Текст книги "Пока бьется сердце"

Автор книги: Георгий Можаровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Директор авиазавода Михаил Сергеевич Жезлов любезно разрешил довести на заводе турель до окончательного завершения. На серийном заводе произвели хромирование и отделку некоторых деталей. Кроме того, патронную ленту для пулемета подготовили из засверленных захромированных и выхолощенных патронов: лента с такими патронами исключала возможность самопроизвольного выстрела. После всех этих процедур сверкающая турель была готова для предстоящей демонстрации высокому начальству.

Через несколько дней по распоряжению Я. И. Алксниса нашу турель установили на самолете ТБ-3. Монтаж турели на этом самолете и испытания должны были проводить летчики и стрелки-испытатели (испытателем был Степан Осипович Щербаков, ставший впоследствии генерал-майором авиации). Нам с Веневидовым тоже разрешили лететь на ТБ-3.

Самолет поднялся довольно высоко. Помню, мы с Иваном Васильевичем с трудом оторвали от пола фюзеляжа десятикилограммовый ящик с патронной лентой. Вот что значит находиться на большой высоте без кислородных приборов!

Самолет сделал над Москвой круг, оставляя за собой белый инверсионный след. Турель с оружием вращалась свободно и действовала безотказно.

После приземления испытатель С. О. Щербаков доложил Я. И. Алкснису о готовности образца для дальнейших государственных испытаний. Яков Иванович заявил, что хочет сам проверить нашу турель в действии.

Алкснис пристально следил, как идет работа над турелью, и всячески помогал нам. Яков Иванович всегда знал, чем мы занимаемся, и, если мы отвлекались хотя бы ненадолго на другие изобретательские дела, снова возвращал нас к работе над турелью. Правда, отвлекались мы не часто. Первый раз мы переключились на другое дело, услышав, что мятежники генерала Франко и их союзники немецкие фашисты применяют в Испании бомбы со звуковым сопровождением, которое угнетающе действует на психику людей. В свою очередь мы сделали для бомб [110] несколько звуковых приборов, действие которых было основано на использовании воздушного потока. «Концерты», которые сопровождали теперь каждую бомбежку, выполняемую нашими самолетами, нагоняли ужас на все живое.

Второй раз мы оторвались от турели, увлекшись трассирующими пулями. Оба изобретения получили признание, но мы с Иваном Васильевичем почувствовали, что Я. И. Алкснис ими не особенно интересуется, и решили заниматься только основным делом – стрелково-пушечными установками для самолетов.

И все же мы оторвались от основной работы еще один раз. Было это в период, когда мы ждали испытания нашей турели, установленной на самолете ТБ-3.

– Об испытании вас поставят в известность, а пока вы свободны, – таким было распоряжение начальства.

Но ждать, ничего не делая, мы не могли и не хотели. К тому же в то время, было это в 1937 году, нам предложили решить одну интересную задачу, связанную с самолетом И-16. В ВВС нам сообщили, что самолеты И-16 при стрельбе выбрасывают в воздух звенья пулеметных лент. Запас патронов для двух пулеметов И-16 был 1500 штук, каждое звено стоило несколько копеек. А если таких звеньев полторы тысячи и стрельбы производятся часто, то получается, что на ветер выбрасываются сотни тысяч рублей. Условия задачи были довольно сложными: никаких изменений в самолете производить нельзя, сделать жесткий короб для сохранения звеньев невозможно, так как люк небольшой и короб в него не пройдет. Но недаром Веневидов любил сложные задачи, да и мне были по душе головоломки. После долгих споров и поисков выкристаллизовалось единственно верное и к тому же предельно простое решение. Мы придумали эластичный мешок, состоящий из чередующихся металлических и тканевых элементов. Мешок свободно проходил в люк, и его расправляли внутри крыла, придавая необходимые габариты. Теперь звенья не выбрасывались в воздух. После каждого обстрела их забирали из самолета для повторного снаряжения пулеметных лент. Экономия получилась огромная. Интересно отметить, что звенья по мере использования становились все лучше и лучше по качеству: они как бы калибровались в процессе стрельбы. Наши звеньеуловители после всесторонних государственных испытаний [111] в 1938 году были внедрены в серию. Их выпускали одновременно с самолетами И-16 на одном заводе.

Но все это происходило несколько позже, а пока мы ждали решения судьбы нашей турели. Наконец нам сообщили, что Я. И. Алкснис готов провести испытание лично.

В тот же час мы с Веневидовым помчались в НИИ ВВС. Хотя был февраль и мороз давал себя знать, нам было жарко от волнения, и мы опустили в машине все стекла. Я и не заметил, как приехали на аэродром. Посмотрел на часы – десять, а вылет самолета назначен на одиннадцать.

На аэродроме уже ждали Алксниса.

– Смирно! – громко прозвучала команда. По полю, одетый в летную форму, энергично вышагивал Алкснис. Подойдя к ожидавшему его самолету, он занял место стрелка. Вскоре машина взлетела и скрылась в северном направлении.

Полет, как было предусмотрено программой, продолжался около часа. Наконец самолет пошел на посадку, Алкснис вышел.

– Где авторы турели? – громко спросил он.

– Здесь, – отозвались мы с Веневидовым.

– Ваша турель работает отлично. Молодцы!

Поздно вечером я счастливый вернулся домой. Трудно передать, какую сложную гамму чувств испытывает изобретатель, закончив работу. В том, что я почувствовал тогда, тесно переплетались облегчение, радость, сожаление. Облегчение и радость были связаны с тем, что труд успешно завершен. Сожаление я испытывал по поводу того, что больше не надо заниматься полюбившимся мне детищем. И еще меня одолевало некоторое сомнение – все ли возможное сделано. Но самым сильным в тот вечер было, пожалуй, чувство радости и огромной душевной приподнятости.

* * *

Буквально со следующего дня мы начали готовить турель к государственным испытаниям. Приглашали стрелков, выслушивали их замечания и пожелания и по возможности делали необходимые поправки. Надо сказать, что еще до сдачи образца на госиспытания к нам стали обращаться главные конструкторы некоторых КБ с предложением установить нашу турель на их самолетах. Они [112] заранее согласовывали с нами этот вопрос, чтобы учесть все габариты при постройке самолета. Среди конструкторов были П. О. Сухой, Н. С. Ермолаев, П. Д. Грушин, И. С. Нейман и другие…

Образец турели МВ-3, испытанный Я. И. Алкснисом, прошел госиспытания для самолетов СБ и ДБ-3.

Народный комиссариат авиационной промышленности по ходатайству Отдела изобретательства Красной Армии отметил нас денежной премией.

1 июня 1936 года по радио передали, что за создание новых образцов авиавооружения конструкторы Веневидов Иван Васильевич и Можаровский Георгий Миронович награждены орденом Красной Звезды. А на следующий день об этом же было сообщено в газетах. Поздравления посыпались со всех сторон…

После создания турели и люковой установки под пулеметы ШКАС сразу возникла необходимость проверить возможность применения тех же принципов для обеспечения работы пушки.

Но если мы еще могли делать свои изделия под пулеметы в нашей мастерской, то изготовить новые образцы под пушки в этой же мастерской оказалось невозможным. А проблему надо было решать быстро, так как необходимость перехода на крупнокалиберное оружие с каждым днем становилась острей.

По распоряжению командующего ВВС нас перевели на учебный завод Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского, оснащенный первоклассным производственным оборудованием. Нас хорошо принял начальник завода полковник Андрей Павлович Шапошников, знавший меня еще в тот период, когда я был слушателем академии.

Мы быстро развернули проектирование и постройку образцов под крупнокалиберное оружие и пушку ШВАК калибра 20 миллиметров. Здесь, на заводе академии, несравненно быстрее, чем в мастерской, выполнялись все наши заказы. Отдельные детали для установок вооружения поручалось изготовлять слушателям академии во время их практики. Мастер Груздев чувствовал себя на седьмом небе. Он сбросил добрый десяток лет, вспомнив свою молодость, когда работал в академии инструктором медницкого дела и принимал у слушателей зачеты по технологии [113] обработки металла. С таким же восхищением, как я когда-то, смотрели слушатели на его виртуозную работу.

Работали все мы споро и слаженно, задания выполняли раньше срока. Но для того чтобы запустить наши образцы в серию, нам следовало иметь дело с авиапромышленностью.

Легко это сказать, зато сделать не так-то просто.

Со стороны ВВС были начаты переговоры с Наркомом авиапромышленности о передаче нашего бюро в его ведомство. Иначе говоря, нас собирались вернуть туда, где мы до этого работали.

Честно говоря, мы не особенно торопились с переходом, хотя в этом вопросе от нас самих мало что зависело. Очень хотелось довести ряд образцов на заводе. Эти образцы были накануне передачи на госиспытания, а переезд мог затормозить дело. В наркомате, видимо, тоже не спешили.

Мы, наверное, еще долго работали бы на заводе академии, если бы не совещание в Кремле в начале 1939 года, на которое вызвали и нас с Веневидовым. Совещание это было посвящено качественному обновлению нашей авиации и дальнейшему подъему уровня достигнутого советской авиационной наукой и авиапромышленностью. В президиуме сидели Сталин, Молотов, Ворошилов. В числе приглашенных были авиаконструкторы разных специальностей: самолетчики, вооруженцы, специалисты по двигателям, конструкторы самолетов и авиапушек. Почти все конструкторы захватили с собой чертежи, схемы, диаграммы.

Нам с Веневидовым не приходилось до этого бывать на таких ответственных совещаниях. Я незаметно огляделся по сторонам. Многие присутствующие были мне известны. Вот конструктор Н. Н. Поликарпов, чуть подальше С. В. Ильюшин. Через два ряда от нас – известный конструктор авиационных пулеметов и пушек Б. Г. Шпитальный. Немного впереди – А. С. Яковлев, уже известный, хотя и молодой конструктор. Его самолеты не только обладали высокими летными качествами, их конструкция всегда была продумана до мелочей, а внешний вид отличался красотой и изяществом. Сейчас имя Генерального конструктора Александра Сергеевича Яковлева, тоже закончившего в 1931 году академию, где я учился, широко [114] известно не только у нас в стране, но и далеко за ее рубежами.

Заглядывая в список, председательствующий называл фамилии, и выступающие шли к трибуне. Те, кто желал взять слово, писали записки в президиум. Мы с Веневидовым не собирались брать слово и вдруг услышали:

– Сейчас выступит Можаровский-Веневидов.

В зале раздался смешок. А тут еще Климент Ефремович Ворошилов довольно громко сказал:

– Сейчас выступят Ильф и Петров.

Мы с Веневидовым, хотя и растерялись, старались держаться бодро. Я доложил о нескольких наших разработках, текущих и перспективных, Иван Васильевич демонстрировал чертежи и, где требовалось, дополнял меня.

Когда мы докладывали о своих конструкциях, несколько вопросов по ходу дела нам задал Сталин. А уже под конец он спросил:

– От какой организации вы выступаете?

Мы ответили, что работаем в системе ВВС, а территориально находимся на учебном заводе Военно-воздушной академии имени Н. Е. Жуковского.

– Как называется ваша организация?

– Конструкторское бюро стрелково-пушечного вооружения ВВС.

– Насколько мне известно, ВВС конструированием и изготовлением образцов по вооружению самолетов не занимается, – заметил Сталин.

– Так точно, товарищ Сталин. Но… нас собираются взять в авиапромышленность.

– Собираются, а до сих пор не взяли? – недовольно сказал Сталин и поглядел на Наркома авиапромышленности.

Совещание продолжалось еще около часа.

В заключение выступил И. В. Сталин. Он очень коротко сказал о том, как важны поставленные перед конструкторами задачи, как велика их ответственность. Слушали его, затаив дыхание, да и потом, когда закончилось выступление, в зале долго еще стояла тишина…

– Это я послал от вашего имени записку в президиум с просьбой дать слово, – признался директор одного из заводов по авиавооружению Михаил Сергеевич Жезлов. – Вот посмотрите, ваше выступление поможет делу.

И он оказался прав. Сразу после совещания нам вручили [115] официальное направление в авиапромышленность. В документах были указаны новые должности и оклады: нас обоих назначили в конструкторское бюро главными конструкторами второй степени.

Девятка вернулась

1939 год. Мы с Веневидовым главные конструкторы на одном из заводов по авиавооружению. Это новый этап в жизни и работе. Теперь у нас самостоятельное конструкторское бюро – в нем два главных конструктора и ни одного начальника бюро. Директор завода М. С. Жезлов, у которого мы работаем и с легкой руки которого попали на завод, поинтересовался:

– Все-таки кто из вас кто? Разобрались наконец, кто начальник, а кто главный конструктор?

Мы ответили, что это не имеет значения и что мы оба одновременно и начальники, и главные конструкторы.

– Так не бывает, – безапелляционно заявил Жезлов. – Пускай решают в управлении авиапромышленности.

Мы с Веневидовым очень просили, чтобы нам разрешили работать так, как мы привыкли, и не вводили ненужной, на наш взгляд, административной должности.

Управление авиапромышленности пошло навстречу и разрешило оставить двух главных конструкторов в одном бюро, что нам и требовалось. Мы так сработались с Иваном Васильевичем, что понимали друг друга не только с полуслова, а с «полумысли». Приведу только один характерный факт. Однажды Веневидов, на ходу заглянув в чертеж одного из сотрудников КБ, остановился и сделал замечание по конструкции. Не успел еще сотрудник внести исправление, как мимо чертежа прошел я и сделал точно такое же замечание. Это никого бы не удивило, если бы речь шла об ошибке. Тогда замечание мог сделать любой человек, компетентный в данном вопросе. В том-то и дело, что никакой ошибки не было. И Веневидов и я предложили сотруднику внести в чертеж новое, улучшенное решение. Наши конструкторы искренне недоумевали: когда мы успели договориться. А я даже не видел Ивана Васильевича. И это был не единичный случай. [116]

Директор завода с вниманием относился к работе нашего бюро и всячески старался помочь. Он любил заходить к нам, любил поговорить с коллективом о текущей работе и о всевозможных перспективах. Ему определенно нравился коллектив КБ. А коллектив у нас подобрался действительно хороший. Вместе со мной и Веневидовым пришли энтузиасты-старожилы. Среди них были и оба Куликовы. Алексей Куликов возглавил макетную мастерскую, Сергей Куликов работал слесарем. Здесь же находился неизменный Александр Иванович Груздев. Из ОЭЛ ЦАГИ пришли уже известный читателю Виктор Григорьевич Калмыков, Владимир Николаевич Шелепин и другие. С ними легко и плодотворно работалось, и, что очень важно, на этих опытных товарищей можно было смело во всем положиться.

Шелепин принес в КБ свое любимое выражение, которое с готовностью приняла наша молодежь: «Решать конструктивные задачи надо так же, как бороться с медведем. Надо твердо знать, что хотя он тебе не дается, а победить все равно придется».

Сам Шелепин в этом смысле мог быть образцом охотника – немало он уложил «задач-медведей».

Кроме конструкторов, имевших большой опыт, в КБ пришло много молодых инженеров, в основном выпускников Московского авиационного института. Некоторые из них сразу привлекли к себе внимание одаренностью и увлеченностью работой. В первую очередь здесь хочется назвать Федора Васильевича Фонакова, Евгения Алексеевича Сафронова и Николая Максимовича Солдаткина.

Вообще, молодежь у нас подобралась дружная, чуткая к чужой беде. Как-то раз в КБ пришли комсомольцы из ЦАГИ. Они попросили помочь в устройстве на работу дочери старого, всеми уважаемого рабочего П. А. Соловьева. Я пригласил Катю Соловьеву в наше бюро и выяснил, что она умеет немного чертить. Девушку приняли в КБ, ей помогали все, особенно молодежь, и с каждым днем она чертила все лучше. Вскоре она стала выполнять чертежи сначала несложных, а потом и сложных элементов конструкций. Катя старалась изо всех сил. Она не только не отказывалась ни от какой работы, а, наоборот, искала ее. С приходом девушки лаборатория засверкала чистотой. [117]

Екатерина Петровна Соловьева стала впоследствии конструктором. Ее ценили и как серьезного вдумчивого работника, и как прекрасного отзывчивого товарища.

Однажды директор завода сказал мне:

– Все ваши вопросы решены положительно. Пользуйтесь случаем, что у меня сегодня хорошее настроение. Просите еще что-нибудь.

– Хорошо бы выдать сотрудникам КБ белые халаты. Уже во многих бюро так работают, – не растерялся я.

Эта просьба была выполнена, и через несколько дней мы облачились в новые ослепительно белые халаты, что выглядело весьма эффектно и сразу придало нашему бюро солидный вид.

Мы довольно быстро освоились на заводе и сразу почувствовали преимущество перехода в авиапромышленность: все образцы заводских конструкторов, выдержавшие госиспытания, внедрялись в серийное производство. Изделия нашего КБ тоже шли в серию без задержек. В этом нам очень помогли директор завода М. С. Жезлов, впоследствии удостоенный звания Героя Социалистического Труда, и секретарь партийной организации И. И. Графкин, который оказывал нам всяческую поддержку.

* * *

Наши турели и перископические установки прошли государственные испытания. Для проверки в боевых условиях было решено в 1939 году отправить их на Северо-Западный фронт. На пробу послали две установки с перископами и две верхние турели. Специальная бригада срочно выехала в летную часть, чтобы установить наши изделия сначала на самолетах типа СБ, а затем на ДБ-3. Установками с перископами и верхними турелями вооружили те самолеты СБ, которые шли в строю последними. Я был занят другим заданием, и фронтовую бригаду возглавил Иван Васильевич Веневидов. С ним выехали рабочие и инженеры нашего КБ, в том числе и мастер Груздев.

Наши самолеты летали над Карельским перешейком и несли потери, так как у них не была защищена хвостовая часть. Финские летчики знали слабые места советских машин [118] и методично атаковали их, заходя сзади. Вот почему были так важны перископические установки.

– Знаешь, Георгий, – рассказывал потом Веневидов, – прилетели мы на место. Холод собачий, к сорока подходит. И мало того, ветер хлещет так, что еле держишься на ногах. Летчики тут молодцы, если на земле минус сорок, представляешь, сколько там, на высоте! Никакие комбинезоны и унты не помогут, да и много на себя не накрутишь, работать надо! Ребята рассказывали, что шасси при заходе на посадку невозможно было выпустить – смазку мороз прихватывал. Ну ладно, отвлекся я. Выгрузили мы установки, осмотрелись. Нас ждали. Видно, разговор был, что новое какое-то оружие привезли… Мы, конечно, сразу за дело. По ночам работать не в новинку, а тут тем более – время не терпит. Груздев походил возле СБ, посмотрел и начал. За ним другие подключились. В общем, два СБ оборудовали. Осталось немного: проверить, как будет в бою. Наконец улетели. Честно тебе скажу, места себе не находил – все думал, а ну как что-нибудь не так… Вдруг кто-то кричит:

– Летят!

– Я выскочил наружу, в чем был, только шапку прихватил. Считаю, сколько их, родимых, летит. Один, два… пять… девять! Все целы, все вернулись. Стали мы тут обниматься на радостях. Летчики тоже подоспели, благодарят. Потом рассказали, как бой проходил. Летят они, как обычно, тремя звеньями. Видят, финский истребитель торопится, за ним еще. Идут спокойно, даже нахально, зашли к нашим сзади, и тут сработала МВ-2. Один финский истребитель сбили сразу, в начале атаки, а второй стал маневрировать и удрал в неизвестном направлении. Так что все в порядке. Молодцы ребята, да и мы тоже не зря работали…

Командование ВВС прислало на наш завод просьбу срочно сделать и установить на самолетах 10 турелей МВ-3 и 10 МВ-2 с перископами. Командование Северо-Западного фронта обратилось к члену Главного военного совета Красной Армии А. А. Жданову с просьбой срочно заменить на самолетах СБ и ДБ-3 нижние люковые установки, а также верхние турели.

А. А. Жданов возбудил ходатайство перед И. В. Сталиным о замене всех установок на самолетах бомбардировочного типа установками МВ-2 и МВ-3. Правительством [119] было принято решение на всех отечественных самолетах бомбардировочного типа СБ и ДБ-3 поставить наши верхние и нижние установки.

В январе 1940 года И. В. Сталин вызвал к себе директора нашего завода М. С. Жезлова и поставил перед ним задачу в кратчайшие сроки изготовить по 300 штук установок для самолетов СБ и ДБ-3.

Жезлов ответил, что при полном напряжении завод выпускает в месяц около 100 нижних установок старого типа, без оптической части, а к изготовлению верхних пока вообще не приступал.

– Прошу дать возможность обсудить этот вопрос у нас на заводе, – сказал Жезлов.

Сталин разрешил.

В обсуждении участвовал весь коллектив завода. Было принято обязательство изготовить не 600, а 800 установок.

Прошел месяц. Завод перевыполнил взятое обязательство, освоил новую продукцию и перевел ее на поточное производство. Он выпустил тысячу двести установок (по 600 штук того и другого типа), несмотря на трудность освоения новых изделий и зависимость от смежных организаций, которые поставляли различные элементы, входящие в конструкцию этих устройств.

Именно в тот период мне и Веневидову вручили орден Трудового Красного Знамени. К этому времени мы получили около 20 авторских свидетельств на различные изобретения в области стрелково-пушечного и бомбардировочного вооружения самолетов, и большая часть из них была уже реализована.

* * *

В марте 1940 года успешно закончились военные действия на Карельском перешейке. Мой друг и соавтор И. В. Веневидов вернулся в Москву. Завод ритмично набирал темпы выпуска серийной продукции, а мы на базе уже проверенного принципа действия перешли к установкам под оружие более крупного калибра. Они тоже выдержали государственные испытания с положительными результатами.

Большое внимание уделяли мы эксплуатационным и боевым требованиям, но в то же время нас часто критиковали [120] конструкторы самолетов за то, что колпаки в какой-то степени влияли на аэродинамическое сопротивление самолетов. И все же эти потери не имели решающего значения, ведь обеспечивалась защита самолетов и находящихся в них экипажей.

Вместе с конструкторами-самолетчиками мы находили рациональные решения, идя на взаимные компромиссы и увязки.

Работа на заводе захватила нас полностью. Мы с Иваном Васильевичем часто задерживались в КБ до глубокой ночи. Время летело незаметно, и мы, увлекаясь, забывали об отдыхе…

Очень трудно бывает оторваться от начатого интересного дела. И я и Веневидов работали без отдыха. И однажды, когда возвращались в КБ из Наркомата авиационной промышленности, где был неприятный разговор, я заметил, что Иван Васильевич все время прикладывает руку к сердцу.

– Что с тобой? – забеспокоился я. – Тебе плохо?

– Нет, все в порядке, – коротко ответил он. – А когда машина подошла к проходной завода, Веневидов побелел и потерял сознание.

Врачи констатировали переутомление и строго-настрого приказали обоим заняться здоровьем (я тоже по временам с трудом держался на ногах).

Конечно, мы с Веневидовым учитывали советы и пожелания медиков и даже старались их выполнять. Но удавалось это только отчасти. Шла большая работа. Нас очень заинтересовала проблема борьбы авиации с танками. Этому вопросу уделяли большое внимание в ВВС, ею, как мы знали, давно занимались авиаконструктор С. В. Ильюшин и другие. Сергей Владимирович так же, как и мы, сделал вывод, что самым эффективным оружием против танков могут стать самолеты. Николай Николаевич Поликарпов тоже занимался этими вопросами, но его самолеты по ряду причин не выдержали испытаний. Наша идея была иной.

Заниматься решением этой задачи в течение дня нам было некогда: непрерывно шли срочные задания. Поэтому и приходилось оставаться после работы, забывая о запретах медицины. В опустевшем КБ наступала тишина, но не та рабочая тишина, которая царила днем, а какая-то другая, в которой словно бы витали новые мысли и идеи. [121]

Много вариантов было перебрано и обсуждено, прежде чем мы нашли наивыгоднейшую эволюцию самолета и оружия, при которой танк будет находиться наиболее продолжительное время под обстрелом. Затем разработали комбинированную систему пушечного и бомбардировочного вооружения, действовавшую по заранее устанавливаемой программе.

Когда решение нас удовлетворило, мы подготовили макет, пригласили директора завода и попросили его высказать свое мнение. Михаил Сергеевич всегда охотно откликался на такие просьбы. Самым тщательным образом он осмотрел макет, дотошно изучил чертежи и схемы.

– Идея интересна. Такой еще не было, – сделал он вывод.

– Вся беда в том, что наша конструкция пока не может быть эффективно использована ни на одном самолете, – с горечью признался я. – Придется прорабатывать схему нового самолета.

Посоветовавшись с директором, мы решили государственные испытания этой системы проводить на одном из существующих самолетов, приспособив его для нашей цели, и параллельно прорабатывать схему нового самолета, специально предназначенного для нашего устройства.

Наша конструкция успешно выдержала госиспытания. А когда были завершены расчеты и выполнена общая конструктивная схема самолета, мы послали все материалы в Научно-технический совет авиапромышленности. Пока там рассматривали это предложение, директор завода пригласил Народного комиссара авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина посмотреть макет самолета с нашей установкой.

Заключение наркома было лаконичным:

– Вы меня покорили, – сказал он.

Шахурин уехал, обещав доложить о нашем проекте в правительстве…

* * *

Прошло много дней, но никаких сигналов от Наркома авиапромышленности Шахурина не поступало. Мы с Иваном Васильевичем были заняты по горло: на заводе шел серийный выпуск наших турелей. [122]

В памятный вечер 17 марта 1941 года оба находились в цехе, когда туда прибежал запыхавшийся комендант:

– Вас ищет директор завода, просит немедленно зайти, – выпалил он, не переводя дыхания.

Мы поспешили на вызов. Михаил Сергеевич Жезлов сообщил, что нас срочно вызывают в Кремль.

Сборы были недолги, и вскоре машина довезла нас до Спасских ворот Кремля.

Было около десяти вечера, когда мы вошли в бюро пропусков. Быстро покончив с необходимыми формальностями, мы вместе с сопровождающим вошли на территорию Кремля. Кабинет Сталина находился в северном углу трехэтажного треугольного здания, расположенного недалеко от Никольских ворот. В вестибюле еще раз проверили пропуска, мы разделись и зашагали по длинному коридору. Сначала нас проводили в кабинет секретаря И. В. Сталина – Поскребышева.

– Подождите, пока над дверью загорится лампочка. Входить можно только тогда, – предупредил он.

Мы с Веневидовым, волнуясь, вошли в кабинет. В комнате кроме Сталина находились К. Е. Ворошилов, А. И. Микоян, С. М. Буденный, С. К. Тимошенко, представители ВВС и авиапромышленности СССР. Был здесь и Нарком авиапромышленности А. И. Шахурин, ободряюще посматривавший на нас.

Сталин бесшумно ходил взад-вперед по комнате. Он был в сером кителе и брюках и против обыкновения курил не трубку, а папиросу. Говорил негромко, не торопясь, с сильным акцентом. И оказался вблизи совсем невысокого роста.

– Докладывайте, – коротко сказал он.

Мне показалось, что он предлагает разложить чертеж на полу и я, нагнувшись, стал разворачивать лист.

– Не здесь, – поправил меня Сталин и показал рукой на специальные зажимы.

Мы стали докладывать свой проект. Сталин очень внимательно слушал и задавал нам поочередно вопросы, которые показывали, что он хорошо понимает суть дела. Особое внимание он обращал на защиту пилота и предлагал за счет сокращения дальности полета увеличить толщину [123] броневой защиты. Разговаривая, он делал пометки красным карандашом на соответствующем чертеже.

Тон разговора не был безапелляционным. Сталин высказывал, как он сам подчеркивал, свои пожелания.

Надо сказать, он очень четко и правильно сформулировал сущность, цели и возможности нашего проекта. После того как Сталин высказал свою точку зрения и отметил положительные стороны нашей работы, он предложил присутствующим высказаться.

Особых замечаний не последовало. После обсуждения было единогласно решено выделить средства на постройку самолета. Мы тут же достали список с фамилиями конструкторов, которых желательно было привлечь к работе, и попросили Сталина написать свою резолюцию.

– А вы говорили с руководителями предприятий, где работают эти товарищи? – поинтересовался он.

– Да, но получили отказ… Но если вы, товарищ Сталин, дадите свое согласие, то этих людей отпустят.

– Так нельзя, – сказал Сталин. Наверное, эти люди выполняют правительственные задания, и перевод их без согласия руководителей может сорвать работу.

– Что же нам делать?

– Поговорите еще раз с руководителями о переводе к вам конструкторов, – предложил Сталин.

На этом наша беседа закончилась. Когда мы вышли из Кремля, было далеко за полночь.

В короткие сроки с помощью Наркома авиапромышленности был создан прекрасный коллектив конструкторов-самолетчиков и вооруженцев. Разработка самолета была поручена известному конструктору А. А. Архангельскому, хорошо знакомому нам по совместной работе.

Мы были очень рады, что Александр Александрович согласился сотрудничать с нами, и в скором времени наши бюро слились в одно. Архангельский стал главным конструктором по самолету, а работами над системой вооружения руководили мы с Веневидовым.

Все, казалось бы, складывалось отлично, однако война перечеркнула наши планы и расчеты… [124]

Тучи над Родиной

Вероломно нарушив договор о ненападении, фашистская Германия начала войну против СССР. Черным смерчем ворвалась война на просторы нашей Отчизны. Случилось это солнечным июньским утром 1941 года. С тех пор жизнь, дела и мысли каждого советского человека приобрели как бы новое содержание, новый смысл. И смысл этот выражался словами: «Все для фронта, все для победы!».

Многие сотрудники нашего КБ записались в народное ополчение. Мы с Веневидовым записались тоже, а кроме того, подали рапорт на имя Наркома авиапромышленности с просьбой отпустить на фронт. Вскоре нас вызвали к товарищу Шахурину.

Разговор был короткий.

– Рапорта возьмите обратно, – сказал он. – Об отправке вас на фронт не может быть речи. Есть срочное задание ЦК партии. О нем узнаете на месте. Будьте готовы, сегодня ночью вы выезжаете…

В три часа ночи раздался стук в дверь (мы с Веневидовым жили в одной квартире). Машина на большой скорости помчала нас на аэродром, а там уже ждал самолет.