Текст книги "Наследник"
Автор книги: Гэри Дженнингс
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
81
Мы пересекли дамбу, и сердце моё забилось быстрее: я вступил в величайший город Нового Света. Магистраль передо мной пульсировала людьми, звуками и красками.
– Ты что-нибудь слышал об арабских сказках под названием «Тысяча и одна ночь»? – спросил я Хоакина.
– Нет, сеньор.
– Там говорится об отважных мужчинах и красивых женщинах, золоте и драгоценностях, экзотических далёких странах, удивительных людях и необычных зверях. Я готов умереть завтра, Хоакин, если увижу всё это своими глазами сегодня.
О Мехико! Что за зрелища! Какие краски! Какие звуки!
Изысканные женщины в тканных золотом шёлковых платьях разъезжали в серебряных каретах, в которых не стыдно было бы появиться и герцогиням в Мадриде. Кабальеро и всадники проезжали мимо, щёголи на великолепных гарцующих лошадях – каурых, гнедых, тёмно-серых в полоску, черно-белых, пегих – с позвякивавшими серебряными шпорами, серебристыми уздечками и, как сказал мне Хоакин, нередко даже с серебряными подковами. Сопровождающие хозяев одетые в нарядные ливреи негры передвигались рысцой не только рядом с экипажами, но и позади всадников, прямо по конскому помёту, неся те предметы, которые могли потребоваться сеньорам для тех или иных надобностей.
В городе Мехико есть четыре вещи, которые стоит увидеть, – женщины, наряды, лошади и экипажи. Я слышал об этом много раз, но теперь понял, что это не досужие россказни. Правда, вся эта показуха и пышность не обязательно свидетельствовали о хорошем воспитании.
Матео, который и сам был не прочь покрасоваться, говорил, что каждый сапожник, обзаведшийся подмастерьем, или погонщик, разжившийся полдюжиной мулов, готовы поклясться, что они происходят из знатного испанского рода. Послушать местных жителей, так буквально у всякого в жилах течёт кровь конкистадоров, просто теперь фортуна ему изменила и его плащ поизносился, однако этого человека всё равно нужно почтительно именовать «дон», а его напыщенный вид следует признавать за светские манеры. Будь это правдой, смеялся Матео, «знатных грандов» в Новой Испании набралось бы чуть ли не больше, чем благородных семейств на всём Иберийском полуострове.
Монахи потели в серых, чёрных и коричневых рясах, в то время как разряженные в пух и прах кабальеро расхаживали с надменным видом в больших шляпах с плюмажами и с отполированными шпагами, рукояти которых, в ознаменование высокого положения их владельцев, были отделаны серебром и усыпаны жемчугом. Дамы в пышных кринолинах и белых нижних юбках, с лицами, покрытыми французской пудрой, и губами, накрашенными ярко-красной помадой, осторожно ступали по камням мостовой в туфельках на высоких каблуках, сопровождаемые пажами, державшими над ними шёлковые зонтики, чтобы укрыть нежные лица своих хозяек от солнца.
Громыхали тяжёлые скрипучие подводы, мычали упряжные быки, ревели ослы, чертыхались (вряд ли кто может сравниться с ними в знании бесчисленных ругательств) погонщики мулов.
Морщинистые старухи торговали сочившимися подливкой тортильями, мулаты предлагали ошкуренные папайи на палочке, жалобно завывали жадные léperos, выпрашивавшие милостыню. Будь прокляты их воровские душонки! Почему они не работают, как честные люди? Например, как я?
Однако по мере углубления в город всё ощутимее становились не самые приятные запахи, и я понял, что такие красивые, если любоваться ими издали, каналы по сути представляют собой открытые сточные трубы, зачастую наполненные отходами и бог знает чем – об истинной природе их содержимого мне даже не хотелось догадываться Лодочникам приходилось искусно лавировать в своих каноэ среди всякой дряни, но меня это не смущало, пусть даже по каналам текла бы кипящая лава. Я так долго нюхал только сено и навоз, что вонь большого города казалась мне благоуханием.
Подобно героям арабских сказок, я нашёл среди знойных земель зелёный оазис, рай Аллаха на земле. Я принялся было делиться с Хоакином своими соображениями об Аллахе и его саде, но быстро прикусил язык. Я и так уже согрешил, упомянув еретические арабские сказки. Если с моего языка слетит очередное богохульство, то, боюсь, мне придётся вдыхать запах застенков святой инквизиции, который вряд ли меня порадует. Мы пересекли главную площадь. По обе её стороны тянулись крытые галереи, укрывавшие от солнца или дождя купцов и покупателей. Важные, самодовольные сановники несли бумаги на подпись вице-королю, домашние слуги торговались с женщинами, сидевшими на корточках рядом с ковриками, где громоздились фрукты и овощи, а знатные дамы заходили в купеческие лавки, где продавалось всё – от китайского шёлка до клинков из толедской стали.
С противоположного конца ансамбль площади завершало здание вице-королевского дворца с примыкавшей к нему тюрьмой. С виду этот комплекс сооружений с каменными стенами и большими воротами походил на крепость.
Слева от дворца находился Дом Бога, величественный собор. Сооружение сего здания было начато ещё до моего рождения, но вокруг него до сих пор громоздились обломки камней и клубились облака пыли, которые сопутствуют строительству.
Несмотря на великолепие Мехико, его здания всё-таки не бросали вызов небесам, как Вавилонская башня. Я заметил Хоакину, что видел здесь мало строений выше двух этажей.
Он развёл руками.
– Земля трясётся.
Ну конечно, как я забыл, землетрясения. Почва Новой Испании сродни её страстному, кипучему народу – как души людей сотрясают любовь и ненависть, так и землю этой страны сотрясают землетрясения и опаляет пламя вулканов.
Купеческие лавки и правительственные здания оставались позади по мере того, как мы продолжали путь к Аламеде, блистательному бульвару в самом сердце города, где дамы и кабальеро похвалялись своими нарядами и лошадьми и обменивались обольстительными улыбками.
Наш вьючный обоз и паланкин двух моих подопечных миновали несколько домов настолько величественных, что их без преувеличения можно было назвать дворцами. Перед большими воротами стояли чернокожие слуги, одетые, пожалуй, лучше, чем я.
Когда мы добрались до Аламеды, где прогуливались изысканные щёголи и дамы, мне стало неловко оттого, что я веду обоз. Я ведь нынче считался молодым испанским идальго, а мы не пачкаем своих рук работой.
Я надвинул шляпу на лоб, надеясь, что, когда вернусь сюда как кабальеро, во мне не вспомнят погонщика мулов.
Бульвар с его деревьями, лужайками и чудесным прудом был прекрасен, но я почти не замечал природных красот, ибо всё моё внимание было приковано к дамам и кабальеро, к тайным и робким взглядам, безмолвно высказанным приглашениям, кокетливым смешкам красавиц и мужественному фырканью щёголей и коней. Вот это было зрелище – норовистые скакуны и задорные гуляки, весёлые, бесшабашные, энергичные, галантные. Шпага у бедра, любовные сонеты на устах!
Да, вот таким человеком я хотел бы стать – доблестным и знающим себе цену, яростным демоном в постели женщины, непобедимым фехтовальщиком в поединке с мужчиной. Пленять и очаровывать, быть элегантным красавцем с клинком в руке, обретающим расположение дамы, обнажающим меч и кинжал, чтобы превзойти соперника – а то и двух или даже трёх. Я сразился бы с целой дюжиной этих надушенных щёголей за минуту блаженства в объятиях прекрасной дамы!
Ни один актёр комедии не мог бы выглядеть таинственнее или романтичнее, чем эти щёголи и дамы. У каждого идальго имелась свита из африканских рабов, следовавших за гордыми гарцующими конями господина, а некоторым прислуживало не менее дюжины. Карету каждой дамы сопровождало не меньшее число слуг, расфуфыренных под стать хозяйке и её экипажу.
– До наступления ночи кто-нибудь в порыве ярости и ревности непременно выхватит шпагу, – сказал Хоакин, – и прольётся кровь.
– А власти наказывают за подобные действия?
– Люди вице-короля поднимают много шума, размахивают клинками, устремляются к нарушителю и грозятся арестовать его, но на самом деле это всё делается напоказ. Друзья кабальеро, якобы с целью не подпустить к нему стражу, окружают нарушителя с обнажёнными шпагами и провожают до ближайшей церкви, где он получает убежище. Солдаты вице-короля не имеют права никого преследовать на церковной территории и со спокойным сердцем уходят. Дуэлянт же вскоре вновь возвращается на Аламеду, готовый в любой момент обнажить шпагу, чтобы поразить соперника или защитить друга от солдат вице-короля.
От размышлений о несомненных достоинствах столь уважительных к чести обычаев и установлений меня оторвал хлопок по спине, полученный от подъехавшего всадника, причём сделал он это с такой силой, что я чуть было не свалился с лошади.
– Матео!
– А мы тебя уже заждались, Кристобаль. – Наедине он называл меня только Бастардом, но сейчас нас мог услышать Хоакин. – У меня было столько замечательных приключений, о которых не терпится тебе рассказать. Последние три ночи я провёл в церкви. Не говорит ли это тебе, что я готов стать священником?
– Это говорит мне, что ты на один шаг опередил гнавшихся за тобой солдат вице-короля. Ну, что на этот раз? Очередная красотка? – Я указал на свежий шрам у него на шее, небольшой, но безобразный.
– А! – Он коснулся свежей раны. – Это Хулия. Один трусливый негодяй, здесь на Аламеде, запустил в меня кинжалом. Думал, что это продлит на несколько мгновений его никчёмную жизнь.
– А что дон Хулио? Донья Изабелла? У них всё в порядке?
– Тут есть о чём поговорить, мой юный друг. Дон Хулио с нетерпением ожидал вашего приезда. Нас ждёт работа! – Он снова хлопнул меня по спине, да так, что выбил весь воздух.
Заметив, что Матео сидит не на той лошади, на которой он уезжал с гасиенды, а на дивном гнедом жеребце, я невольно ему позавидовал. Мне тоже потребуется подобный конь, чтобы гарцевать по Аламеде.
– А этот прекрасный конь – он из городской конюшни дона Хулио?
– Нет. Я купил его на деньги, которые выиграл в карты. Причём заплатил за коня вдвое больше, чем за любую лошадь в этом городе, но он того стоит. Его родословная восходит к прославленному гнедому одного из первых конкистадоров. Согласись, мой юный друг, даже женщина не может удовлетворить гордость и честолюбие мужчины в той же мере, как породистая лошадь!
Он откинул голову назад и пропел оду Баллбуэны, посвящённую лошадям Новой Испании:
Их слава такова,
Что мы готовы объявить
Их выведенными на конюшнях Марса...
Владельцы половины лошадей в Новой Испании утверждают, что родословная их питомцев якобы восходит к одному из четырнадцати скакунов тех самых первых конкистадоров: если помните, неведомые животные наводили страх на индейцев. Однако на деле большинство этих лошадок имеет столько же прав на подобные родословные, сколько и разбогатевшие на поставках припасов в серебряные рудники погонщики мулов именоваться «донами».
Я поцокал языком.
– Amigo, тебя бессовестно надули. Ты разве не помнишь, что в отряде Кортеса не было гнедых лошадей?
И тут лицо Матео настолько помрачнело, что я буквально почувствовал, как страх заполнил меня до самых шпор. Он в ярости воскликнул:
– Ну, этот мошенник, который продал мне коня, не доживёт до захода солнца! – и пришпорил свою лошадь.
– Стой! – в панике заорал я ему вослед. – Это была всего лишь шутка!
82
Городской дом дона Хулио, хотя и уступал великолепием дворцам, был значительно роскошнее его жилища на гасиенде. Как и в большинстве богатых особняков в городе, здесь имелись: внутренний двор и сад с яркими цветами и фонтанами; увитые ползучими растениями сводчатые галереи, тень которых обеспечивала прохладу, даже когда солнце стоит высоко в небе; большая конюшня для экипажей и лошадей и, конечно, широкая парадная лестница.
Слуга проводил меня в отведённую мне комнату – над конюшней; там было душно и пахло навозом. Матео ухмыльнулся.
– Меня поселили рядом с тобой. Донья Изабелла хочет, чтобы мы знали своё место.
Дон Хулио ждал нас в библиотеке, уже отдав слугам распоряжение распаковывать книги и расставлять их на полки. Мы последовали за хозяином в гостиную. Он заговорил с нами, стоя: – Город пострадал от наводнения во время сильных дождей, потому что случился обвал, сузивший туннель. Туннель, представляющий из себя трубу, может пропускать лишь столько воды, сколько проходит в самой узкой его части.
Больше для меня, чем для Матео, который уже имел понятие о проекте туннеля, дон Хулио продолжил подробные объяснения:
– Город Мехико расположен на озере или, как представляли себе многие, на пяти взаимно сообщающихся озёрах. Это огромное озеро находится на плоской равнине, глубоко в обширной долине, на высоте более семи тысяч футов, в окружении гор, расстояние до многих из которых составляет около лиги. Изначально Теночтитлан был построен на болотистом острове, и его постепенно расширяли за счёт плавучих огородов: растения пустили корни в мелком озере. Поскольку Теночтитлан был расположен очень низко, практически на уровне поверхности воды, для защиты города от наводнений ацтеки соорудили сложную систему каналов и плотин.
Почти сразу после Конкисты город начал страдать от периодических наводнений, причём индейцы верили, что тому есть сверхъестественная причина. В отместку за то, что испанцы оскорбили индейских богов, Тлалок, кровожадный бог дождя, обрушил обильные ливни, угрожавшие столице. Но есть и более прозаическое объяснение: чтобы построить большой город на месте Теночтитлана, испанцы вырубили леса на близлежащих склонах. По слухам, только на строительство дворца Кортеса потребовалась почти тысяча деревьев.
Когда склоны оказались лишёнными растительности, вода каскадами устремилась с гор, смывая почву, которая и заполнила озёра, отчего и поднялся уровень воды. После первых наводнений пришлось восстановить ацтекские плотины. Но поскольку дно озера всё больше наполнялось наносами с горных склонов, плотины с подъёмом воды уже не справлялись.
Каждые десять лет со времён Конкисты начинались сильные ливни и происходило затопление города, – продолжал дон Хулио. – Несколько лет тому назад во время одного особенно дождливого сезона большая часть долины скрылась под водой и почти все жители покинули город – лишь непомерная стоимость строительства нового города помешала властям перенести Мехико на более высокую местность.
Давно уже возникала мысль о том, чтобы построить канал и проложить туннель сквозь горы и таким образом заблаговременно отводить дождевые воды, не дожидаясь, пока на город обрушится наводнение. Не удивительно, что разработку проекта поручили известному своими инженерными талантами дону Хулио.
– Как вы оба знаете, – сказал он нам, – я произвёл расчёты и начертил подробный план канала длиной в шесть миль от озера Сумпанго до Ночистонго, причём на протяжении четырёх миль канал этот представлял собой туннель, проходивший через горы.
– И эти планы воплотили в жизнь? – спросил Матео.
– Размер и расположение канала соответствовали моим расчётам. Однако, вместо того чтобы укрепить туннель железными сваями и проложить стены кирпичом, его обложили брикетами из глины с соломой, вроде тех, из каких индейцы строят свои хижины.
Лицо дона Хулио исказила печаль.
– Мы не знали, каков состав грунтов горы, которая, как оказалось, была подвержена обвалам. Я не участвовал непосредственно в строительстве, но мне много раз говорили, что при прокладке канала погибло множество индейцев. Их предсмертные крики будут преследовать меня, когда я буду гореть в аду за невольное соучастие в этом массовом убийстве.
К несчастью для согнанных на строительство индейцев, гора не представляла собой скальный монолит, но состояла из рыхлой и постоянно осыпавшейся земли. Я слышал, что прокладка канала стоила жизни пятидесяти тысячам индейцев, но чтобы не усугублять печаль и чувство вины дона Хулио, молча отвёл взгляд.
– Вы знаете, что дожди в этом году были обильными, не такими яростными ливнями, как в прошлом, но осадков выпало выше нормы. Произошло небольшое наводнение.
У меня сразу отлегло от сердца.
– Небольшое наводнение? Значит, всё не так ужасно, как мы думали.
– Увы. Из-за обвала туннель не мог отвести избыток воды, лишь слегка превысивший норму. И последствия наводнения могут быть ужасными.
– Но ведь можно что-то сделать? – заинтересовался Матео.
– Над этим я сейчас и работаю. Целая армия индейцев уже расчищает завал, латает разрушенные участки стен кирпичами и использует деревянные сваи для закрепления. Но едва мы успеваем справиться с одним обвалом, как в нескольких футах от него уже происходит новый.
– Чем мы можем помочь? – спросил Матео.
– На данный момент ничем. Мне нужно узнать побольше о том, как велось строительство, а в этом деле вы мне не помощники. Пройдёт не один месяц, прежде чем я что-то выясню, и даже тогда, возможно, не смогу определить точно, в чём проблема. Но если то, что я подозреваю, окажется правдой, вот тогда мне и потребуются ваши умения. Ну а пока что я получил новое задание от Совета по делам Индий. Необходимо проверить сведения о возможном бунте против власти его величества.
Вице-король связался с Советом и попросил оказать ему помощь, ибо ходят слухи о заговоре африканцев, рабов, мулатов и тому подобных, задавшихся целью поднять восстание, перебить всех испанцев и выбрать собственного короля Новой Испании.
Матео усмехнулся.
– Такие слухи ходят с тех пор, как я приехал в Новую Испанию. Мы, испанцы, просто боимся чернокожих, потому что они превосходят нас по численности.
Дон Хулио покачал головой.
– И всё же возможность восстания не стоит сбрасывать со счетов. Негры уже не раз поднимались против своих хозяев, жгли плантации, громили усадьбы, убивали владельцев.
Причём стоит взбунтоваться одной плантации, как мятеж тут же вспыхивает и на соседней. До сих пор эти бунты подавлялись, и очень жестоко, в самом зародыше, прежде чем рабы успевали объединиться и оказать солдатам вице-короля серьёзное сопротивление. Одна из причин их неудач в том, что до сих пор у мятежников не находилось вождя, который объединил бы разрозненные группы в повстанческую армию. Но похоже, теперь такой человек появился: известия о его подвигах распространяются среди чёрных, словно лесной пожар, и его почитают чуть ли не как бога.
– А зовут его Янага, – сказал Матео.
– Янага? – Я чуть не свалился со стула. – Не может быть!
– В чём дело, Кристо? Почему это имя тебя так удивило?
– Ну, я... мне приходилось слышать об африканце по имени Янага, беглом рабе. Правда, это было много лет тому назад.
– Этот Янага и есть беглый раб, по-моему, откуда-то из-под Веракруса, но имя Янага вообще-то весьма распространённое у африканцев. Ты долго укрывался на гасиенде и не слышал, что тут рассказывают об этом человеке. Этот самый Янага сбежал с плантации, укрылся в горах и за несколько лет собрал вокруг себя беглых рабов, которых мы называем cimarrones. Из них он сколотил небольшую шайку маронов, разбойников, которые подстерегают путников на дорогах между Веракрусом, Ялапой и Пуэблой.
Янага утверждает, что якобы в Африке он был принцем. Так это или нет, но он действительно прирождённый вождь, наделённый вдобавок незаурядным военным талантом. Говорят, что его банда насчитывает уже более сотни человек. Они не просто прячутся в горах, но занимают какую-нибудь деревню, а когда войска вице-короля наконец добираются до этого населённого пункта и штурмуют его, неся немалые потери, люди Янаги поджигают деревню и скрываются в джунглях. Несколько недель спустя они располагаются в другой горной деревушке, откуда и совершают набеги на лежащие внизу дороги.
Эти мароны донимают не только нас, испанцев, но и индейцев. Они похищают индейских женщин с целью заключения так называемых горных браков, когда женщин вынуждают – а иногда те соглашаются и по доброй воле – выйти за разбойников замуж. Недавно близ Ялапы мароны напали на купца, его сына и слуг-индейцев. Беглые рабы захватили ящик с деньгами, в котором находилось более ста песо. Молодой сын купца был убит во время нападения, ему отрубили голову, как и некоторым из индейцев. Нескольких индейских женщин разбойники увели с собой. Говорят, что какой-то марон выхватил младенца из рук одной женщины, разбил его череп о камень и насильно увёз мать на вьючном муле, которого тоже похитил у индейцев.
Предполагают, что тот налёт совершила банда Янаги, однако этого человека обвиняют в таком множестве нападений, что, для того чтобы их совершить, он должен был бы находиться в трёх разных местах одновременно. И эти рассказы повествуют о всё больших зверствах маронов, хотя, возможно, тут не обходится без преувеличений. Примерно в то же самое время, когда произошло ограбление близ Ялапы, подверглась нападению гасиенда неподалёку от Орисабы, где были убиты управляющий-испанец и несколько индейцев. Уцелевшие рассказывают, что, после того как управляющий упал на землю, раб раскроил ему голову мачете, а потом наклонился, зачерпнул руками кровь и выпил её. Это нападение тоже приписывают Янаге.
Мы с Матео подавленно молчали. Мне хотелось верить, что вожак маронов – это не тот Янага, которому я некогда помог освободиться, но я помнил, как владелец плантации смеялся над утверждением раба о том, что на родине он якобы был принцем. Впрочем, даже если это тот же самый человек, я не испытывал угрызений совести. Мароны появлялись по вине алчных и жестоких рабовладельцев, а никак не по моей.
Дон Хулио уставился в потолок и поджал губы. Когда он заговорил, мне показалось, что он прочёл мои мысли.
– Похоже, что Господь вдвойне воздаёт за зло, которое мы посеяли. В Новой Испании в двадцать раз больше испанцев, чем испанок, и естественно, что наши мужчины удовлетворяют свои плотские потребности с туземными женщинами. Прибавьте сюда ещё чёрных рабов мужского пола; их, между прочим, тоже в двадцать раз больше, чем африканок. И они тоже удовлетворяют свои потребности с индейскими женщинами. В результате в стране становится всё больше людей смешанной крови, которых все ненавидят и презирают, и не потому что они ходят, разговаривают и думают не так, как мы, но потому что они служат живым укором нашей алчности и насилию.
Уже второе поколение поселенцев в Новом Свете столкнулось с восстаниями рабов. Невольники, которыми владел Диего Колумб, сын великого первооткрывателя, взбунтовались и перебили немало испанцев на острове Эспаньола, однако с тех пор в Новый Свет завезли тысячи, десятки тысяч рабов. Опыт рабовладельческого хозяйствования оказался неудачным и опасным с самого начала, но урока из этого никто не извлёк.
Но хватит философствовать. На данный момент мне нужны не философы, а люди, способные хорошенько слушать, о чём болтают на улицах. Кристо, прошло много лет с тех пор, как ты был вором и попрошайкой. Ты ещё не забыл, как это делается?
– Я запросто смогу выманить у бедной вдовы последний песо, если вам это понадобится, дон Хулио.
– Твоё поручение может оказаться гораздо опаснее. Мне нужно, чтобы ты вернулся на улицы Мехико в качестве lépero. Ты будешь держать ухо востро, присматриваться и прислушиваться к неграм, рабам и вольноотпущенникам. Внимательно слушай все их разговоры, пристально следи за всеми их действиями. Мне нужно выяснить, являются ли все эти разговоры о восстании пустой похвальбой, родившейся в разгорячённых пульке головах, или за ними кроется правда.
– В Веракрусе мне приходилось иметь дело с чернокожими, могу сказать вам по собственному опыту: вряд ли кто-то из них станет делиться своими мыслями, а уж тем более сокровенными, с lépero.
– Я и не ожидаю, что они будут доверять тебе. Просто держи глаза и уши открытыми. Большинство этих африканцев и мулатов говорят между собой на особом ломаном диалекте, потому что их свезли из разных областей Африки и общего языка у них нет. Чтобы понять друг друга, им приходится использовать смесь испанского языка с индейскими и африканскими наречиями. Ты лучше поймёшь их, чем Матео или я.
– Но разве не разумнее было бы нанять раба или мулата, чтобы он общался с африканцами и докладывал вам обо всём? – спросил я.
– Я так и поступил. Матео будет держать связь с несколькими нашими платными осведомителями. Но вице-король не примет свидетельства африканца. Не примет он и свидетельства lépero, который в его глазах ещё менее достоин доверия, чем даже раб. Он поверит только агенту-испанцу, и у меня их есть целых два – мой юный кузен и управляющий с гасиенды.
– Помимо наблюдения за африканцами, которых вы наняли, чем ещё могу я послужить вам в этом расследовании? – спросил Матео дона Хулио.
– Приглядывай за Кристо. Он новичок в городе, и я боюсь, что его былая хватка lépero подверглась эрозии, как стены туннеля. А ещё неплохо бы тебе заняться торговлей пульке.
– Пульке?
– А что, по-твоему, пьют африканцы? Изысканные испанские вина?
– Но рабам пить пульке запрещено! – воскликнул я.
Услышав столь глупое замечание, оба собеседника уставились на меня с удивлением.
– Убийства, бандитизм и бунты тоже запрещены, – промолвил наконец дон Хулио.
– И гадкие léperos, между прочим, тоже вне закона, – подхватил Матео. – Однако подобное отребье можно встретить не только на улицах, но и, страшно сказать, в приличном доме. – И он выразительно посмотрел на меня.
– Две вещи, несомненно, могут закрыть человеку глаза и развязать язык – женщины и выпивка, – продолжал между тем дон Хулио. – И то и другое легко найти в пулькерии. Власти могут издавать какие угодно указы, но в этом городе тысяча пулькерий, а если посчитать ещё и всех старух, которые торгуют в разлив из кувшина у себя дома... Нет сомнений, что есть и подпольные пулькерии, обслуживающие исключительно африканцев. Ты снимешь одно из таких заведений или купишь, если будет необходимо. После чего направишь туда наших чернокожих осведомителей, чтобы они за выпивкой вызнавали новости.
– А как я найду такое место?
– Кристо скоро узнает о них из уличных разговоров, но есть и более лёгкий способ. Сами негры не владеют питейными заведениями, даже если фактически управляют ими. Большая часть нелегальных доходов в этом городе проходит через руки испанцев. Я сообщу тебе имя одного человека, нашего соотечественника, внешне вполне респектабельного. Он, несомненно, сумеет всё устроить наилучшим образом.
– А он связан с Recontoneria? – поинтересовался я.
Дон Хулио с удивлением покачал головой.
– Ты всего час в этом городе и уже знаешь название организации, которая контролирует большую часть незаконной коммерции. Зря я тревожился: хватка у тебя, как вижу, осталась прежняя.
Когда мы с Матео выходили из библиотеки, дон Хулио спросил:
– Как вам понравились ваши комнаты? Изабелла сама выбирала их.
Мы переглянулись.
– Замечательно, дон Хулио, они просто превосходны.
Он постарался сдержать улыбку.
– Считайте, вам повезло, что вас поселили всего лишь над конюшней.
