Текст книги "Не покидай"

Автор книги: Георгий Полонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

11.

У таверны с покосившейся вывеской, на которой изображены сова и пивная кружка, стояла старая Клементина, к морде ее был подвязан мешок: она получала подкрепление.

А трое ее пассажиров находились внутри, они только что сделали заказ. Вот только расслабиться артистам не удавалось: те немногие завсегдаи, которые сидели здесь в этот час, как-то нервно озирались на наших героев… Нервно и диковато. А хозяин, наоборот, норовил мимо смотреть.

– Эх, принц! – вздохнул Желтоплюш. – Если б завалялся у вас хоть один золотой, не томили бы нас… и не косились бы.

Пенапью стал ощупывать себя и вспоминать:

– Вот отсюда они у меня атласный кошелечек вытащили… Отсюда – документы. Постойте-ка… а этот кармашек вроде упустили, прошляпили… Ура!

Он извлек-таки крупную сияющую монету. Его друзья захлопали в ладоши, находка здорово ободрила их. Ее и трактирщик, наверное, заметил, отчего и подошел вскоре. Но почему он не смотрел в глаза? Да и речь завел какую-то малообнадеживающую:

– Я вам, любезные, судачков посулил, в сметане. Так вот, изволите видеть, задержка с ними. Их кот украл, паскуда. Да… И сожрал! Причем – не наш кот, а соседский: из москательной лавки!

– Жалость какая, – пробормотал Пенапью.

– Ну ладно, мы не привередливы, – весело сказал Желтоплюш, – тогда другого чего-нибудь.

– "Друго-ого!" – недовольно протянул хозяин. – Ишь как просто… А за судачков кто мне заплатит? Нет, может вы не верите мне? Насчет кота? Эй, Гиппократ! – громко позвал он кого-то, озадачивая клиентов таким именем.

Появился угрюмого вида мальчишка. Одной правой рукой он держал аспидно-черного вздымающего шерсть дыбом кота, передние лапы которого были связаны ремешком.

– Это мой сынок, – представил хозяин. – Поклонись, невежа, башка не отвалится!

Парень шмыгнул носом и отвесил поклон.

– Слыхали, на какое он прозвище откликается? Гиппократ! Удостоен за то, что ловко режет кошек… Хирург растет, ей-богу! Так что, если желаете, он сделает этой черной каналье "чик-чик" – и ваши судачки будут вам предоставлены.

Повисла ошеломленная пауза. Лицо Марты исказил ужас – и передался Желтоплюшу:

– Что-то мы не поняли, хозяин… Из кошачьей утробы – на стол, что ли?! Вы… издеваетесь?

– А почему, интересно, я должен терять на этом? Заказ – ваш, – кот – москательщика, а в накладе оставаться – мне?! – трактирщик взывал к сочувствию других клиентов (подмигивая им! – Принц Пенапью готов был поклясться, что подмигиванье дважды имело место!). Те, другие, глумливо хихикали.

– Сейчас же отпусти животное! – взволнованно крикнул мальчишке Пенапью.

Гиппократ безразлично дернул плечом и, не развязывая коту лапы, уронил его на пол. Двумя безумными скачками кот достиг двери и брызнул туда. Хозяин подытожил довольно жестко:

– Коли вы такие добренькие… за воров заступаетесь, я вам ставлю в счет украденный продукт! Значит, ячмень для вашей кобылы – раз, судачки для кота – два… Чего для себя желаете?

Тут взорвалась Марта. Обращаясь к завсегдатаям, спросила:

– Господа, неужели это справедливо? Вы же слышали, что предлагал нам этот выжига? И вас не затошнило?!

Хозяин, возможно, только и ждал чего-нибудь в этом роде:

– Ах, вы еще и аппетит портите моим клиентам? И на смуту их подбиваете? Гиппократ, а ну кликни полицейского…

– Вот именно! – гневно подхватил принц Пенапью. – Полицию сюда! Интересно, дозволяет ли она такое свинство! – он весь в пятнах был.

Мальчишка ушел на улицу, хозяин – в кухню. Настроение у наших героев было отвратительное.

Человек, ближе других сидевший к ним, очень сдавленно, очень тихо сказал (даже губы как-то выворачивая в их сторону):

– Все с тех афиш началось, что на вашем фургоне… Напугался хозяин. Вы, как видно, нездешние… а у нас большие строгости насчет бродячих актеров. И все самовольные объявления запрещены…

Он осекся, этот человек, потому что в таверну уже входил дородный полицейский.

– Фургон и кобыла – чьи? – спросил он мирно.

– Наши, – живо ответил за друзей Пенапью. – Если что-то мы нарушили, это не со зла, господин полицейский… мы путешественники и просто не знали ваших законов…

Так он чистосердечно это сказал, что страж порядка улыбнулся:

– И только вчера вас отняли от материнской груди, верно? У-у, какая, – заинтересовался он монетой, лежащей на краю стола. – Где ж чеканят такие?

– У нас, в Пенагонии.

– Нет, сударь, тут другой герб – Мухляндии.

– Да? Что ж, вполне вероятно. Я ведь сейчас не прямо из дома… мы были в этой Мухляндии четыре дня, она – по дороге, – Пенапью обращался не к полицейскому, а к друзьям. – Я не рассказывал разве? Там король – коллекционер бабочек! Он так содержательно, так увлеченно про них говорит – я восхищен был…А этой денежкой мне там сдачу могли дать, я уж и не помню…

– Документы, – полицейский тронул его за плечо.

– Что вы? Ах, мои документы… Ну нет, за этим обращайтесь к разбойничкам, все у них… Хозяин! – воскликнул он вдруг. – Ну дайте же хотя бы ветчины с горошком! И пива! Мы ведь так и не завтракали, а вы стоите, как монумент!

Тут рука его, сделавшая жест в сторону трактирщика, чтобы усовестить его, оказалась схваченной в запястье металлическим браслетом: страж порядка проделал это профессионально, привычно.

– Это почему? Позвольте… но вы же не знаете еще, как тут с нами обошлись… Выслушайте нас!

Но щелкнули еще два браслета, в результате чего тонкая цепь сделала всю троицу неразлучной с полицейским.

Когда выводили их, в дверях Марта крикнула:

– Эй, хозяин, теперь ваш счет подавайте прямо в участок! И кота заодно – туда!… И сына-живодера! Достойный сын папы-доносчика…

12.

– Да не может быть! Самозванец… наверняка. Или это… – король повертел пальцем у виска. – Или и то, и другое сразу! На лысеющей монаршей голове пузырилась причудливая корона из мыльной пены, он погружен был в пену весь по горло, – он купался, и в эти сладостные минуты застал его экстренный доклад гвардейского капитана по имени Удилак.

Капитан таращил глаза, как рыба на песке: он в мундире, а здесь стояла банная жара нестерпимая, и король, сидя в своей громадной дубовой бочке, еще склонен был побеседовать:

– Смородиновый дух чуешь? То-то… Половина веников – из листьев смородины… в обязательном порядке. Ну а вид-то, вид-то у него – солидный хотя бы?

– Никак нет, Ваше Величество. Вид – так себе, не особенно. Но божится, что вы его приглашали. И еще двое с ним… тех уж он пригласил!

– Подлей кипяточку. Один половничек. Не обвари только.

Капитан, задыхаясь, исполнил. Крадус взвизгивал, стонал, выпрастывая из бочки руки, украшал капитана Удилака клочьями пены, и тот не решался их смахнуть.

– Выходит, я вместо своей полиции разбираться должен? Ей – слабо? А почему я, а не Канцлер? Ах да, насморк у него… какой-то… артиллерийский!

…А потом Крадус, уже в халате, пил, разумеется, холодное пиво в белизне и уюте предбанника. Над его головой – крупная декоративная подкова из мельхиора, охотничий рожок и мандолина; рогульками, на которых все это висело, служили шпоры.

– Ты вроде тренькал на ней когда-то, – король снял мандолину и протянул капитану Удилаку. – А ну…

– Это был не я, Ваше Величество, а майор Ловкидаль, ныне разжалованный…

– Неважно, – с широтой великого человека пренебрег Крадус. – Давай. Все равно, пока я не остыл, нельзя мне допрашивать этих самозванцев… в их же интересах. Играй! Стоп, не играй! – перебил он сам себя, заметив служанку Марселлу: она прикрыла ногой дверь одного из банных помещений, вынося оттуда два кувшина с кипятком.

– Куда спешишь, Клотильдочка?

– Цирюльник велел, Ваше Величество. Он работает сейчас с головой принцессы, и ему надо… Только я – Марселла, если позволите.

– Марселла? Да-да, припоминаю. Ты вот что, ты им передай мое мнение: спереди они могут накручивать что хотят, но на затылке ей лучше всего конский хвост! Ну – или наподобие хвоста.

– Скажу, Ваше Величество, – Марселла поклонилась и ушла.

– Хлопотливое, брат, занятие – нравиться заграничным принцам, – пожаловался Крадус капитану и щелкнул пальцами, указывая на мандолину, и запел:

Созрело дитятко, созрело

Вкушать любовь!

Тут заодно душа и тело -

Не прекословь!

Он пьян и сладок, этот искус,

Когда весна…

А запрети – получишь уксус

Взамен вина!

( Стихи Георгия Полонского )

– Ну невпопад же тренькаешь… дура! – обиделся король на аккомпанемент (и в самом деле, нестерпимый!) – Петь расхотелось даже… Если б я не знал, что ты кавалерист, я сказал бы, что слишком ты примитивный…

– Точно так! – охотно признался Удилак.

– Ну где твои беспаспортные теперь?

– А вот наблюдаются прямо отсюда, Ваше Величество, – капитан простер руку к окну.

Взору короля предстала печальная Клементина, а рядом – троица наших горемык, унизительно прицепленных к своему же фургону; опекали их два гвардейца.

– А кобыла-то, кобыла! – затрясся в беззвучном смехе Крадус. – Родилась еще до изобретения хомута! На ней только наследным принцам ездить! Слушай… а насекомых на них нет, на этих бродяжках? Я только после бани… Рискую, а?

– Прикажете проверить на вшивость? – упростил капитан. – И принца тоже?

Король пожевал ус, поглядел на своего кавалерийского соратника и со вздохом сделал жест, означающий: не надо, давай их как есть…

– Но не сюда, конечно. В кабинет? Много чести… В Дубовом зале – артельщики… Давай-ка в бильярдную.

13.

Крадус сидел на бильярдном столе, болтал ногами в легких сапожках со шпорами; заправлены были в эти сапожки малиновые галифе.

Подозрительным пришельцам сесть не предложил никто. Их и не освободили еще от наручников, и, пожелай они приблизиться к королю на шаг, – штык бдительного капрала тут же охладил бы их…

Бильярдный стол, надо заметить, покоился на деревянных конях – сродни шахматным. А на зеленом сукне лежала Пенагонская энциклопедия, – та самая книга-громадина, раскрытая, ясное дело, на мужественном портрете наследника пенагонского престола.

– Телохранители даже не пикнули, говорите? – переспросил Крадус. – Повязали их, как баранов? Так, так… Интересно. Он сбросил с себя халат, остался в белой рубахе без ворота. Он даже подпрыгивал, как в седле, – до того ему не терпелось разоблачить вруна. – А еще интересней, что вашему телу положены хранители! Где ж они теперь-то?

– Я и сам хотел бы это знать… – с горькой улыбкой отвечал ему принц Пенапью. – Разбежались, как зайцы… Вот Марта и Желтоплюш стали моими ангелами-хранителями, и гораздо надежнее тех… Ваше Величество, я понимаю: в таком виде, как я сейчас, в гости не ездят! Но я же поободрался весь, когда удирал из плена!

– А, знаете, никто и не глядел бы на ваш наряд… кабы мордашка была подходящая! Капрал, спусти-ка его с цепи. – Король, в свою очередь, соскочил с бильярда. – Подойдите… ближе… Полюбуйтесь на того, которого мы ждем. Что-то не больно вы с ним схожи.

Принцу Пенапью довольно было одного взгляда на эту книгу, – чтобы приободриться, думаете? Нет, – чтобы окончательно скиснуть. – Так и знал! С этим же нельзя сравнивать! Я говорил папе! Он ужасный подхалим, этот наш академик живописи… Зачем-то приделал мне древнеримский нос! А брови? Разве у меня такие брови? Они у меня почти незаметные…

– То-то и оно, – согласился Крадус. – От портрета у моей дочери слюнки потекли! А увидит она такой "оригинал" – и что? Энциклопедия, значит, врет… Документики все похищены… А вы-то, господа арлекины, вы-то с чего взяли, что он – принц Пенагонский?

Желтоплюш и Марта переглянулись и ответили дуэтом:

– С его собственных слов, Ваше Величество…

Но Марте необходимым казалось добавить:

– Ему нельзя не верить! Он такой искренний! Ну совсем хитрить не умеет… ни на грош!

Крадус упер руки в бока:

– Да ну? А отроки, при дворе воспитанные, учатся этому с пеленок. Как же его-то эта наука обошла?

Марта укусила себя за палец: слова ее обернулись подножкой принцу!

Тем временем Пенапью пытался закатить шар в лузу. Кий ему нельзя было взять, так он – рукой. Рассеянное это занятие он совместил с честной и грустной жалобой:

– Ваше Величество, мы еще не завтракали даже… И у меня как– то нет сил доказывать, что я – это я… Нельзя ли нам хотя бы морсу кисленького? Освежиться, а?

Крадус помелил кий и скомандовал:

– Руки со стола! И книгу убери эту, такую для тебя неудобную… Я ей верю, понял? Ей, а не твоему лепету! Кисленького ему! Вот сейчас – с одного удара, следи! – шар в лузу идет, а ты в лужу садишься! В калошу! И будет кисленькое! – он ходил вокруг стола, высматривая шар-"верняк":

– Вопросик будет такой… нет, не про министров пенагонских, не про генералов, кардиналов – это всякий шпион зазубрит и спросонья скажет. А вот ответь-ка мне, дружок, кто главный королевский конюх в Пенагонии? Ну? – и король сделал удар. Лихой, но результата не давший.

Пенапью отвечал утомленно, печально:

– Его зовут Антуан. Лицо у него в оспинках, нос – уточкой, а фамилии не помню. Но я представляю себе, как он на меня посмотрит… когда узнает, что я нашу гордость не уберег… лучшего рысака нашего – Милорда…

Два или три шара сразу вылетели через борт от следующего удара короля. Возбудился он необыкновенно; тот нелепый удар размозжил его кий, и теперь в руках у Крадуса были две его половинки…

– Милорд? Это который на четыре круга обскакал моего Сапфира?! Вороной? Так он был с вами?! И… увели?!

Пенапью не кивнул, а лишь вздохнул в ответ на все эти вопросы:

– Папа сильно расстроится…

– Я думаю! Так это не на вас охотились, Ваше Высочество – это он им понадобился… выследили они его… Ай жаль, что это не мои люди! Милорд…"Папа расстроится"… Да я, потеряв такого коня, в монастырь ушел бы! Весь как из кости выточенный… Какая нарысь, какой аллюр, какой курц-галоп! Я тогда покоя лишился! А папочка ваш уперся: не продам, ни за какие тыщи… А они бесплатно увели! Ой-ей-ей… Милорд!

Блуждающим взглядом обводил король всех:

– Нет, дорогие мои, я не смирюсь… Я прикажу погоню за конокрадами! В каком лесу это было?

– Что на самой границе, – объяснил Желтоплюш. – Его еще называют "Кабаний Лог", Ваше Величество…

Странная кривая улыбка застыла на лице Крадуса. Название это он знал превосходно!

– О-о… местечко историческое… Я – сейчас.

*

В коридоре он буквально схватил капитана Удилака за уши, за оба уха, и гипнотизирующим взором впился в него, чтоб тот сразу понял, о каком великом доверии, о какой крупной ставке идет речь.

– Людей – сколько надо, столько бери… хоть весь гарнизон! И собак – всю псарню… Только чтоб Канцлер не узнал! Это наше дело, не его. Обложить по всем правилам… да, Удилаша, понял? Приведешь мне Милорда – полковником будешь, в герои произведу… – свистящим шепотом говорил Крадус.

– Живота не пожалею, Ваше Величество! – напрягся Удилак, окрыленный.

По возвращении в бильярдную король распахнул объятья своему недавнему подследственному:

– Ну вот… Дайте же мне обнять вас, Ваше Высочество! Приезд ваш – такая радость… Я только сейчас признал! Весь как из черной кости… шея – лебяжья… Ну конечно же, какие, к черту, сомнения! Приятным ли было путешествие? – Он потер лоб. – Ах, да, чего же тут приятного, извините, ополоумел… Я кликну королеву и принцессу – они так мечтают о знакомстве…

Гость, однако, испугался и воспротивился:

– Потом, Ваше Величество! У меня ногти обломаны, видите? У меня бинт с ехал с коленки, вот-вот размотается… Мне бы помыться, переодеться…

– Нет вопросов, все понял! Понял все! – и Крадус стал дергать за все шнуры всех звонков, которыми вызывали здесь слуг.

И гостеприимство закипело, закружило принца Пенапью! Он еще не опомнился, а его уже вели по коридору на лечебно-банные процедуры – Марселла вела. К слову заметим, за две минуты она понравилась принцу чрезвычайно! Он даже расстроился слегка, когда вскоре их догнали и тоже стали сопровождать главный королевский лекарь и его помощник (с ними саквояжики были с красными крестами, и от них сильно пахло мятой).

Грех не сказать вот чего: перед тем, как позволить увести себя, принц успел послать благодарную и смущенную улыбку своим друзьям:

– Но я не прощаюсь – вы же остаетесь, правда?

– Хотелось бы, Ваше Высочество, – развел руками Желтоплюш.

– До скорой встречи, принц! – отсалютовала Марта.

В этой круговерти принц не заметил, что на друзьях – все еще браслеты железные…

*

Крадус вторгся в дамскую половину, в те апартаменты, где несколько портных колдовали над новыми туалетами Флоры и Альбины.

– Девочки! Живее! Аллюром! Он – здесь, представляете?

– Кто?! – ужаснулась полураздетая принцесса.

– Владелец Милорда! Тьфу… я хотел сказать – принц Пенагонии! Он был в переделке, сейчас его повели мыть, отпаривать, смазывать… Так что у вас – час-другой, самое большое! Даю вам шенкелей, ясно?

Немая оторопь была на лицах дам – и труды модисток получили неправдоподобное ускорение!

*

С таким же эффектом побывал Крадус у паркетчиков в одном зале и у полотеров – в другом: первые мгновенно настелили паркет там, где зияла большая ромбовидная яма, а вторые заплясали так, будто им аккомпанировала яростная рок-группа.

Что дальше? Дальше – предупредить Канцлера…

14.

На половине Канцлера, у входа в его кабинет, где окаменели два гвардейца, перед Крадусом возникла, как цербер, Оттилия.

– Свояк? У вас что, дело к мужу? Срочное?

– Срочнее некуда. Чем он там занят? Закон сочиняет новый? Так это не к спеху сейчас…

– Не то, – замялась Оттилия. – Другое. Сейчас у него прослушивание начнется.

И она пропустила в кабинет бесшумного лакея, который нес туда две гитары. А королю продолжала преграждать вход!

– Вы что, родственнички… в своем уме? К нам сын короля Гидеона пожаловал! Уже здесь! А второй человек в государстве песенками забавляется!…

– Второй? – Оттилия закатила глаза и посмеялась желчно. – Ну-ну. Пусть так. Но «забавы» эти такие, что они измотали, иссушили «второго». Зато «первый» у нас – большой баловник и чудесно выглядит!

– В чем дело, Оттилия? – резко вмешался недовольный голос.

И Канцлер сам отворил дверь. Это худой и желтоватый господин, у него впалые щеки, воспаленные глаза, нос, истерзанный непрерывным применением носового платка; он был во фраке.

– А-а… Его Величество. Ну что ж, ему даже полезно. Прошу.

И вот Крадус в этом сумрачном кабинете, всегда наводившем на него лично – тоску. Здесь, кроме хозяина, обнаружились двое юношей. Странное дело: они видели, что – король, но ни глубокого поклона, ни поклона помельче Крадус от них не дождался! Этим парням недавно крепко досталось, видно: рубахи на них порваны были, у одного даже забрызгана кровью, оба имели свежие кровоподтеки.

Стоя у окна, спиной ко всем, Канцлер объявил:

– Господа студенты сейчас начнут. Они долго отказывались, но мы их уговорили… Вот только имя сочинителя упорно не хотят назвать. Глупо: оно не тайна уже! – тут он чихнул. – Вот видите: правда! А королю должно быть любопытно вдвойне, поскольку стишки, которые будут спеты, слагались здесь, в этом самом дворце, прямо над его венценосной головой… Ну, мальчики? Мы слушаем.

Крадус мало что понял из этого предисловия. Кто-то слагал стишки над его головой… Где именно? На крыше?

Двое арестантов взяли гитары, переглянулись… И суровая, гибельная решимость зазвенела в их хрипловатых голосах:

Покуда есть охота,

Покамест есть друзья,

Давайте делать что-то:

Иначе жить нельзя.

Ни смысла и ни лада

И дни как решето, -

Но что-то делать надо,

Хоть неизвестно что.

Ведь срок летуч и краток,

Вся жизнь – в одной горсти,

Так надобно ж в порядок

Хоть душу привести.

Давайте что-то делать,

Чтоб духу не пропасть,

Чтоб не глумилась челядь

И не кичилась власть.

Тут был проигрыш без слов, и Канцлер заметил:

– Его Величество не поспевает за вами, я по выражению лица вижу. Я только повторяю для него – и очень внятно, очень доходчиво Канцлер произнес: "Давайте что-то делать, чтоб духу не пропасть… чтоб не глумилась челядь… и не кичилась власть". Разобрали? Слушаем далее.

…Никто из нас не рыцарь,

Не праведник челом,

Но можно ли мириться

С неправдою и злом?

Давайте делать что-то

И – черт нас побери -

Поставим Дон Кихота

Уму в поводыри!

Пусть наша плоть недужна

И безысходна тьма.

Но что-то делать нужно,

Чтоб не сойти с ума.

Тут Канцлер снова чихнул, Крадус сказал: «Будь здоров», и певцы замолчали.

– Слушай, – просительно сказал ему король. – Я потом вникну, а? А то я теперь мысли мои совсем не туда скачут… Я что хотел-то? Насчет речи моей напомнить. Не написал еще? Ну приветствие пенагонскому принцу. Ведь он здесь уже! А это… оно не к спеху, а? Не горит?

– Как знать, как знать, – едва заметно усмехнулся Канцлер. – Возможно, и не горит пока, но уже тлеет. А речь – помню, к обеду закончу. Не смею задерживать, – он поклонился.

Крадус вышел из этого сумрачного кабинета, где он почему-то озяб.

– А что это за намек был? – спохватился он уже за дверью, и вопрос оказался обращенным к двум окаменевшим гвардейцам. – Будто сочинялось это здесь, во дворце… почему-то над моей головой? Кому ж там сочинять? – король поднял глаза к потолку. А песня за дверью продолжалась, гнула свое:

Решай скорее, кто ты,

На чьей ты стороне, -

Обрыдли анекдоты

С похмельем наравне.

Давайте что-то делать,

Опомнимся потом, -

Стихи мои – и те вот

Об этом об одном.

( Стихи Бориса Чичибабина )

Вышла Оттилия, чертовски деловая и в то же время полная какого-то сарказма:

– Ну, свояк! Такое выслушать – и заявить, что "не горит"?! Поразительно…

– Погоди. На кого он намекал-то? На немого Патрика, что ли?

– Сообразили сами? Вы – гений! Да-а, этому несчастному воспитаннику королевы неплохо бы быть еще немее…

Теперь Крадусу стало душно, и он вышел на воздух, чтоб обдуло. То был выход на задний двор, и навстречу ему слуги несли кто – рулон ковровой дорожки, кто – свежеопаленного поросенка, а еще двое тащили знакомый нам короб, покрытый брезентом.

– А это что?

– Вещи Его Высочества иностранного принца, Ваше Величество, – доложили ему. – Кобылку-то ихнюю мы определили на постой, а это в фургоне было…

– Не может быть. Не его это. А ну-ка…

В общем, короб оказался складным кукольным театром. Первая из кукол, добытых оттуда, имела неотразимое и злое сходство с… Канцлером! Молодые слуги непроизвольно прыснули, а потом побледнели, оцепенели… Король нервно запихнул куклу назад.

– Молчать! Кому это весело стало? Никто ничего не видел!

– Да лопни глаза наши, Ваше велич…

– Вот именно: они запросто могут лопнуть. А языки могут запросто быть укорочены. Фу черт… в пот кинуло… Вот что: быстро доставить это в личные мои покои и пальцем не трогать. И забыть, ясно?! За-быть.

– Да нечего забывать, Ваше Величество: не видали – и все…

– А те двое, которые гостя нам привезли… Ладно, с ними я сам. Ступайте. Только чтоб охрана при них не того… не расслабилась…

На дворе отчего-то поднялся вдруг ветер, но Крадус, забыв, что он после бани, пошел к фургону кукольников. Корону пришлось рукой придерживать, могло сдуть. Мрачно оценил он афишу, одну сорвал, но как раз в этот момент не удержал-таки на себе головного убора. Пришлось еще гоняться за ним, чертыхаясь… Но самое отвратительное – то, что из окна его видел Канцлер в этот момент! Проклятье… Впечатление такое, будто окна второго человека в королевстве выходят на все четыре стороны света! А в ушах первого – повторялась та хриплая песня:

Ни смысла и ни лада

И дни как решето…

Но что-то делать надо,

Хоть неизвестно что.

Давайте что-то делать,

Чтоб духу не пропасть,

Чтоб не глумилась челядь

И не кичилась власть…

«Не горит» – это он и впрямь сказал легковесно об этой песенке. Не подумав. И король запел себе под нос – по рассеянности, то есть опять не подумав: «Давайте делать что-то…» Опомнился и шлепком ладони по своим губам прекратил это безобразие…