Текст книги "Любовное кружево"

Автор книги: Гермина Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Гермина Блэк
ЛЮБОВНОЕ КРУЖЕВО

Глава 1

Доктор Гиффорд Хардинг решительным жестом выколотил потухшую недокуренную трубку, прерывая поток мечтательных размышлений. Взглянув на наручные часы, он не без удивления обнаружил, что прошло больше часа с того момента, как он решил немного отдохнуть и расслабиться в укромном уголке парка при отеле. Впервые за много дней он позволил себе бездельничать так долго. Приятно было сознавать, что он вырвался из своей суматошной жизни на Уимпол-стрит и приехал на Лазурный берег не просто так, а по делу.

Вдвойне приятно было то, что дело это займет максимум один день. Хотя пациент, которому доктор вполне симпатизировал, и будет разочарован, но он должен понять. Да и дочке его, настойчиво приглашавшей доктора «как минимум, на весь уик-энд», придется смириться с фактом.

Как раз об этой избалованной и разряженной девице и думал доктор, отдыхая после обеда. Они не виделись больше года, и он пытался представить себе скорую встречу с ней.

Прошлой осенью, во время их единственной встречи, обаятельная Афина Зонопулос произвела на него сильное впечатление; но даже по горячим следам ему хватило ума сообразить, что это отнюдь не тот случай, который может определить всю его дальнейшую жизнь. К счастью или к сожалению – как посмотреть, – Гиффорд Хардинг не стремился угнаться за нравами современного общества. Он не был ни педантом, ни пуританином, просто слишком разборчивым для того, чтобы потерять голову от случайного свидания. Эта юная леди, дочь одного из самых богатых людей в мире, принадлежащая к «сливкам общества», отнюдь не была замечена в излишнем постоянстве своих «дружеских связей», хотя в данном случае явно демонстрировала желание продолжить и укрепить знакомство.

Перепроверяя свои старые впечатления, Гиффорд убедился, что былые чувства угасли. Стало быть, может возникнуть неловкая ситуация. Тщеславие было чуждо Хардингу, но, как любой симпатичный, обаятельный и преуспевающий врач, имеющий дело с интимными тайнами своих пациенток, он не мог не замечать тех знаков внимания, которыми они его одаривали. Мисс Зонопулос никогда не была его пациенткой; они впервые увиделись, когда он наносил визит ее отцу.

Решив покончить с этой проблемой, Гиффорд встал и огляделся, собираясь набить трубку.

Раскуривать ее он не стал, а сунул в карман и двинулся к отелю. Он специально выбрал отдаленный уголок парка – в надежде, что светская публика, составляющая большинство постояльцев, не забредет в эту глушь. Поэтому, выйдя на тропинку, он весьма удивился, обнаружив, что еще один человек проявил сходное желание уединиться. Тоненькая фигурка стояла рядом со скамейкой – точной копией той, с которой он поднялся минуту назад.

Девушка замерла при виде внезапно появившегося мужчины, удивленная не меньше, чем он. Стараясь не смотреть в ее сторону, Гиффорд ускорил шаги и почти миновал ее, когда услышал за спиной странный стук.

Обернувшись, он увидел у своих ног упавшую трость эбенового дерева. Быстро наклонившись, он поднял палку и протянул ее владелице. Секунду назад у него и в мыслях не было рассматривать незнакомку, но теперь одного профессионального взгляда доктору хватило, чтобы по ее позе, по тому, как она стояла, опираясь на каменную спинку скамьи, понять, что трость нужна ей не для красоты.

– Прошу вас, – произнес он, протягивая трость.

Их глаза встретились.

– Благодарю.

Весь эпизод длился не дольше вспышки молнии, но, даже если бы в этот момент в безоблачном небе загремел гром, Гиффорд испытал бы гораздо меньшее потрясение. Только когда она шагнула вперед, опираясь на палочку, он сообразил, что стоит у нее на пути и рассматривает ее, забыв о приличиях. Гиффорд отступил в сторону, бормоча извинения.

Он двинулся своей дорогой, но облик незнакомки по-прежнему стоял перед глазами. Миловидное, слегка сужающееся к подбородку лицо, густые темные волосы, резкие складки в уголках губ, созданных Творцом для счастья, а не для страданий, и потрясающей красоты глаза в обрамлении густых ресниц; Гиффорд подумал, что больше всего они похожи на золотистые анютины глазки. Но, как врач, он не мог не увидеть и того, что скрывалось в глубине этих прекрасных глаз, – печать такой острой обиды и неподдельного трагизма, что ему стало просто страшно.

Перед тем как свернуть с тропинки, он обернулся. Девушка стояла к нему спиной, опираясь на палочку, и как-то неловко пыталась опуститься на скамейку. Движение явно причиняло ей боль.

С трудом подавив желание немедленно броситься на помощь, ибо уже понял, что всякое проявление сочувствия будет вежливо, но твердо отвергнуто, Гиффорд зашагал вперед. Ему не раз приходилось сталкиваться с подобными ситуациями – глубокой обиды на жестокую несправедливость судьбы и ненависти к собственному беспомощному состоянию. Скорее всего, она попала в автомобильную аварию. Внезапно ему показалось, что он где-то уже видел эту девушку раньше. Постепенно ощущение переросло в уверенность.

Обладая фотографической памятью на лица, Гиффорд мог сказать наверняка только одно: среди множества пациентов, прошедших через его руки в огромной больнице, где он служил консультантом, этой девушки не было. Не встречался он с ней и в своей обширной частной практике. Черт побери, в лапы какого коновала ее угораздило попасть?

Доктор Хардинг не имел привычки критиковать своих коллег, как знакомых, так и незнакомых, но воспоминание о глубоком страдании в этих зачаровывающих глазах привело его в ярость. Позже, когда он уже переодевался в своем номере, мысль о завтрашней встрече с обаятельной леди напрочь покинула доктора. Он мог думать только о незнакомой несчастной калеке.

Девушка по-прежнему сидела на своей скамейке, крепко сжимая в руках набалдашник трости. Ее звали Оливия Элейн.

Она терпеть не могла жалостливых взглядов, которые слишком часто ощущала на себе; ничего, кроме негодования, не вызвал и этот пристально посмотревший на нее прохожий, столь внезапно возникший на тропинке. Она не могла объяснить, почему эти синие глаза вызвали у нее такую ненависть, но интуитивно почувствовала, что ему удалось мгновенно понять, что творится у нее на душе, а на это он не имел ни малейшего права. Кроме того, во взгляде прохожего она уловила нотку внимательного сочувствия, а это уже просто дерзость!

То, что незнакомец понял ее боль и страдание, покоробило Оливию, хотя справедливости ради следовало признать, что для этого не было никаких оснований. Ведь если бы никого не оказалось рядом, когда она уронила эту несчастную палку, она могла простоять у этой скамейки долго, не в силах нагнуться за ней. Оливия пожала плечами. Ничего не поделаешь, незнакомец решит, что она просто дурно воспитана.

Ей очень хотелось выбраться именно сюда – в надежде, что красота окружающего мира вернет хотя бы частично тот душевный покой, которого она давно была лишена. Но в данный момент она горько пожалела о своей настойчивости.

В полном отчаянии девушка закрыла лицо руками, подавив рыдание. Даже утешиться плачем она не могла, давно уже выплакав все слезы. Бедное дитя! В двадцать два года осознать крушение своей мечты, крушение всех надежд, всего, что с детских лет составляло смысл ее жизни!..

С тех пор как себя помнит, Оливия мечтала стать великой балериной. В течение многих лет она изнуряла себя бесконечными тренировками, твердо зная, что это единственный путь к цели. В то время как ее подружки по балетному классу позволяли себе обычные девичьи развлечения, Оливию не интересовало ничего, кроме искусства танца. И когда то, к чему она стремилась в течение многих лет каторжного, но радостного труда, оказалось на расстоянии вытянутой руки – один самодовольный пьяный ублюдок за рулем перечеркнул всю ее жизнь.

За последние шесть месяцев Оливия прошла все – от глубочайшего отчаяния и страдания через горькое чувство несправедливой обиды до почти полного равнодушия к собственной судьбе. Именно в этом состоянии она и пребывала сейчас.

Гиффорд Хардинг пришел ей на помощь в тот самый момент, когда она была готова расплакаться от сознания собственной беспомощности. Ни поднять палку, ни сделать шагу без нее Оливия не могла. Но почему она так по-детски обиделась на него за эту помощь? Видимо, что-то было в его проницательном взгляде, что Оливия истолковала как попытку проникновения туда, куда она ни в коем случае не желала допускать посторонних, – в глубину ее отчаяния. Это было ее личное дело. Она боялась обнаружить на публике свою слабость и мужественно пыталась скрыть ее. В глубине души мелькнуло: он наверняка посчитал меня отвратительной грубиянкой!

Она вошла в отель и поднялась на лифте в свой номер люкс.

Номер состоял из гостиной и двух спален. Как только Оливия открыла входную дверь, послышался женский голос:

– Это ты, дорогая?

– Да, тетушка Кэр. Ты давно пришла?

– Минут двадцать назад. Я уже начала беспокоиться, куда ты делась. – Элегантная седовласая дама лет шестидесяти показалась в дверях своей спальни. Взглянув на часы на каминной полочке, она воскликнула: – Я даже не подозревала, что уже так поздно!

Миссис Кэролайн Морнингтон всю жизнь была для Оливии «тетушкой Кэр». Они не были родственницами; миссис Морнингтон стала приемной матерью для осиротевшей восьмилетней дочери своего ближайшего друга и полностью посвятила себя ребенку. Она была совершенно уверена, что эта юная сильфида, с недетской убежденностью заявившая, что рождена для танца, добьется своего. Если бы даже миссис Морнингтон и желала про себя девочке иного поприща, ей хватило ума прислушаться к педагогам, в один голос предрекавшим ребенку воистину великое будущее. Директриса балетной школы говорила, что никогда еще не встречала ребенка, столь самозабвенно стремящегося к избранной цели…

– Кстати, дорогая, где ты хотела бы поужинать? – поинтересовалась миссис Морнингтон. – В номере или, может быть, спустимся в ресторан?

Оливия ответила не сразу. Она бы предпочла, конечно, спокойно поесть здесь, но знала, что тетушке хочется в ресторан, где она могла бы в свое удовольствие поболтать со знакомыми, преимущественно мужского пола.

– Давай спустимся вниз, – предложила девушка.

Миссис Морнингтон тоже прекрасно знала вкусы своей приемной дочери, но твердо решила делать все возможное, чтобы не оставлять Оливию наедине с ее невеселыми думами. Если они закажут еду в номер, после ужина ничего не останется делать, как только лечь спать, а она наверняка знала, что, несмотря даже на исключительно мягкие подушки, через пару часов сон покинет Оливию и та опять проведет всю ночь глазея в потолок и мучая себя мыслями, от которых она, Кэролайн Морнингтон, всячески старалась отвлечь бедную девушку.

В настоящее время пожилая леди вынуждена была с сожалением признать, что эксперимент не удался. Она глубоко переживала это, страдая едва ли меньше, чем сама Оливия. Ведь девочка выросла на ее глазах. Она гордилась и радовалась за это юное целеустремленное создание, чьи изящные балетные ножки уверенно шли к выбранной с детства цели; когда-то она летала как пушинка, а теперь Кэролайн готова была плакать от жалости, видя, как осторожно и неуверенно передвигается бедняжка.

Стоило им войти в украшенный зеркалами голубой с серебром зал ресторана, метрдотель оказался рядом, проводил их к свободному столику и крайне тактично помог Оливии сесть. Несмотря на слова благодарности, произнесенные с вежливой улыбкой, миссис Морнингтон по закаменевшему лицу Оливии поняла, что та, как всегда, с раздражением отнеслась к вполне искреннему сочувствию.

«Что поделаешь», – вздохнула она про себя. Человек по характеру очень решительный, миссис Морнингтон достала бы луну с неба, если бы это могло помочь ее любимому чаду; к сожалению, все попытки оканчивались ничем.

Занятые своими мыслями, обе они не обратили внимания на мужчину, который в сопровождении официанта проследовал мимо их столика. Но доктор Хардинг, не обратив внимания на пожилую леди, мгновенно узнал в ее юной спутнице ту, которая занимала все его мысли после случайной встречи в парке. Теперь она выглядела совсем иначе, если не считать той же болезненной бледности, которую натренированный глаз врача безошибочно определил под слоем косметики. Доктору был предложен столик в отдалении, и он мог видеть девушку только со спины. Глядя на густую гриву сияющих темных волос, доктор не мог отделаться от ощущения, что где-то встречал ее раньше.

Глава 2

Миссис Морнингтон прилагала все усилия, чтобы развлечь свою спутницу, хотя не могла не чувствовать той апатии, которая скрывалась за ее вялыми попытками поддержать беседу.

«Может, лучше бросить все и вернуться домой, на Итон-сквер», – мелькнула у нее мысль. Там все-таки есть друзья, и, вообще, в Лондоне всегда можно найти чем заняться. С другой стороны, там слишком многое еще напоминает о произошедшей трагедии.

Подождав, пока официант сменит приборы, сервируя стол для десерта, миссис Морнингтон прямо поинтересовалась:

– Тебе неуютно здесь, дорогая? Может, уйдем?

Словно очнувшись, Оливия виновато откликнулась:

– Нет-нет, все в порядке. Посидим еще. Мне не скучно, я просто немного сонная, прости. Здесь слишком жарко.

Последняя фраза была не более чем отговоркой, ибо в зале вовсю работали кондиционеры, да и стеклянные двери, ведущие на открытую террасу, были широко распахнуты.

– Я попрошу подать нам кофе на свежем воздухе, – сказала миссис Морнингтон. – И тебе надо пораньше лечь спать. Я забыла, что ты днем не отдохнула.

– Дэнверс рассказывала свою очередную бесконечную историю, – пояснила Оливия. – Я поинтересовалась, не может ли она делать то же самое на улице, но та раскудахталась, как старая курица. Понимаешь, тетушка Кэр, я больше не желаю чувствовать себя инвалидом. Я абсолютно здорова. Только бегать не могу. Я должна приучить себя к этому состоянию.

«Хватит ли у тебя сил, дорогая?» – подумала Кэролайн, уже не первый раз слыша это заявление.

– Думаю, на следующей неделе нам пора возвращаться, – заметила она вслух. – Как раз сэр Джеймс сможет тебя посмотреть, и надо ему рассказать о результатах обследования профессора Оутри.

– Нет! – внезапно громко воскликнула Оливия. – Я больше не собираюсь показываться сэру Джеймсу. Свое заключение он уже сделал.

– Но…

– Умоляю, тетушка! Не надо больше никаких докторов! Я от них устала. Нам уже сказали, что можно сделать, и это не помогло. Я очень тебя люблю и очень тебе благодарна за все, но давай забудем о врачах. Я очень надеюсь прожить без них.

Понимая, что возражать бесполезно, миссис Морнингтон кивнула:

– Естественно, ты сейчас в плохом настроении. Но постарайся выкинуть это из головы, дорогая. Я уверена – еще не все потеряно.

Поужинав в одиночестве, доктор Хардинг встал из-за стола с мыслью прогуляться перед сном. Проходя по залу, он заметил, что интересующая его пара исчезла. Он вышел в центральный вестибюль, сердито хмуря брови, ибо все еще не мог вспомнить, кто эта девушка и где он мог ее видеть. Снова он подумал о ее врачах. Хардинг даже не мог себе представить, что случайная встреча так западет ему в душу. Но, прокручивая в памяти то, что увидел в парке, он, как один из лучших ортопедов страны, естественно, не мог не задаться вопросом: все ли сделано для этой несчастной и нельзя ли предпринять что-либо еще?

Немало людей благодарили судьбу за тот день, когда его уверенные руки подарили им надежду. Поэтому ничего удивительного, что, встретив Оливию в момент крайнего упадка духа, он искренне захотел ей помочь.

До сих пор он не нашел времени сходить к морю. Мысль о прогулке по набережной показалась вполне уместной. Но сначала надо было оставить распоряжение у портье. В тот момент, когда он подошел к стойке администратора, миссис Морнингтон закончила перебирать почту, ничего для себя не нашла, повернулась, чтобы уйти, и оказалась лицом к лицу с доктором.

– Никак Гифф Хардинг! – воскликнула она в изумлении.

– Здравствуйте! Какая встреча! – расплылся в улыбке доктор, пожимая протянутую руку. – Я как раз вчера о вас думал. Я собирался позвонить вам по возвращении в Лондон.

– Но, мой милый мальчик, говорили, что ты в Америке! Я уж боялась, не стали ли мы жертвой еще одной «утечки мозгов»!

– Ко мне это не имеет отношения. Я просто ездил читать лекции в Филадельфию коллегам из госпиталя Райли. Там недавно открылось ортопедическое отделение.

– Ты единственный человек в мире, который может мне помочь! – с жаром продолжила пожилая леди.

– Вам? Что с вами случилось? – мгновенно отреагировал Хардинг.

– Со мной все в порядке. Это долго объяснять, но… Кстати, сколько времени ты здесь пробудешь?

– До субботы.

– Всего два дня! Но ты найдешь время поговорить со мной?

– Я постараюсь, – ответил он, видя неподдельную тревогу в ее глазах. – Завтра, боюсь, ничего не выйдет, но, может, мы пойдем посидим где-нибудь прямо сейчас?

– Как-нибудь позже, но обязательно до твоего отъезда, – сказала миссис Морнингтон. – А пока я очень хочу познакомить тебя с моей подопечной. Только, ради Бога, не проговорись, что меня интересует твое профессиональное мнение. Мы пьем кофе на террасе. Пошли!

Не дав Гиффорду опомниться, она двинулась вперед. Впрочем, он и не собирался отказываться. С Кэролайн Морнингтон его связывали давние и очень теплые отношения.

– Буду рад, – проговорил он, следуя за ней. Он всегда был готов и словом и делом помочь человеку, оказавшемуся в сложной ситуации. Если бы даже он не столь глубоко уважал миссис Морнингтон, он сделал бы это хотя бы ради памяти ее покойного мужа, чьим учеником он был в студенческие годы. Гиффорд считал себя весьма обязанным ему за те знания, которые приобрел.

Пройдя вдоль всей террасы, опоясывающей здание отеля со стороны главного входа, миссис Морнингтон остановилась у одного из столиков со стеклянной поверхностью.

– Ты, наверное, решила, что я заблудилась, дорогая?

Оливия сидела, пристально глядя сквозь вьющуюся зелень вдаль, туда, где между верхушками деревьев виднелась темно-сапфировая полоска моря, освещенного взошедшей луной.

– Нет, тетя Кэр. Но кофе уже принесли, и я боюсь, что он совсем остыл.

– При такой погоде вряд ли, – откликнулась миссис Морнингтон. – Зато я встретила очень близкого друга и хочу вас познакомить. Оливия, – церемонно произнесла она, – позволь представить тебе доктора Гиффорда Хардинга. Гифф, это моя приемная дочь Оливия Элейн.

Прежде чем миссис Морнингтон представила его, Гиффорд узнал в юной леди в абрикосовом платье девушку из парка и почувствовал, что это знакомство не доставит ей удовольствия. Прежние ощущения нахлынули с новой силой. В ее широко раскрытых глазах мелькнул холодок, что не ускользнуло от Гиффорда. Он понял, что она тоже помнит недавнюю встречу.

– Очень приятно, – произнес он дежурную вежливую фразу, постаравшись придать голосу максимально нейтральный тон.

– Очень приятно, – эхом откликнулась Оливия, подумав: «Как странно, что другом тетушки Кэр оказался человек, с которым я меньше всего хотела бы познакомиться». Даже при ее нынешнем неадекватном восприятии такая беспричинная неприязнь, лишь усилившаяся при известии о том, что этот человек – врач, выглядела довольно глупо. Впрочем, с тех пор как Оливия столь жестоко разочаровалась в людях его профессии, она считала себя совершенно свободной от обязанности быть вежливой по отношению к ним.

Она до сих пор словно чувствовала на себе острый, проницательный взгляд этих васильковых глаз. Это ощущение было неприятно Оливии. Известие о том, что обладатель этого взгляда – врач по профессии, только усилило неприязнь.

– Присаживайся, Гифф! – указала миссис Морнингтон на свободный стул.

Он молча повиновался, потрясенный встречей. «Так вот кто это!» – воскликнул про себя Хардинг. Наконец-то вспомнил. Бедная девушка! Теперь совершенно понятен провал в памяти! Он просто никак не мог связать это трагически-хрупкое создание с тем обликом, который запечатлелся в его сознании.

Как-то судьба занесла доктора в маленький провинциальный городок, и приятель затащил его на спектакль гастролирующей труппы Королевского балета. Зал был полон. На сцене, изображающей солнечную поляну в лесу, порхала, едва касаясь пола, юная наяда, легкая, как мотылек. Она, казалось, живет в воздухе, лишь по необходимости застывая на мгновение на вытянутых руках партнера.

Выступление вызвало шквал аплодисментов. Все говорили, что эта девочка – просто очарование.

Гиффорд и не спорил. Девочка была действительно очень мила и имела все задатки, чтобы сравняться с великими. Приятель Гиффорда сообщил также, что директриса балетной школы, в которой училась Элейн, была убеждена, что ей удалось открыть подлинное сокровище. В тот вечер Элейн впервые выступала с сольным номером; судя по реакции зала, ни у кого не было сомнений в ее будущем.

И вот теперь он сидел напротив этой девушки и с горечью и состраданием спрашивал себя: в чем же причина той трагедии, которая столь явно читалась на ее лице всего пару часов назад?

Пытаясь унять волнение, охватившее ее при столь неожиданной встрече, миссис Морнингтон заказала еще кофе и настояла на рюмочке бренди для Гиффорда. А вдруг его появление здесь – тот самый знак судьбы, на милость которой она не переставала надеяться? Сгорая от нетерпения поговорить с Гиффордом наедине, миссис Морнингтон тем не менее была очень рада, что удалось свести его с Оливией. Если бы только он ей понравился, если бы она доверилась ему! Без этого ничего не получится.

– Скажи, пожалуйста, Гиффорд, ты только сегодня приехал? – продолжала расспросы миссис Морнингтон.

– Вчера вечером.

– Как замечательно, что ты решил остановиться именно в этом отеле! Я могла бы и не узнать, что ты в Ментоне.

– Да, мне повезло.

– Ты в отпуске?

Гиффорд покачал головой:

– Мой пациент настоял, чтобы я приехал к нему и провел тщательный осмотр. У него здесь дом; мне предлагали провести там весь уик-энд. Он также владелец яхты, на которой время от времени отправляется в путешествия. Видимо, произошла какая-то задержка, и он прибудет только завтра утром. Я мог сразу остановиться в его доме, но решил, что лучше провести один денек абсолютно свободным. Ну а завтра я целиком и полностью – к услугам моего пациента.

– А твой пациент, случайно, не Геркулес Зонопулос? – вскинула брови миссис Морнингтон.

– Он самый.

– Боже милостивый! Говорят, он купается в золоте?

– Не совсем, – улыбнулся Гиффорд и вдруг вспомнил, что имя Зонопулоса должно быть, безусловно, знакомо Оливии: ведь греческий миллионер патронировал «Ковент-Гарден».

– Он болен? – поинтересовалась Кэролайн.

– Нет. У него были некоторые проблемы, но сейчас мой визит нужен в основном для подтверждения того, что лечение, которое я провел в Лондоне в прошлом году, оказалось успешным.

– Понятно, – кивнула пожилая леди. – Вы там, в своей клинике, творите чудеса. Я очень расстроилась, узнав, что ты ее покинул.

– Мне надо было немного проветриться, – пояснил доктор. – Как раз в это время мне предложили прочитать курс лекций в Соединенных Штатах, и я согласился.

Оливия внешне никак не проявляла интереса к их светской болтовне. Но даже если бы и прислушалась, то все равно не смогла бы понять, в какой области медицины работает знакомый тетушки Кэр.

Девушка продолжала сидеть, явно погруженная в свои мысли. Все это время она думала об этом человеке – об этом докторе, к которому испытывала совершенно непонятное резкое предубеждение, предубеждение, которое не уменьшилось и после того, как она узнала о его профессии. Она уже не раз заявляла тетушке, что сыта по горло врачами: ведь именно врачи похоронили ее надежду на выздоровление, заявив, что в ее случае медицина бессильна.

Она боялась еще раз ощутить на себе проницательный взгляд этого человека, уже заставшего ее однажды врасплох, и очень хотела сбежать. В то же время – как бы глупо это ни могло показаться – Оливия категорически не желала демонстрировать ему свою хромоту. Ну а, кроме того, тетушка Кэр так рада этой встрече, что было бы крайним эгоизмом испортить ей удовольствие. Если Оливия выразит желание уйти, та сочтет своим долгом сопровождать ее.

В этот момент Кэролайн, вспомнив, что пригласила Гиффорда совсем не для того, чтобы обсуждать с ним общих знакомых, резко сменила тему:

– Оливия, милая, тебе, должно быть, скучно слушать о людях, которых ты и не знаешь совсем. Прости, но с Гиффордом у меня связано так много воспоминаний! Ведь он был любимым учеником моего покойного мужа.

– Ради Бога, не беспокойтесь обо мне, – откликнулась девушка и неожиданно даже для себя самой произнесла: – Не сочтете ли вы невежливым с моей стороны, если я вас покину?

– Бедное дитя, ты совсем устала! – всплеснула руками миссис Морнингтон. – Я не должна тебя так мучить! Гифф, она отнюдь не так крепка, как пытается…

– Я в полном порядке, – перебила ее Оливия. – Ты вполне можешь продолжить беседу с доктором Хардингом. Я в состоянии сама лечь в постель. – С этими словами она встала, мысленно возблагодарив Бога за то, что это удалось сделать без видимого усилия.

Какое-то мгновение миссис Морнингтон колебалась, но потом решила, что таким образом получает замечательную возможность поговорить с Гиффордом не откладывая, и бодро произнесла:

– Очень хорошо, милая. Спокойной ночи. Я вернусь тихонько и не буду тебя будить.

– Спокойной ночи, тетушка. Прости, я действительно в каком-то дурмане. – Оливия протянула руку Гиффорду: – Спокойной ночи, доктор Хардинг.

– Спокойной ночи, мисс Элейн.

Гиффорд стоя проводил ее взглядом, пока она не скрылась в дверях террасы, и повернулся к миссис Морнингтон:

– Она действительно справится?

– Да. Она старается проявлять максимум самостоятельности. Садись, Гифф. Как раз об Оливии я и хотела с тобой поговорить.

– Я и не сомневался, – с пониманием откликнулся тот. – Что с ней произошло? Когда я впервые ее увидел, я был в полной уверенности, что мир скоро будет лежать у ее ног!

– Ты видел, как она танцует?! – в волнении воскликнула миссис Морнингтон.

– Да. Как раз незадолго до отъезда в Америку. Но тогда я не подозревал даже, что она как-то связана с вами. Что с ней случилось? Почему ее больше не лечат?

– Они сказали, что больше ничего сделать нельзя.

– Кто это – они?

– Понимаешь, – вздохнула женщина, – когда это произошло, я повезла ее к Блейр-Робертсону, как-никак он один из крупнейших…

– Да-да, – нетерпеливо перебил ее Хардинг. – Я знаю. Расскажите же мне, что с ней случилось?

– Ох, конечно, ты же не знаешь. Она поехала с друзьями на уик-энд за город. И ей нужно было вернуться рано утром на репетицию. Девочка готовилась к своей первой настоящей роли – она должна была танцевать в «Лебедином озере». Это был тот шанс, к которому она стремилась всю жизнь… – Голос миссис Морнингтон дрогнул.

– Ну и?.. – торопил ее Гиффорд.

– Один из хозяев дома вызвался ее отвезти.

– И этот дурак разбил машину?

– Он не виноват. Один молодой негодяй, наверняка наркоман, угнал чужую машину «покататься». И врезался прямо в них на перекрестке. Обе машины – вдребезги, тот, кто вез Оливию, скончался на месте, ее выбросило… Ее, конечно, тут же доставили в ближайший госпиталь. С тяжелым сотрясением мозга и – как там установили – со сложным переломом бедра. Конечно, они сделали все, что могли, но я до сих пор думаю, что, если бы ее сразу отвезли в Лондон, все могло быть иначе. Я начала заставлять ее двигаться, как только это стало возможно. Они убеждали нас, что все пройдет, и Оливия пыталась им поверить, но я жутко переживала. Блейр-Робертсон не показал мне заключения, только успокаивал Оливию. В конце концов он был вынужден признать, что больше ничего сделать не может, дальнейшее улучшение – дело времени, и крайне неохотно сообщил, что с надеждой вернуться в балет ей придется расстаться навсегда. Я не могла с этим смириться, не говоря уж о бедной девочке. Поэтому я повезла ее в Вену, к специалисту, который считается одним из лучших ортопедов в мире.

– И что он сказал?

– Сказал, что нужна еще одна операция. Но честно признался, что шансов на успех – пятьдесят на пятьдесят. Максимум, на что можно рассчитывать, – она сможет нормально ходить. Главная для нее проблема – нагибаться, этого она практически не может. Ну, например, если уронит что-нибудь – ей уже не поднять.

– Понимаю. Я видел это сегодня днем.

– Ты видел ее?

– Да, – кивнул Гиффорд. – Но дело не в этом.

– Как ты мог заметить, – грустно сказала миссис Морнингтон, – нет никакой надежды, что она сможет продолжить свою карьеру. Но, Гиффорд, балет для нее – это вся жизнь! – Губы пожилой леди дрогнули. – Она не просто прекрасно танцевала; она артистка милостью Божьей!

Гиффорд нахмурился:

– Естественно, вам не пришло в голову обратиться ко мне…

– Да, я подумала о тебе совсем недавно. Ты знаешь, я до сих пор получаю все медицинские журналы, которые выписывал Элистер. И я прочитала твою статью, где ты пишешь об открытии, которое вы сделали с Пэйджем Чэмберсом. В прошлом году мы ведь с тобой не виделись. Меня довольно долго не было в Англии, ты уезжал в Америку. Теперь я поняла, что ты стал специалистом, который может творить чудеса!

– Ерунда, – твердо заявил Гиффорд. – Я просто пахал как одержимый, это верно, но к этим результатам мы пришли вместе с моими коллегами, и нам просто очень повезло.

– Я просто хочу знать, – четко произнесла миссис Морнингтон, – можно ли, по твоему мнению, сделать что-нибудь для Оливии?

– Как я могу сейчас судить? – не менее четко ответил вопросом на вопрос Гиффорд.

Взглянув на него, миссис Морнингтон внезапно осознала, насколько изменился этот любимый студент ее мужа с тех пор, как она видела его в последний раз, когда он оставил свой пост в одном из лондонских научных медицинских центров и прикрепил свою вывеску на двери одного из зданий на Уимпол-стрит. Теперь она поняла, с какой целью.

– Разумеется, – продолжил молодой доктор, – я ничего не могу сказать без обследования.

Миссис Морнингтон вздохнула:

– В этом-то все и дело. Она больше не желает знать никаких врачей. После вердикта профессора Рудольфа Шварца (Оливия категорически отказалась от операции с пятьюдесятью процентами на успех) она заявила, что дольше ходить по врачам бессмысленно. Если нельзя танцевать, сказала она, все остальное ее «не волнует», а к хромоте можно привыкнуть.

– Скажите ей, что она дурочка. Шанс есть, и его нельзя не использовать. – Гиффорд подался вперед, в глазах появилась решимость. – Послушайте, это может показаться самонадеянностью, и кому-нибудь другому я бы этого не предложил, но тут у меня есть предчувствие. – Он внезапно улыбнулся. – Я же кельт! И знаменитая кельтская интуиция подсказывает мне: давайте скажем мисс Элейн, что ее случай мне просто необходим для моей научной деятельности. Убедите ее показаться мне. Правда, это можно будет сделать только в Лондоне, потому что мне придется через день уехать отсюда, впрочем, оставаться здесь мне и незачем. Скажите, что вы верите – я могу ей помочь. Убедите ее дать мне возможность хотя бы попытаться, рискнуть. Этот способ, который открыли мы с Чэмберсом, помогает в очень тяжелых случаях. Раньше они считались безнадежными. Я, конечно, не строю иллюзий, но… Совершенно необязательно, чтобы она стала первым безнадежным случаем в моей практике!