Текст книги "Конец операции «Остайнзатц»"

Автор книги: Георгий Савин

Соавторы: Геннадий Меркурьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

– Хорошо, если они не догадаются о главной цели этого полета – выброске людей.

– Не думаю. Обратите внимание, даже наш офицер не понял, почему в строю бомбардировщиков идет один транспортный самолет. А он его видел. Если служба ПВО противника засекла проход машин через линию фронта, то и они не додумаются до того, что в строю бомбардировщиков идет транспортник. Поймите, мы не зря поломали весь ваш план выброски. Детали нам здесь виднее, чем из Москвы. Да и характер врага, который стоит против нас, нам известен лучше.

– Что ж, может, вы и правы. Действительно, характер фашиста, который стоит против вас, вы знаете лучше. Но то, что я согласился на изменение плана, да еще утвержденного нашим руководством, может мне дорого обойтись. Не говоря уже о том, если выброска сорвется…

– Оставьте грустные мысли. Пятерку повел лучший летчик полка. Это не просто хороший бомбардировщик, это стратег воздушного боя, это, в конце концов, хитрющий человек. Садитесь-ка лучше ужинать.

За ужином, который командир полка поглощал с завидным аппетитом, подполковник Тулин почти не ел, продолжая обдумывать измененный план выброски группы капитана Киселева.

После совещания с представителями авиации фронта, где обсуждался вопрос о средствах и способах выброски этой группы в тыл к немцам, начальник управления утвердил предложенный Тулиным план выброски.

Однако он поинтересовался, почему Тулин и Киселев отказались от высадки группы прямо на один из партизанских аэродромов и предпочли выброску на парашютах.

План высадки чекистов на один из партизанских аэродромов действительно казался более простым и надежным, чем выброска их на парашютах, но Тулин считал, что дальнейшая работа группы может значительно осложниться.

И он был близок к истине. Ранней весной 1944 года немцы предприняли крупную акцию «Праздник весны» по уничтожению партизанских отрядов и соединений в Белоруссии и плотно блокировали выходы из партизанского края.

Не было никакой гарантии, что немецкая служба ПВО, накопившая за годы войны большой опыт контроля над районами дислокации партизанских соединений, оставит без внимания прилет транспортника с Большой земли. А если такой рейс она обнаружит, то немедленно будут усилены контроль и блокада партизан в этом месте.

Выброска группы на парашютах в районе, где нет активных действий партизан и где немцы были не так насторожены, давала больше шансов, что разведчики не будут обнаружены. Тем более, что хутор лесника в районе станции Желудки, который намечался в качестве основной базы чекистов, находился как бы в тылу немецких войск, блокирующих слонимско-дятловскую партизанскую группировку.

Высадка чекистов на партизанский аэродром не только расшифровывала бы появление этой спецгруппы перед немцами, которые могли получить о ней сведения через свою агентуру в партизанском крае, но и была признана нежелательной еще по одной причине.

1-й Белорусский фронт приблизился к партизанскому краю, и теперь к партизанам летали не только летчики авиации дальнего действия маршала Голованова, но и пилоты из частей фронтовой авиации, не имевшие такого опыта «хождения» в немецкий тыл к партизанам, как головановцы.

Да и противник стал за годы войны хитрее. Он вел тщательное наблюдение с воздуха за партизанскими аэродромами и, как только обнаруживал на них посадочные сигналы в виде костров, выложенных треугольником, квадратом или другой фигурой, немедленно сообщал об этом своему командованию.

Восточнее обнаруженных костров, но на примерном курсе самолета, идущего от линии фронта, выкладывался и зажигался такой же сигнал, а иногда и несколько сразу. Советские экипажи, увидев несколько одинаковых сигналов, естественно, дезориентировались и часто возвращались на Большую землю ни с чем.

Были, однако, и трагические случаи, когда пилот сажал машину на выложенный немцами сигнал, точно соответствовавший сигналу партизанского аэродрома, или выбрасывал на такой сигнал груз – боеприпасы, оружие, снаряжение, медикаменты.

Для заброски группы Киселева авиация дальнего действия не могла выделить ни одного экипажа, так как головановцы имели в это время задание обрабатывать глубокие тылы немецких войск, и выброска чекистов была поручена фронтовой авиации.

Когда подполковник Тулин прибыл на один из полевых аэродромов 16-й воздушной армии и представился командиру полка «пешек» – так любовно называли «Пе-2», – тот поначалу поворчал, что его заставляют заниматься не своими делами, но потом ввел Тулина в обстановку и дал несколько квалифицированных советов по выброске, в результате чего план, намеченный в Центре, претерпел значительные изменения.

– Пойми меня правильно, друг мой милый, – почти ласково говорил командир полка Тулину, угостив его обедом и выслушав детали плана, относящиеся к переброске группы Киселева в немецкий тыл. – Могу я тебе дать транспортник, экипаж и даже сопровождение, если ты попросишь. Ну, в общем, все, что предусмотрено твоим планом.

– Не моим, – поправил его Тулин, – а планом Центра, от которого отступать я не имею права.

– Подожди. Слушай дальше. Ну, повезем мы твоих ребят через линию фронта, завезем в указанный квадрат, выбросим и вернемся обратно ночью. Но ведь не спим не только мы. Фашист тоже не дремлет. И доложат его наблюдатели своему начальству: вот, мол, русский транспортник прошел к нам в тыл, дошел до такого-то квадрата и повернул назад. Оно поймет, что это не простая прогулка «русского Ивана» в немецкий тыл. А раз посадки этот самолет в партизанском крае не делал, разведку и аэрофотосъемку по причине темной ночи вести не мог, то остается одно – выброска десанта или группы диверсантов. И как только немецкое начальство придет к такому выводу, а не прийти к нему оно не может, оно нажмет кнопку, вызовет подчиненных и прикажет им прочесать район возможной выброски и вообще все районы по курсу советского транспортника. Уловил?

– Уловил, – улыбнувшись, ответил Тулин.

– Ну, а раз уловил, то понимаешь, что при такой выброске мы сразу наводим противника на след твоих парней и на пятьдесят процентов ставим под удар всю вашу хитрую операцию с самого ее начала. – Командир полка встал, бросил на лежавшую перед ним на столе карту карандаш и потянулся.

– Ладно, – Тулин тоже поднялся из-за стола, – план наш ты раскритиковал. Критиковать всегда легче, а вот что ты можешь посоветовать по этому плану?

– Спросил-таки совета! – довольно рассмеялся летчик. – Нам, между прочим, вот эти штуки, – он показал на свою Золотую Звезду, – дают не только за то, что мы бомбы швыряем. При этом еще и думать, и даже хитрить приходится, и наверное не меньше, чем вашему брату.

– Ну, знаешь, – возразил Тулин, – мы тоже не только мыслители. Как ты можешь понять, наши ребята в тыл к немцам не на литературный диспут летят…

– Ну, ну, не кипятись, слушай лучше мой совет. Противник почти привык, что мы совершаем на его тылы налеты, бомбим узлы дорог и станции. Давай сделаем так. Транспортный самолет с твоими ребятами пойдет вместе с бомбардировщиками.

Командир полка подошел к карте, взял карандаш:

– Вот гляди, здесь железнодорожный узел Лида. Это рядом с квадратом выброски. Немцы, по данным разведки, гонят сейчас по этой линии из района Вильнюса к Минску и дальше немало транспортов. Видимо, перебрасывают части на Украину, после того как здесь у нас наступление приостановилось. Бомбардировщики ударят по железнодорожному узлу, и, пока они сделают несколько заходов, транспортник дотянет твоих ребят до квадрата и выбросит их тихо и спокойно. А обратно он пойдет опять вместе с бомбардировщиками. Немцы и не подумают, что имела место выброска людей. Решат, что это очередной налет на железнодорожный узел. Конечно, я не утверждаю, что они не решат ничего другого, но, во всяком случае, риск, что они будут знать о выброске группы диверсантов, сведется к минимуму. Согласен?

– Я-то, может быть, и согласен. Да вот будет ли согласно мое руководство с изменением плана, я не знаю. Да и времени для связи с Центром по этому вопросу у меня нет.

– Ну что ж, представь, что ты в дальнем рейсе и связи с базой у тебя нет. Принимай решение сам. Если не согласен с моим вариантом, я могу выполнить ваш план, отвезу твоих ребят на транспортном, дам прикрытие, если потребуешь, но смотри, как бы они не попали прямо к немцам в камеру…

Предложение командира полка о плане выброски группы Киселева выглядело весьма разумным. Подполковник Тулин взял риск за изменение плана на себя, и теперь двенадцать разведчиков-чекистов летели на транспортном самолете, который шел в строю бомбардировщиков, имевших задание нанести бомбовый удар по железнодорожному узлу Лида.

Полет проходил спокойно, но от монотонного шума моторов клонило ко сну, и чекисты дремали, поудобнее устроившись на откидных металлических скамьях. Только радистка все время беспокойно инструктировала двух ребят, которые должны были прыгать с упаковками портативной радиостанции «Север».

Задремал и капитан Киселев. Проснулся он оттого, что летчик из экипажа самолета тормошил его за плечо и приглашал пройти в носовую часть к пилоту. Протиснувшись по узкому проходу мимо радиста в носовой отсек, Киселев наклонился к командиру корабля.

Стараясь перекричать рев моторов, командир сообщил, что «семерка» приказал подготовиться к маневру – бомбардировщики начинают бомбить станцию, а штурман должен определиться и взять курс на юго-запад от Лиды вдоль железной дороги Лида – Мосты.

Сколько Киселев ни вглядывался, он ничего не мог разобрать внизу. Вдруг впереди вспыхнул яркий свет. Это первый бомбардировщик сбросил осветительную бомбу. И почти в тот же момент на земле вспыхнули красные фонтанчики взрывов, навстречу в небо поднялись трассы снарядов и пуль, а пол под ногами капитана стал проваливаться. Схватившись за спинки сидений командира и второго пилота, Киселев еле удержался на ногах. Машина шла в крутом левом вираже, но вот она выровнялась.

Поглядев в окно за спиной второго пилота, капитан увидел вдали огонь и еще несколько венчиков взрывов. На станции начался пожар. Бомбардировщики, видимо, делали следующий заход, совершив противозенитный маневр. Четыре луча прожектора шарили в небе, пытаясь захватить в свои щупальца бомбардировщики,

– Ну, штурман, ищи «железку», – услышал Киселев, уже выходя из носового отсека.

Почти вслед за ним вышел второй пилот и прокричал ему, что через пять минут «будем на месте». Штурман нашел «железку»: только что прошли над составом, который шел к Лиде, но остановился на перегоне, видимо из-за бомбежки, хотя мер маскировки и не принял.

– Сейчас, – сказал второй пилот, – возьмем чуть-чуть вправо, и будет ваш квадрат.

Киселев хотел подать команду «Приготовиться!», но увидел, что ребята и так уже готовы. Даже вытяжные фалы пристегнуты к штанге и бойцы стоят вдоль борта.

Второй пилот прошел в носовой отсек и почти сразу вернулся обратно. Он подошел к двери, взялся за рычаг открывания и еще раз прокричал Киселеву:

– Прыгайте двумя группами на двух заходах по сигналу! – рванул рычаг и открыл дверь. В самолет ворвался холодный апрельский ветер.

Ребята сгруппировались у двери по борту. Киселев подошел последним, пристегнул карабин своего фала к штанге. Почти в это же время раздался зуммер, над входом в носовой отсек замигала лампочка, второй пилот закричал:

– Пошел!

Первая шестерка как бы провалилась в дверь, от нее остались на штанге только вытяжные фалы.

– Стоп, – закричал второй пилот, – сейчас командир зайдет на второй круг, высота восемьсот пятьдесят!

И в этот момент произошло что-то непонятное. Снизу к самолету потянулись трассы пулеметных очередей. Одна очередь прошла по правому крылу, зазвенело стекло иллюминатора около Киселева. Второй пилот, придерживавший правой рукой дверь, отдернул руку и сморщился. Тут же Киселев заметил, что у него потемнел и намок от крови рукав гимнастерки.

– Задраивай люк! – вдруг закричал радист, выскочив из носового отсека, но, увидев кровь на рукаве второго пилота, подбежал к двери и стал ее закрывать.

– Стой, а как же мы? – закричал Киселев.

– Не мешай, приказ командира! – ответил радист, отодвигая капитана от люка.

Киселев быстро отстегнул карабин вытяжного фала парашюта и устремился в носовой отсек к командиру.

– Черт возьми! – прокричал тот ему. – Что у них здесь за объект, если такая плотность зенитного огня?, И куда смотрела ваша разведка?

– Командир, – крикнул Киселев, – выбрасывай и нас!

– Куда, к немцам в пасть? Хорошо, что еще мотор не задели.

– Мне все равно куда, там внизу наши товарищи, и мы должны быть с ними.

– Да погоди, не горячись, отойдем немного и подумаем.

– Некогда думать, мы и так далеко ушли. Где мы сейчас?

– Километрах в пятидесяти от квадрата, пересекли «железку», идем южнее ее.

– Ну и хорошо. Прыгаем здесь, пока не подошли близко к городу. Я приказываю.

Киселев вышел из носового отсека, подошел к радисту, который перевязывал руку второму пилоту, и приказал:

– Открывай!

Тот отрицательно покачал головой.

– Открывай, приказываю! – еще раз прикрикнул Киселев, и его лицо побледнело от гнева. Тут же раздался звук зуммера и замигала лампочка. Радист открыл дверь и крикнул:

– Пошел!… С богом, ребята!

Конца фразы Киселев, прыгавший последним, уже не расслышал. Земля с высоты казалась темной, зловещей бездной.

«ФРАЙВАЛЬД! ПОРА ШЕВЕЛИТЬ МОЗГАМИ!»

Закончив свои дела в Гродно, Эрлингер выехал в Лиду, но в трех километрах от города машины были остановлены.

– Русские бомбят железнодорожный узел, – доложил дежурный на КПП и настоятельно рекомендовал господам офицерам переждать за городом, чтобы не попасть под случайную бомбу.

Только после полуночи вездеход и «хорьх» проскочили в город, свернули с Минского шоссе на улицу Замковую и остановились у небольшого особняка около развалин старого рыцарского замка. Солдат, прогуливавшийся у решетки ограды и переговаривавшийся с другим постовым, подскочил к воротам, открыл их, и машины въехаливо двор. Эрлингер и офицеры вышли из машин и направились к дому, а шоферы быстро загнали машины в сарай. Двор опустел, только солдат продолжал ходить по двору да со стороны огорода, гремя цепью по проволоке, бегал огромный волкодав.

Эрлингер, за которым следовал Херсман, прошел в одну из комнат, обставленную как кабинет. На большом и широком письменном столе стояли два телефонных аппарата, один из них – полевой, армейского типа. Два мягких кресла и столик с коробкой сигар занимали один угол, диван и торшер – другой. Стены были оклеены обоями, на одной из них почти до потолка тянулась изразцовая стенка голландской печи, топка которой, видимо, находилась в соседней комнате. Кроме двери, через которую в кабинет вошел Эрлингер, имелась еще одна дверь в углу за креслом.

Штандартенфюрер сел в кресло, предложив штурмбанфюреру занять другое, стоящее перед закрытой дверью. Только Херсман опустился в кресло, как дверь бесшумно открылась, и за его спиной вырос здоровенный солдат с красным, обветренным лицом. Хотя все произошло совершенно бесшумно, но штурмбанфюрер почувствовал, что у него за спиной кто-то есть, и вздрогнул.

– Спокойно, Вернер, – произнес Эрлингер. – Раз уж вы теперь будете пользоваться этой квартирой, то вам надо знать некоторые ее секреты или, лучше сказать, неожиданности. Если вы принимаете человека, которому не очень-то доверяете, а должен вам сказать, что здешней агентуре я никогда полностью не верю, то садитесь всегда так, как и я, а вот здесь, на подлокотнике, имеется кнопка. Стоит ее нажать, и у вашего гостя за спиной появится Тео или один из его коллег, с которыми вы познакомитесь…

– Надеюсь, вы имеете в виду обычное знакомство с Тео, а не знакомство с его кулаками, – криво усмехнулся Херсман.

– Тео, что у вас делалось в городе до моего приезда?

Тео сообщил штандартенфюреру, что в доме его ожидает прибывший несколько часов назад инженер-железнодорожник, которому здесь была назначена встреча, и что начальник местного отделения гестапо унтерштурмфюрер Фрайвальд просил соединить его с господином штандартенфюрером, как только тот прибудет в Лиду.

Из разговора с Фрайвальдом Эрлингер узнал, что налет русских бомбардировщиков на железнодорожный узел нанес урон, который «не превышает нормы». Кроме того, Фрайвальд сообщил, что как раз во время налета командир бронетанкового соединения, совершавшего ночной марш по дороге от Щучина к Лиде, услышал над собой шум моторов неизвестного самолета без опознавательных знаков, который шел на небольшой высоте.

Самолет не ответил на сигналы опознания и по приказу командира соединения был обстрелян средствами ПВО танкистов. Однако утверждать, что он был сбит, танкисты не могли. Командир соединения приказал прочесать местность по курсу самолета, который шел с запада на восток, так как ему показалось, что самолет был поврежден, и он хотел захватить его экипаж. Солдаты, прочесывающие лес, никого не обнаружили, да и взрыва от падения самолета не было слышно, поэтому колонна продолжила движение по дороге к Лиде.

Доклад Фрайвальда не понравился Эрлингеру. Он и раньше относился к начальнику лидского гестапо с предубеждением, как к человеку, который занимает пост не по своим деловым качествам, а лишь благодаря родственникам, имеющим высокие чины. Штандартенфюреру было известно, что Фрайвальд приходится дальним родственником группенфюреру СС Хайлеру, который и обеспечил ему теплое местечко в гестапо города Лиды: вроде бы и на Восточном фронте, и в то же время далеко от передовой.

Чутье контрразведчика подсказывало Эрлингеру, что самолет, обстрелянный танковой колонной на участке Щучин – Лида, не был транспортным, который возвращался от партизан; самолет, идущий от партизан, не будет снижаться в районе, где идет бомбежка, которую прекрасно видно с воздуха. Это не был также бомбардировщик из числа тех, что бомбили Лиду, ибо если бы один из них был поврежден огнем зениток, то он пошел бы на восток от Лиды и его не обнаружили бы на западе от города. Эрлингер был почти уверен в том, что этот самолет или выбросил, или должен был выбросить десантников-диверсантов. Значит, надо немедленно организовать тщательные поиски этих людей на всем участке Лида – Щучин.

Придя к такому выводу, Эрлингер по телефону отдал приказ Фрайвальду мобилизовать все силы гестапо, полевой жандармерии и военной комендатуры города, а также местной полиции и прочесать всю местность по обе стороны шоссе и железнодорожной линии.

…Ошибка Фрайвальда, не сумевшего связать разрозненные факты воедино и сделать необходимый вывод о немедленном поиске русских десантников в районе, где было отмечено появление на малой высоте неизвестного самолета, вывела Эрлингера из равновесия. В толстой тетради с коленкоровым переплетом – своем дневнике – Эрлингер записал: «Этот болван Фрайвальд упустил много времени, необходимого для обнаружения и задержания русских диверсантов. Только по моему приказу полевая жандармерия, полиция и комендатура Лиды были приведены в действие…»

Положив дневник в сейф, замаскированный под кафельную стенку голландской печи, Эрлингер с недовольным видом уселся в кресле, взял сигару из коробки и подтолкнул коробку по столику к Херсма-ну. Тот поднес спичку Эрлингеру и раскурил свою сигару.

– А сейчас я вас познакомлю с одним весьма ценным агентом. Правда, он староват и его не забросишь-к партизанам. Но информацию от него получить можно, и, кроме того, мы используем его для заброски другой агентуры к партизанам. Он немец, вернее, фольксдойч, работает с нами с тридцать девятого года. Если у меня будет мало времени в будущем, вы будете поддерживать с ним связь.

– Очень приятно, герр штандартенфюрер! Когда в дверях словно изваяние появился Тео, Эрлингер усталым голосом произнес:

– Приготовь нам три стакана крепкого чая и давай сюда «айзенбаннера».

Беседа с инженером службы пути и начальником участка Мосты – Лида, который постоянно проживал в Скрибовцах, была деловой и короткой.

НА БАЗУ К ЛЕСНИКУ

Несмотря на резкий, порывистый ветер, парашютисты приземлились довольно точно и без каких-либо происшествий.

Киселев упал в редкий лиственный лесок. Погасив парашют, лежа отстегнул подвесную систему и по-пластунски отполз в сторону. Заняв удобную огневую позицию в небольшом углублении под кустом, капитан прислушался и внимательно огляделся. Никакого шума слышно не было. Если бы немцы с земли заметили выбросившихся диверсантов, то они, несомненно, постарались бы встретить их на земле в районе приземления. Если бы они обнаружили парашют и бросились к нему, то капитан со стороны мог обстрелять их и постараться уйти.

Однако все кругом было тихо, и это исключало возможность облавы. Немцам ни к чему было особо маскироваться, если бы они стали прочесывать лесок. Подождав минут двадцать, Киселев подполз к парашюту, сложил его, обмотал стропами и подтащил к той ямке, в которой только что лежал сам. Ножом он выкопал яму, положил туда парашют, засыпал землей, утрамбовал руками, насыпав сверху прелой травы и полусгнивших листьев. Потом подумал немного и с сожалением посыпал это место махоркой. Как ни жаль ему было расставаться с куревом, но рисковать тем, что розыскная собака немцев может обнаружить парашют и раскопать его, он не мог.

Место сбора группы было обусловлено в квадрате выброски. Но шестеро разведчиков были выброшены далеко в стороне. Прежде чем решить, как идти на место сбора с товарищами, надо было собрать свою шестерку. В действие вступал второй вариант сбора людей – опознание друг друга в лесу по крику совы. Киселев прыгал последним, самолет шел с северо-запада на юго-восток, и капитан, сориентировавшись по компасу, пошел в обратном направлении, чтобы разыскать своих подчиненных.

Изредка он подавал сигнал – крик совы, и уже метрах в семистах от места своего приземления услышал такой же ответный сигнал. Осторожно двигаясь в направлении звука, он выбрал ствол дерева потолще, залег за ним и автоматным патроном отстучал по магазину автомата азбукой Морзе два раза цифру восемь. Если ему откликался свой, он должен в ответ отстучать сумму предложенных капитаном цифр плюс, тройка. Так и есть! Из темноты донеслось: «Девятнадцать».

– Давай ко мне, – приглушенно позвал капитан. – Это я, Киселев.

Зашуршали кусты, и недалеко от Киселева вырос силуэт человека. Он подошел ближе, и капитан узнал Мишу Пролыгина, бывшего перед войной практикантом одного из транспортных отделов НКВД, а теперь одного из опытных подрывников, «специализировавшийся» на путях, мостах и станционных сооружениях.

– С тобой есть кто-нибудь?

– Был Сергей Никонов, но он ушел в северо-западном направлении искать ребят. Я остался ждать вас, товарищ капитан.

– Хорошо, пошли и мы с тобой.

Апрельская ночь сменилась серым утром. Сквозь низкие, хмурые облака пробился слабый свет. Начинался первый день жизни разведчиков в тылу врага. Как ни осторожно ступали они по ночному лесу, через десять минут справа от них раздался крик совы. Видимо, замаскировавшиеся товарищи услышали их шаги. Обменявшись сигналами и убедившись, что встретились свои, разведчики собрались вместе.

Командир группы мог быть доволен: все шесть чекистов приземлились благополучно. Только снайпер Анатолий Кашин завис, зацепившись стропами и куполом за сучья высокого дерева. Ему помогли спуститься два приземлившихся рядом с ним товарища.

– Если бы не мы, товарищ капитан, – не мог не пошутить сержант Гриша Баранович, – висеть бы ему до прихода регулярных частей нашей армии!

Но, заглянув в хмурое лицо несклонного к шуткам Киселева, совсем по-детски добавил:

– Правда, правда, товарищ капитан, хоть у Зарубина спросите.

Аркадий Зарубин, крепко сбитый, немногословный сибиряк, положил руку на плечо Барановича:

– Хватит болтать, сорока, немцев разбудишь!

– Не думаю, что они сейчас спят, – отозвался Киселев. – Они сейчас ищут нас. Высадка не прошла незамеченной, это совершенно точно. Что за объект появился вдруг в квадрате выброски, раз они нас встретили таким плотным зенитным огнем?

– Как говорится, поживем – узнаем, – рассудительно произнес Зарубин.

– Если немцы нас ищут, то почему же здесь так тихо? – как бы про себя заметил Миша Пролыгин. – Ведь не будут же они подползать к нам без шороха. Если облава, то обязательно были бы и собаки. А тут ничего не слышно.

– Кроме шума прошедшего поезда, – поправил Кашин. – Это я услышал, когда еще на дереве висел.

– В каком направлении? – поинтересовался Киселев.

– Вот там, на северо-запад, километрах в двух отсюда.

– Тихо здесь потому, что немцев отвлекли наши товарищи, прыгнувшие первыми, – пояснил капитан.

– Так нам надо спешить тогда на точку встречи, – вмешался в разговор Баранович, – помочь ребятам, если их обложили.

– Этого мы делать не будем, – ответил Киселев. – Так мы им ничем не поможем. А уходить отсюда надо. Но не на место встречи. Да и не пройти нам туда сейчас. Немцы, наверное, подняли тревогу по всей железкой дороге, и нам ее не перейти. Пойдем вдоль нее на юго-запад, держась в трех-четырех километрах от колеи. Уж если немцы засекли выброску и второй группы, то вряд ли они будут искать нас на западе от района выброски, тем более в непосредственной близости от железной дороги. Зарубин идет в голове, я замыкаю колонну. Ну, двинулись!

Весна в ту пору выдалась поздней. В густых зарослях леса и в глубоких оврагах серыми пятнами еще лежал снег. То и дело попадались низины, залитые прозрачной холодной водой. По всему чувствовалось, что лес недавно пробудился от зимней спячки; сквозь талую землю, пропитанную весенними дождями, уже пробивалось зеленое разнотравье.

Группе Киселева повезло еще раз. Двигаясь в тылу прочесывавших лес немцев и полицаев, следуя за облавой на расстоянии пяти – семи километров, разведчики через два часа вышли на опушку леса около какой-то деревни и в одном из оврагов устроили дневку.

Посланный на разведку Гриша Баранович, которому по внешнему виду нельзя было дать больше шестнадцати лет и который имел изготовленное в Москве немецкое удостоверение личности, принес неутешительные вести.

Шестерка Киселева находится в районе деревни Голдово. Ночью в деревне была проверка. Фашисты искали диверсантов-парашютистов, но никого не нашли. В деревне остались лишь два полицая. Утром они предупредили еще раз всех, чтобы никто не смел прятать парашютистов и партизан. Объявили также, что полиция поймала этой ночью шесть русских парашютистов и отправила их в Минск. Сейчас полицаи пьют самогон, а жители деревни работают в поле. С одним из местных жителей и удалось поговорить Грише Барановичу.

Сообщение Барановича поставило капитана Киселева перед рядом сложных проблем. То, что немцы обнаружили первую шестерку, не могло подвергаться сомнению, точно названо число чекистов. Киселев не допускал только, что они «пойманы и отправлены в Минск». Здесь полицаи наверняка прихвастнули. Во всяком случае, этот вопрос требует выяснения.

Идти на встречу с первой шестеркой сейчас бессмысленно. Если группа блокирована немцами и ведет бой, то другой шестерке не прорвать блокаду снаружи кольца. Если ее преследует полиция, то она не пойдет на место встречи, дабы не навести врага на шестерку Киселева. Для того чтобы встретиться, надо перевалить через железную дорогу и шоссе, которые сейчас особо тщательно патрулируются немцами.

Остается одно: двигаться на хутор лесника под Желудками, который в Москве был дан Киселеву в качестве запасной базы. Запасной потому, что связи с лесником не было уже около года. Между тем еще в сорок первом белорусские товарищи оборудовали на хуторе базу, спрятали оружие и боеприпасы, зарыли рацию. Леснику была оставлена справка, что он в 1940 году освобожден из ИТЛ в Вологодской области, где отбывал срок как кулак, активно боровшийся против коллективизации.

На самом же деле Трофим Случак до сорокового года работал лесником в восточных областях Белоруссии, а потом был переведен на работу на Гродненщину, здесь женился на местной крестьянке и осел в лесном хуторе под Желудками.

На предложение оказать помощь командованию ответ дал не сразу. Обстоятельно подумал, взвесил все «за» и «против» – у него недавно родился сын, – но зато потом с глубокой убежденностью в необходимости такой работы сказал, что сделает все, что будет приказано.

Приказано было немного: запомнить пароль для связи и пароль для выдачи спрятанного оружия. О рации Трофиму ничего не было известно. Она была зарыта в дальнем углу усадьбы, и место тайника нанесено на схему, которая хранилась в документах облуправления НКВД, позже вывезенных в Центр.

У немцев Случак не вызвал подозрения. Они проверили его документы. Данные сошлись. Лесник не был замечен в активистах, жил одиноко; ни с милицейскими, ни с партийными или, еще хуже, с энкавэдэвскими работниками не встречался и не дружил.

Первое время на хуторе стояло отделение солдат под командой унтерфельдфебеля, а в 1942 году, когда фашисты, видимо, подгребали все резервы для битвы под Сталинградом, эти солдаты ушли, уведя с собой корову и зарезав двух свиней. Лошадь оккупанты забрали еще раньше. Осталась у Трофима коза да три куры-несушки, припрятанные хозяйкой. Козье молоко – для сына, ему же яйца, а сами питались овощами с огорода, да еще добычей от силков, которые Трофим расставлял в лесу на дичь, так как охотничью «тулку» забрал с собой какой-то фельдфебель, побывавший на хуторе.

В суматохе, в горечи отступления первых двух лет войны никто из товарищей, имевших отношение к созданию базы на хуторе лесника, не вспомнил о Случаке. Может, они погибли, может быть, их разбросало по разным фронтам. Но документы о создании базы сохранились. И когда в 1943 году на повестку дня был поставлен вопрос об активизации работы в западных областях Белоруссии, они были обнаружены при разборе архивных материалов.

Из одного отряда к леснику по заданию Центра были направлены два связника. Они встретились с Трофимом, который рассказал, что несколько винтовок и часть патронов он отдал проходившим через хутор окружением, сказав им, что подобрал в лесу после боев, и пополнил «арсенал» за счет немецкого оружия, которое действительно нашел. Есть у него и немного боеприпасов.

Оккупанты сейчас не беспокоят. Иногда на хутор заезжают полицаи под видом проверки, но на самом деле поживиться чем-нибудь съестным. Однако не нахальничают, знают, что он на хорошем счету у оккупантов, норму заготовки дров для них выполняет, ни в чем предосудительном замечен не был.

Случак, как сообщил начальник разведки отряда в Центр, готов выполнить свой долг перед Родиной. Начальник разведки, и это не его вина, не сообщил Центру, что на обратном пути связники на единственной дороге, идущей через болотистую местность от хутора к большаку, столкнулись с полицейским патрулем, обменялись выстрелами и через болото ушли от полицаев. Партизаны не придали значения такой встрече и не доложили о ней. Впоследствии эта небрежность имела свои последствия.