Текст книги "Пока бьется сердце"
Автор книги: Георгий Можаровский
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
Летчик и стрелок-испытатель заняли свои места. Нам повезло – у стрелка-испытателя В. П. Цветкова добрая слава.
Дана команда, и СБ поднялся в воздух. Не помню фамилии летчика, пилотировавшего истребитель И-16. Помню только, что воздушный бой он провел по всем правилам. [18] Истребитель заходил то с одной, с то с другой стороны СБ. Атаки И-16 были стремительны и неожиданны. Летчик хорошо маневрировал и вел огонь, а стрелок буквально поливал «противника». Нас особенно интересовали атаки, во время которых истребитель заходил в «мертвую зону» бомбардировщика: именно в эти моменты проверялось действие нашей люковой установки «ЛУ МВ-2».
Фотокадры с результатами испытаний показали, что количество попаданий в цель из пулемета, установленного на новой перископической установке, в два с половиной – три раза больше, чем при использовании старой обычной люковой установки.
Это было здорово. Теперь наконец мы могли вздохнуть спокойно и… пообедать.
Бодрым шагом направились мы к столовой, но она, увы, оказалась закрытой. Только тогда до нас дошло, что час поздний и, пожалуй, самое время подумать об ужине. Так и поехали домой, голодные, но счастливые…
* * *
Начались трудовые будни. Хотя испытания турели прошли успешно, необходимо было произвести доводку установки и в первую очередь добиться безотказности работы системы питания пулемета боевыми патронами. В течение нескольких дней мы выпустили не одну тысячу патронов при различных положениях оружия, соответствовавших его положениям на самолете.
Сначала мы проверили оружие на земле, а потом самолет с боевой перископической установкой выполнял стрельбы по наземным целям в условиях полигона.
Казалось, все было отлажено и проверено, но во время испытаний выяснилось, что в перископ надо внести некоторые изменения.
Опять начались хлопоты и беготня. Не так-то просто добиться срочного выполнения заказа на оптическом заводе! Но тут нам неожиданно повезло. Главным инженером этого завода был мой однокашник по академии – Костя Розенель. Через несколько дней мы оказались счастливыми обладателями пяти отличных перископов с измененным углом колена. Это было то, что нужно. Теперь установка должна работать нормально.
Государственные испытания прошли успешно, наша люковая установка «ЛУ МВ-2» с применением перископического [19] устройства была рекомендована под различные образцы пулеметов.
Так была создана стрелковая установка, идея которой зародилась еще в 1923 году. Это был торжественный день, который мы отмечали всем конструкторским бюро. Забегая вперед, могу сказать, что во время Великой Отечественной войны на одном из американских самолетов стояла аналогичная установка с применением перископа, но выполненная менее удачно, чем наша отечественная.
И после «ЛУ МВ-2» и до нее мне приходилось работать над многими изобретениями. Были среди них и более сложные, и более простые. Но именно 1938 год, а особенно 11 декабря, когда мы проводили испытания на самолете СБ, чуть не закончившиеся катастрофой, стал моим Рубиконом.
Обычно человек начинает увлекаться изобретательством с малых лет. Так было и у меня, и, чтобы рассказать об этом, надо вернуться на шестьдесят с лишним лет назад в небольшой провинциальный городок Бердянск. Там прошло мое детство, там начался мой путь изобретателя.
О детстве и юности
Живописно расположился Бердянск на берегу мелководного Азовского моря. Таких городков было много на побережье, но мне казалось, что лучше моего родного Бердянска нет и не может быть. Нигде не найти таких замечательных дынь, арбузов, абрикосов, такого вкусного винограда, нигде так не клюет рыба. Так думали все мы, местные мальчишки, часами сидевшие с удочками на пристани.
В порту с утра до позднего вечера бурлила жизнь. Приходили и уходили грузовые пароходы из разных стран. Люди с загорелыми лицами и белозубыми улыбками громко и оживленно разговаривали, сопровождая речь быстрой и резкой жестикуляцией. Время от времени раздавались протяжные гудки пароходов. По узким крутым сходням шли грузчики с тяжеленной ношей на спине. Грузили в основном зерно, которое местные купцы за бесценок скупали у крестьян близлежащих деревень. Мостовая порта была покрыта слоем зерна. По зерну [20] ходили, ездили; растоптанная и раздавленная пшеница превращалась в колючую пыль, которая больно резала глаза. Уцелевшие зерна грузчики сгребали в кучки, растирали большими гранитными камнями и тут же на жаровнях пекли себе лепешки. Вкус этого горячего, хрустящего на зубах теста я отлично помню и сегодня.
У меня было три сестры и два брата. Вместе с матерью и отцом мы жили в одноэтажном доме, к которому примыкал открытый летний кинотеатр с загадочным названием «Буфф». В теплое время года мы, дети, могли бесплатно смотреть фильмы через забор и были счастливы этим.
Наша многочисленная семья жила скромно. Отец мой – Мирон Владимирович Можаровский был очень отзывчивым и добрым человеком. Он умер в возрасте тридцати девяти лет от менингита. Мать осталась одна с шестью малолетними детьми. Самому старшему из нас было в то время десять лет, а младшей сестренке – десять месяцев. Все заботы легли на плечи матери. Она стала преподавать музыку в женской гимназии, а каждый из нас добросовестно выполнял свои обязанности по дому.
Я учился в реальном училище, когда по городу прошел слух, будто к нам приезжает из Одессы знаменитый летчик Сергей Исаевич Уточкин, чтобы продемонстрировать свой полет на аэроплане. Об Уточкине рассказывали много необыкновенного, и трудно было поверить, что такой исключительный человек осчастливит Бердянск своим появлением. Мы знали, что Сергей Уточкин одним из первых среди летчиков России рискнул подняться в воздух на аэроплане, знали, что к тому же он замечательный спортсмен. О его ловкости ходили легенды, и трудно было разобраться, что в них истина, а что ложь. С восторгом рассказывали, например, что он умеет ездить на велосипеде на одном только заднем колесе, высоко подняв переднее в воздух. Этот в наше время заурядный трюк тогда, в начале девятисотых годов, изумлял публику.
В один из ближайших дней на берегу моря начали готовить взлетно-посадочную площадку. Это сразу развеяло все сомнения.
Надо сказать, что в тот период Россия почти не выпускала своих самолетов. Русские летчики пробовали [21] силы на заграничных, в большинстве случаев французских машинах. Эти аэропланы-этажерки производили много шуму при взлете, но их попытки оторваться от земли очень часто оканчивались неудачей. На таком самолете типа «Фарман» летал и Уточкин.
Когда взлетно-посадочная площадка была готова, ее обнесли высоким забором. Для нас, мальчишек, забор не был препятствием, и к началу полетов ватага ребят уже находилась у самого аэроплана. Появился пилот – высокий, рыжеволосый, могучего сложения мужчина. Мы смотрели на него с благоговением, как на сверхъестественное существо. Оглядев наши сияющие физиономии, Уточкин улыбнулся и попросил держать самолет перед запуском мотора.
Наконец мотор заработал. У многих зрителей потоком воздуха сорвало головные уборы, но никто не обратил на это внимания: так пристально все следили за разбегом и взлетом аэроплана. Оторвавшись от земли, аэроплан набрал высоту примерно 150-200 метров и плавно полетел. Зрители как зачарованные следили за полетом. Уточкин сделал несколько кругов над площадкой, над центром города, где собрался народ, и ловко приземлился. Его тут же подхватили на руки, с криками «ура» начали подбрасывать в воздух…
После того как я увидел летящий в небе аэроплан, мне стало совершенно ясно, что буду пилотом или в крайнем случае конструктором аэропланов. То же самое решили и мои товарищи. Мы пытались разыскать хоть какие-нибудь книжки, где рассказывалось бы, как надо «делать» самолет. Однажды мне повезло – нашел руководство для постройки моделей. Вместе с дружком Шурой Грунским мы сделали свою первую модель. Несмотря на все наши старания, она так и не взлетела. Зато вторая поднялась в воздух и даже какое-то время летала над нашими головами, а потом стала терять высоту и врезалась носом в землю.
После этого мы взялись за изучение и постройку действующих моделей самолетов Блерио, Таубе, Ньюпор. Потом попытались выполнить схему собственной конструкции, но, потерпев несколько неудач, оставили эту затею и нашли более интересное занятие: изготовление петард и ракет. Дело было поставлено серьезно. Под лестницей первого этажа в доме, где жил Шура, мы [22] оборудовали пиротехническую лабораторию, о существовании которой никто не подозревал. Испытания мы благоразумно проводили вне дома. Все шло хорошо до тех пор, пока не произошел взрыв: мне обожгло лицо, Шуре опалило брови и ресницы, а дым и едкий запах наполнили весь дом.
После этого случая пиротехника была временно забыта, а мы перешли на изготовление самодельных пистолетов для баталий с гимназистами. Наши пистолеты не только стреляли, но и выглядели красиво, совсем как настоящие.
Следующим моим увлечением была «проблема острого угла». Острый угол заинтересовал меня, когда, изучая геометрию по учебнику Киселева, я прочитал, что еще в древности люди пытались разделить острый угол на три равные части с помощью циркуля и линейки. Эта на первый взгляд совсем простая задача оказалась столь сложной, что до сих пор осталась нерешенной.
Неужели нельзя сделать прибор, который будет делить любой угол на несколько равных частей? А что, если все же попробовать? И взялся за дело.
Изобразив свое решение на схематическом чертеже, я пошел на консультацию к знакомому инженеру. Инженер с интересом выслушал, как будет устроен мой прибор и по какому принципу он станет работать. Потом долго разглядывал чертеж, задавал вопросы и наконец после длительной паузы вынес приговор:
– Работать такой прибор никогда не будет. Даже не пытайся пробовать.
Попрощавшись, я, разочарованный, побрел домой и все же принялся мастерить свой прибор из тонких деревянных реек.
Время летело незаметно. Была глубокая ночь, когда я закончил работу.
Прибор был готов, но я не знал, что делать с ним дальше. Попробовал осторожно управлять им – работает. Потрясенный этим, я в ту ночь не сомкнул глаз: никак не мог осознать до конца, что механически я правильно решил задачу, но требуется еще и правильное геометрическое решение.
Когда утром рассказал обо всем маме, она спросила:
– А кому может понадобиться такое устройство?
На этот вопрос я ответить не мог. [23]
– Зачем же, сынок, работать над тем, что никому не нужно? Вот если бы ты придумал такую штуку, которая могла перелистывать ноты, это было бы хорошо!
Я ответил, что постараюсь что-нибудь придумать, и в тот же день сделал нотолистатель, рассчитанный на механизированную перекидку семи нотных листов. Устройство это было очень простым. К каждому листу присоединялась легкая реечка с защепкой. Ноты перелистывались последовательным нажимом на примитивную педаль.
Мама попробовала, как действует нотолистатель, и похвалила меня. По ее мнению, я сделал очень полезную вещь…
Теперь я считаю, что моя изобретательская деятельность началась именно с нотолистателя. Он явился самым первым, робким шагом на длинном и трудном, но единственном для меня пути – на пути изобретателя-конструктора. Мне не исполнилось пятнадцати лет, когда я сделал нотолистатель. Много идей появлялось у меня в то время, появлялось и быстро исчезало – для их осуществления не было достаточных знаний, умения, а главное, терпения. Ведь я был самым обычным мальчишкой, которому, как всем детям, ни на что не хватало времени.
* * *
Сейчас, когда прошли десятки лет, я могу спокойно сказать, что мой родной Бердянск ничем не отличался от других провинциальных городов и городишек, рассыпанных без числа на необъятной русской земле. Жизнь в нем шла тихая, размеренная, лишь изредка нарушаемая чрезвычайными происшествиями местного значения, и люди в большинстве своем были самыми обычными провинциалами, которых интересовали главным образом их личные дела и личное благополучие. Слухи о событиях, происходивших в мире, часто доходили до Бердянска в довольно искаженном виде и воспринимались обывателями с позиций «наша хата с краю».
Однако наступил день, когда все вокруг изменилось. Огромная страна проснулась от многовекового сна – ее разбудила Великая Октябрьская социалистическая революция. И в тихом Бердянске началось, как выражался отец моего товарища Шуры, «брожение умов». [24]
В моей жизни в тот период произошли серьезные перемены: я поступил учеником слесаря на небольшой заводик, занимавшийся изготовлением канцелярских кнопок и мелкой металлической галантереи. Этот заводик имел необычную историю. Его организовала на кооперативных началах группа русских рабочих-эмигрантов, которые за несколько лет до революции, спасаясь от преследований царского правительства, уехали за границу, а затем вернулись в Бердянск и привезли с собой кое-какое оборудование. Завод разместился в бывшем амбаре и вскоре начал выпускать свою нехитрую продукцию. Рабочие этого завода имели очень высокую квалификацию, у них было чему поучиться.
Для начала мне поручали подсобные работы. Затем перевели на штамповку ложек. Штамповали их на двух прессах: на одном вырубался плоский контур ложки, на другом выдавливалась ее форма. Я работал на штамповке плоских контуров, а мой приятель – на прессе. Несколько дней я внимательно приглядывался к операциям.
«А что, если объединить резку и выдавливание ложек в одном штампе? – подумал я. – В этом случае вместо двух прессов понадобится один, а для обслуживания этой операции вместо двух человек тоже потребуется только один».
Главный инженер, когда я поделился своими соображениями, сказал:
– Вы предлагаете так называемый комбинированный штамп. Мысль интересная. Надо доложить начальству.
Вскоре на техническом совещании было принято решение: «Предложение тов. Можаровского Г. М. принять, премировать автора за инициативу и изготовить рабочие чертежи для первого образца штампа».
Когда все детали были готовы, сборку штампа поручили старому опытному мастеру:
– Это по твоему предложению делается? – с удивлением и уважением спросил он.
– Предложение мое, картинка тоже, а чертежи делал завод.
– Знаешь, парень, изобретать очень опасно, – серьезно сказал мастер. – Я однажды начал изобретать одно приспособление и чуть с ума не спятил. Ночей не спал, ничего не ел, так похудел, что родные не узнавали. Жена сказала, что, если не брошу это занятие, возьмет детей [25] и уйдет из дому… Пришлось бросить. Так что ты смотри поаккуратней, чтобы не свихнуться. – Увидев мое испуганное лицо, мастер добродушно рассмеялся. – Не бойся, молодец, действуй дальше. То, что случилось со мной, бывает не со всяким.
Через несколько дней штамп был собран. Рядом с прессом лежала пачка металлических пластинок. Мастер сел на табурет, нажал педаль пресса.
Удар! Еще удар!
Готовые ложки полетели прямо в деревянный ящик. Пресс выдавливал их, одну за другой, из пластинок, нарубленных штампом, а я стоял рядом и растерянно улыбался.
Комиссия одобрила работу штампа. На память об этом дне главный инженер торжественно вручил мне ложку. Она потом долго путешествовала со мной.
Уже работая над штампом, я понял: надо учиться, надо уметь делать расчеты и чертежи самому. Но об учебе нечего было и думать: шла гражданская война. В город входили то белые, то германские войска с отрядами украинских националистов, то «партизаны» батьки Махно…
Нормальная жизнь началась только осенью 1920 года, когда Бердянск заняли регулярные части Красной Армии.
Проработав около года техником в отделе топлива уездного совнархоза, я окончательно убедился, что необходимо получить техническое образование.
В Бердянске не было технического учебного заведения, значит, надо было думать об отъезде в другой город.
Матери очень не хотелось меня отпускать: мой заработок был подмогой семье, да к тому же двое ее детей уже покинули родной дом. Мой старший брат Зиновий служил в коннице Буденного. Редко приходили от него весточки – наскоро исписанные странички, от которых, как мне казалось, пахло порохом и гарью. Я втайне завидовал брату, писем его ждал с нетерпением, жадно читал и перечитывал те места, где он рассказывал о боях. И совсем не понимал, почему всегда плакала мама, только проглядев первые строки письма.
Получали мы письма и от моей сестры Валентины: она училась в музыкальном училище в Воронеже. Когда сестра сообщила, что в Воронеже открылся политехнический институт и начался прием на первый курс, я решил [26] ехать в Воронеж. Тем более что на первое время был улажен и вопрос с жильем – сестра договорилась со знакомыми.
Начались сборы. Добраться до Воронежа было не так-то просто: наступала зима, а дорога предстояла длинная. Надо было одеться потеплее, взять с собой кое-что из продуктов. Ни теплой одежды, ни еды у нас не было. Но это меня не остановило. В дорогу мать дала мне сухари, несколько сушеных тараней, немного денег, и я тронулся в путь.
* * *
В Воронеже все сложилось для меня благоприятно. Знакомые сестры охотно приютили меня. С учебой также получилось удачно – без всяких трудностей меня приняли в Воронежский практический политехнический институт. Сбылась моя мечта, я стал студентом, но кроме учебы надо было думать и о том, на какие средства жить. В поисках работы побродил по улицам, читая подряд все вывески. Одна сразу привлекла мое внимание. «Мастерская вывесок» – было написано на ней яркими, лихими буквами. Я умел рисовать и решил предложить свои услуги. Владелец мастерской, однофамилец знаменитого русского художника Шишкина, одновременно являлся и единственным исполнителем всех заказов. Помощник ему был необходим, и он искренне обрадовался моему предложению. Так был решен вопрос с работой. А через некоторое время мне удалось получить небольшую комнату на Грузовой улице. И хотя жил я на втором этаже с полуразрушенной лестницей, хотя приходилось доставать дрова и топить печку-буржуйку, чтобы не замерзала питьевая вода в ведре, я был счастлив.
Жизнь моя была заполнена до предела. Времени не хватало. Выручали только молодость и энергия: спал три-четыре часа в сутки, ел неизвестно когда и неизвестно что, а главное, не придавал значения такого рода сложностям и трудностям.
Да и могло ли хватать времени? Я и мои сверстники не только учились. Каждый зарабатывал деньги на жизнь. Все свободное время мы отдавали работе в Обществе друзей Воздушного флота (ОДВФ), которое только что возникло в Воронеже.
В институте я дружил с сокурсником Володей Морозовым. [27] Мы подолгу обсуждали разные мировые проблемы, в том числе и такую: что будем делать, когда окончим институт. Я твердо знал, что постараюсь, чего бы это ни стоило, поступить в Академию Воздушного Флота имени профессора Н. Е. Жуковского в Москве. Володины планы пока не определились. Но произошло неожиданное: наш институт закрыли. Надо было что-то срочно предпринимать. Володя быстро собрался и уехал в Москву, пообещав прислать мне условия приема в академию. Он сдержал слово. В условиях было подробно изложено, какие конкурсные экзамены надо сдавать и кто может быть допущен к ним. Прочитав, что экзаменов двадцать два и что принимают в основном военных, я понял, что поступить почти невозможно. И все же не отказался от своей мечты.
Сборы были недолгими. Подхватив небольшой чемоданчик и мешок с моделями своих изобретений, я двинулся в путь. Во внутреннем кармане пиджака лежали мои бесценные сокровища: газетная вырезка и рекомендательное письмо. В газетной заметке было напечатано, что студент Воронежского практического политехнического института Можаровский Г. М. предложил несколько изобретений, содействующих развитию военной авиационной техники. А письмо мне дал живший в Воронеже изобретатель Владимир Петрович Смирнов. Адресовано оно было его знакомому, тоже изобретателю, Ивану Федоровичу Кучерову, проживавшему в доме Ассоциации изобретателей в Москве на Тверском бульваре.
Мечты сбываются
Июль 1923 года. Раннее утро, совсем недавно рассвело, и день только начинается. Я стою на Казанском вокзале и крепко держу в руках свои вещи. Меня предупреждали, что в Москве надо быть очень осторожным: чуть зазеваешься – и вещи украдут. А пропажа чемодана, не говоря уже о мешке с моделями, для меня катастрофа.
Расспросив у прохожих, где находится Тверской бульвар, сажусь на трамвай, и он бесконечно долго тащит меня по сонным московским улицам. Доезжаю до строящегося памятника профессору Тимирязеву и выхожу. А вот и нужный мне дом, высокий, семиэтажный. [28]
Здесь размещается Ассоциация изобретателей, здесь живет Иван Федорович Кучеров, к которому у меня письмо. По номерам квартир определяю, что мне придется подняться на последний этаж. Лифт не работает, и я долго иду по грязноватой лестнице. Вот он наконец, заветный номер. Дверь в квартиру открыта, и я попадаю в длинный коридор. Комната, где жил Кучеров, находилась в самом конце.
Я тихо постучал в дверь. Никакого ответа. Постучал громче и тут же услышал быстрые, энергичные шаги. Дверь широко распахнулась. На пороге стоял высокий мужчина лет сорока в черной косоворотке, подпоясанной широким кожаным поясом, и в черных брюках. Гладко зачесанные назад темные длинные волосы делали Кучерова еще выше. Он вопросительно смотрел на меня и на мои вещи.
– Здравствуйте, я привез письмо от Смирнова. Он просил передать большой привет. Вот! – Выпалив все одним духом, я протянул Кучерову письмо. Он взял конверт и любезно распахнул дверь.
Смущаясь, я сел на единственный стул, находившийся в комнате. Хозяин, устроившись на кровати, внимательно читал письмо. Пока он читал, я осматривался. Комната была маленькая, с бедной обстановкой: стол, покрытый старой красной скатертью, сильно забрызганной чернилами, брезентовая кровать-раскладушка и довольно большой черный ящик. На столе соседствовали школьная чернильница с воткнутой в нее ручкой и примус на клеенчатой салфетке, на котором стояла закопченная кастрюля.
– Будете жить здесь, – нарушил молчание Кучеров, закончив читать. – Правда, спать придется на полу, – смущенно улыбнулся он. – Все мое хозяйство перед вами.
Да, не обманул меня старый изобретатель Владимир Петрович Смирнов, когда хвалил Кучерова! Иван Федорович принял меня, как родного, и сразу расположил к себе.
Мой хозяин разжег примус и начал варить картошку, попутно рассказывая, в каком замечательном доме мне придется жить.
Я узнал, что Кучеров является одним из организаторов Ассоциации изобретателей. Узнал, что вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции изобретатели [29] обратились к Владимиру Ильичу Ленину с просьбой помочь им.
Владимир Ильич, несмотря на огромную занятость, принял изобретателей, внимательно выслушал их претензии и пожелания. В начале 1918 года группа большевиков инженеров и юристов научно-технического отдела ВСНХ приступила к разработке нормативных актов по изобретательству. В октябре 1918 года Президиум ВСНХ утвердил «Основные принципы Положения об изобретениях». Этот документ лег в основу окончательного варианта «Положения об изобретениях», которое было подписано В. И. Лениным.
Забегая вперед, хочу сказать, что много лет спустя я увидел фотокопию этого документа{2}. Он настолько интересен и важен для нас, изобретателей, что, рассказывая об изобретательской работе, нельзя не привести его полностью.
ПОЛОЖЕНИЕ ОБ ИЗОБРЕТЕНИЯХ
1
Всякое изобретение, признанное полезным Комитетом по Делам Изобретения, может быть по постановлению Президиума В.С.Н.Х. объявлено достоянием Р.С.Ф.С. Республики.
2
Объявленные достоянием Р.С.Ф.С.Р. изобретения (за исключением секретных) по опубликовании об этом поступают в общее пользование всех граждан и учреждений на особых условиях, в каждом отдельном случае оговоренных. Изобретения, объявленные достоянием Государства, относящиеся к государственной обороне или особо важные для России и признанные поэтому соответственным Народным Комиссариатом особо секретными, не подлежат патентованию за границей, передаче третьим лицам или вообще разглашению. Виновные в нарушении сего подлежат преследованию по закону.
3
Изобретения, признанные полезными, объявляются достоянием Р.С.Ф.С.Р. или по соглашению с изобретателем, [30] или, в случае несостоявшегося соглашения, принудительно за особое вознаграждение, не подлежащее налоговому обложению.
4
Авторское право на изобретение сохраняется за изобретателем и удостоверяется авторским свидетельством, выдаваемым изобретателю Комитетом по Делам Изобретения.
5
Всякое изобретение, совершенное на территории Российской Республики, должно быть заявлено в России, прежде чем оно будет заявлено в других странах. Нарушение сего преследуется по суду.
6
Заявление об изобретении, а также всякие акты, относящиеся к нему, совершаются только от имени и на имя действительного изобретателя или изобретателей, в удостоверение чего заявитель обязан выдать подписку.
7
Гербовый сбор и пошлины за заявления и за выданные свидетельства не взимаются.
8
Права нуждающихся и нетрудоспособных родственников и супруги умершего изобретателя устанавливаются на общих основаниях, в пределах, предусмотренных декретом об отмене наследования… применительно к ст. ст. 7-8 декрета о научных, художественных и т. п. произведениях от 1 декабря 1918 года (С.У. № – 86 ст. 900).
9
Все дела по изобретениям сосредоточиваются в Комитете по Делам Изобретений, состоящем при Н.Т.О. Выс. Сов. Нар. Хоз. [31]
10
Все законы и положения о привилегиях на изобретения, изданные до опубликования сего декрета, отменяются.
Председатель Совета Народных Комиссаров: В. УЛЬЯНОВ (ЛЕНИН)
Управляющий Делами Совета Народных Комиссаров: ВЛАД. БОНЧ-БРУЕВИЧ
Секретарь Совета: Л. ФОТИЕВА
Москва, Кремль
30– го июня 1919 года.
Этот ленинский декрет, хотя впоследствии и подвергался некоторым изменениям, является и поныне основным документом при решении всевозможных юридических вопросов, связанных с изобретательской деятельностью. В первые послереволюционные годы «Положение об изобретениях» чрезвычайно помогло изобретателям.
Хотя в этот период молодая Советская страна переживала многочисленные трудности, изобретателям старались помочь. Помощь часто была очень незначительной. Важно было другое. Людей окрыляло сознание, что они нужны, работают для своего народа. В распоряжение изобретателей был отдан семиэтажный дом, что помогло Ассоциации изобретателей упорядочить свою работу. В этом же доме получили жилье наиболее нуждающиеся изобретатели…
Не забывая налаживать фыркающий примус, Кучеров объяснил, что такое Ассоциация изобретателей. Оказывается, это общество состояло из действительных членов и членов-соревнователей. Меня, как подающего надежды, могли принять в Ассоциацию изобретателей лишь членом-соревнователем.
Говорил Кучеров и о себе, хотя мало и скупо. Но я уже кое-что знал об Иване Федоровиче. В Воронеже мне рассказывали о нем. Судьба этого человека интересна и необычна.
Родился Иван Кучеров в Тамбовской губернии, в селе Тарадей. Велика была семья Кучеровых – шестнадцать человек. Бедность в доме была страшная. Никто, [32] кроме Ивана, не умел ни читать, ни писать. Только он один учился в церковноприходской школе и окончил ее. Учительница обратила внимание на незаурядные способности мальчика, на то, как жадно стремился он к знаниям, и всячески поддерживала своего ученика. Особенно интересовало его то, что имело хотя бы какое-нибудь отношение к технике. Он сам постиг действия с дробями, так как в программу по арифметике этот раздел не входил, сам пытался ставить опыты по химии и физике. Много и без разбору читал.
Однажды учительница дала мальчику несколько затрепанных книг Жюля Верна и Уэллса. Иван прочитал их запоем. Но, пожалуй, самое большое впечатление произвела на него повесть «Таинственный остров». По нескольку раз он перечитывал страницы, на которых описывалась жизнь колонистов, особенно те места, где рассказывалось, как инженер Сайрус Смит измерял высоту горы. Мальчика поразило, что с помощью расчетов и простой палки можно, оказывается, делать такие сложные определения. Потом во «Всеобщем русском календаре» Ваня прочитал об Эдисоне…
Первым изобретением Ивана Кучерова был дальномер, построенный на основе подобия треугольников. Когда прибор был готов, Иван вместе со своим дедом измерил расстояние от церкви до села: сначала проверили дальномером, а потом недоверчивый дед измерил саженью – все было правильно. Очень хотелось Ивану применить свое изобретение, но как и где? Надо было прежде всего думать о заработке на жизнь, и он вместе с дядей уехал в Маньчжурию, на Китайско-Восточную железную дорогу. Оказалось, что там такая же глушь, такая же нищета, как и на родной Тамбовщине.
Многочисленные советчики говорили Кучерову: напиши письмо царю, расскажи о своем изобретении.
Иван послушался, написал, но ответа так и не дождался.
Вскоре Кучерова забрали в армию. Несколько лет тянул он солдатскую лямку, после окончания срока военной службы вернулся к себе в село, потом переехал в Одессу.
В Одессе Иван Федорович работал в фотолаборатории, попутно изучал цинкографию, автомобильное дело, читал журналы, где публиковались заметки об изобретениях. [33]
Тогда он и прочитал об однобазисных цейсовских дальномерах. Это сообщение заставило Кучерова снова вернуться к своему дальномеру. Он обратился в одесское патентное бюро, которое в то время возглавлял инженер Фукс. Инженер предложил изобретение Кучерова запатентовать в Германии. Иван Федорович согласился и на это. Однако описание изобретения было составлено очень хитро: фиксировалась только идея конструкции, а не ее сущность. Благодаря такому описанию можно было менять конструкцию, используя идею, и тем самым обойти патент.
Чтобы добиться справедливости, изобретатель поехал в Германию, но поездка не дала никаких результатов. Время шло. Ценное изобретение оказалось никому не нужным, и отчаявшийся изобретатель отдал свой дальномер одному офицеру, который обещал помочь через военную академию.
В 1914 году началась первая мировая война, и этот офицер навсегда исчез. Только после Великой Октябрьской социалистической революции, в 1921 году, Иван Федорович Кучеров получил патент на свой дальномер.
Много разнообразных изобретений числилось на текущем счету Кучерова, начиная от долгоостывающей печки и до арифмометра. Изобрел Кучеров и оригинальный велосипед, двигавшийся без вращения педалей.
Иван Федорович Кучеров был человеком безгранично преданным изобретательской деятельности и удивительно бескорыстным. Большую часть своего гонорара, например за арифмометр, он отдал в фонд изобретательства при Центральном Совете Осоавиахима. Редкостная одаренность сочеталась в нем с удивительной трудоспособностью и непреходящей тягой к знаниям. После революции имя Кучерова было довольно широко известно среди изобретателей, он пользовался всеобщим уважением, но был по-прежнему очень скромен, неприхотлив и увлечен любимой работой…{3}
