Текст книги "Призыв Духа"

Автор книги: Георгий Митрополит (Ходр)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Митрополит Георгий (Ходр) Призыв Духа

Слово к читателю

Не могу скрыть волнения при мысли о том, что этот сборник выйдет по–русски. Быть может читатель найдет в нем какой–то след того, чем я обязан русской культуре, будучи воспитан ее богословской мыслью. Я обучался богословским дисциплинам в Париже, в Свято–Сергиевском институте, созданном русскими богословами. Там я познал вкус тонкого и любящего руководства, там я познакомился с деятельной и живой молодежью, вдохновленной Евангелием.

Я приехал в Париж вскоре после смерти о.Сергия Булгакова, но имел счастье учиться у епископа Кассиана (Безобразова), архимандрита Киприана (Керна), профессора Антона Карта–шева, о.Василия Зеньковского, о. Николая Афанасьева, о.Алексея Князева, Сергея Сергеевича Верховского, о. Георгия Флоровского, профессора Владимира Вейдле и о. Александра Шмемана.

Еще до поступления в институт я читал Николая Бердяева и некоторых русских религиозных мыслителей. Может быть, именно их мысли да еще книги Достоевского и побудили меня выбрать Свято–Сергиевский институт. Кроме того, была большая крепкая дружба с русской молодежью из Христианского Движения.

Но я пришел в Свято–Сергиевский институт не из арабской пустыни. Антиохийская Церковь – вот моя мать. А именно в Антиохии ученики Христовы впервые были названы христианами (Деян. 11,26). Там почерпнул я веру, там началась моя молитвенная жизнь. И там мы, семнадцать молодых студентов, создали в 1942 г. Движение православной молодежи, которое стало мощнейшим источником христианской жизни па пространстве, где действует наша поместная Церковь. Началась евангелизация, в ней проявились души необычайной жизненной силы. Оттуда пошло все нынешнее наше монашество. Там воспитывалось большинство наших священников–миссионеров, наших епископов. Всякий, кто по–настоящему пламенно говорит об Иисусе, был, должно быть, затронут нашей апостольской вестью. Господь избавил нас от узкого консерватизма, от жесткого ритуализма и велел нам свидетельствовать о подлинной евангельской жизни. Это, быть может, лучшее, что смогла дать Антиохийская Церковь вселенскому Православию.

Многое, что вы найдете здесь, происходит из этого опыта. Запечатлению этого опыта в языке понятий служат богословские формулировки. Обогащенная всем лучшим в нашем предании церковная духовность несет жизнь миру.

Самое интересное в этой книге идет от опыта соседства различных религий в наших регионах. Быть может, особенность нашего православия в том, что мы имеем понятие о современном Востоке, но также и о Западе, ибо в нас живет и западная культура. Православие, укорененное в опыте Отцов, и, может быть, особенно Отцов–аскетрв, приемлет всякое веяние Духа.

Митрополит гор Ливанских Георгий (Ходр)

Призыв к христианам

Вы – носители великого призыва, вы – закваска спасения. Вы стали таковыми благодаря Тому, Чье имя носите, в Кого крестились. Однако вы заблуждаетесь, если мните, будто значите что–нибудь без Него. Вы также заблуждаетесь, если мните, будто другие никогда не смогут измениться к лучшему, – словно имена ценны сами по себе и словно Христос не может – водою или без воды – крестить в Бога того, кому пожелает даровать Свою благодать. Несомненно, все исходит от Спасителя, Которому вы поклоняетесь: всякая истина, всякая чистота, всякое величие, всякий идеал. Все доброе, что есть в этом мире, так или иначе создано Христом. Но Господь действует, где Ему угодно, и не вам ограничивать Его деятельность. Он обещал исполнить вас Своей благодатью, но Он не говорил, что сделает ее хранителями только вас одних. Заклинаю вас: не будьте «большими роялистами, чем король» – чем ваш Царь, который может «из камней сих воздвигнуть детей Аврааму» (Мф. 3, 9).

Не думайте, что вы – цель этого мира! Мир не затем сотворен, чтобы вам служить, это вы призваны быть слугами. А слуга внимательно выслушивает волю своего хозяина и трудится, чтобы воплотить его замыслы. Вашей вере чуждо понятие господства, оно заменено понятием служения. И только в самоотвержении обретает законность своей власти тот из вас, кто облечен ответственностью. И власть эта тает, чуть только ее носитель проникается духом потребительства. Часто смысл существования этой власти теряется еще до того, как она исчезнет в действительности. Ни Господь, в Которого вы веруете, ни те, за кого вы ответственны, не признают такой власти, которая не основана на служении. К тому же культурное преимущество, которым вы оправдываете некое ваше превосходство, теперь становится, если уже не стало, мифом. Ученость перестала быть исключительно вашим достоянием, и просвещение – в таких его измерениях как открытость добру, утонченность, вкус, изящество – все более и более распространяется среди людей. Если цивилизация в немалой степени связана с женщинами, составляющими половину рода людского, его вдохновительницами и воспитательницами, то очевидно, что нехристианкам принадлежит такая же доля в дарах естества, что и христианкам.

Несомненно, для сердца Христова нет ничего дороже такого хода событий. Ибо Христос отдает себя всем, Он ни в коем случае не есть чья–либо исключительная собственность. Он откликается на нужды всех, так же как во время Своего земного служения Он совершал свои дела независимо от верований тех или иных людей. Всякое продвижение вперед инаковерующих радует Его также, как успех Его собственных учеников. Он – Спаситель мира, а не только своих последователей. Он ведет к спасению различными путями, среди которых – культура, техника, законные способы общественной борьбы. Отчего же нам вместе с Ним не радоваться достижениям других?

Скажу больше: Господь присутствует в этической, художественной, научной революциях, которые просвещают мир и так или иначе выявляют Его присутствие во вселенной. Современная христианская мысль принимает эту позицию и начинает осознавать, что Бог присутствует не только в смирении, доброте или милосердии. Если, проявляя Свое присутствие, Бог желает блага всем, Он должен разнообразить средства выражения. Духовная жизнь, при всем вдохновении и при всей преобразующей личность силе, которые она в себе несет, не исчерпывает духовной энергии в мире.

Безусловно, мир преобразуется святостью. Когда он был еще мал, не очень силен, и его проблемы были несопоставимы со вселенским порядком, у святости было только одно обличье. Но в открытом, идущем к объединению мире, с его непрестанным усложнением, глобализацией и всеми вытекающими из нее проблемами, сама святость, несомненно, должна принять новые формы. Такие формы, которые не были бы чужды объективным поискам разрешения сложностей человеческой жизни.

Творчество, через которое человек сегодняшнего дня стремится возрастать и перерастать самого себя, предполагает скрытое присутствие Христа в мире. Придет день, когда это присутствие станет явным, но до времени оно должно быть скрытым. Долг любви по отношению к миру обязывает учеников Господних участвовать в его развитии и коренном преобразовании. Их любовь не может более ограничиваться индивидуальным уровнем, она должна проявиться на уровне общественного воздействия и исторических перемен.

Христиане совместно со всеми прочими людьми должны осуществлять это преобразование мира ради всеобщего блага. Оно не может быть делом одной какой–то группы или страны, сколь бы могущественной та ни была. Нет, ему невозможно более оставаться результатом однонаправленной деятельности, необходим обмен, соучастие. Ибо всякая помощь более могущественного менее развитому подвергает сильного риску подчинить слабого, навязать ему свои требования и прийти, в конце концов, к политике превосходства. Верующий должен не только щедро давать, но и уметь принимать с той же простотой, с тем же смирением, с которыми он, как предполагается, дарует.

Если таковы на сегодняшний день христианские воззрения, то вы, христиане, где бы вы ни были, должны проявлять готовность и давать, и принимать, то есть быть соучастниками. Должны проявлять готовность давать, потому что вам много дано Христом. Должны проявлять готовность принимать, потому что это тоже милость, которую Бог дарует вам через других людей.

Эта идея соучастия могла бы стать вкладом нашей страны на всемирном уровне, так как великие державы, кажется, еще ее не открыли. К тому же предостережение часто исходит от малых. Но вот что еще более прямо касается вас и что еще важнее: надо понять, что истинная жизнь человека в том, чтобы забыть о себе. Лишь забыв о себе и встретившись в истине с другим, человек, наконец, обретет себя. До сих пор вы не узнали другого в Господе. Вы видели только безобразие другого. Конечно, человек слаб, противоречив, никто не свободен от ребячества, хитрости и эгоцентризма. Но безобразие твари не может стереть с нее печати Творца. Всякая человеческая личность, по самому факту ее призвания, даров, полученных ею от Бога, стремления к дальним горизонтам, причастна Христу. Только в этом свете вы должны смотреть на нее. Так вы поможете ей оживить в себе личность божественную, которой она должна стать. И главное: вы должны осознать, что не будете более ничем, что станете даже чуждыми Христу, если откажетесь так смотреть на другого.

Так зачем же утверждать свое мнимое превосходство и желать, чтобы его во что бы то ни стало признали другие? Только в любви Христос пребывает рядом с нами, и если вы не исполнитесь любовью, то не внесете никакого вклада в созидание вашей страны, не принесете блага человечеству. Только в любви осмыслите вы самих себя и свою жизнь, и поэтому любовь должна стать для вас всем. Без нее вы приблизитесь к небытию, вернетесь в первобытное варварство. По существу, вы – то зерно, которое должно умереть, чтобы другие жили. Вы обладаете истинной тайной жизни, так как Кто–то научил вас принимать смерть. Все ваше преимущество – в этом самоуничижении, в непрестанном порыве, побуждающем вас раскрывать пределы Церкви новым горизонтам вашего жертвенного свидетельства. Вы сможете подтвердить ваше самотождество, только если никогда не будете его утверждать. Вся ваша особенность состоит в том, что вы не стремитесь указывать на нее или заставлять других ее признать. Вы спасетесь, только если не будете искать себе защиты. Напротив, вам следует погрузиться в схватку, в самую сердцевину проблем этого мира. Вы не станете искать господства, ибо «князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими» (Мф. 20,25). А вы не от мира сего. Всякий раз, когда вы почувствуете какую–то гордость оттого, что вы сильны, согласно логике мира сего, или почтенны, по общему мнению, от вас отойдет животворящий Дух. Ибо «незнатное мира и уничиженное, и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее» (1 Кор. 1, 28).

Веруете ли вы во все это?

Глава 1. К ИСТОЧНИКАМ ВОВЛЕЧЕННОСТИ

Величие и смирение Божие

Вот уже несколько лет, как я потрясен словами Иисуса: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29). Почему Господь, Которому присущи все свойства Божества и все добродетели совершенного человека, выбрал для самохарактеристики только кротость и смирение, так, словно в этих качествах таинственно явлены все остальные?

Во всех религиях человек бывает потрясен величием Вечного. Св. Иоанн Златоуст говорит в своем комментарии на 2–ю главу Послания к Филиппийцам, где речь идет как раз о кенозисе: «У язычников различаются великие и малые божества. В Писании же везде виден только великий Бог, и нигде нет малых».

Писание непрестанно напоминает о величии Иеговы. Псалмопевец обращается к Нему так: «И до старости, и до седины не оставь меня, Боже, доколе не возвещу силы Твоей роду сему и всем грядущим могущества Твоего» (Пс. 70,18). Бог являет свою силу народам: «Ты избавил мышцею народ Твой» (Пс. 76, 16). Наряду с этим Он – Бог, «поражавший народ в ярости ударами неотвратимыми, во гневе господствовавший над племенами с неудержимым преследованием» (Ис. 14,6).

Мы видим здесь то свойство Божие, которое выражается в Его великих делах на протяжении всей истории Израиля. Вместе с Израилем мы переходим от космоса к историческим Богоявлениям. Здесь величие становится искуплением. Оно безгранично, однако вписано в человеческое время.

Независимо от откровения, данного евреям, величие Божие связано с тем ошеломлением, которое испытывает тварь перед безграничностью Творца. Тварь чувствует, что Господь миров превыше космоса и содержит его в Себе. Человек охвачен бытием Божиим, словно находясь вне вселенной. Я думаю, что апофатическое, или отрицательное, богословие присуще человеку в этом состоянии восхищения и связано с тем головокружением, которое охватывает человека в присутствии скрытого Бога. Отрицательное богословие преобразует наше опьянение пред лицом Господа в осознании, что Бог всегда за пределами того, что мы утверждаем о Нем, что Он есть Hypertheos (сверх–Бог), и всегда в движении, всегда превышает всякую сущность. Он – Неизменный, ибо Он и есть Неопалимая Купина. Он шествует впереди своего народа, которым Он сделал Израиль, ибо тот узрел Его, что и сделало возможным приятие и повиновение. Он – Единственный, ибо нет ничего подобного Ему. Он не совпадает с числом 1, как не совпадает и с числом 3. Лишь отказавшись от всякой попытки свести Бога к числовому ряду, мы познаем, что Он – Неизмеримый, что Его величие превосходит все. С этим величием несравнима огромность космоса, сколь бы невообразимой ни была протяженность вселенной в полном ее размахе.

Так как для тварного и нетварного нет общей мерки, Бог неузнанно открывает себя в природе и остается вне пределов разума. Открываясь, Он проявляет Себя как Иной. Он обитает в собственной святости, она – место Его уединения, из нее слышится Его речь. Мы постигаем эту речь только в знании, превышающем наши пределы, которое Он, по благости своей, дарует нам: «Во свете Твоем мы видим свет» (Пс. 35,10). Преображенные этим светом для вечной жизни, мы обретем духовные чувства, которые позволят нам его созерцать. Тогда мы будем возрастать от славы в славу. Проникшись Божественными энергиями, мы сможем постичь великолепие Божие и воспринять Его неприступный свет. Но мы никогда не сможем проникнуть в Его бездонную сущность. Его величие отмечено этой вечной антиномией между достижимым и недостижимым. Бог являет Себя в том, что Его скрывает. Он один рассекает окружающий Его божественный мрак, чтобы предложить нам близость лицом к лицу. Хотя Бог, снисходя к нам, показывает нам Себя, Он, однако, остается за пределами даже библейского слова, которое именует Его Богом Саваофом. Он не полководец и не покоряет никаких народов. Он не закрепляет за собой никакой земли и не передает ее кочевым племенам. Он не делит добычу между победителями, не возводит на престолы и не свергает царей, не связывает Своего дела с победой, не распространяет веры в Себя мечом, не поддерживает ее с помощью чиновников, не предпринимает и не благословляет никаких крестовых походов, не утверждает Себя через мирскую власть. Он не сжигает еретиков, не насилует ничьей совести, не бегает по мирским дорогам в поисках сторонников. Он признает право на заблуждение, свободу грешника. Он, однако, опрокидывает сильных и отсылает с пустыми руками богатых. Стада еврейских патриархов, состояния мудрых и степенных христиан, процветающие предприятия технически и информационно продвинутых обществ – все это на языке Царства остается ничего не значащими словами, ибо никоим образом не отражает величия Божия.

Бог не уполномочивает пророка убивать людей. Вот Илия после бойни, учиненной им на Кармиле, уходит на Хорив и там встречает Бога: «И сказал: выйди и стань на горе пред лицом Господним, и вот Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, и там Господь» (3 Цар. 19, 11–13).

Следует очень серьезно воспринимать слово Господне: «Сила Моя совершается в немощи» (2 Кор. 12, 9), ибо ни богатство, ни власть, ни какая–либо форма принуждения не являют Бога. Увы, очень часто справедливым бывает изречение: «Всякая власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно». К сожалению, все еще остается искушение союза между престолом и алтарем. Престол принимает разные обличья: это может быть и слово, и наука, и риторика, и ораторское искусство. Переходить ради консолидации Церкви от одного вида раболепия к другому, любезничать в мирских канцеляриях, угождать вкусам, господствующим в той или иной области мысли или искусства – значит принимать мирское обличье, смешивать Божеское и человеческое, вступать в соблазнительную игру, а это – бесовский удел. «У нас один Бог Отец» (1 Кор. 8,6). Эта единственность Бога исключает всех мнимых богов. Слава Его исключает всякую иную славу. Как верно слово апостола: «Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3, 18–19).

Здесь возникает проблема проявления Бога в творении, «ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Тут мне хотелось бы призвать на помощь экзегетов. Не думаю, что Павел считал природу эпифанией Бога, ибо нельзя о Боге заключить из природы, но можно с помощью веры постичь Его проявление. Нельзя было бы воздать хвалу Богу, не получив прежде представления о Нем как о единственном и личном. Думаю, что для верующего нормально исходить из Логоса, чтобы ощутить logoi spermatikoi – семена Логоса, рассеянные в творении. Обретенный в вере Логос приведет нас к logoi – к «смыслам бытия» вещей. Открыв Себя как Премудрость, Он пробуждает в нас множество премудростей человеческой культуры. Без помощи Духа, Который наставляет на всякую истину, человек остается пленником собственной ограниченности. Всякое человеческое достояние, замкнутое в себе, может открыться или не открыться благодатному оплодотворению. Величие Божие несоизмеримо с тем, что дает культура.

Итак, я считаю, что в искусстве есть творческое начало богословской природы, хотя и не непременно религиозное. Ибо мы в истинном смысле сотворчествуем Богу. Если есть кенозис в творении, то есть он и в художественном творчестве. Бог предоставил нам создавать красоту. Превращая нас в художников, Он некоторым образом пожертвовал Собой. Искусство – способ мыслить почти по–Божески. Вот почему Рильке говорил о некоторых своих стихотворениях, что он их не писал. Не так уж важно, знает ли художник, что он получил от Бога. Конечно, создатель произведений искусства – не пророк, потому что не имеет религиозного послания, но он водится животворящим Духом. Здесь также верующий постигает в человеческих формах великолепие Божие.

Можно ли говорить о Божием смирении? Думаю, в Ветхом Завете этого не разглядишь. А в Новом? Бог Нового Завета–Бог Троица. Говорить о Нем – значит говорить о трех Божественных Лицах, и лишь затем приходит мысль о единосущии. Второе Лицо Троицы – Агнец, закланный прежде создания мира. Может ли Сын, вечно зримый в Своих Страстях, открыть нам тайну Божия смирения? Что значит быть закланным прежде создания мира? Если схоласты говорят о жертвоприношении в предвидении греха, то восточное Предание – в частности, в лице Св. Максима Исповедника – не считает, что эта жертва обусловлена грехом. У Бога есть жертвенный замысел, который не зависит от исторических обстоятельств, связанных со злом. Смирение Сына вписано в тот Его образ, который был у Бога прежде начала времени.

Если кенозис поставлен в связь с Воплощением, то во внутритроических отношениях он неощутим и в разговоре о Божественной Троице не упоминается. Однако не об Агнце ли, закланном от создания мира, Христово слово, обращенное к Никодиму: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного» (Ин. 3, 16)? Это сказано в прошедшем времени, еще до Голгофской жертвы.

Не Агнец ли вместе с Отцом и Духом создал мир? Мир – это плод Божией безумной любви – manikos eros, по выражению Отцов Церкви. Не было ли сотворение человека первым кенозисом Бога? Как может Бог утверждать свободу человека, не ограничивая Своего воздействия на него? Если свобода человека – дар Божий, то она и есть, по слову Св. Григория Паламы, образ Божий в человеке; и совершенно незачем считать ее некоей Urgrund (первоосновой) или Gottheit (божественностью), предшествующей самому Богу. Это сделало бы ее вечно противопоставленной Богу, чем–то вроде четвертой ипостаси. Но безвозмездный дар человеку, свобода, оборачивается для Бога добровольным ограничением, и величие Божие, таким образом, ощущается в связи с этим самоограничением, принятым по Своей воле и навеки. Если есть кенозис в творении, не выражается ли в этом вечный кенозис? Отцы не называли это так. Но то, что может быть так названо, подразумевается и во внутритроической любви. Как утверждал Кирилл Александрийский, именно любовь, вечно ходящая по кругу между Ипостасями, создает единство. Евангелие от Иоанна так определяет любовь: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13). И любовь Сына к апостолам, к верующим в Него, не есть ли, в тайне домостроительства, эпифания того, что каждая Ипостась дарует другой? Вот что говорит Иоанн о вечном отношении двух первых Ипостасей: «Отец любит Сына и все дал в руку Его» (Ин. 3, 35). И еще: «И показывает Ему все, что творит Сам» (Ин. 5, 20). В этом внутреннем отношении жизнь каждого из Божественных Лиц отдана другому; так совершается познание Ими друг друга.

Очевидно, что Писание говорит о любви, прежде всего, в связи с тайной домостроительства, потому что его особая цель в том, чтобы спасенный человек знал, что он любим Богом. Но тайна домостроительства (oikonomia) зависит от тайны богословия (theologia). Это вновь очерчивает природу вечной agape (любви). В плане истории Иисус говорит: «Пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12, 23–24). И мы знаем, что та слава, которую Христос получает от Отца в час Своей смерти, есть та самая, которую Отец даровал Ему от века.

Можно, стало быть, говорить о Троице как об основании божественного смирения. Я имею в виду триипостасное смирение, озаряющее тот кенозис, о котором говорится в Послании к Филиппийцам. Там идет речь о славе, которую Сын скрывает за реальностью воплощения, о славе, которую Он вновь явит через страдания. Это можно проиллюстрировать образом трех сообщающихся сосудов, один из которых, начиная наполняться, наполняет и другие. Физическая реальность предполагает, что пустой сосуд еще несколько мгновений будет оставаться пустым. Но в вечном движении Божием любовь Отца к Сыну и Духу можно понимать как «уничижение», чтобы проявили себя две другие Ипостаси. И каждая из Них получает это уничижение как любовь. И в то мгновение, когда Лицо проявляет Себя через это уничижение, Оно отказывается от Себя, чтобы явили Себя два других. В этом смысле мы понимаем, что любовь есть смерть ради других. Но в то мгновение, когда приходит смерть, приходит и возрождение. Так, Кто в Божией истории жил среди людей, Тот вечно жил в Боге. Почему казнен был Сын, а не Отец? Мы только знаем, что так была явлена тайна любви. Я осознаю все те трудности, которые могут возникнуть при таком созерцании Божества, тем более, что словесное его выражение, данное в меру моих познаний, может показаться до странности новым. Оно показывает преимущества разговора о Боге в библейских, а не в греческих терминах. Не вижу, что можно сказать о Божием смирении, формируя сущностные понятия. Меня всегда терзал вопрос: почему Богу запрещают страдать? Идея бесстрастности Бога – что это: в самом деле догмат или только пережиток платонизма? Что же означает тогда Божие сострадание?

Бог, наконец, показал нам Себя в смиренном и оскорбляемом Сыне. В Нем и через Него поняли мы, что величие Божие полностью явлено в уничижении Сына, в принятии Им небытия. Мы не только можем утверждать, что в стра–дании нет ничего недостойного, но должны сказать в плане theologia (богословия), что взятое на Себя страдание было навеки избрано Богом как сообразное Его природе носителя любви и, таким образом, в Страстях Христовых бого–человеческая природа не подверглась насилию.

Как избежать антропоморфности нашего представления о величии Бога без понятия о Его смирении? Если утверждать бытие Божие – значит утверждать Его «небытие», то говорить о великолепии Его славы можно, лишь сказав о том, что она отражена в Его жертвенной любви.

Нужно спасти Бога от двусмысленности Его величия, дабы отстоять Его истинное бытие. Бесстрастный Бог мучает людей и господствует над ними. Бог стал Великим Инквизитором потому, что люди создали Его по своему образу. Бог, который выставляет напоказ Свое величие и власть предавать людей смерти, не может признать за ними свободы.

Такой взгляд на вещи, конечно, будет нелепостью в глазах тех, кто не приемлет кроткого сердцем Иисуса из Назарета, обладателя wilayat, печати святости, как говорит Ибн–Араби. Именно Иисус Христос раскрывает тайну Божеского и человеческого смирения. Св. Иоанн Лествичник вместе со всем аскетическим преданием представляет смирение как высшую добродетель, сознавая, что это та ступень «святой лествицы», до которой никто не может добраться. Кто доходит до нее, тому открывается вся внутренняя жизнь Бога; он видит свет Восьмого Дня и становится свидетелем этого света.

Каково богословское основание этой добродетели? Церковь – свидетельница, у нее нет собственной воли; в безмолвии она становится Словом Божиим в человеке, который живет в ней. В комментариях на «Отче наш» Св. Максим Исповедник пишет: «Если нерушимая мощь Царства дана смиренным и кротким, кто тогда будет настолько лишенным любви и желания божественных благ, чтобы не потянуться изо всех сил к смирению и кротости, дабы стать, насколько возможно человеку, печатью Царства Божия, неся в себе то, что по благодати дает образ, подобный образу Христа, великого Царя? […] Душа, в которую естественно влилась святость образа Божия, волею Его преобразуется в подобие Божие. […] Она делается осиянной обителью Святого Духа. […] Через нее всегда таинственно рождается Христос, воплощаясь в тех, кого Он спасает; Он творит рождающую Его душу Девою–Матерью».

Эта девственность души может быть обретена христианской общностью, которая стремится уничижить себя ради Царства, отвергая всякий иной способ действия, кроме Слова, ибо мирская забота о действенности опускает на лицо ее покрывало. Отрекаясь от всякой собственной воли, Церковь–свидетельница в безмолвии становится Словом Отчим.