Текст книги "Наследник"

   – Будь у меня приличная сумма, я мог бы вернуться в Мехико, дав на лапу парочке мелких вице-королевских чиновников, – строил планы Матео.

   – У меня только горстка какао-бобов, – напомнил ему я.

   – Хотя чиновники наверняка потребовали бы не одну пригоршню золота. Представь, рассказы о якобы страшных злодеяниях дона Хулио и его подручных я слышал даже в Маниле.

Вообще-то мы не очень часто заговаривали о доне Хулио, слишком болезненной была эта тема. Да и что тут обсуждать, и так всё было ясно: следует отомстить за нашего друга и наставника и убить Рамона де Альву.

   – Но вот тебе, – покачал головой Матео, – тебе я не советовал бы соваться в Мехико, даже будь у тебя гора золота. Знаешь, что я первым делом услышал, высадившись в Акапулько? Меня предупредили – остерегайся Кристо Бастард. Конечно, Кристо на свете полным-полно, но я вопреки всему надеялся, что этой знаменитостью окажется мой старый друг Бастард.

Матео считал, что нам с ним следует и дальше пробавляться грабежами, пока у нас не наберётся сумма, достаточная, чтобы отбыть в Севилью, которую он по-прежнему именовал королевой городов.

   – Нам необходимо убраться из Новой Испании на пару лет, не меньше, потому что до тех пор, пока мы не сможем пройтись по Аламеде и главной площади, не опасаясь ареста, нам нечего и думать о борьбе с де Альвой.

Говорить о наших планах более подробно, когда нас могли услышать посторонние, было бы неразумно.

Я был не против отправиться с Матео в Севилью, но меня несколько смущало, что суть его замысла сводилась к тому, чтобы привезти туда из колонии несметные сокровища и зажить в Испании по-королевски, в то время как всё наше богатство на настоящий момент составляла лишь кучка какао-бобов. И вряд ли положение изменится к лучшему: было ясно, что чем дольше мы будем грабить, тем шире разнесётся недобрая слава – и тем больше предосторожностей будут предпринимать купцы.

   – Я возлагаю больше надежды на тех, кто прибывает с казначейским флотом, – сказал я в связи с этим Матео. – Видишь ли, многие люди приплывают в Новую Испанию впервые, к колонистам относятся свысока и вовсе не склонны следовать добрым советам. Они наверняка проявят неосмотрительность. Таким образом, мы вполне можем рассчитывать за какую-нибудь неделю поживиться парочкой толстых кошельков.

   – Ба! Ну и что нам даст эта пара кошельков? Возможность сыграть партию-другую за карточным столом? Провести ночку с putas? Да разве это стоит риска угодить на виселицу?

   – Если вообще не рисковать, – разъяснили, – то придётся голодать и спать, подложив под голову руку вместо подушки. Я знаю, жизнь грабителя с большой дороги не больно-то подходит для gachupines. Но что бы мы ни добыли, обещаю отдать тебе свою долю. Возможно, этого и хватит, чтобы ты смог подкупить чиновников и вернуться в столицу.

Матео хлопнул меня по спине с такой силой, что я едва не слетел с лошади.

   – Спасибо, Кристо, ты настоящий друг! Пойми же, я хочу раздобыть богатство не только для себя, но и для тебя тоже. И не собираюсь рисковать из-за ерунды. Вместо множества мелких нападений нам нужно разработать грандиозный план одного большого ограбления, в результате которого мы раздобудем столько dinero, сколько нам нужно. А средств нам потребуется немало – быть благородными кабальеро дорогое удовольствие.

   – Единственная возможность добыть достаточно денег за один раз – это ограбить обоз с серебром, – отозвался я, – но у этих обозов очень надёжная охрана. В прошлом, когда шла война с чичимеками, солдат у вице-короля не хватало и приходилось прибегать ко всяким уловкам, чтобы обмануть грабителей. Но сейчас эти обозы сопровождает такой конвой, что даже если мы нападём на них с пороховыми бомбами, то для столь маленькой шайки, как наша, это будет сущим самоубийством. Проще уж отправиться прямо на монетный двор в Мехико и позаимствовать оттуда несколько серебряных слит ков.

   – Легче похитить золото с небес, чем серебро с монетного двора, – вздохнул Матео. – Стены толстенные, на нижнем этаже окошек нет вовсе, верхние забраны частыми решётка ми. Да и охраняют это заведение, по слухам, строже, чем султанский гарем.

Мы продолжили караулить проезжих на дороге между Веракрусом и Ялапой, однако результаты становились всё более скромными. Это не устраивало никого, а уж в первую очередь Матео, не расположенного к тяготам разбойничьей жизни и мечтавшего разбогатеть в одночасье. Он с язвительным сарказмом стал всё чаще говорить мне что-нибудь вроде:

   – Чем ощипывать проезжих по мелочи, я лучше подыщу себе богатую вдовушку, которая в обмен на мои труды в постели обеспечит мне образ жизни, достойный кабальеро. Не беспокойся, Кристо, я и тебе занятие найду. Возьму тебя лакеем – будешь выносить мой ночной горшок и чистить мне сапоги.

Да уж, сразу было видно, что он настоящий amigo.

Первое наше совместное с Матео ограбление оказалось и вовсе какой-то насмешкой судьбы: мы остановили на дороге труппу бродячих актёров из Мадрида. Грабить их Матео наотрез отказался, заявив, что обирать членов театрального братства было бы непростительным кощунством. Ясно, что трое наших соучастников, напротив, сочли кощунственным этот отказ Матео, и убедить их в своей правоте он смог лишь с помощью шпаги.

Случай с артистами усугубил неприязнь Матео к дорожному разбою. По правде сказать, эта история пробудила в нас обоих желание вернуться на сцену. Матео согласился предпринять ещё одну, последнюю попытку ограбления, после чего твёрдо вознамерился искать иные способы пополнения кошелька.

Удача улыбнулась нам, когда мы выследили компанию, следовавшую по дороге на Ялапу, – господина, передвигавшегося в подвешенном к мулам паланкине, явно прибывшего с казначейским флотом, слугу-испанца на осле и отряд пеших индейцев, слуг и телохранителей.

Правда, наш пленник оказался не богатым купцом, а чиновником, служащим Совета по делам Индий.

   – Казначейский инспектор, – разочарованно пробормотал Матео. – Вместо денежек с монетного двора нам попался чинуша, которого направили на этот двор с проверкой.

Связав обоих испанцев, инспектора и слугу, мы обыскали их одежду и паланкин, прикидывая, нельзя ли будет содрать за чиновника хороший выкуп. Бумаги, имевшиеся при этом крючкотворе, позволяли ему провести всестороннюю инспекцию монетного двора в Мехико, после чего он должен был отослать в Совет детальный отчёт, а сам с той же целью отбыть в Перу, в Лиму.

   – Надежды на выкуп слабые, – удручённо констатировал Матео. – Судя по удостоверяющим полномочия документам, этот тип собрался нагрянуть с неожиданной ревизией, и о его прибытии никого не уведомляли – ни управляющего монетным двором, ни даже вице-короля. Сам понимаешь, ни тому ни другому радости в такой ревизии никакой, и, если мы потребуем за пленника выкуп, они заявят, что ни о каком инспекторе знать ничего не знают, в надежде, что мы прикончим его и заодно избавим их от проверки. А поскольку связь с Испанией осуществляется через казначейский флот, то в Совете о пропаже своего посланца узнают лишь через год, а то и два, и ещё столько же времени пройдёт до прибытия нового. Но на этот раз вице-король с управляющим уже будут его ждать и сумеют замести следы махинаций, наверняка творящихся на монетном дворе. – Матео тяжело вздохнул.

   – Утро вечера мудренее, – заявил я. – Поспим, а там, глядишь, что-нибудь толковое на ум и придёт.

Мы завернулись в плащи и улеглись, прокручивая в уме различные возможности. Перерезать пленникам глотки и бросить их на дороге для устрашения других путников? Попробовать всё-таки содрать выкуп? Или отпустить ко всем чертям, раз от них всё равно нет никакого толку?

Озарение снизошло на меня во сне, посреди ночи. Проснувшись, как от толчка, я немедленно растолкал Матео.

   – Слушай, ведь этот чинуша сказал нам, что ни родных, ни знакомых в Новой Испании у него нет. То есть выкуп просить не с кого.

   – Ну и стоило ли будить меня, чтобы сказать то, что я и так знаю?

   – Неужели ты не понимаешь, что тот, кто заявится на монетный двор с бумагами, подтверждающими полномочия инспектора, и будет там принят как самый настоящий инспектор.

Матео в ярости схватил меня за горло.

   – А неужели ты не понимаешь, что я придушу тебя на месте, если ты сию же минуту не объяснишь, к чему всё это городишь?

Я оттолкнул его руку.

   – Слушай, ты, олух, этот монетный двор битком набит серебром, его там вполне хватит, чтобы купить небольшое королевство. Штурмом монетный двор не взять, зато мы запросто можем войти туда, предъявив бумаги этого хлыща.

Матео потряс головой.

   – Похоже, от недостатка вина и женщин у меня начались галлюцинации. Слышится уже чёрт знает что. Представляешь, почудилось, будто ты только что предложил заявиться на монетный двор с бумагами инспектора!

   – Матео, так ведь в лицо-то его, инспектора этого, никто не знает. Кто он такой, следует лишь из письма Совета, подтверждающего его полномочия. Если ты предъявишь это письмо, тебя и посчитают инспектором.

   – Ох, Бастард, Бастард! Блистательный план, что и говорить! Я предъявляю бумаги инспектора и – да, вместе с тобой в качестве моего слуги – попадаю на монетный двор. Там мы набиваем карманы – нет, какие, к чёрту, карманы! – мы навьючиваем на мула серебряные слитки и отправляемся восвояси. И этот бред ты всерьёз выдаёшь за план? – Он выразительно погладил кинжал.

   – Ах, Матео, ну почему ты всегда так торопишься делать выводы? Дай мне закончить.

   – Ну так скажи мне, шепни хоть на ухо, как именно мы собираемся забрать сокровища с монетного двора, пусть даже благополучно попав внутрь?

Я зевнул, неожиданно ощутив навалившуюся усталость, повернулся к нему спиной, перебрался на свою койку, устроился поудобнее и только тогда сказал:

   – Пока я придумал только способ проникнуть на монетный двор. Мы даже не знаем, как там, внутри, всё устроено и на что похоже. Вот попадём туда, осмотримся хорошенько, тогда и найдём подходящий способ забрать оттуда сокровища.

Матео промолчал. Он свернул табачный лист, зажёг его и закурил. Это был добрый знак. Куда лучший, чем если бы он теребил рукоять кинжала, поглядывая на мою глотку.

На следующее утро мой друг вынес свой вердикт:

   – Твоя затея выдать себя за казначейского инспектора – тупая и идиотская до крайности. Больше скажу, она относится к тем сумасбродным авантюрам, ввязавшись в которые я так часто едва не оказывался на виселице.

   – Ну так как, будем мы претворять её в жизнь?

   – Разумеется, будем!

104

Мы долго со всех сторон присматривались к инспектору и его слуге, заставляя их двигаться и говорить.

   – Именно так хороший актёр готовит свою роль, – пояснил Матео. – Грим и костюм – это ещё полдела, главное для артиста – внутренний настрой, нужно обязательно понимать персонажа, кого он собрался играть.

Эти слова Матео сопроводил одним из характерных для инспектора жестом.

   – Примечай, как этот никчёмный крючкотвор говорит, как он задирает нос, словно сам запах, исходящий от нижестоящих, раздражает его благородное обоняние. А как вышагивает – будто у него жердь в заднице. А теперь смотри.

Матео несколько раз прошёлся взад и вперёд.

   – Ну, Бастард, что ты увидел?

   – Мужчину с настороженным взглядом, смело вышагивающего в ожидании нападения, положив руку на эфес.

   – Точно! Но тот, кого мне предстоит изобразить, провёл всю свою жизнь в тиши кабинетов и за надёжными стенами вице-королевского казначейства. Он живёт в мире цифр, а не активных действий и привычен не к шпаге, а к перу. Сутулится, оттого что вечно горбится над чернильницей, пальцы скрючены, словно между ними всегда зажато перо, глаза подслеповаты из-за постоянного чтения бумаг в неровном свете свечей – чтобы разобрать буквы и цифирь, бедняге приходится наклоняться к самой бумаге или подносить её к глазам. Однако что ни говори, а он представляет особу короля в деле, которое для монарха важнее даже того сокровища, каковое находится между ног его возлюбленной, и потому эта жалкая канцелярская крыса буквально раздувается от осознания собственной значительности. Как же, ведь на него падает тень самого короля. Прикрываясь авторитетом короны, этот малый, хотя его руки и испачканы не в крови, а лишь в чернилах, имеет наглость вести себя грубо даже по отношению к кабальеро, любому из которых ничего не стоит изрубить его на кусочки.

Слушая характеристику, данную Матео этому человеку, я не мог не признать его правоту. А заодно вспомнил о несомненном актёрском таланте моего друга: он, например, произвёл на меня впечатление в роли безумного польского принца.

   – А теперь, Бастард, присмотрись к слуге, к его нерешительной походке, к тому, как он опускает глаза, поймав на себе взгляд любого вышестоящего, как вздрагивает от резкого замечания.

Но в конце-то концов, я тоже был опытным актёром. Разве мне не доводилось умело играть в Веракрусе роль отщепенца lépero? А жулика индейца при Целителе? А кузена благородного дона? Уж надо думать, справиться с ролью какого-то там слуги будет нетрудно.

Я продемонстрировал свои возможности Матео.

   – Нет, нет, несчастный bobo! Тупица! Предполагается, что ты слуга, а не пронырливый lépero. Слуги послушны господам, но это не жулики, норовящие вышибить из них слезу.

Оставив инспектора и слугу в руках троих наших сообщников-бандитов, мы отправились в Мехико, прихватив одежду и бумаги пленников. Поскольку нельзя было исключить, что инспектор нам ещё понадобится, мы предупредили головорезов, что, если с испанцами что-то случится, мы посдираем с них шкуру и засолим ободранные туши.

Матео настоял на том, чтобы он отправился в город в подвешенном к мулам паланкине, а я верхом на ослике, причём требовал, чтобы мы подражали манерам и голосам пленников, даже когда оставались наедине. Поскольку я был гораздо выше слуги, то, когда сидел на осле, ноги мои почти волочились по земле, и выглядело это смехотворно.

Я чувствовал себя Санчо Пансой, слугой знаменитого Дон Кихота, но в присутствии Матео благоразумно воздерживался от упоминаний о романе Сервантеса и его персонажах.

Чтобы сделать шевелюру Матео похожей на инспекторскую, я выкрасил его волосы отваром коры, которым индейские женщины красили ткани. Мой друг не расставался с моноклем: так называлась линза, которую инспектор вставлял в глаз при чтении. Во-первых, Матео входил в образ, а во-вторых, хотел остаться неузнанным, когда вернётся в город в обличье кабальеро.

Я использовал способ маскировки, заимствованный у Целителя: понюхал щепотку цветочной пыльцы, от которой нос раздувался, а черты лица искажались. Вообще-то слуг всё равно никто не запоминает, но на всякий случай я хотел быть уверенным – если что, будут искать малого со здоровенным носом.

Матео сочинил историю, с помощью которой намеревался ограничить наши контакты со служащими монетного двора.

– Понимаешь, тамошний управитель наверняка станет всячески обхаживать инспектора, чтобы расположить его к себе, – будет поить вином, может быть, предлагать ему услуги красивых женщин. Мы, однако, сразу скажем, что, мол, я задержался с выездом из Веракруса из-за приступа vomito negro и сейчас спешу поскорее завершить свои дела в этой проклятой колонии и вернуться в Испанию. Мне некогда отвлекаться, нужно как можно скорее закончить проверку и поспеть в Акапулько на корабль, отплывающий в Лиму.

Когда мы наконец миновали дамбу и въехали в город, на меня, как я ни пытался сосредоточиться на мыслях о монетном дворе, нахлынули воспоминания. Увижу ли я образы из прошлого – Елену, Луиса, де Альву, даже Изабеллу? И если да, то смогу ли сохранить самообладание – или удержать кинжал в ножнах?

Матео вышагивал напряжённо, словно ему засунули в задницу рукоять шпаги, а я тащился за ним, шаркая ногами, точно был слишком туп и ленив, чтобы сначала их поднимать, а потом ставить на пол. И всюду таскал за своим господином футляр из тонкой кожи, где лежали бумаги, подтверждавшие его полномочия.

Первым делом мы выяснили, что управляющего монетным двором на месте нет. Он находился в Секатекасе, следил за отгрузкой серебра, которое предстояло сначала доставить на монетный двор для апробации, а затем отправить в Испанию на кораблях казначейского флота.

А вот его помощник встретил нас не слишком приветливо.

   – Пять лет назад здесь уже проводилась подобная проверка, – угрюмо заявил он, – результатом чего стал представленный Совету по делам Индий отчёт о состоянии дел, насквозь лживый и клеветнический. Между тем мы управляем лучшим монетным двором во всей Испанской державе, причём с наименьшими затратами.

   – А вот это мы и проверим, – надменно заявил Матео. – К нам поступили сведения, что дело у вас поставлено из рук вон плохо, чеканка никудышная, вес не выдерживается, вовсю процветает казнокрадство, а серебро от вас так и утекает – где ручейками, а где и реками.

   – Ложь! – возмущённо вскричал чиновник. – Гнусная ложь! Наши монеты – это произведения искусства! Вес у всех слитков самый точный, пробы тоже!

Не знаю, как уж там насчёт слитков, но монеты, и золотые и серебряные, моему алчному взгляду lépero и вправду представлялись прекрасными.

Прежде чем расстаться с настоящим инспектором, мы вызнали у него кое-какие сведения насчёт работы монетного двора. Оказалось, что поджаривание пяток на огне весьма способствует разговорчивости.

Вот чем, как мы выяснили, занимались на монетном дворе. Туда доставлялись ценные металлы – в основном слитки серебра, но также в некотором количестве золото и медь. На монетном дворе пробирщики устанавливали точный вес и чистоту поступившего металла, служащие казначейства отделяли пятую часть – королевскую долю, а чеканщики превращали слитки в тысячи монет. Предполагалось, что здешний монетный двор чеканит только серебряные реалы и медные мараведи, но все знали, что время от времени здесь штампуют и золотые монеты. Ценность медяков была невелика, за целую пригоршню их можно было получить разве что несколько тортилий. Серебряные реалы различались по весу: от «четвериков» до так называемых восьмёрок.

Как и все остальные государственные должности, должность управляющего Casa de Moneta, монетным двором, покупалась у короля. И уж конечно, человек, заплативший немалые деньги, стремился возместить затраты и сверх положенного дохода получал дополнительный, прибегая ко всякого рода мошенническим ухищрениям.

Всё в той же доверительной беседе возле костра инспектор сообщил нам, что, собственно говоря, собирался искать – излишки золота, свидетельствующие о проведении монетным двором неучтённой чеканки золотой монеты (ибо исключительное право её выпуска предоставлялось лишь монетным дворам Испании), а также свидетельства того, что серебряная монета ссыпалась в мешки из грубой ткани – для уменьшения веса серебра в сравнении с номиналом. Эта мошенническая уловка, называвшаяся верчением, осуществлялась весьма незамысловатым способом – специально нанятые индейцы часами трясли и вертели мешки с монетами. Те тёрлись одна о другую, и, хотя вес каждой отдельно взятой монеты изменялся незначительно, практически незаметно, на холстине оседала серебряная пыль. Когда через верчение проходили тысячи монет, количество полученного таким образом серебра оказывалось весьма существенным.

Ещё больший навар давало использование облегчённых гирь, что уменьшало реальную ценность королевской пятины, тогда как незаконная прибыль делилась между поставщиками серебра и управляющим монетным двором.

Впрочем, будучи отпетыми мошенниками, мы с Матео годились для выявления всяческих махинаций даже лучше, чем инспектор, этот бюрократ и чинуша. Дай нам время, мы могли бы вывести на чистую воду всех угнездившихся на монетном дворе жуликов и разоблачить все их уловки, но наша задача заключалась не в пресечении чьих-то преступных действий, а в планировании своих собственных.

И в первую очередь следовало разведать, где внутри находятся основные ценности и как они охраняются.

Само здание выглядело настоящей крепостью. Наружные стены имели толщину в два фута, на уровне первого этажа окна отсутствовали, а на втором были забраны толстыми и частыми железными решётками. Однако полы на обоих этажах были деревянными. Во всём здании имелась только одна, располагавшаяся в самой середине фасада, прочная дверь в фут толщиной, а стояло это строение особняком, ни одно другое здание к нему не примыкало. На ночь внутри монетного двора оставались двое стражников. Всякий входивший на монетный двор подвергался тщательному досмотру.

Слитки серебра и золота складывались на железные полки и прочные железные столы. Казалось, это добро только и ждало, чтобы кто-то вынес его наружу.

Похоже, существовало лишь два способа проникнуть без дозволения внутрь – высадить дверь или проделать взрывом брешь в стене. И то и другое повлекло бы за собой тревогу и мгновенное появление сотен вице-королевских soldatos.

Матео углядел тайник, где хранили те самые мешки для верчения, причём на некоторых из них даже сохранились следы серебряной пыли. Это, конечно, было сущей ерундой, но Матео вёл себя так, словно выявил неопровержимые доказательства страшных злоупотреблений, и с несчастным помощником управляющего говорил сурово и резко, недвусмысленно намекая на неминуемую тюрьму, а то и виселицу. К тому времени, когда они с Матео удалились в кабинет чиновника, бедняга весь позеленел и обливался от страха потом. Спустя мгновение Матео вышел, и мы «отбыли в Лиму».

   – Ну и сколько ты из него выжал? – спросил я, когда мы уже выбрались за дамбу и направлялись на юго-восток, в сторону Акапулько, собираясь, однако, вскоре купить лошадей и сменить направление. – Небось хорошо поживился?