Текст книги "Менделеев"

Автор книги: Герман Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Дмитрий Иванович провел на Апшеронском полуострове неделю. Он собирал самые последние данные по нефтедобыче, по производительности заводов, узнавал цены на сырую нефть и нефтепродукты. Два раза он выезжал с Ольгой на нефтепромыслы в Балаханы и Сураханы. «Меня поражало, – писала потом дочь, – что Дмитрия Ивановича знает такая масса народа; везде нас встречали и провожали, в пути были люди, желавшие его видеть и говорить с ним, в поездах как-то узнавали, что едет Менделеев. От этого он уставал и теперь, в Баку, желая избежать многолюдных проводов и устав от официальных обедов, вдруг решил уехать раньше срока морем, а не сухим путем. Мы уехали незаметно на пароходе «Михаил», отходящем в Астрахань».

Волга встретила возвращающихся путешественников неприветливо. Погода стояла серая, холодная, дождливая. Подверженный простудам, Дмитрий Иванович не уберегся и на этот раз. Горло болело так, что он не мог ни разговаривать, ни есть. Раздраженный, нервный, он сидел в каюте и пил мелкими глотками горячее молоко. От Царицына до Москвы ехали поездом; и Дмитрий Иванович так устал, что через площадь с Рязанского вокзала на Николаевский его пришлось перевезти в коляске. На следующий день Менделеев был уже дома. Не откладывая дела в долгий ящик, он немедленно приступил к работе. Его отчет «Бакинское нефтяное дело», изданный в том же 1886 году, стал, по сути дела, его последним крупным исследованием по нефти, которой он так интересовался и так много занимался в течение целого десятилетия.

В конце прошлого века бурно развивавшееся нефтяное дело соединяло в себе черты, привлекательные одновременно и для золотоискателя, и для спортсмена, и для хирурга, и для механика, и для азартного игрока. Подобно золотоискателю, нефтедобытчик мог напрасно потратить месяцы на поиски нефти и мог неожиданно обнаружить ее у себя под ногами. Подобно спортсмену, он мог почти достичь успеха и в следующий момент потерять все. Подобно хирургу, он с помощью хитроумных инструментов должен был почти вслепую выполнять сложнейшие операции, руководствуясь лишь изощренным чутьем и знанием объекта, в теле которого он производит свою операцию. Подобно механику, он должен был все время изобретать новые, более совершенные орудия добычи. И подобно игроку, он должен был отдаваться азартной биржевой игре.

Дмитрий Иванович был свидетелем интересного процесса, сопровождавшего развитие русского нефтяного дела. Постепенно исчезали нефтепромышленники, совмещавшие в одном лице все эти функции, и появлялись люди, специализирующиеся в чем-нибудь одном. Так, выросли в нефтяном деле специалисты по геологии нефти, опытные буровые мастера, блестящие конструкторы – создатели нефтяного машиностроения. И постепенно за людьми, которые некогда зачинали нефтяное дело, осталась лишь одна функция – функция эксплуатации других людей и богатств земных, функция наживы, не стесняющейся никакими средствами, функция разорения конкурентов и ограбления потребителей, функция забвения общенародных интересов в угоду личным.

Дмитрий Иванович лично знал почти всех зачинателей русского нефтяного дела, а со многими из них его связывали дружеские отношения. Все они поддерживали его, когда он боролся против откупов, против акциза, за таможенные пошлины на ввозимые в страну иностранные нефтепродукты. Но когда все эти мероприятия, необходимые для развития дела, но и небезвыгодные для нефтепромышленников, были проведены в жизнь, их отношения с Менделеевым начали портиться.

Будучи естествоиспытателем, Дмитрий Иванович подспудно усвоил себе такое же отношение к промышленности как к объекту изучения, какое сложилось у него к природе. «В деле изучения природы, – считал он, – набег никогда не удается, потому что природа, во-первых, не враг, а во-вторых, не дремлет. Она раскрывает и отдает в распоряжение все свои силы… только тогда, когда за ней долго ухаживают…» Точно так же и промышленность, по мнению Дмитрия Ивановича, только тогда могла дать прочный завоевательный успех, когда в ней поощряется и культивируется знание дела, трудолюбие, честность, способность общий интерес поставить выше уродливо раздутых барышей. И поначалу люди, с которыми он вышел ставить на твердую ногу нефтяное дело, представлялись ему людьми, удовлетворяющими этим требованиям. И вдруг из уст этих самых людей он услышал слова, заставляющие поневоле вспомнить отчаянный вопль Салтыкова-Щедрина: «Отечеству нужно служить, а не жрать его!»

Да и какая еще могла быть реакция на такое, например, соображение бакинского заводчика Амирова, который не постеснялся заявить на съезде нефтепромышленников, что «девиз России – гореть, а потому на какие-нибудь лишние несколько сот тысяч рублей потери от пожаров, причиняемых исключительно керосином в одной только Москве в течение одного года, не стоит обращать внимание». Поэтому неудивительно, что начиная с 1880 года Менделеев пребывал в состоянии непрерывной ожесточенной полемики то с одним, то с другим, а то и со всеми разом нефтепромышленниками.

Первым ополчился на Дмитрия Ивановича Л. Нобель [3]3
  Следует различать пятерых Нобелей. Эммануил Нобель (старший) – имел завод в Петербурге и поставлял во время Крымской войны мины для русского флота. Его сыновья – Людвиг, Роберт и Альфред. Людвиг был владельцем механического завода в Петербурге и главой нефтяного «Товарищества Бр. Нобель». Роберт, живший в Баку, и Альфред, живший в Западной Европе, были пайщиками товарищества. Альфред – изобретатель динамита и учредитель Нобелевских премий. Эммануил Нобель (младший) возглавил товарищество после смерти своего отца Людвига Нобеля в 1888 году. Менделеев вел нефтяные споры именно с Людвигом Нобелем.


[Закрыть], который к техническим рекомендациям Менделеева прислушался раньше всех и первым начал строить нефтепроводы от источников к заводу, первым завел паровые шхуны и баржи для перевозки керосина наливом, первым стал строить железнодорожные цистерны и железные резервуары для нефти и керосина. Все это «делало для меня его имя чрезвычайно симпатичным, – писал Дмитрий Иванович. – Но уже там, в Баку, я был поражен тем неприязненным отношением, с которым г. Нобель встретил мою мысль о необходимости учреждения заводов внутри России для переработки нефти как на керосин, так и на смазочные масла».

Конечно, ничего удивительного в нобелевской неприязни к менделеевским советам не было. Заводчик понял, какая опасность для него таится в советах Дмитрия Ивановича. Затратив на создание своей «керосиновой империи» миллионы рублей, Нобель был убежден, что не найдется соперника, который смог бы собрать такие же капиталы, чтобы конкурировать с ним. Но… все это было бы верно лишь в том случае, если бы конкуренты принимали бой на нобелевском поле, то есть если бы они так же, как и он, брали за основу производство одного лишь керосина, единственного в то время нефтепродукта, имевшего широкий сбыт. Бензин и тяжелые остатки, получавшиеся при производстве керосина, считались в те времена бесполезными отходами и безжалостно сжигались – бензин просто в поле, а остатки – в топках котлов и перегонных кубов. И вот эти-то бросовые остатки Менделеев предлагал превращать в масла, которые в три-четыре раза дороже, чем керосин! Соперники могли обогнать Нобеля, не догоняя его! Соперники могли обойтись гораздо меньшими капиталами и не быть разоренными им!

Нобель поспешил печатно выступить против предложений Менделеева. «Вы, Дмитрий Иванович, стоите на высоте науки, – подначивал он. – Вся русская печать удостоверяет нас в вашей европейской известности; следовательно, мы должны вам верить… Но для этого нам недостаточно одних голословных советов; дайте точные научные указания о наилучших способах фабрикации из русской нефти керосина, смазочных масел и анилиновых красок. Осветите ярким лучом ваших знании ту темноту, в которой мы находимся…»

Но от Менделеева не укрылась неуклюжая попытки Нобеля свести разноречия экономические на разноречия технические, завуалировать денежный интерес техническими деталями. Один за другим разбив все доводы Нобеля, Дмитрий Иванович в заключение своего письма советовал заводчику «впредь не усложнять занимающее нас разноречие вопросами, к делу прямо не относящимися».

Во время этой полемики с Нобелем Дмитрия Ивановича крепко поддержал Виктор Иванович Рагозин. Он последовал всем менделеевским советам, учредил свой завод на Волге и начал полностью утилизировать нефть, получая, кроме керосина, отличные и более прибыльные смазочные масла. Рагозин помог Дмитрию Ивановичу и тогда, когда тот начал вести работы по получению из бакинской нефти бакуоля – осветительного масла, более тяжелого и менее опасного, чем керосин. Именно Рагозин по просьбе Менделеева предоставил в распоряжение Русского физико-химического общества 1000 рублей в качестве премии тому, кто предложит лучшую конструкцию лампы, сжигающей не керосин, а соляровые масла.

И вот прошло каких-нибудь пять лет, и Дмитрий Иванович видит Рагозина в числе тех нефтепромышленников, которые требуют от государства установления 15-копеечного налога на пуд сырой нефти, стоящей в Баку 1,5 копейки! Конечно, требование его не голословное, оно подкрепляется вескими основаниями. И казна-то-де получит колоссальный доход. И нефть-то будет утилизироваться более полно. И истощение-то, которого грозные признаки уже налицо, отодвинется-де на десятки лет. Казалось бы, трудно возразить, благородные мотивы, но как далеки они от мотивов действительных! Участвуя в заседаниях комитета «Общества для содействия русской промышленности и торговли», проходивших в течение марта 1886 года, Дмитрий Иванович с грустью понимающего дело человека слушал горячие заводчиковы речи.

«Не выступит на свет божий, вероятно, то главное, что заставляет именно крупнейших заводчиков предлагать налог, – думал он, – им думается, что от налога погибнут им соперничествующие – мелкие заводчики… Зная, что налог на нефть убьет много мелких заводов, причинит и массу другого зла в развитии сей промышленности – стою, где могу и как умею, против налога, столь желательного крупным предпринимателям».

Менделеев резко выступил против Нобеля и Рагозина. Доказывая вред налога, он составил формулу, выражающую зависимость цены готовых нефтепродуктов от цены нефти, рабочей силы, транспорта. На одном из совещаний с помощью этой формулы он показывал: предлагаемый заводчиками налог невыгодно отразится на развитии промышленности и потребителях…

Доклад получился длинным и утомил слушателей. Этим ловко воспользовался Рагозин. Он начал едко нападать и высмеивать Менделеева. Дмитрий Иванович не выдержал и сделал замечание. Тогда Рагозин обратился к нему и резким, вызывающим тоном, отчеканивая каждое слово, сказал:

– Когда вы о своих «альфа» да «фи» говорили, я молчал, так дайте же мне теперь о нефтяном деле говорить.

Дмитрий Иванович смолчал. Закончил свое выступление Рагозин так:

– Нам все говорят: ничего вы не понимаете, ничего не умеете. Да мы не о тех будущих знатоках говорим, которые пишут на бумаге, мы о себе, дураках, говорим. Ведь если мы к каждому аппарату по профессору поставим, так этого никакая промышленность не выдержит.

Все затаили дыхание, ожидая, что сейчас Дмитрий Иванович вспылит. Но он сидел молча и задумчиво глядел в окно.

– Ведь он мой характер знает и нарочно дразнил, чтобы я глупостей наговорил, – нехотя объяснил он потом причину своего молчания. – А я это понял.

«Измена» Рагозина глубоко огорчила Дмитрия Ивановича и, по-видимому, сыграла свою роль в эволюции его взглядов на капитализм. «…Моя мысль… – писал он несколько лет спустя, – временно мирится с капитализмом и только стремится найти пути для освобождения от его всесильного влияния и способы к обуздайте его подчас неумеренных аппетитов». И занятая им в 1886 году позиция по отношению к налогу на нефть показала, что это были не пустые слова.

Вскоре после бурных заседаний комитета министр государственных имуществ командировал Менделеева в Баку, поручив ему собрать там сведения о настоящем положении бакинской нефтяной промышленности и изложить предложения о мерах для ее дальнейшего развития. В своем отчете «Бакинское нефтяное дело в 1886 году» Дмитрий Иванович с гордостью писал об успехах отечественной нефтедобычи. 160 бакинских скважин давали почти столько же нефти, сколько в Америке давали 24 тысячи(!) скважин. Но такому колоссальному богатству Апшеронского полуострова совершенно не соответствовали средства вывоза нефти с Кавказа, и, добывая столько же, сколько Америка, Россия экспортировала в шесть раз меньше нефти и нефтепродуктов. В этой слабости вывозных средств видел Менделеев причину падения цены на сырую нефть до 1,5–3 копейки за пуд. Повышать ее до 20 копеек, обложив налогом, он считал противоестественным решением. Гораздо выгоднее для страны увеличить спрос на нефть в других городах России, что можно достичь несколькими железными дорогами, связывающими Баку с местами потребления. Но самое главное – надо проложить закавказский нефтепровод Баку – Батум, по которому каспийская нефть хлынет к берегам Черного моря, а оттуда – во все страны Европы.

История промышленного развития страны нередко находит яркое, а то и курьезное отражение в биографиях людей, весьма далеких от хлопотливого мира техники и производства. В том, что философ и рантье Герберт Спенсер гордился своими патентами на электрический мотор и способ насаживания мух на рыболовный крючок, отразилось традиционное для английской промышленности пренебрежение к научной подготовке инженеров, убежденность в превосходстве практического опыта над теоретическим знанием. В том, что знаменитый профессор-астроном С. Лэнгли изобрел астрономическую систему поверки времени на трансконтинентальных железных дорогах, проявился свойственный американской промышленности дух предприимчивости и культ успеха. И в том, что в России даже ученые, даже инженеры сплошь и рядом не патентовали самые настоящие, представляющие огромную ценность изобретения, сказалось многовековое пренебрежение образованных слоев русского общества к промышленно-заводской деятельности.

Считалось просто неприличным, чтобы офицер, чиновник, профессор, получающий жалованье от государства, вдруг начал бы изобретать, хлопотать о получении патента, налаживать производство. Ведь это означало бы, что он становится на одну доску с мещанами и купцами, то есть людьми, занимавшими гораздо более низкую ступень в иерархии чиновническо-помещичьего государства. В течение всей своей жизни Менделеев боролся с этим вредным для русского народа предрассудком. Но сила этого предрассудка была такова, что даже сам Дмитрий Иванович не избежал его влияния.

Уже умудренным жизнью старцем он вспоминал свою первую поездку в Баку в 1863 году. Тогда его рекомендации позволили Кокореву настолько поправить дело, что некогда убыточный фотонафтилевый завод в Сураханах уже на следующий год принес владельцу 200 тысяч рублей чистого дохода. «Приезжает ко мне тогда В. А. Кокорев и предлагает поехать править его дело в Баку, в год получать по 10 тысяч рублей да 5 % с чистого дохода… Ни минуты не думая, отказался, чего, конечно, не сделал бы на моем месте ни англичанин, ни француз, ни немец. Стал меня умница Б. А. Кокорев допрашивать о причинах отказа, опроверг все мои доводы (о пенсии, о возможности работать для науки и т. и.) или отговорки и очень верно заключил, что все это барские затеи, от которых России очень плохо двигаться вперед».

Спустя 20–30 лет положение сильно изменилось. Россия твердо стала на путь капиталистического развития. По всей стране строятся заводы и фабрики, железные дороги проводятся со стремительностью, незнакомой Западной Европе, возникают новые отрасли промышленности. И в этом бурно растущем хозяйстве требовались не узкие специалисты, способные решать хоть и важные, но локальные задачи, а люди редкой универсальности и широты кругозора. Люди, способные выявить наиболее перспективные направления для целых отраслей промышленности, способные правильно разместить заводы, равно сильные в инженерных, экономических, технологических и отчасти даже дипломатических вопросах.

Естественно, что в этой ситуации таланты Менделеева нашли себе гораздо более важные применения, нежели изобретательство. Но при изучении его трудов легко убедиться, что в них между делом, мимоходом брошено столько мыслей, способных у другого стать темой диссертации, столько идей, способных у другого стать изобретением и делом всей жизни, что о Менделееве можно смело говорить как о крупном изобретателе, хотя за всю свою жизнь он не взял ни одного патента.

Нефтепроводы, нефтеналивные суда, масляные кубы для непрерывной перегонки нефти, пироколлодийный порох – все эти изобретения, разработкой которых занимался сам Дмитрий Иванович, известны довольно широко. Но в трудах Менделеева содержится огромное количество хотя и гораздо менее известных, но не менее интересных технических идей, причем здесь порой соседствуют предложения, в которых отдастся дань как уходящим, так и грядущим временам.

Скажем, у современного человека может вызвать улыбку предложение Менделеева выращивать некоторые сорта трав, чтобы выгодно заменить дровяное топливо травяным. Но не устаешь поражаться той ясности понимания, которая позволила Дмитрию Ивановичу в 1876 году, когда единственным ценившимся нефтепродуктом был керосин, а единственным применением керосина – освещение, увидеть новые горизонты нефтяного дела. «Мне рисуется в будущем… нефтяной двигатель, размерами и чуть-чуть не ценою немного превышающий керосиновую лампу. Не у одного ткача, токаря, кузнеца или вообще мастерового, а у ученого и неученого, у всякого – он родит движение, когда нужно. Если бы я имел денежные средства и свободное время, стал бы разрабатывать этот вопрос…» И действительно, во время поездки в Америку он тщательно собирал любые материалы об устройстве тогда еще только появившихся первых двигателей внутреннего сгорания. И так ясны были ему их свойства и особенности, что уже тогда, в 1876 году, он предвидел: «Для подводного плавания удобнее всего иметь именно такие машины, потому что движение сжатым воздухом или паровиком требует несравненно большего запаса сжатого воздуха». Оценить многозначительность этих слов поможет маленькая историческая справка: в 1900-х годах, то есть четверть века спустя, секрет удачности подводной лодки американца Дж. Голланда заключался только в том, что он установил на ней двигатель внутреннего сгорания…

В 1876 году, когда бензин считался бесполезным отбросом, Дмитрий Иванович писал о выгодности и удобстве двигателя, под поршнем которого взрывается смесь воздуха и летучих частей нефти, то есть бензина. А 40 лет спустя потребление бензина в Америке впервые за всю историю нефтяной промышленности превысило потребление керосина. Тогда-то и пришлось вспомнить о пиролизе, позволяющем увеличить выход бензина из нефти, о котором все в том же 1876 году писал Менделеев:

«…Должно разработать сведения о действии жара на тяжелые масла нефти. Тогда они претерпевают изменения и между продуктами, конечно, найдутся технически важные и полезные».

В записках и письмах Менделеева содержится немало идей, способных при разработке превратиться в ценные изобретения. Так, в 1901 году, извещая морского министра о том, что в Главной Палате мер и весов налажено в значительных количествах производство жидкого воздуха, Дмитрий Иванович предлагает морскому ведомству провести исследования взрывчатого вещества, состоящего из смеси угля и жидкого воздуха. «Взрывы льда, по моему мнению, могут оказать большую услугу при выводе кораблей из льдов, если последние по своей толщине будут препятствовать или задерживать ледоколы. Развитие опытов… может… много содействовать выяснению вопроса о применимости жидкого воздуха для действия орудий».

В 1904 году в записке министру финансов Менделеев предложил для орошения земель в южном Поволжье использовать силу ветра. «Ветряные двигатели уже сослужили свою громадную историческую службу, осушив и продолжая осушать для земледелия большие площади земли в Голландии, и, я думаю, русским лучше подражать этому старому примеру, чем особо гнаться за последним словом времени…» Чтобы избавиться от серьезного недостатка ветряных двигателей – ураганные ветры нередко разрушают их, – Дмитрий Иванович разработал горизонтальную турбину, которая гораздо меньше подвержена разрушительному действию ураганных ветров. «Такое приспособление, – писал он, – устроенное мною лет 20 тому назад в малом виде в моем имении, было выставлено, не помню кем, на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде и, сколько мне известно, уже действует исправно в разных местностях России».

Особенно поразительны рассыпанные в сочинениях Менделеева идеи, о которых он упоминает одной-двумя фразам. Так, в 121 дополнении к первому тому «Основ химии» Дмитрий Иванович сообщает о том, что из жидкого воздуха можно легко получать газ, богатый кислородом. «…Горением в таком газе, – продолжает он, – можно получить очень высокие температуры, полезные во многих (особенно в металлургии) применениях». Идея, которая через несколько десятилетии привела к появлению кислородного дутья в металлургии.

В 1867 году в отчете о Парижской выставке Менделеев писал: «Может быть, недалеко то время, когда найдется прием, позволяющий вводить в землю те условия или те вещества, которые заставят недеятельный азот воздуха превратиться в ассимилируемый аммиак и азотную кислоту». Прошло несколько десятилетии и, подтверждая правильность менделеевской идеи, появились бактериальные удобрения.

«При тесноте заведут и холодильные дома, как завели мы отапливаемые», – говорил Менделеев в 1899 году. Прошло полстолетия, и кондиционирование воздуха, по мнению экспертов, привело к быстрому росту крупных городов в таких районах, которые прежде считались вообще непригодными для поселений.

В 1885 году Менделеев писал: «Цемент… это находка новейшего времени и одно из тех многих завещаний, которые будущности оставит наш век… Не только стены и фундаменты, – полы и потолки, лестницы и переборки, даже подоконники и косяки легко и дешево могут изготовляться из цемента… Придет время – избы крестьян и те станут делать цементные». Чтобы в наши дни, спустя почти 90 лет после того, как Дмитрий Иванович написал эти слова, убедиться в их справедливости, достаточно взглянуть на любую из многочисленных новостроек нашей Родины.

Одной из технических сенсаций 1960-х годов было сообщение о том, что обтекатели космических ракет изготовляются из необычайно стойкого материала – ситалла, или пирокерама, который есть, по сути дела, не что иное, как закристаллизовавшееся стекло. С тем большим изумлением читаешь в менделеевском «Стекле и стеклянном производстве» поистине пророческие слова: «Весьма вероятно, что со временем расстеклованная масса найдет свое практическое применение…» И нашла… почти сто лет спустя!

Менделеев, как и многие ученые прошлого столетия, считал, что воздушные шары быстрее овладеют пятым океаном, нежели аппараты тяжелее воздуха. Поэтому он не уставал пристально изучать все детали воздухоплавательного дела. Так, убедившись в том, что главной причиной аварий аэростатов почти всегда оказывалась газопроницаемость и недостаточная прочность швов, Дмитрий Иванович предложил отказаться от сферической формы баллона и принять форму двойного конуса, высота которого в 1,73 раза больше радиуса. При этом, конечно, на изготовление оболочки потребуется больше материала, но резкое сокращение длины швов и увеличение их прочности и непроницаемости с лихвой компенсируют лишний расход.

Чтобы аэронавты могли безопасно для жизни достичь больших высот, Дмитрий Иванович предложил вместо открытой корзины герметическую гондолу, в которой можно поддерживать атмосферное давление. Ее конструкцию он представлял себе так: «Эллиптический резиновый баллон, крепко опутанный снаружи веревками и снабженный предохранительным клапаном от резервуара со сжатым воздухом, достаточен для этого условия. Наблюдатель таким образом… сможет вне всякой опасности делать свои наблюдения и управлять шаром».

По странному совпадению статья Менделеева была опубликована в Женеве в 1876 году, а спустя ровно 55 лет швейцарец Огюст Пикар совершил первый полет в стратосферу на аппарате с герметической гондолой.

Среди изобретений Менделеева большое место занимают всевозможные научные приборы. Из них наиболее интересна судьба дифференциального барометра – единственного изобретения Дмитрия Ивановича, которое он решил реализовать. В 1872 году, работая над упругостью газов, он изготовил прибор, настолько чувствительный к малейшим изменениям атмосферного давления, что с его помощью можно было измерять высоты столов, окон, ступенек лестницы. Это натолкнуло Дмитрия Ивановича на мысль положить такой барометр в основу высотомера. Несколько высотомеров было изготовлено, и в 1875 году группа офицеров генерального штаба воспользовалась ими для проведения нивелирования в Финляндии. Успех нивелирования и многочисленные запросы побудили было Менделеева взяться за производство высотомеров. Но вскоре это дело, связанное с производством и продажей, надоело ему, и он перестал им заниматься.

Однако, приступив к метеорологическим исследованиям, он поневоле должен был снова заняться проблемой измерении. Он считал, что в будущем для изучения стратосферы будут применяться беспилотные аэростаты. Для сбора данных в нижних слоях атмосферы – привязные аэростаты. Понадобятся и на земле многочисленные метеостанции. Раз так, то ежедневно придется производить тысячи измерении, из которых многие окажутся недостоверными из-за неизбежных ошибок при считывании показании приборов.

Для устранения этого недостатка Менделеев предложил заменить наблюдателя аппаратом: «Представим себе, что в некотором месте собраны все метеорологические приборы, – писал он в 1876 году в предисловии к книге Мона «Метеорология». – Поместим их шкалы примерно в одной плоскости; в той же плоскости повесим календарь с отрывающимися листками, указывающими день наблюдения. Повесим тут же часы, показывающие момент, когда фотографические изображения сняты… Если на определенном расстоянии… поместим фотографический прибор, то все дело наблюдателя будет состоять в том, чтобы через некоторые промежутки времени помещать… фотографическую пластинку». Дмитрий Иванович чувствовал, что напал на отличную мысль, и ему не терпелось испробовать ее на деле: «Если организуются предполагаемые аэростатические восхождения, я устрою для них такой прибор!»

Но, увы, когда через одиннадцать лет такая уникальная возможность представилась, обстоятельства сложились так, что Дмитрий Иванович не успел устроить такой прибор…