Текст книги "Дьявол Фей-Линя"

Автор книги: Герберт Асбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава пятая
В БИБЛИОТЕКЕ СТЭНЛИ

К дому государственного прокурора Стэнли мы подъехали в четверть первого. Особняк из коричневого песчаника отступал на несколько футов от улицы; перед ступеньками у двери имелось невысокое ограждение. Конрой вдавил кнопку звонка и, когда в дверях появился заспанный дворецкий, оттолкнул слугу в сторону и вошел в холл.

– Где мистер Стэнли? – решительно осведомился он.

Испуганный слуга начал было протестовать, но инспектор показал ему свой жетон, и возражения слуги тотчас перешли в извинения.

– Он в библиотеке, сэр, – сообщил дворецкий. – Он сказал, что у него важная работа, и приказал не беспокоить.

– Ведите, – отрезал Конрой.

Дворецкий поспешил наверх. Мы с Конроем шли следом. Он провел нас через холл второго этажа; у двери библиотеки я внезапно ощутил волну затхлого, мускусного запаха.

– Дом пахнет, как могила, – заметил Конрой.

– Совершенно верно, – ответил я. – Так я и ожидал.

Подойдя к двери библиотеки, инспектор Конрой не медлил ни секунды. Он ударил в дверь плечом. Дверь была не заперта, однако не поддавалась. Ей пришлось нехотя уступить совместным нашим усилиям, и в конце концов мы одержали победу. Когда дверь распахнулась, мы застыли на пороге.

Святый Боже! До смерти не забуду зрелище, открывшееся нашим глазам. Вся комната была погружена в темноту, только узкая полоса света от ламп в холле проникала сквозь раскрытую дверь. Но повсюду в темноте вились зеленовато-желтые светящиеся ленты; эти тонкие изменчивые полосы обволакивали комнату, придавая каждому предмету, к которому прикасались, незнакомые рельефные очертания. В провалах тьмы между омерзительными желтыми отсветами висели, покачиваясь, большие сгустки свежей крови, и над всем царил тот тяжелый, гнетущий запах, что я ощутил в коридоре.

Конрой, ахнув от удивления, вошел в комнату. Я последовал за ним. Дворецкий робко остановился у двери. Я услышал его крик и затем глухой удар упавшего на пол в обмороке тела. Стоило нам сделать несколько шагов, как желтоватые полосы света начали одна за другой исчезать, будто сквозняк, ходивший по комнате с еле слышным присвистывающим шелестом, заставлял их просачиваться сквозь стены. По мере их исчезновения запах становился все слабее и слабее.

Все эти впечатления обрушились на меня единой беспорядочно крутящейся массой. Я прошел в темноте фута три и услышал, как Конрой вскрикнул от ужаса; думаю, если бы я не стоял позади и почти вплотную к нему, он отступил бы в коридор. Он отшатнулся, прижавшись на мгновение ко мне, но тут же ринулся вперед, пересекая комнату. Таким образом, я мог теперь яснее разглядеть наше окружение.

В углу, куда бросился Конрой, было больше громадных сгустков крови, чем в других местах комнаты, и полосы света пульсировали, свивались и плясали здесь с большей живостью. В середине большого скопления кровяных сгустков раскачивалась багровая веревка, с которой свисали маленькие и яркие красные грозди; каждая гроздь состояла из свежих капель крови. Веревка качалась на ветру, причем в длину она имела не более четырех футов и не была, насколько я мог судить, прикреплена к потолку. Но она была натянута, словно к ней был подвешен груз и, когда взгляд мой проследил всю ее ужасную протяженность, я увидел в конце этой окровавленной тропы повисшее в воздухе тело государственного прокурора Стэнли!

Он был мертв, мертв со всей очевидностью. Ноги прокурора болтались футах в двух от пола, а багровая веревка, веревка, которая не была ни к чему прикреплена, обвивала его шею, как петля палача. Капли крови быстро падали одна за другой: они скатывались по веревке и телу мертвеца и стекали вниз, исчезая в полосах желтого света, вьющихся и играющих у его ног.

Но пока мы с Конроем, застыв, с удивлением и страхом глядели на это жуткое зрелище, фосфоресцирующие полосы света ушли в стены, пятна крови растаяли в темноте, веревка медленно размоталась и тело государственного прокурора упало на пол. Под тихие шепоты ветерка, неуловимо напоминавшие вздохи потерянной души, веревка постепенно побледнела, приобретя цвет пенькового каната – и исчезла. Мы видели, как она стремительно скользнула по комнате, словно живая змея, и нырнула под половицы; и в то же мгновение перед нами промелькнула голова огромной и отвратительной жабы, канувшей во тьму вместе с нею.

После развеялся и гнетущий запах, и в комнате не осталось ничего загадочного и таинственного, за исключением мертвеца на полу и непроницаемой темноты.

Мы зажгли свет. В комнате не было ни малейших признаков беспорядка. Окна были закрыты, вещи и мебель оставались на привычных местах. Напрасно мы осматривали комнату в поисках следов борьбы – ведь трудно было представить, что Стэнли безропотно дал себя повесить или удушить – и пятен крови на полу и мебели.

Мы не нашли ничего. В стенах не было никаких дыр, куда могла бы скрыться жаба.

Ровным счетом ничего, помимо мертвеца, лежавшего бесформенной грудой на полу со сломанной шеей и головой, почти сорванной с плеч.

Инспектор Конрой велел одному из слуг позвонить в главное управление полиции. Затем набежали толпы репортеров: убийство двух видных горожан, совершенное одним и тем же способом с разницей в сутки, стало настоящей сенсацией для газетной братии. Прошло почти два часа, прежде чем инспектор ответил на вопросы и распрощался с последним из них, успокоил испуганных слуг и принялся отдавать приказания детективам, которые должны были сторожить дом до прибытия медицинского эксперта.

После мы вернулись в библиотеку. Конрой вместе с одним из детективов вновь осмотрел комнату, только что с некоторой поспешностью исследованную нами. Результат был прежним. Инспектор не выяснил ничего нового. Осмотр лишь подтвердил, что и самый ловкий человек не сумел бы незаметно войти в комнату, разместить в ней электрический инвентарь, необходимый для создания светового спектакля, расправиться с государственным прокурором и бесследно исчезнуть у нас на глазах.

Все это я высказал Конрою.

– Я и не ожидал обнаружить следы присутствия человека, – сказал Конрой, устало опустившись в большое кресло перед камином.

– Так что же ты ожидал найти?

– В точности то, что нашел – а именно, ничего, – сказал он. – Но по крайней мере одно важное дело мы сделали. Мы убедились, что дворецкий судьи Маллинса говорил чистейшую правду, хоть и припозднился на представление в библиотеке судьи и видел меньше, чем мы.

Я содрогнулся, снова вспомнив ужасы, свидетелями которых мы стали. В свете здравого смысла абсурдно верить, что мы видели то, о чем твердили нам глаза и разум, но при встрече с таинственными и сверхъестественными явлениями здравый смысл отступает и логика становится бессильна.

Я вспомнил странную сцену в квартире Дороти Кроуфорд и ее ужасную метаморфозу после пробуждения от гипнотического сна. Мне не хотелось верить, что подобная девушка может стать прибежищем зла, уподобиться демону, вышедшему из ада. Не хотелось и думать о том, что она, с такой пугающей точностью, смогла предсказать страшное преступление. И все же это случилось. Мы и впрямь застали ее за нечестивой церемонией, и она предупредила нас о готовящемся убийстве. Она даже похвалялась этим убийством, и все произошло так, как она и предсказывала: кровь и вервие убили государственного прокурора.

– Как ты думаешь, что связывает Дороти Кроуфорд с убийствами? – спросил я у Конроя.

– Если говорить о доброй воле – ничего, – ответил инспектор. – В насильственном смысле – возможно, все. Мы знаем, что сегодняшнее убийство она совершить не могла, так как находились с нею в квартире, когда оно произошло. Но она знает, кто это сделал. А человек, убивший Стэнли, также расправился с судьей Маллинсом.

– В этом нет никаких сомнений.

– Девушка заранее знала, что будут совершены убийства, – продолжал Конрой. – Однако я считаю, что она совершенно не повинна в преднамеренном соучастии.

– Каким образом?

– Это доказывается ее загадочными откровениями и попытками нас предупредить. Но почему она позвонила мне? Я с нею не знаком и до сегодняшней ночи никогда ее не видел.

– Вероятно, она слышала о тебе, – предположил я. – Ты вечно на виду, о тебе часто пишут в газетах и журналах. Допустим, что кто-то узнал о готовящемся преступлении, а в департаменте ни с кем не знаком. Самым естественным шагом для такого человека будет связаться с тобой.

– Полагаю, что так. Мне кажется, Джерри, что эта девушка находится под властью и влиянием кого-то, обладающего непредставимыми для нас возможностями. Она – единственная ниточка, ведущая к убийце.

– Но кто он, этот убийца? – воскликнул я.

– Думаю, находясь под гипнозом, она назвала нам его имя, – сказал Конрой.

– Сильвио!

– Да!

– Кто же такой Сильвио?

– Не знаю, – сказал Конрой. – Имя звучит знакомо, однако я не могу вспомнить, где его слышал. Но мы можем покопаться в архивах главного управления полиции. После этого нам необходимо снова поговорить с Дороти Кроуфорд, но на сей раз – в другом месте, подальше от ужасной обстановки ее дома.

Глава шестая
ИСТОРИЯ СИЛЬВИО

Клерк главного полицейского управления снабдил нас фотографиями Сильвио, которые нашлись в галерее известных преступников, а также его досье, хранившимся в кабинете Бертильона. [1]1
  Устаревшее наименование архива с отпечатками пальцев преступников и описанием их примет (Прим. перев.).


[Закрыть]На фотографиях лицо Сильвио казалось олицетворением злобы; фотографическая камера ничуть не смягчила печать беспутства и дьявольской хитрости на этом лице. Досье было кратким. В нем значилось только, что Сильвио был осужден за убийство некоей Розы Маринеллы и что председательствовал на процессе судья Маллинс. Готовил обвинение государственный прокурор Стэнли.

– Вот и мотив, – заметил я. – Месть! Судья Маллинс вел процесс, государственный прокурор готовил обвинение.

– Без сомнения, – отозвался Конрой.

– Тебе осталось лишь поймать Сильвио.

– Поймать его невозможно, – мрачно произнес инспектор.

– Почему же?

– Он мертв!

– Мертв?!

– Его повесили больше года назад! – сказал Конрой. – Он убил эту женщину на территории правительственного военного лагеря в Форт-Слокуме, и дело было отправлено в федеральный суд, хотя мы работали над ним и собирали улики. Повесили его на крыше здания государственных учреждений.

– Тогда как же, во имя небес, мог он совершить эти убийства? – воскликнул я. – Как он мог убить судью и прокурора?

– Одному Богу известно! – ответил инспектор. – Но теперь, когда мы видели то, что видели, и слышали слова той девушки, Кроуфорд, я целиком и полностью убежден, что Сильвио к этому причастен.

– Быть того не может! – вскричал я. – Мертвецы не совершают убийства!

Конрой пожал плечами и продолжал просматривать досье Сильвио. Я молчал, стараясь убедить себя, что все это мне только снится. Дороти Кроуфорд, спору нет, упомянула под гипнозом имя Сильвио; и оба раза, когда она хвасталась убийствами – убийства были совершены. Быть может, Сильвио воспользовался ею, как медиумом? Возможно ли, что он, лишенный жизни за преступления перед обществом, способен был говорить с нами при помощи ее губ, ее сознания?

Предположение казалось абсурдным. Но если мы признаем, что в идее жизни после смерти содержится крупица правды, если мы примем истинность свидетельств, собранных столь многими выдающимися исследователями, и согласимся с догмами христианских церквей – нам придется допустить, что факт этот не столь уж невероятен. Однако сама мысль о том, что давно умерший человек мог возвратиться, в каком-то таинственном облике, в мир живых и совершить убийства, которые мы не в силах были предотвратить, наполнила меня неизъяснимым ужасом.

– Должно быть что-то еще!

Возглас Конроя прервал мои размышления.

– Я смутно припоминаю, – сказал он, – что с этим человеком было что-то связано.

– Я тоже, – ответил я. – Никак не могу вспомнить. Кажется, в деле был некий поворот, вызвавший в свое время немалую сенсацию.

– Что-то ужасное, – сказал инспектор. – Нет, не припоминаю.

– Может быть, газеты…

– Верно! – прервал меня инспектор. – Редакционные архивы!

Полчаса спустя мы с инспектором Конроем сидели за столом в архивном «морге» редакции «Morning Star». Перед нами лежали три конверта, два из них – очень толстые и заполненные газетными вырезками. Там был весь «фон» судьи Маллигана и государственного прокурора Стэнли, то есть вся черновая информация, которая могла понадобиться репортерам для написания статей, но ни в одной из вырезок мы не нашли нужных нам сведений. Наконец Конрой отложил их в сторону и взял в руки третий конверт: вырезок в этом тощем конверте было немного, а пометка на нем гласила: «Поль Сильвио. Мертв».

– Должно же хоть здесь что-то найтись, – сказал Конрой.

Он начал просматривать вырезки, быстро пробегая их глазами и откладывая в сторону. В свою очередь, я стал их просматривать: в статьях речь шла исключительно о суде над Сильвио и его последующей казни, и почти в каждой из них говорилось о его зловещей внешности и буквально исходившем от него духе порока. Эти черты обвиняемого произвели глубокое впечатление на репортеров, освещавших ход процесса.

«В его присутствии ощущается тоска и беспокойство», – замечал один очеркист, пытавшийся взять у Сильвио интервью. «Тюремные охранники стараются держаться от него подальше и не любят приносить ему еду… Глаза у него яркие и зеленые, белки покрыты красными прожилками, багровыми, как свежепролитая кровь…»

Мне сразу же вспомнилась давешняя сцена в квартире Дороти Кроуфорд. И у нее были ярко-зеленые глаза с сетью красных, как кровь, прожилок. Меня вернул к действительности торжествующий возглас Конроя. Он держал в руках последнюю вырезку.

– Я знал! Я так и знал! – воскликнул он. – Читай!

Он передал вырезку мне.

Я не стану цитировать все: статья была очень длинна и занимала две колонки убористого шрифта; она была посвящена подробнейшему описанию казни Сильвио и его последнего дня на земле. Странное поведение Сильвио и окружавшая его атмосфера таинственности и ужаса вызвали в обществе большой интерес к нему, и газеты, если воспользоваться жаргоном репортеров, «крутили историю», как только могли.

Отчет начинался с пробуждения Сильвио. Охранники разбудили его в восемь часов утра. В этот день ему разрешили спать подольше, так как в полдень его должны были казнить; ему также было позволено выбрать блюда для последней трапезы. Он радостно засмеялся, когда охранник сказал ему, что он может выбрать любую еду.

– Все, что захочу? – спросил он. – Вы дадите мне все, что я попрошу?

– Да, – отвечал охранник. – Таковы правила. Все, что попросишь.

Сильвио прижал лицо к решетке своей камеры и в упор уставился на охранника.

– Я скажу тебе, чего хочу, – его голос перешел в шепот.

– Ты католик?

– Да, – ответил охранник.

– Тогда иди к своему священнику и скажи, пусть даст тебе чашу со святой водой!

Охранник с ужасом взглянул на него.

– Дальше, – продолжал Сильвио, – найди младенца и перережь ему глотку, и пусть кровь стечет в ваш священный сосуд! А потом тащи чашу сюда!

Охранник в страхе отшатнулся, чувствуя на себе взгляд зеленых глаз Сильвио. Приговоренный к смерти расхохотался и отошел в глубь камеры. Близость смерти, могло показаться, ничуть его не тревожила, и он, судя по всему, совершенно не боялся веревки палача. Все утро он вел себя как обычно, разве что злоба и порочность, сквозившие в его облике и поведении, ощущались несколько сильнее. Он отказался назвать меню последней трапезы, и ему подали тюремный завтрак; он швырнул тарелки на пол и оплевал их. Когда охранник вернулся за подносом, Сильвио спросил, нельзя ли принести ему в камеру жабу; охранник оставил эту просьбу без внимания, и осужденный разразился ужасающими богохульствами.

Около десяти утра пришел священник, но Сильвио прогнал его из камеры, осыпая отвратительными проклятиями.

– У меня другой Господин! – вопил он. – Я сын ада!

Он отказался принять последнее утешение от служителя какой бы то ни было церкви. Приблизительно за полчаса до казни он протянул через решетку руку и попросил охранника отворить ему вену над локтем. Охранник, конечно же, не согласился.

– Сделай это! – прорычал Сильвио. – Иначе я восстану из ада и перережу тебе горло!

Охранник вновь отказался, хотя позднее рассказал репортерам, что никогда еще не испытывал такие муки ужаса и испуга. Словно в полусне, объятый страхом при виде растущей ярости Сильвио, охранник мог лишь завороженно смотреть, как тот терзает свою руку ногтями. Вырвав иззубренный кусок плоти, Сильвио позволил крови стекать тоненькой струйкой.

Затем приговоренный отошел к своей кровати и нарисовал на ней некое подобие веревки, извивавшейся на белой простыне, как багровая змея. Опустившись на колени, он приступил к церемонии, которую, как говорилось в статье, охранник не смог описать в деталях – такой она была дьявольской и жуткой. Из его слов явствовало, что эта церемония напоминала ритуал, виденный нами в квартире Дороти Кроуфорд, в самом сердце Нью-Йорка, и что и здесь, и там наличествовали элементы чудовищных обрядов дьяволопоклонников из тайных храмов, затерянных в горных твердынях Тибета и Китая. Охранник сказал, что Сильвио, стоя на коленях, бормотал что-то на латыни, и что ему послышались фразы и слова, употребляемые в церковной мессе. Но в точности разобрать их он не мог и не запомнил. Охранник добавил, что ему показалось, будто Сильвио читал мессу задом наперед.

Наконец охранник стряхнул с себя чары, вместе с другими бросился в камеру и надел на Сильвио наручники; и больше на этой земле тот не знал ни грана свободы.

В статье рассказывалось, как за Сильвио пришел наряд охранников и повел приговоренного на виселицу, об этой страшной машине смерти, вздымавшейся, как хладный белый монумент, над крышей федерального здания, о молчаливых толпах людей с побледневшими лицами, следивших за казнью из окон офисных зданий на Парк-Роу и нижнем Бродвее и заполнивших Сити-Холл-Парк. Говорилось в ней и о лязганье тюремных дверей, о том, как другие заключенные били чем попало по решеткам, пока охранники медленно вели Сильвио по коридору. Его вывели на улицу, где ждала тюремная карета. Сильвио шел с высоко поднятой головой и горящими глазами, распевая странную молитву на неведомом языке.

Солнце ярко сияло, когда Сильвио и его палачи вышли из лифта и ступили на крышу громадного здания, но горящий шар спрятался за облаками, не успела процессия медленно двинуться к помосту, где над люком свисала веревка. В воздухе, казалось, сгустилось зло, когда маршал Портер и Сильвио взошли на помост. Охранники набросили на осужденного капюшон и принялись связывать его руки за спиной.

Когда они надели ему на шею петлю, вокруг разлился затхлый, мускусный запах, появившийся из ниоткуда и сгустившийся над крышей здания.

Пока шли эти приготовления, Сильвио хранил молчание. Он не ответил, когда маршал Портер спросил его, не хочет ли он сказать последнее слово перед приведением приговора в исполнение – лишь ощерился и выругался.

После дернули за рычаг, люк раскрылся, и тело Сильвио рухнуло вниз. Солнце на мгновение выглянуло из-за облаков, и зловещий запах рассеялся; но тут же он сгустился снова и ощущался теперь даже сильнее, чем прежде. Он окутывал здание, как пелена тумана, расползался по парку, и люди в толпе беспокойно переминались с ноги на ногу.

Когда тело Сильвио, неестественно извернувшись, полетело вниз, веревка лопнула – и не успели охранники сделать и шага, как его голова показалась из люка. Сильвио выбрался на помост, мотая головой из стороны в сторону, взад и вперед; на шее у него все еще болталась петля с обрывком веревки длиною в шесть-восемь дюймов.

Свидетели и охранники в страхе застыли. Сильвио высвободил руки и сорвал с лица капюшон. Тысячи зрителей испустили единый вздох ужаса, увидев лицо приговоренного. Оно совершенно изменилось; и раньше злобное, теперь оно превратилось в воплощение самого зла. В зеленых глазах читалась неизбывная ненависть, красные прожилки горели огнем и отбрасывали желтоватое сияние, словно пламя горящей серы. Уши заострились, брови стали тонкими и загнулись к ушам. Тонкие бескровные губы, кривясь в зловещей и презрительной гримасе, обнажали длинные и узкие зубы, похожие на клыки хищного зверя.

Один из охранников бросился к нему, намереваясь сбить с ног, но Сильвио вперил в нападавшего мертвенный взор, и тот в ужасе отступил.

– Теперь мне есть что сказать! – крикнул Сильвио грубым, хриплым и неописуемо жестоким голосом. – Теперь я мертв и проклинаю вас из глубин ада! Ты, – указал он на маршала Портера, – и все остальные, убившие меня, умрете, как умер я, болтаясь на веревке.

Затем лицо его медленно приобрело прежние черты, хорошо знакомые охранникам и всем тем, кто видел преступника во время судебного процесса. Тело Сильвио изогнулось и вновь провалилось в люк.

Тюремный врач поспешно осмотрел мертвеца.

Он заявил, что шея у Сильвио была сломана и что он, вне всякого сомнения, был уже мертв, когда выбрался из люка на помост!