Текст книги "Не покидай"

Автор книги: Георгий Полонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Георгий Полонский
Не покидай

киноповесть-сказка

…Тиран, гнетущий треть планеты,

Однажды не прошел в поэты, -

С того и мучает людей.

Александр Аронов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Визит на высшем уровне с кукольниками
1.

В этом лесу было пленительно, иначе не скажешь. Малиновка завлекала своим пением. Каждый куст – буквально каждый! – угощал ягодой! Белки вели себя с непостижимой доверчивостью, словно ручные. И на всю эту идиллию сверху любовалось солнышко – такое ясное, будто сделали его для детского спектакля. Как, впрочем, и все остальное в этом райском уголке.

Принц Пенапью окликнул своего секретаря, задремавшего после завтрака от покойной езды на прекрасных рессорах:

– Фрикадель! Я вот думаю: отчего население не приводит сюда детей? Сколько прелести, сколько возвышающей душу пользы почерпнули бы дети среди этой природы…

От полусонного Фрикаделя поступил не столько словесный, сколько музыкальный ответ в том смысле, что он согласен: пусть приводят детей…

Стала сужаться тропа, по которой ехали их две кареты (во второй были телохранители и доктор); теперь Пенапью мог, не слишком высовываясь, погладить белку или сорвать орех. Нет, прелесть, прелесть что за путешествие – во всяком случае, вот этот его кусочек! Его Высочество даже изволил запеть – ариозо Рудольфа из "Богемы" ("А я любуюсь…" и т.д.)

Тут секретарь, которого что-то вдруг толкнуло, обрушился на принца – сперва придавил его, потом потащил назад, к себе, выкатив изумленно глаза и бормоча "тпрру!". Видимо, лошадей испугало что-то. Даже наверняка испугало. Что?

Полминуты спустя это устрашающее Что-то явилось в виде трех человекоподобных с чулками на физиономиях. Впрочем, нет – таких только двое: третий был по-своему аристократичен и имел под шляпой покрывающую лишь пол-лица черную опереточную маску. Он и объяснил деликатно:

– Спокойно, господа, это всего лишь ограбление. Ручонки – на затылок. И сюда, к нам… Будем благоразумны – будем живы-здоровы. А станем бузить от глупости и жадности – заработаем дырку между глаз.

Тут бедные путешественники и пистолеты увидели.

– Минуточку! – вскричал вытаскиваемый из кареты Фрикадель – впрочем, слабо вскричал и сипло. – Вы ведь не можете поднять руку на Его Высочество Принца Пенагонского…

– А что? Дипломатические осложнения будут? – спросила, издеваясь, маска N 1. А другая, чью веселость видно было даже сквозь чулок, сказала:

– Тогда пускай они свою ноту оставят во-он в том дупле…

– Да-да, в лесу иногда очень бывает нужна бумажка, – добавила маска N 3, давясь от смеха.

Жертвы налета жались друг к другу под толстым раскидистым вязом.

– Интересно, о чем мои телохранители думают? – полушепотом осведомился принц Пенапью у своего секретаря. А у того отшибло сейчас всякое понятие о должностных обязанностях: едва ли мог он ответить хоть на один вопрос своего шефа! Но тех, про кого было спрошено, принц тотчас увидел сам, поблизости от второй кареты: еще один бандит, самый низкорослый из них, привязывал этих двух верзил к дереву. Вздыхая и кряхтя, они старались не встретиться взглядами с принцем. Еще бы! – за его безопасность они ручались лично королю!

– Вот это, стало быть, и есть принц? – грабители оценивающе разглядывали Пенапью и даже крутанули его, как портновский манекен. – И сколько же папе не жалко будет отвалить за такого? – спросил маленький, когда освободился.

– Господа… с вас спросят за меня сразу два короля! Ибо еду я ко двору абидонского монарха… он ждет меня! Кстати, этот лес – он уже к Абидонии относится? – пытался затеять с ними диалог Пенапью, но никто не слушал его: – разбойнички были по горло заняты. Из багажных отделений обеих карет они вытаскивали на тропу сундуки, чемоданы… Лошади фыркали и шарахались при каждом приближении любого из этих темноликих негодяев.

– Господа, – пытался объяснить принц, – я охотно поделюсь своим имуществом, но тут не все мое… Вот это, например, и еще те коробки приготовлены в дар семье абидонского короля… Не могу же я к ним с пустыми руками…

Маленький вплотную приблизил к нему свое чудовищное лицо (принц ощутил запах изо рта, какую-то винную кислятину) и сказал:

– Не канючь. Пасть порву.

Фрикадель, которого, как и принца, не привязали почему-то, уселся под вязом и просто-напросто плакал, как дошкольник.

– Не надо, не надо было открывать им, кто я такой… – шептал принц, морща лоб. – Теперь возьмут в эти… как их? В заложники!

– Это все я! – от отчаянья секретарь дважды боднул головой ствол вяза. – Это я брякнул, Ваше Высочество… простите… я идиот!

Главарь банды подвел к ним вороного возбужденного красавца-коня, безупречного и гордого. Людская забота довершала и подчеркивала его совершенство дорогой попоной, наколенниками и подмышниками из белой кожи. Но вся эта упаковка не могла ручаться за кроткий, легко послушный человеку нрав. "Смотря какому человеку," – говорил дерзкий скошенный глаз.

– Имя коня? – спросил главарь.

– Милорд…

Рот под опереточной маской улыбнулся: главарь так и думал, что это – знаменитый Милорд.

– Последняя его цена?

– Ой… и не вспомню, знаете… Что-то фантастически дорого. Милорд считается одной из жемчужин нашей короны… папа вообще не собирался его продавать. Ни при каких обстоятельствах… ни за какие десятки тысяч…

– Папаша прав: таких красавцев только дарят! – захохотал негодяй. – Ну спасибо ему, я оценил! – он снял шляпу, чтобы проделать ею ритуальные взмахи ниже колена, означавшие, конечно же, издевку.

– Эй, Грыжа! – позвал он соратника, тотчас подошедшего. – Прими жеребца… Стреножишь ему ноги, да гляди – башку от копыта береги. Глаз да глаз за ним, понял? Ничего лучшего мы не взяли сегодня… Нет, не так: мы за последние два года нигде не взяли лучшего. Будешь ублажать его, Грыжа. И помни: он намного дороже тебя и любого из вас!

Грыжа принял повод и увел Милорда так, будто даму высшего света звал на тур вальса. А главарь опустился перед сидящим Пенапью на корточки:

– Хотели его на что-нибудь выменять у абидонского короля? На что?

– Выменять? Нет, сударь, как можно… Вы же сами сказали: таких только дарят! Но дарить папа велел только в том случае, если сладится моя помолвка с абидонской принцессой Альбиной. А нет – так нет…

Бандит посмотрел в детские глаза своей жертвы, гася в себе смех:

– Значит, все-таки выменять! На дочку королевскую. Глупейшая сделка! Дважды убыточная. Еще спасибо скажете, что я вам ее поломал.

Зачем-то он пощекотал травинкой Фрикаделя – тот серыми гипсовыми губами льстиво улыбался в ответ, полумертвый со страху.

Вдруг – выстрел. И еще два! Одни разбойнички в испуге наставили оружие на своих неопасных, полностью деморализованных пленников. Другие, уже осведомленные, бежали сюда, к своему главарю, срывая с лиц чулочные маски.

– В чем дело?

– Кабаны, атаман… Дикие… Злобные, как не знаю кто… У ручья затоптали Косоротого Базиля!

– Не кабаны, а хуже: вепри, атаман! Мы видели двух, но вообще их там, кажется, стадо ! Косоротый расстрелял обойму и – все, готов… Чего делать-то? Как их это… контратаковать?

– Нечем, шеф! Этим вот? Тут ружья надо… И пули, как на медведя!

– Ну-ну-ну, – после такой информации главарь счел нужным охладить паникера, причем буквально: погладив холодным пистолетом его рябую от пота физиономию. – Вепрь ли, кабан ли – все это свинина, мальчики! Ты ведь ешь ее? И ни разу наоборот не было – чтоб она тебя… Не сметь паниковать, парни! Вы что, сдурели?!

Похоже, так оно и было. Поддались нерассуждающей панике… может, и вздорной, напрасной… Хотя опасность и впрямь была все-таки: опять грянул выстрел, а затем послышался визг, показавшийся боевым львиным рыком – и разбойнички куда-то рассыпались. Никого из них на опушке – одни жертвы их!

Сколько даровала судьба принцу Пенапью и Фрикаделю – минуту? две? Меньше?

Пленники, лошади, багаж – все, что здесь было сейчас, выглядело так, словно их увидел прыгающий взгляд затравленного животного. Над лужайкой вздрагивал лихорадочный шепот:

– Ваше Высочество… кабаны, может, и помилуют… а эти – навряд ли… Давай бог ноги, а?

– Да-да… вы правы… Но кто отвяжет доктора нашего? И телохранителей?

– Сами пусть! Зубками! За такую службу ваш папа казнил бы их… Охраннички! Скорее, ну! Нет, надо в разные стороны, в разные!… Ну почему за мной-то, Ваше Высочество? Вам кустов мало?

Поняв, что он отвергнут собственным секретарем, принц отстал, потоптался на месте… Он наткнулся блуждающими пальцами на перочинный ножик в жилетном карманчике (нет, он был маникюрный все-таки – лезвие + пилочка для ногтей). Теперь было чем разрезать веревки, освободить трех своих спутников! Взмокший Пенапью выполнял это повеление своей совести и одновременно спрашивал у телохранителей светским тоном:

– Ну как вам нравится вся эта история? Ответом ему была лишь выбиваемая их зубами дробь.

2.

Черные сырые комья земли пополам с дерном фонтанчиками вырывались из ямы, иногда достигая лошадиных копыт, – тогда лошадь пятилась. Она являла собой грустный контраст великолепному Милорду: эта трудяга преклонных лет по имени Клементина была хронически печальна. Ей даже не было любопытно – зачем это ее хозяину вздумалось копать землю в лесу? В ее усталых глазах читалась безнадежная уверенность: счастья он не выкопает, сколько бы ни старался…

Молодая обаятельная женщина со славянским лицом, жена хозяина Марта говорила этой кобыле:

– Только бы он не напутал, Клементиночка… только бы не напутал! У него уже волдыри, небось, на ладонях… а лопата одна. Понимаешь, этот план, – Марта держала в руках прямоугольный кусок парусины с чертежом, – он ветхий совсем… Какой-то важный значок мог стереться, – а в нем, может, все дело! Прямой угол вроде правильно мы отмерили… но что означает вот это "О"? Ольха? Осина? Олива? Орешник? Тебе, конечно, желательно, чтоб это был "Овес" – да? Но он тут ни при чем… Если не угадали мы, тогда все зря… тогда "О" будет означать: "Опростоволосились!"

– Это кто там каркает? – раздался мужской голос снизу. – Да я уже нащупал брезент, если хочешь знать!

– Нет, в самом деле? Желтоплюш, ты – гений!!! Убери лопату, я к тебе прыгаю! – и Марта без раздумий сиганула к своему потному и перепачканному землей Желтоплюшу, чтобы обнять его, а потом вместе извлечь наружу объект их поисков и усилий. То был обтянутый брезентом короб в половину среднего человеческого роста.

Счастливые, они смеялись, откидываясь на края ямы и не спешили вскрыть короб – будто им достаточно было самого факта находки. Старая Клементина отворачивалась, не разделяя их энтузиазма: находку предстояло тащить не им, а ей, как и весь прочий скарб бродячих артистов. Хорошо еще, что на время раскопок ее выпрягли из повозки, которая стояла поодаль, уронив оглобли.

В этот момент все трое услыхали выстрел.

И замерли.

– Охотники? – произнесла Марта, вслушиваясь в раскаты эха.

– Хорошо бы… да вряд ли, – негромко отвечал Желтоплюш. – Сторонятся охотники этого леса. Не доверяют ему. Спасибо, конечно, что он сберег нам отцово наследство… но чем скорей мы уберемся отсюда, тем лучше будет.

– Тогда я запрягаю старуху? – Марта уже выбиралась на поверхность и замерла опять: вдали бабахнуло еще дважды. – Вот черт… Желтоплюш, там на плане отмечен ручей, это близко. Клементина долго не протянет, если ее не напоить…

– А раньше ты о чем думала? – попрекнул ее муж, подавая короб наверх. – А если накроют нас?

– Ну прости… Даже если это разбойники, нам нечего трусить: мы же не золото выкопали!

3.

Итак, принц Пенапью освободил своих спутников (героически освободил или дрожа от страха – история об этом умалчивает). Но затем, улепетывая от двойной угрозы – от бандитов и от кабанов, принц недолго видел перед собой спины товарищей по несчастью: те все больше отрывались, все реже оглядывались на задыхающегося Пенапью. А у него, как назло, – то спадала туфля с ноги, то отчаянно принималась болеть селезенка. Он отстал, одним словом. И в довершение всех несчастий – уронил туфлю в ручей.

Начал ее преследовать. Течение уносило туфлю в лоно все более глубокого оврага: сверху прутиком уже не достанешь. Кончилось тем, что бедный принц повис на коряге, буквально между небом и землей: коряга соблаговолила помочь ему спуститься к воде, но зато потом стала издевательски отвергать все его потуги в противоположном направлении.

По части ловкости принцу Пенапью было далеко до Тарзана, до Фонфана-Тюльпана, и он повис, как панталоны, предназначенные для просушки. С той, понятно, разницей, что панталоны не страдают, не задыхаются, не возносят к небу молитв… Спасительный сук мог обломиться, тогда принц шлепнулся бы на другую корягу, мокнущую в воде. С нее лениво, но пристально следила за исходом дела змея ржавой окраски… О ужас, ужас!

Несчастного увидел Желтоплюш, когда спустился к ручью с ведерком.

– Эй… что это вы там делаете, сударь?

– Я жду вас, сударь! – вскричал Пенапью, и голос его звенел лучезарной надеждой. – Кого-нибудь жду! Ради гуманности… на помощь!

Желтоплюш уже подбирался к нему, а он все повторял, как заклинание: "ради гуманности…" Так одержимо повторял, что Желтоплюшу пришлось перебить его:

– Кончайте, сударь, с этой "гуманностью". А то я могу уронить вас… просто от смеха!

В самый критический момент расставания с корягой принц Пенапью, кряхтя и стеная, объявил:

– Вы не от падения меня спасаете, нет… И не от змеи… От гораздо худшего: от разочарования в людях! Дело в том, сударь, что все меня бросили…

– Потом расскажете, потом. Сейчас держитесь за меня крепче!

– О-о-о-ой… Лучше вы за меня: мои пальцы совсем онемели… Вы хватайте меня смелей, сударь… можно за шиворот…

4.

Клементина досадовала: неужели нельзя было сначала напоить ее, а уж потом запрягать? Спешили, суетились, ну и сделали наоборот. К тому же Марта, изумленно разглядывающая их нового знакомого, плохо держала ведро, норовила вовсе его отнять: хватит, мол. Но самой Клементине виднее, хватит или нет.

А новый знакомый поглаживал ее тощий круп: всю свою великую благодарность, всю внезапно вспыхнувшую любовь к Желтоплюшу и Марте он не мог поместить в слова – отсюда эти нежности, обращенные к их кобыле. Однако и слов тоже было достаточно, Пенапью прямо-таки захлебывался ими; жалкий, но сияющий, он старался прикрыть свежую прореху на боку своих бархатных штанов и поджимал, как цапля, левую ногу в чулке, поскольку туфлю, увы и ах, унесло все-таки течением. И говорил, говорил…

– Почтеннейшая Марта! Дорогой Желтоплюш! Вот если вы меня спросите: "Принц! Чего вам сейчас хочется больше всего на свете?", – я отвечу как на духу: забиться в этот ваш фургон и ехать, ехать, всецело доверяясь вам относительно направления и цели… Потому что я гляжу на вас, восхищенный втройне: вы мои спасители – это раз, вы необъяснимо располагаете к себе – это два, и вы, оказывается, актеры!

– Но из погорелого театра, – вставила Марта.

– Неважно, совершенно неважно! Актеры – это моя слабость. Актеры и музыканты. А если вы намекаете на какие-то неудачи свои, то я знаю причину! Знаю, хотя и не видел еще ни одной вашей сценки. Притупилась чувствительность зрителей – вот причина! Причем это везде и всюду…

– Извините, принц, – вмешался Желтоплюш, уже несколько уставший от него. – Нам пора. Или сюда такие зрители явятся, у которых уж точно все притупилось: стадо кабанов или эти ваши разбойнички… Ну, залезайте.

И он помог пылкому недотепе забраться в фургон, оклеенный рукотворными афишами.

– Там темновато, но к вечеру будет керосиновый фонарь, чтоб не так мрачно… Устроились?

– На этом ящике можно?

– Где брезент? Нет, лучше не надо. В нем, видите ли, едет большая часть нашей труппы. И, наверно, лучшая.

– Виноват… не понял.

– Куклы там, Ваше Высочество. Потом Желтоплюш отошел к Марте, и они пошептались немного:

– Иди туда, к нему. Я буду править. Он, похоже, единственный мужчина, к которому я не буду тебя ревновать.

– Желтоплюш… а ты веришь, что он принц?

– Конечно. Кто еще может себе позволить быть таким лопухом? – и он взобрался на козлы. – Давай, Марта, ехать, а то не жди покоя, пока не выберемся из этих окаянных мест…

5.

Смеркалось.

Из леса, наконец, выбрались без новых приключений. Лежала впереди проселочная дорога, висел над ней тощий и зябкий месяц.

– А знаете, что это был за лес? – Желтоплюш оглянулся на полог фургона. – И не спрашивайте, дело к ночи – я не скажу, а то люди вы впечатлительные, еще кричать во сне станете…

– Да ты сам вскрикнешь сейчас! – перебила Марта, высунувшись из полога. – Его Высочеству знаешь куда надо? К королю Абидонии! С визитом!

Желтоплюш изменился в лице, но потом решил отшутиться:

– Это как же… в одной туфле?

– Нет, теперь это невозможно, я понимаю, – прозвучал скорбный голос Пенапью. – Но возвращаться в Пенагонию – это же в сто раз дальше? Боже правый, как это все неудачно… нелепо…

– Когда грабят, это чаще всего так и бывает, – заметил Желтоплюш. – Мы с Мартой, Ваше Высочество, тоже не прочь на абидонской земле оказаться: она как-никак моя родина… Да нельзя.

– Почему?

– Недолюбливает родина странствующих артистов, – вместо мужа сказала Марта. С привычной горечью сказала, не собираясь возмущаться. – Если нет письменного разрешения из полиции – и думать не моги ни о каких представлениях… тут же сцапают.

Шатер на повозке протестующе заколыхался с той стороны, где сидел Пенапью:

– Что за порядки? Кто их выдумал?! – Но после паузы он добавил сникшим голосом: – Боюсь, однако, что и у нас такие же… надо будет узнать… Спрошу у папы.

Голова старой Клементины тяжко кивала в такт шагам, будто подтверждая хмурые думы ее пассажиров.

Ни с того ни с сего принц Пенапью взял в полумраке руку Марты и поцеловал ее.

– Что это вдруг, Ваше Высочество? Зачем?

– Вспомнил, как я висел на этой страшной коряге! Мамочки, что со мной было бы, если б не ваш муж… если б не вы оба! Послушайте… неужели я, приглашенный в Абидонию самим королем Крадусом, не выпрошу для вас какую-то глупую полицейскую бумагу? Как же он сможет отказать гостю?

…Точно, точно! Господин Желтоплюш, я решился! Айда в Абидонию! Прямо ко двору! Плевать на то, что в одной туфле… в царапинах… с муравьями в чулке… Даже лучше: сразу видна ваша роль в моей жуткой истории!

Клементина получила команду "тпрру-у!", поданную озадаченным тоном. Остановились.

– А что, Марта, – Желтоплюш всем корпусом повернулся к ним, – вроде бы наш принц дело говорит, а? Как думаешь?

– Я думаю, что Его Высочество – прелесть, – очень искренно сказала Марта. – И что нам повезло: на свете немного, по-моему, таких принцев, которым могли бы верить бедняки вроде нас…

– Раз, два, и обчелся, – подтвердил Желтоплюш. – Ну, Клементиночка, ходу!… А все-таки еще одного такого я знал! В этой же самой Абидонии. Только он пацаненок был лет пяти, этот принц. И без конца терся возле отца моего, возле наших кукол… Петь, стихи декламировать мог до упаду – для поваров, для конюхов, для кого хотите. Они его заслушивались! Эх, Ваше Высочество… лучше и не вспоминать…

– Почему же? – светлые брови Пенапью встали "домиком".

– Потому что когда гибнут дети, тут уж всякие слова замирают… Черт, не хотел же я, на ночь глядя, – нет, все же выболтал!

– Позвольте… уж не был ли он сыном несчастного Анри Второго?

– О, так вы заглядывали в абидонскую историю? Даже слишком глубоко заглянули, Ваше Высочество! Покушение на Анри Второго и его семью было как раз там, где обчистили вас. "Кабаний Лог" называется. Так что молиться надо: "пьески" были страшно похожие, в одной декорации… только вам больше с развязкой повезло.

– Это на вас мне надо молиться! На вас!

– Полно, принц: я-то уж вовсе "под занавес" вышел… Значит, говорите, в Абидонию едем? Не передумали? Тогда нам – направо.

Повернули направо, и тут Желтоплюш запел, чтобы разогнать ночные страхи, гнетущие мысли… Песня была такая:

На белом свете есть одна

Весьма чудесная страна,

И не солгу, ей-богу,

Что сам туда бы побежал,

Когда бы знал дорогу!

Там стены башен и домов

Из кренделей и пирогов,

И в каждом закоулке

Растут на липах и дубах

Поджаристые булки.

Летают по небу, ей-ей,

Там стаи жареных гусей

И – верите ли? – сразу

Они лентяям прямо в рот

Влетают по заказу!

А что за свиньи в той стране! -

С ножом и вилкою в спине!

Взывают к вам: "Дружочек,

Отведать просим ветчины,

Отрежь себе кусочек!"

Кого вконец заела лень,

Кто спит в постели целый день,

Часов двенадцать кряду, -

Тому вручает магистрат

Почетную награду!

( Стихи немецких вагантов XI-XII веков в переводах Льва Гинзбурга )