Текст книги "Исполнение долга"

Автор книги: Георгий Хетагуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

В ЛОГОВЕ ФАШИСТСКОГО ЗВЕРЯ

Уже 3 февраля 1945 года советские войска вышли к Одеру и захватили небольшие плацдармы на его западном берегу. До Берлина оставалось всего 60–80 километров. Однако продолжать наступление на берлинском направлении главная ударная группировка фронта не могла. Большинство соединений понесло значительные потери в непрерывных и ожесточенных боях на 500-километровом пространстве между Вислой и Одером. Отстали тылы. Ощущалась острая нужда в боеприпасах и горючем.

К тому же стало известно, что гитлеровцы готовят сильный контрудар из Восточной Померании по правому флангу и тылу советских войск. Это заставило командующего 1-м Белорусским фронтом Маршала Советского Союза Г. К. Жукова срочно повернуть на север 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии, 7-й гвардейский кавкорпус, а также часть артиллерии и инженерных войск.

Верховный Главнокомандующий потребовал от командования 1-го и 2-го Белорусских фронтов в первую очередь разгромить восточно-померанскую группировку немцев и только после этого начинать Берлинскую наступательную операцию.

В наступлении на Берлин предстояло принять участие и 82-й гвардейской стрелковой дивизии. 24 февраля я передал Познанскую цитадель командиру 2-й штурмовой бригады и повел свои части по маршруту Познань, Шлехеп, Пинне, Кема, Варцбаум, Бетше, Мезеритц, Радах. Попутно наши передовые отряды прочесывали окрестные леса, а также вылавливали с помощью польского гражданского населения переодевшихся гитлеровцев.

В Радахе разместился мой командный пункт. Туда же прибывало свежее пополнение. В ночь на 3 марта 242-й гвардейский стрелковый полк произвел смену одного из полков 35-й гвардейской стрелковой дивизии, оборонявшегося южнее крепости Кюстрин, а остальные части приступили к планомерной боевой подготовке.

Напряженная учеба в перерывах между боями стала в дивизии своего рода традицией. И, пожалуй, именно поэтому даже в таких тяжелых боях, какие нам пришлось выдержать при штурме цитадели, мы понесли относительно небольшие потери – 175 человек убитыми и 364 ранеными, уничтожив при том более 5500 гитлеровцев.

К концу марта положение на советско-германском фронте значительно изменилось в пользу Красной Армии. Войска 2-го и 1-го Белорусских фронтов разгромили восточно-померанскую группировку противника и вышли к его Данцигско-Гдынскому укрепленному рубежу. Шло непрерывное наращивание наших сил и средств на рубеже рек Одер и Нейсе, от которых до Берлина, как говорится, рукой подать. Совинформбюро сообщило, что войска 5-й ударной армии уже овладели Кюстрином.

Утром 25 марта меня срочно вызвали в штаб 8-й гвардейской армии. Приехал, иду прямо к командарму, а там – командующий фронтом. И сразу – вопрос:

– Сколько вам потребуется времени для овладения крепостью Кюстрин?

Я опешил.

– Но она же взята… Все слышали по радио…

– Вас не об этом спрашивают, – нахмурил брови маршал Жуков. – Отвечайте на мой вопрос: когда сможете овладеть Кюстрином и что для этого нужно?

– Товарищ командующий, мою дивизию совсем недавно вывели в резерв… И потом, мне не известна обстановка в районе Кюстрина… не знаю, что из себя представляет эта крепость, какие там силы, – отвечал я сбивчиво.

– А вы говорите, дивизия хорошая… – осуждающе бросил командующий фронтом в сторону В. И. Чуйкова.

– Лучшая в корпусе. Настоящая, штурмовая, – твердо заявил командарм и с некоторым удивлением взглянул на меня.

– Разрешите, товарищ маршал, провести рекогносцировку, а затем доложить вам сроки овладения крепостью, – обратился я к Жукову.

– Хорошо, – согласился он. – К вечеру разберитесь во всем, разработайте план штурма и доложите, какие требуются вам средства усиления.

По моей просьбе в рекогносцировочную группу были включены командующий артиллерией и начальник инженерных войск армии. На обратном пути в дивизию спрашиваю моего старого друга генерал-лейтенанта артиллерии Н. М. Пожарского:

– Николай Митрофанович, как же так получилось, что Кюстрин еще надо штурмовать, а было уже объявлено о его взятии?

Пожарский пожал плечами:

– Я могу, Георгий Иванович, ответить тебе лишь предположительно. Есть два Кюстрина: город – восточнее Одера и одноименная старинная крепость – на острове, омываемом Одером и Вартой. То, что в городе и сейчас наши, это я знаю точно – разговаривал со своим коллегой из пятой ударной армии.

– Ходили слухи, что в Кюстрине недавно был Гитлер, выступил там с речью и призвал свои войска не сдавать этот пункт ни при каких обстоятельствах, – заметил я.

– Правильно, – подтвердил Пожарский. – Гитлер приезжал именно в крепость Кюстрин. Допускаю, что наши войска ее все-таки брали. Бывает же так: возьмут, поспешат донести, а удержать не сумеют…

В действительности так и было в данном случае: один полк из 5-й ударной армии внезапно ворвался в крепость, но подвергся сильным контратакам противника и не выстоял.

Крепость Кюстрин, построенная еще в девятнадцатом столетии на острове, имела крепкие кирпичные стены толщиной 2,5 и высотой до 10 метров. С внешней стороны простирались земляной вал и глубокий ров, заполненный водой. Трое крепостных ворот – Кетские, Восточные и главные – Берлинские, а также мосты к ним прикрывались перекрестным огнем из фортов и редутов. По западному берегу Варты и в рощах северо-восточнее крепости гитлеровцы подготовили мощную полевую оборону в три линии траншей с многочисленными дотами и дзотами, эшелонированными в глубину. Так же, как и в Познани, все кирпичные строения перед крепостью и внутри ее противник приспособил для круговой обороны. По данным разведки, численность крепостного гарнизона превышала 2000 человек. Командовал им генерал-лейтенант войск СС Рейнфарт.

Сплошные болота и непроходимые топи в пойме Варты не позволяли развернуть наступление одновременно с нескольких направлений. Прорваться к крепости по суше можно было только с Юго-востока по железной дороге. Здесь я и решил нанести главный удар. Кроме того, намечалось переправить небольшой десант через Варту.

Боевой порядок дивизии строился в два эшелона: в первом эшелоне – 242-й и 246-й гвардейские стрелковые полки, во втором – 244-й гвардейский стрелковый полк. Завершить штурм планировалось в течение четырех суток.

26 марта 82-я гвардейская при поддержке 141-го отдельного минометного полка, двух дивизионов 100-й гаубичной бригады большой мощности, двух дивизионов 26-й тяжелой артиллерийской бригады, 43-й пушечной артиллерийской бригады с 185-м гвардейским артиллерийским полком, батареей трофейных 105-миллиметровых пушек, двумя ротами танков ИС и отдельной ротой приступила к выполнению своей боевой задачи.

Восемь часов продолжалась артиллерийская подготовка. Одновременно наша авиация усиленно бомбила полевую оборону немцев и крепостные сооружения. Тяжелые авиационные бомбы вдребезги разносили вражеские доты и дзоты. В крепостных стенах и фортах образовались проломы. Большие разрушения были причинены зданиям внутри крепости.

В 19 часов 30 минут части дивизии перешли в наступление. 242-й гвардейский стрелковый полк, преодолевая огневое сопротивление врага, вышел 1-м батальоном к железнодорожной платформе Кицербуш. Действовавший исключительно напористо 2-й батальон того же полка овладел дамбой, тянувшейся вдоль восточного берега Одера. Однако с рассветом 27 марта гитлеровцы подвергли дамбу сильному артиллерийско-минометному обстрелу и ударам авиации, а затем перешли в контратаку и потеснили оттуда наши подразделения.

На следующий день продвижения почти не было. Шла напряженная артиллерийская дуэль, активно действовала как наша, так и вражеская авиация. Штурмовые отряды окапывались, готовясь к новому решительному броску.

Большую часть дня я провел на НП командира 242-го полка и принял решение: с утра 28 марта 1-м батальоном этого полка вместе с отдельной ротой нанести повторный удар вдоль железной дороги и овладеть кварталами № 47, 44, 40; 2-м батальоном захватить квартал № 45 и крепостной форт. Наступать предстояло в очень узкой полосе и потому батальоны эшелонировались в глубину штурмовыми группами. В состав каждой штурмовой группы входили: стрелковая рота, две 45-миллиметровые пушки, два 76-миллиметровых орудия, 120-миллиметровый миномет, крупнокалиберный пулемет, два станковых пулемета, девять ручных пулеметов, саперный взвод, 100 фаустпатронов, два танка ИС и одна самоходно-артиллерийская установка (САУ-152).

Существенно менялся боевой порядок дивизии: 246-му гвардейскому стрелковому полку приказано было наступать вслед за 242-м полком.

В 7 часов 30 минут наша артиллерия нанесла новый мощный удар по всей обороне противника. Штурмовые отряды устремились вперед. 242-й гвардейский стрелковый полк с отдельной ротой сбил гитлеровцев с перекрестка железной и шоссейной дорог и вышел на дамбу. 3-я стрелковая рота ворвалась в квартал № 47, а бойцы отдельной роты захватили восточную часть квартала № 44.

2-й батальон к середине дня овладел фортом. В 17 часов 242-й и 246-й гвардейские стрелковые полки завязали ожесточенные бои в кварталах № 40, 42, 43, 44, 45, 46 и 47.

В это время на мой НП, выдвинутый к перекрестку дорог, прибыли генерал-полковник В. И. Чуйков и командующий бронетанковыми войсками 8-й гвардейской армии генерал М. Г. Вайнруб. Приезд их совпал с ударом вражеской авиации по боевым порядкам дивизии, и оба генерала чуть было не погибли от бомбы, разорвавшейся вблизи НП. Вайнруб успел прикрыть командарма и был тяжело ранен. У нас в дивизии ему определенно не везло. В Лодзи, прибыв к нам с тяжелым танковым полком, он тоже был ранен.

Раненого генерала увезли в медсанбат, а командарм вместе со мной занялся уточнением плана дальнейших действий. Решено было ночью опять обрушить на крепость всю мощь огня нашей артиллерии и высадить туда десант для захвата переправ через Одер. Командующий армией обещал оказать десанту помощь и бомбардировочной авиацией.

Когда он уехал, я сразу направился в отдельную роту, солдатам которой предстояло участвовать в десанте. В беседе с людьми особо подчеркнул, что они должны успеть высадиться на остров за пять минут до того, как наша бомбардировочная авиация закончит обработку полевой обороны немцев.

Десантники действовали очень хорошо. Не дав гитлеровцам опомниться от сосредоточенного огня нашей артиллерии и удара с воздуха, они ворвались в неприятельские траншеи, забросали гранатами дзоты, широко использовали фаустпатроны.

Успешно развивались события и на главном направлении. Утром 29 марта штурмовые отряды ворвались в крепость, а, к полудню остатки ее гарнизона капитулировали. Лишь комендант крепости Рейнфарт бежал за Одер с небольшим числом приближенных.

В боях за крепость Кюстрин 82-я гвардейская истребила до 1000 и взяла в плен 944 гитлеровца, в том числе 156 раненых. Уничтожено было 80 пулеметов, 16 минометов, 19 орудий, 6 танков и САУ, 150 автомашин, два склада с боеприпасами. Захвачено в качестве боевых трофеев: более 100 пулеметов, 500 автоматов и винтовок, 40 орудий, 62 автомашины, 2 бронетранспортера, 96 вагонов, 2 паровоза, 6 складов с боеприпасами, 4 продовольственных склада.

Наши потери были намного меньше. Даже потери десантированной отдельной роты оказались незначительными: из 156 человек было убито пятеро и ранено 20.

Отлично действовали наши саперы, обеспечивавшие переправу десантников и взрывавшие вражеские укрепления на пути штурмовых групп. Особо проявили себя при этом гвардии лейтенант Сергеев, гвардии старший сержант Пасеков, гвардии сержант Ковалев, рядовой Янакий. Смертью храбрых пали в этом бою гвардии сержант Лукьяненко и рядовой Усько.

Добрым словом хочу помянуть здесь и медиков, которые в трудных условиях самоотверженно боролись за спасение жизни раненых. Один только сержант Михайлов вынес с поля боя 46 солдат и офицеров. Высокую оперативность в оказании помощи пострадавшим в бою проявили капитаны медслужбы А. И. Агапова и И. Е. Сатановский, лейтенанты медслужбы А. Я. Чумакова и Г. С. Белинкова.

30 марта, как только я передал донесение об овладении крепостью Кюстрин, к нам приехал В. И. Чуйков. По-видимому, командарм сам хотел проверить, насколько основательно мы закрепились здесь.

Проверил и остался доволен.

– Будем считать, что ошибка исправлена, – коротко подытожил он.

Еще в январе 1945 года, после прорыва советскими войсками Вислинского оборонительного рубежа, гитлеровцы приступили к строительству многополосной, глубоко эшелонированной обороны на берлинском направлении. С особой интенсивностью эти работы развернулись в феврале – марте, когда неотвратимая угроза приблизилась к Берлину почти вплотную.

Созданию здесь устойчивой обороны благоприятствовали холмистая местность и густая сеть населенных пунктов с прочными кирпичными постройками, обилие рек, судоходных и ирригационных каналов. Общая глубина только первой полосы, или, как ее называли, предполья Одерско-Нейсенской оборонительной системы, достигала 20–40 километров.

Важнейшее значение противник придавал обороне перед нашим кюстринским плацдармом. Здесь первая полоса имела три-четыре позиции, каждая из трех-четырех траншей, связанных между собою ходами сообщения. Передний край прикрывался многорядными минными полями с плотностью до двух тысяч мин на километр фронта, проволочными заграждениями и малозаметными препятствиями. На танкоопасных направлениях были созданы противотанковые рвы и одиночные колодезеобразные окопы для солдат, вооруженных фаустпатронами.

Грозной преградой на пути советских войск к Берлину были Зееловские высоты, вздымавшиеся над старым руслом Одера на 40–60 метров. Используя их крутые – до 40° – склоны, изрезанные оврагами, противник создал здесь вторую оборонительную полосу.

За Зееловскими высотами проходила третья (тыловая) полоса вражеской обороны с передним краем по реке Флисс. Она тоже была хорошо укреплена и простиралась до реки Шпрее.

Вокруг самого Берлина один за другим следовали три так называемых оборонительных обвода. Первый – внешний – находился в 25–30 километрах от центра города и опирался на берега рек, каналов, пригородные лесопарки. Второй – внутренний обвод – тянулся в основном по окраинам Берлина, превращенным в мощные узлы сопротивления, которые соединялись тремя – пятью траншеями с пулеметными, минометными, артиллерийскими огневыми позициями и железобетонными дотами, эшелонированными в глубину. Границы третьего обвода совпадали с линией окружной железной дороги.

Для удобства управления обороной город делился на девять секторов, из которых восемь располагались по окружности, а девятый – в центре. В границах этого сектора находились важнейшие государственные учреждения, в том числе рейхстаг и имперская канцелярия с бункером Гитлера, а потому девятый сектор был подготовлен к обороне особенно тщательно. Центральные кварталы представляли собой батальонные узлы сопротивления с ротными и взводными опорными пунктами, которые располагались в отдельных зданиях и сообщались между собой подземными ходами. Улицы были забаррикадированы, а баррикады прикрыты огнем крупнокалиберных пулеметов и орудий прямой наводки. На перекрестках улиц устанавливались железобетонные колпаки и закапывались танки. Всего в Берлине насчитывалось более 400 железобетонных и броневых долговременных сооружений. Самые мощные из них, в Зоологическом саду и некоторых парках, имели высоту до 40 метров, делились на шесть этажей (толщина перекрытий 3,5 метра, стен – 2,5 метра). В гарнизоне каждого такого сооружения насчитывалось от 300 до 1000 человек. Наверху устанавливалось от четырех до девяти зенитных орудий калибра 128 миллиметров.

Общая численность Берлинского гарнизона превышала 200 тысяч человек, а всего на берлинском направлении оборонялось до миллиона человек. В их распоряжении находилось более 10 000 стволов артиллерии и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 самолетов.

С нашей стороны против них было сосредоточено 2 500 000 человек, 42 000 орудий и минометов, 6250 танков и самоходно-артиллерийских установок, 7500 боевых самолетов. Такого количества сил и средств не применялось ни в одной из операций Советской Армии за все время Великой Отечественной войны.

Овладев крепостью Кюстрин, наша 82-я гвардейская стрелковая дивизия оставила там только один батальон, а все остальные свои части и подразделения сосредоточила на заодерском плацдарме. Мой командный пункт находился северо-восточнее Зееловских высот, в районе Запцига.

Все говорило о том, что нам предстоит участвовать в нанесении главного удара. К тому времени в дивизии насчитывалось 4780 солдат, сержантов и офицеров, причем 1827 из них только за последний месяц были награждены орденами и медалями.

Порадовало меня и новое пополнение. Среди вновь прибывших оказалось немало бойцов из знаменитого партизанского соединения С. А. Ковпака. При первой же встрече с ними я, конечно, стал расспрашивать о комиссаре этого соединения моем старом друге и наставнике С. В. Рудневе.

– Хороший был человек, – услышал я в ответ.

Меня это встревожило.

– Почему был? Где он теперь?

– Нема нашего Семена Васильевича… Погиб в Карпатах. Недалеко от Делятина… И сын его, Радик, тоже там убит, – разом заговорили несколько бойцов.

Радость встречи с этими славными хлопцами сменилась глубоким горем…

14 апреля был получен боевой приказ. Нашей дивизии, как и всей 8-й гвардейской армии, действительно надлежало наступать на главном направлении. Но пока она составляла резерв командарма. Ночью 15 апреля мы сосредоточились в лесу Гузовер на стыке с 5-й ударной армией.

В пять часов утра 16 апреля, за два часа до восхода солнца, предрассветная тишина взорвалась грохотом десятков тысяч орудий и минометов. Огонь был настолько плотным и мощным, что командование фронтом сократило время артиллерийской подготовки. Она продолжалась менее получаса и завершилась залпами реактивной артиллерии. Тут же вспыхнули 140 зенитных прожекторов и сотни фар танков непосредственной поддержки пехоты. В небо взвились тысячи разноцветных ракет.

Зрелище было величественным. Со своего наблюдательного пункта я хорошо видел, как войска первого эшелона 8-й гвардейской армии устремились в атаку. Противник молчал. Главная полоса обороны в полдень была прорвана. Однако при подходе к Зееловским высотам (вторая полоса обороны) на советские войска обрушился шквал пулеметного и артиллерийского огня. Некоторые части отхлынули назад, в открытую приодерскую долину.

Командование фронта попыталось поправить дело вводом в бой 1-й и 2-й гвардейских танковых армий. Но Зееловские высоты оказались для них слишком трудным препятствием. Потребовались новые усилия, чтобы основательно подавить оборону гитлеровцев артиллерийским огнем и бомбовыми ударами авиации.

На следующий день в расположение 244-го гвардейского стрелкового полка нашей дивизии летчики сбросили на парашюте большой металлический ключ с таким сопроводительным посланием:

 
Гвардейцы, друзья, к победе – вперед!
Шлем вам ключ от Берлинских ворот!..
 

На одной стороне этого ключа было выбито «1760 г.», на другой – «1945 г.».

В 1760 году Берлин капитулировал перед русскими войсками, и тогда в Россию был увезен символический ключ от берлинских ворот, а по всей Европе пронеслась крылатая фраза генерал-фельдмаршала П. Шувалова: «Из Берлина до Петербурга не дотянуться, но из Петербурга до Берлина достать всегда можно».

Весть о том, что ключ от Берлина находится в нашей дивизии, вызвала у гвардейцев новый прилив боевого энтузиазма. По этому поводу политработники провели летучие митинги, рассказали о том, как наши далекие предки штурмовали германскую столицу 185 лет назад.

17 апреля вечером командующий армией принял решение ввести в сражение находившуюся в его резерве 82-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Нам ставилась задача форсировать реку Флисс на участке Герльсдорф, Нейдер, обойти главные опорные пункты противника и овладеть четырьмя господствовавшими здесь безымянными высотами.

Дивизия построила боевой порядок в два эшелона. В первом – два стрелковых полка: 242-й (полковника И. Ф. Сухорукова) и 244-й (подполковника К. Ф. Павленко). Во втором – 246-й гвардейский стрелковый полк под началом Героя Советского Союза подполковника А. В. Плякина.

Артиллерийская подготовка атаки продолжительностью 45 минут назначалась на шесть часов утра 18 апреля.

За ночь мы произвели соответствующую перегруппировку и в точно назначенное время всей огневой мощью обрушились на траншеи противника по высотам. С этого момента на моем НП неотлучно находился член Военного совета 8-й гвардейской армии генерал-майор А. М. Пронин, который лично информировал командарма о ходе и результатах боя.

Первым форсировал реку Флисс и стремительно атаковал безымянные высоты западнее Герльсдорфа 242-й гвардейский стрелковый полк. Я тотчас представил его командира полковника И. Ф. Сухорукова к званию Героя Советского Союза. Спустя некоторое время переправились через Флисс и подразделения 244-го гвардейского стрелкового полка. К 14 часам противник был выбит с высот и из рощи юго-восточнее Ворина.

Закрепившись на этом рубеже, мы во второй половине дня атаковали Ворин и к 20 часам овладели им. А ночью обходным маневром с востока и севера захватили еще один важный опорный пункт гитлеровцев – Янсфельде. Тут в числе прочих боевых трофеев нам достались 10 исправных бронетранспортеров. На них мы посадили наших бойцов, вооруженных фаустпатронами, и направили эту подвижную группу к Берлинскому шоссе.

Берлинское шоссе входило в полосу соседней 5-й ударной армии, но меня это не смущало. Я помнил приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось, что разграничительные линии между соединениями и армиями не должны сковывать инициативу командиров, мешать им в использовании благоприятных оперативных возможностей для нанесения противнику неожиданных ударов.

Посоветовавшись с генералом А. М. Прониным, отдал приказ командирам полков развивать наступление вдоль Берлинского шоссе в направлении Мюнхенберга, где, по показаниям пленных, сосредоточились значительные силы немецкой пехоты с танками и артиллерией.

Следовало поторапливаться. С утра 19 апреля, когда к шоссе вышли главные силы дивизии, появилась вражеская авиация. Группами до 12 самолетов она бомбила наши части и обстреливала их из бортового оружия. Затем мы подверглись и сильному артиллерийскому огню из района Мюнхенберга.

К 16 часам 246-й и 244-й гвардейские стрелковые полки подошли к Мюнхенбергу с северо-востока. 242-й гвардейский стрелковый полк я направил лесами в обход города с запада. Основная масса нашей артиллерии начала методический обстрел восточных подступов к нему. Здесь у неприятеля были развернуты артиллерийские и минометные батареи, отрыты траншеи и подготовлены пулеметные площадки. С моего НП, оборудованного на высотке, поросшей лесом, хорошо просматривалось все это.

С Сухоруковым поддерживалась непрерывная радиосвязь. И когда он донес, что его полк, преодолев лесной массив, обошел Мюнхенберг и развернулся фронтом на восток, я подал команду Павленко и Плякину:

– Начали!

Два полка тут же завязали огневой бой и приковали к себе внимание гитлеровцев. А тем временем полк Сухорукова на своих и трофейных бронетранспортерах и автомашинах почти беспрепятственно ворвался в город со стороны Берлина.

Враг, попавший в ловушку, отчаянно сопротивлялся, но наши отлично натренированные штурмовые группы брали квартал за кварталом. К 20 часам дивизия полностью овладела этим важнейшим опорным пунктом гитлеровцев на подступах к Берлину. В ходе боя гвардейцы уничтожили более 1000 и взяли в плен 150 вражеских солдат и офицеров, освободили из фашистской неволи 1500 граждан разных национальностей, подбили 15 танков, 7 самоходных орудий, захватили артиллерийский дивизион в полном составе, 3 танка, 50 пулеметов, свыше 500 автоматов и винтовок, ремонтные мастерские, склады с вооружением, боеприпасами и различным военным имуществом.

Это был большой успех. Захватив Мюнхенберг, мы, по существу, вышли на тылы группировки противника, все еще оказывавшей упорное сопротивление главным силам 8-й гвардейской армии у Зееловских высот.

Когда в городе были подавлены последние очаги сопротивления противника и я доложил об этом В. И. Чуйкову, он в первую минуту засомневался:

– Неужто успели покончить вчистую?

– К вам поехал генерал Пронин, он все видел и подтвердит мой доклад, – ответил я.

– Передайте личному составу дивизии благодарность Военного совета армии и представьте к наградам особо отличившихся, – приказал В. И. Чуйков.

– Спасибо!

– Не спешите, выслушайте до конца! – продолжал командарм. – Сдайте дивизию своему заместителю генералу Дуке и сегодня же вступайте в командование двадцать девятым гвардейским корпусом.

– А что случилось с генералом Шеменковым? – забеспокоился я.

– Абсолютно ничего. Он идет в другое хозяйство… Больше вопросов, надеюсь, нет? Или опять собираетесь отказываться от нового назначения?

– Никак нет, товарищ командарм. Благодарю за доверие!

– То-то же… Не время сейчас для разговоров. Дорог каждый час. Жмите на Берлин, комкор!

По всему чувствовалось, что у Василия Ивановича было прекрасное настроение. Вероятно, и на направлении главного удара армии тоже обозначился серьезный успех.

То, что меня назначили командиром 29-го гвардейского Лодзинского стрелкового корпуса, я и впрямь воспринял с благодарностью. Корпус этот считался лучшим в 8-й гвардейской армии. Недаром на него возлагались такие сложные задачи, как прорыв позиционной вражеской обороны с магнушевского плацдарма, овладение промышленной Лодзью, штурм мощных крепостей Познань и Кюстрин. Можно было не сомневаться, что и в решающем сражении за Берлин ему суждено играть далеко не последнюю роль. Начало-то уже положено: 82-я гвардейская стрелковая дивизия своим выходом на тыловой оборонительный рубеж немцев западнее Зееловских высот значительно облегчила прорыв второй полосы их обороны главными силами 8-й гвардейской армии. В какой-то мере мы помогли и 5-й ударной, наступление которой вдоль шоссе Кюстрин – Берлин развивалось теперь особенно успешно.

Прибыв к новому месту службы, я уже не застал там генерала Шеменкова. Меня встретили начальник штаба корпуса полковник А. К. Козловицкий, начальник политотдела полковник С. С. Копылов, командующий артиллерией генерал-майор артиллерии В. М. Зеленцов и начальник оперативного отдела полковник Ф. Ф. Гайворонский. Всех их я хорошо знал, ко всем относился с большим уважением и был уверен, что работать мы будем дружно.

Хорошее впечатление произвел на меня своим первым докладом полковник С. С. Копылов. Я не мог не оценить того, как предельно конкретны были характеристики, которые он давал каждому политработнику частей корпусного подчинения. Немногословно, но обстоятельно доложил начальник политотдела и о том, как все они вместе решают главную свою задачу – поддерживают в войсках высокий наступательный порыв. Чувство гордости и высокой ответственности звучало в словах Копылова, когда он говорил о выполнении нашими солдатами и офицерами своего интернационального долга. И это особенно понравилось мне. Мы ведь пришли в Германию не как завоеватели, а как освободители. И хотя германский фашизм причинил всем нам, советским людям, неисчислимые беды и страдания, следовало сделать все, чтобы священная ненависть к фашизму не вылилась в слепую месть жителям Германии.

Трудное это было дело: вести войска на штурм Берлина, по справедливости называвшегося логовом фашистского зверя, каждый час терять товарищей в результате яростного сопротивления гитлеровцев и в то же время не допускать бессмысленной жестокости со стороны наших солдат, не нарушать норм нашей социалистической морали по отношению к берлинцам…

В ночь на 23 апреля я отдал приказ на форсирование Шпрее.

В полосе наступления корпуса не уцелело ни одного моста. Преодолевать эту внушительную водную преграду войскам предстояло на подручных средствах и вплавь. Такие задачи не решаются без потерь. Но руководящий состав корпуса постарался сделать все, чтобы свести потери к минимуму. Категорически запрещалось поднимать людей в атаку на позиции противника, недостаточно обработанные огневыми средствами. Командирам, вплоть до ротного, не разрешалось переправляться через Шпрее первыми. Они должны были руководить переправой и управлять боем. Мне, в частности, пришлось резко отчитать бывшего своего заместителя, а теперь командира 82-й гвардейской стрелковой дивизии Героя Советского Союза генерала М. И. Дуку, порывавшегося переправиться вплавь с передовыми подразделениями дивизии. Такой, казалось бы, благородный порыв грозил гибелью самому генералу и мог вызвать неоправданные потери среди его подчиненных, так как нарушилось бы управление боем.

Еще до рассвета, в 2 часа 30 минут, наша артиллерия открыла плотный огонь по западному берегу Шпрее. Через полчаса начала переправу 82-я гвардейская, используя наспех собранные по всему побережью спортивные и прогулочные лодки. Первым на противоположный берег реки ступил 242-й гвардейский полк Героя Советского Союза полковника И. Ф. Сухорукова. А в этом полку первенство принадлежало роте автоматчиков под командованием гвардии старшего лейтенанта К. П. Матвеева. За плечами у Матвеева был долгий и славный боевой путь, начавшийся еще в 1941 году. Мне больно писать об этом… Вражеская пуля сразила мужественного коммуниста, ветерана дивизии за несколько дней до окончательной нашей победы…

Хочу отметить, что и на этом завершающем этапе войны командный состав частенько отказывался от эвакуации в госпиталь по ранению. В том же 242-м полку командир взвода 45-миллиметровых пушек младший лейтенант М. И. Сергеев, будучи серьезно раненным, не ушел с поля боя, пока там основательно не закрепились стрелковые подразделения.

То же самое докладывали мне о командире стрелковой роты старшем лейтенанте А. К. Малике. Даже получив тяжелое ранение, он нашел в себе силы управлять ротой до подхода других подразделений.

Правее 82-й дивизии форсировала Шпрее 27-я гвардейская стрелковая дивизия, а затем на захваченный плацдарм я переправил и второй эшелон корпуса – 74-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Противник предпринял сильные контратаки, но все они были отражены и мы продолжали наступление. Через несколько часов, преодолев Шпрее, корпус с ходу форсировал Тельтов-канал и, развивая успех, овладел пригородами Берлина – Нидером, Баумшуленвегом, Брицем и, наконец, ворвался на южную окраину столицы фашистской Германии.

У нас имелся солидный опыт штурма крупных городов и даже крепостей. Но то, с чем мы встретились в Берлине, не шло ни в какое сравнение с тем, что нам было знакомо. Здесь оборонялись наиболее стойкие части СС, юнкера, отпетые нацисты. У них не было выбора: одни опасались, и не без основания, расплаты за свои прошлые, часто кровавые, преступления, другие считали, что с гибелью гитлеровского рейха погибнет все их будущее. А потому и те и другие дрались с отчаянием обреченных и в жилых домах, и на лестничных клетках, и в подвалах, и на чердаках, и на крышах, и в подземных тоннелях канализационной системы, и в метро. Огонь велся из-за высоких парапетов многочисленных каналов, из траншей, вырытых в скверах и парках, из железобетонных и броневых сооружений, воздвигнутых на перекрестках улиц. Противник минировал не только сами дома, но даже мебель в них, не говоря уже об автомашинах, мотоциклах, велосипедах. На каждом шагу нас подстерегали «сюрпризы» и «ловушки». Гитлеровцы чувствовали, что почва уходит у них из-под ног, а потому шли ва-банк. Они могли, например, беспрепятственно впустить советских бойцов в здание, представлявшее собой бесценный памятник истории и культуры немецкого народа, и тут же мощным взрывом сокрушить это национальное сокровище.