмейстер сердито тряхнул головой. Укол ревности не имел никакого отношения к области чувств. Как женщина Оливия не интересовала его. Впрочем, все остальные женщины – тоже. Это была артистка, которую он нашел, и сейчас уже ничто не могло помешать ему реализовать свои планы относительно этой девочки. Он не собирался открывать их ей, но про себя был уверен, что именно ей суждено стать основой того искусства, которому посвящено все его существование.

Глава 9

Что происходило после того, когда она сделала первый шаг на сцене, и перед тем, как опустился занавес, чтобы вновь взлететь под шквал бурных, продолжительных аплодисментов, Оливия помнила плохо. Она пришла в себя только в тот момент, когда партнер подвел ее к рампе и они оба стали раскланиваться.

Аплодисменты, крики «Браво!» доносились до нее как сквозь вату. Занавес поднимали шесть раз. Под конец Оливия уже осталась одна на сцене, посылая во все стороны воздушные поцелуи всем этим милым, милым людям, которые столь откровенно давали ей знать, что они в восторге от ее искусства.

Все это было похоже на сон. Оливия даже не заметила, как из-за правой кулисы на сцене появился невысокий человек в вечернем костюме, вызвавший новый взрыв аплодисментов, – автор и создатель этого маленького шедевра, воистину очаровавшего публику.

Дуброски галантно поднес к губам и поцеловал ручку Оливии; поняв, что пора исчезать, балерина сделала последний глубокий реверанс и покинула сцену. Работники театра и коллеги, высыпавшие в коридор, шумно поздравляли ее; кто-то, наверное, и завидовал. Она не слышала, как недовольно переговаривалась небольшая группка людей у нее за спиной.

– Боже мой! Да наш Иван просто волшебник!

– Ага. Осмелиться выйти с таким– в наше время!

– Дорогие мои, нельзя же быть таким реакционером – вся эта сказочная милота…

– В которой намного больше пыли, дорогая…

Но даже если бы Оливия и слышала эти реплики, они бы не испортили ей настроения. Улыбающаяся костюмерша помогла балерине снять прозрачный, с белыми и серебристыми полосами костюм, в котором она танцевала завершающее великолепное па-де-де принцессы. В дверь постучали. Знакомый голос произнес:

– Можно нам войти, дорогая?

Оливия быстро поднялась и через мгновение оказалась в объятиях тетушки Кэр. Вместе с миссис Морнингтон ввалилось человек пять знакомых, шумно поздравляющих и выражающих свое восхищение.

Высокий человек, оставшийся в дверях, старался держаться незаметно. Миссис Морнингтон воскликнула:

– Дорогая, с нами Гиффорд!..

Девушка оглянулась и, едва не расталкивая обступивших ее, торопливо шагнула в его сторону, всплеснув руками.

– О, как мило, что вы пришли! – с чувством проговорила она. – Вам понравилось? У меня хорошо получилось?

Он взял ее за руки и улыбнулся, глядя в счастливое, возбужденное лицо. Они не виделись несколько недель. Даже в момент триумфа Оливия почувствовала, как соскучилась по этому человеку.

– Вы выше всех похвал, – ответил Гиффорд. – Я бы сказал, просто божественны. Примите мои искренние поздравления!

– Ты должен ощущать себя победителем, Гиффорд! – начала миссис Морнингтон, но заметила появление новой фигуры и шепнула Оливии: – Мистер Дуброски, дорогая…

Оливия ахнула и, выпустив руки доктора, которые непроизвольно продолжала все время держать в своих, взволнованно обернулась к вошедшему балетмейстеру:

– Мистер Дуброски, я хочу вас познакомить с мистером Хардингом – я говорила, что без него мне бы не удалось… Без него меня бы здесь просто не было!

– Я так и понял. Бог из машины, не так ли? Благодарю вас, доктор, что вы дали мне возможность вложить и свою долю, – проговорил, улыбаясь, Дуброски. Но Оливия, уже неплохо научившаяся понимать настроение балетмейстера, по тону почувствовала, что тот неприятно задет. Иван не подал Гиффорду руки, лишь чопорно поклонился. Глядя, как они стоят рядом, такие не похожие друг на друга, Оливия ощутила некоторый дискомфорт. Балетмейстер, маленький, подвижный, скрывающий грубость под изысканными светскими манерами, и высокий молодой хирург, совершенно спокойный, умеющий, в силу своей профессии, держать себя в руках при любых обстоятельствах… Некоторое время они еще обменивались комплиментами и взаимными поздравлениями, но каждый в этот краткий промежуток времени успел полностью осознать внезапно вспыхнувшую взаимную неприязнь.

– Боюсь, Оливия склонна преувеличивать мою роль, – мягко проговорил Гиффорд. – Без ее мужества мне бы никогда не удалось добиться такого успеха. Думаю, и вы это обнаружите – в ней кроется такая артистка, которая затмит всех и вся. Мы могли убедиться в этом уже сегодня. На самом деле я уверен, – Гиффорд улыбнулся, – эта юная леди очень строга к себе. – Обращаясь уже непосредственно к Оливии, он продолжил: – Я заглянул на минутку. Вы наверняка очень устали. Если я могу еще считать себя вашим доктором, рекомендую поскорее добраться до постели и завтра как можно дольше отдыхать.

– Безусловно, вы мой доктор! – воскликнула девушка.

– В таком случае выполняйте мои указания, – улыбнулся он, подавая руку для прощания. – До свидания.

– Нет-нет, вы не можете так просто уйти! Я еще не поблагодарила вас за прекрасные цветы и… за ваши добрые пожелания. Когда я смогу с вами увидеться? Дорогая, – кинула она взгляд в сторону миссис Морнингтон, – удержите его!

– Тебя можно удержать, Гифф? – весело поинтересовалась дама. – Как насчет того, чтобы приехать к нам завтра на ленч? Ты сможешь выкроить время? Или в какой-нибудь другой день на этой неделе?

– Боюсь, я должен предупредить, что мисс Оливия будет занята, – холодно процедил Дуброски. – Завтра, так и быть, отдых, как приказывает доктор, но со следующего дня – ежедневные репетиции. – Обращаясь к Оливии, он добавил: – У меня есть относительно вас определенные планы. Кроме того, на следующей неделе мы повторим этот балет. Рад был познакомиться с вами, мадам. – Он поклонился миссис Морнингтон и, слегка кивнув остальным, довольно быстро вышел из комнаты.

– Похоже, для вас наступают тяжелые дни. И все-таки завтра я никак не смогу. – Хотя Хардинг и произнес это спокойным тоном, от Оливии не укрылись складки, появившиеся в уголках его губ, что свидетельствовало, как она знала, о недовольстве доктора. Теперь она не сомневалась, что ее первое впечатление о мгновенно возникшей между ним и Дуброски антипатии оказалось верным.

– Однако, – продолжил Гиффорд, – спектакли же будут у вас не каждый вечер?

Оливия покачала головой:

– Этот снова пойдет на следующей неделе. Очевидно, мистер Дуброски хочет, чтобы я была постоянно занята.

– А что, если я приглашу вас обеих поужинать со мной как-нибудь вечером? – предложил доктор, посмотрев на миссис Морнингтон. Та, в свою очередь, переглянулась с Оливией.

– Это было бы замечательно! – воскликнула девушка.

– Давайте, например, в пятницу вечером. В семь тридцать, в «Савое»?

Предложение было принято.

Несколькими минутами позже, пробираясь в лабиринте коридоров и лестниц к выходу из театра, Гиффорд размышлял, не лучше ли было бы подавить внезапно возникшую мысль пригласить их на ужин. Может, легче и спокойнее позволить этому проклятому иностранцу с манерами тирана, возомнившему, что имеет все права на Оливию, полностью завладеть ее вниманием?

При этой мысли доктор почувствовал легкий укол в сердце и скривил губы в усмешке. Если этот коротышка с жестким взглядом способен содействовать реализации великой страсти Оливии и помочь ей занять то место, которого достойна выдающаяся артистка, – то кто такой он, Гиффорд Хардинг, чтобы возражать против этого?

Гиффорд убеждал себя, что чем дольше он будет оттягивать новую встречу с Оливией, тем легче окажется при встрече предложить «остаться друзьями» и не обнаружить своих истинных чувств.

Особая ирония всей ситуации заключалась в том, что впервые он увидел Оливию именно в Ментоне, куда приехал не в последнюю очередь ради того, чтобы проверить свои чувства к Афине. А вместо этого нашел ту единственную, которая могла бы сделать его жизнь полноценной, заполнить вакуум одиночества, начинающего слишком часто напоминать о себе.

Ясно уже, что решение держаться от нее подальше ничего не изменит. В первую очередь она решит, что больше не интересует его, и глубоко расстроится. В общем, ничего не остается, кроме как смириться с тем, что сердце Оливии целиком и полностью принадлежит искусству, которое она обожает.

«Я рождена для танца».

Значит, она должна танцевать. И быть счастлива. Человек абсолютно бескорыстный, Гиффорд – этакое восьмое чудо света – был готов радоваться тому, что мечта девушки, которую он полюбил, исполнится.

Но вместе с тем он понимал, что будет полным безрассудством взять и просто вычеркнуть ее из своей жизни. Это только усилит чувство одиночества, а кроме того, у Гиффорда было подозрение, что, несмотря на все успехи, Оливии по-прежнему нужна защита. Ее нельзя оставлять один на один с этим фанатичным маленьким монстром со стальным взглядом.

Иван Дуброски вряд ли был бы польщен, узнав, что думает о нем мистер Хардинг.

У служебного входа клубилась обычная толпа в надежде хотя бы мельком увидеть известных балерин и получить автограф. Не без труда прокладывая себе путь, Гиффорд, который был без машины, двинулся к главному входу, но моментально понял, что с надеждой поймать такси придется распроститься.

Он не стал становиться в очередь и не присоединился к охотникам, кидающимся к каждой проезжающей машине. Он просто стоял на краю тротуара, когда черный длинный блестящий лимузин остановился рядом. Дверца распахнулась, в салоне вспыхнул свет, и знакомый голос единственного пассажира окликнул его по имени.

Гиффорд поднял руку в знак приветствия:

– Привет, Афина!

– Тебе куда? – поинтересовалась она. – Если на Уимпол-стрит, нам по дороге. Садись, подвезу.

Нетерпеливые гудки автомобилей, которым «ройс» перегородил дорогу, делали дискуссию неуместной. Гиффорд быстро нырнул в салон, захлопнув за собой дверцу. Машина резко тронулась с места.

– Это просто замечательно! – воскликнула Афина. – Ты-то мне и нужен! Я звонила тебе утром, но твоя чопорная секретарша сказала, что ты занят, и я не стала ничего передавать. Мне позвонить некогда, а в оперу ходить – есть время?

– Не в оперу, а на балет.

– Не важно. Тебе хотя бы понравилось?

– Очень. Просто потрясающе. Это новая постановка Ивана Дуброски, если тебе что-то говорит это имя.

– Бог свидетель – да. Но это больше заинтересовало бы моего папашу. Дуброски – один из его протеже, – пояснила Афина. – Я не знала, что он перешел в «Ковент-Гарден». Очень странная личность. Он убежден, что весь мир должен преклоняться перед его искусством. Он сумасшедший. Но очень умен.

– Так я и думал, – заметил Гиффорд. – Афина, ты уверена, что нам по дороге?

– Абсолютно. Мне нужно быть на вечеринке неподалеку от Кавендиш-сквер. Очень приятно видеть тебя, Гифф!

Пытаясь избежать перехода на личности, Хардинг попробовал сменить тему:

– Как себя чувствует твой папа?

– Прекрасно. Но я страшно на него сердита, потом объясню почему. Расскажи лучше, как ты, чем занят? Тебя совсем не видно!

Сообразив, что после того ужина в Клэридже он больше никак не давал о себе знать, не считая вежливой открыточки с благодарностью за приятно проведенное время, Гиффорд почувствовал укол совести. Он рассчитывал, что вечер, который она вряд ли должна была считать удачным, окончательно прояснит, что с прежними отношениями покончено, но Афина удивительно легко простила его и вообще выглядела очаровательно. Песцовая накидка ее вечернего туалета давала возможность хорошо рассмотреть великолепное колье с бриллиантами и рубинами и такие же крупные серьги, прекрасно гармонирующие с изысканной красотой экзотических черт ее лица. Драгоценности переливались в свете лампы, горящей в салоне лимузина.

– Ты бы лучше выключила свет, – предложил Гиффорд. – В наши дни слишком много завистливых глаз.

– Что за беда! Разве я похожа на вдову ювелира? – рассмеялась девушка, но последовала совету. В салоне воцарились густые сумерки.

– Совсем нет, – уверил ее спутник. – Просто ты производишь слишком сильное впечатление.

– Благодарю покорно, сэр.

Афина свела тонкие дугообразные брови. Правильно ли ее первое впечатление, что доктор просто «холоден как рыба», или он так нервничает, возбужденный ее привлекательностью?

– Твой отец в городе? – прервал молчание Гиффорд.

– Нет, но я уверена, что он в прекрасном здравии. Ты просто вернул ему вторую молодость. Он воспрял духом и придумал новую затею.

Уловив холодную нотку в ее голосе, Гиффорд обеспокоенно поинтересовался:

– Тебе, кажется, это не нравится? Что он придумал?

– Он собирается еще раз жениться.

– Неужели?

– Я не шучу, – со злостью отозвалась она. – В его возрасте это уже слишком! Просто смешно!

– Дорогая моя, – протестующе воскликнул Гиффорд, вспомнив представительного, вполне бодрого, хотя и седого Геркулеса Зонопулоса, – ведь ему всего шестьдесят, а в наше время это не возраст! Особенно для такого человека, как твой отец!

– Но она на двадцать пять лет его моложе! Я не сомневаюсь, что она выходит за него исключительно ради денег!

– Она тебе не нравится?

– Не то слово. Но я уже отошла в сторону. Надеюсь, ты поймешь, почему я просто не могу ее видеть рядом с отцом. Ох, Гифф! – вздохнула Афина, придвигаясь ближе и беря его за руку. – И это после всего, что я для него делала! Ведь я моталась с ним по всему миру, вынужденная играть роль хозяйки во время всех этих утомительных деловых встреч…

– Ну не все время, – мягко возразил он.

– Да, конечно, иногда я удирала, – согласилась девушка. – Но я никогда не могла полностью распоряжаться своей жизнью. Я неплохой организатор. Все-таки, – она невесело хохотнула, – я же его дочь!

Безжалостность, с которой Афина умела добиваться желаемого, она целиком унаследовала от своего отца. Если на словах она порой признавалась, что все это ее утомляет, на самом деле Афина никогда бы не отказалась от той роли, которую она играла в империи, возглавляемой ее отцом. Мысль о том, что кто-то покушается на ее привилегии, приводила Афину в негодование.

– Неужели тебе не хочется стать более свободной? – спросил Гиффорд. – У тебя масса друзей. Ты сможешь поехать куда захочешь и когда захочешь…

– Верно. Но дело в том, – собеседница вздернула плечи, – что я не желаю подчиняться кому бы то ни было! Глупо, конечно, с моей стороны так переживать, – продолжила она, помолчав. – Он хочет отпустить меня и этим откровенно показывает, что в состоянии без меня обойтись. – Голос Афины внезапно дрогнул. – Я никому, кроме тебя, не говорила этого, но я действительно очень обижена.

В своей гордыне или дочерних чувствах? Гиффорд никогда не думал, что она сильно привязана к отцу. Со своей стороны Геркулес всегда демонстрировал довольно прохладное отношение к ней.

– Он подчеркнул, – продолжила Афина, – что я ничего не потеряю в случае его женитьбы. Ты же знаешь, у нас семейное дело, и у меня большая доля в морских компаниях. Он абсолютно уверен, что я буду вполне счастлива при деньгах, если у меня будет масса свободного времени.

«А разве он не прав?» Этот вопрос был готов сорваться с языка Гиффорда, но молодой человек удержал себя и вежливо поинтересовался:

– Когда планируется свадьба?

– На следующий месяц. В Греции. Очень тихо. Нет и не будет никаких оповещений. Ты же знаешь, он всегда был против того, чтобы лезли в его личную жизнь. Прессу постараются держать подальше. Поэтому мне, скорее всего, придется быть на церемонии, хотя я против этой идеи, так же как и Марсия – моя будущая мачеха. Марсия Лэндон…

– Актриса?

– Да. Просто сучка! Все считали ее моей подружкой, а на самом деле она просто таким образом стремилась добраться до него. Она была с ним на сафари.

Гиффорда не интересовало, правду или нет говорит Афина. К нему это не имело отношения.

– Может, она его действительно любит? – предположил он.

– Естественно! Ведь он миллионер и одному Богу известно, сколько у него миллионов!

– Перестань, Афина! – не сдержался доктор. – Ты сама себя изводишь, а я уверен, что все образуется.

– Ты думаешь, что я зря выступаю? Возможно. Но одно я могу обещать наверняка: я не позволю ей мурлыкать со мной, как бы все тихо-мирно ни закончилось.

– Лучше уж мурлыкать, чем шипеть, – продолжил кошачьи ассоциации Гиффорд и мягко погладил ее по руке, поняв, что Афина по-своему действительно несчастна, только скрывает это.

– Гифф, я действительно устала! – Она резко сжала его пальцы. – Мне надо побыть одной.

Доктор уже пожалел, что предложил ей выключить свет в салоне, ибо меньше всего ему хотелось продолжать общение с ней таким образом в полумраке автомобиля. К счастью, они уже добрались до угла Уимпол-стрит, и водитель, следуя полученным указаниям, притормозил у тротуара.

– Вот мы и приехали! – воскликнул Гиффорд. – Спасибо, что подвезла, Афина, и всех тебе благ!

Шофер уже вышел и открыл ему дверцу, но девушка все не отпускала руку Гиффорда.

– Ты как-нибудь заедешь ко мне?

– Конечно! – Сжав в знак прощания ее пальцы, он высвободил руку и выбрался наружу. Дверца лимузина захлопнулась, водитель вернулся на свое место. «Роллс-ройс» мягко и бесшумно тронулся вперед. С чувством глубокого облегчения доктор Хардинг быстро двинулся вдоль по улице.

А в это время Афина, продолжая свой путь на вечеринку, возблагодарила судьбу за эту неожиданную встречу. Когда ее неоднократные телефонные звонки были полностью проигнорированы, она не на шутку рассердилась и решила окончательно порвать с ним; в конце концов, говорила она себе, существует множество мужчин, жаждущих ее общества. А если один из них настолько туп, что не интересуется ею, – ему же хуже. Но теперь у нее пропало желание порвать с Гиффордом; новый план начал постепенно вызревать в ее мозгу.