Текст книги "Исполнение долга"

Автор книги: Георгий Хетагуров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Малиновский молча пожал мне руку и направился к машине.

– Действуй! – строго бросил в мою сторону командарм, следуя за командующим войсками фронта.

– Помогу всем, чем располагаю, – пообещал командир корпуса и тоже уехал на свой КП.

В течение дня авиация и артиллерия противника неоднократно разрушали понтонные мосты через Днестр, но саперы под огнем вновь восстанавливали их. Ночью 242-й и 244-й гвардейские стрелковые полки выдвинулись в район действий 246-го полка и развернулись в боевой порядок. Переправились на плацдарм и отдельный истребительно-противотанковый дивизион, и батареи 185-го гвардейского артиллерийского полка.

Гитлеровцы как будто ждали, когда дивизия полностью закончит переправу. На рассвете после короткой артиллерийской подготовки вражеская пехота при поддержке танков и самоходных орудий возобновила атаки. Наши гвардейцы во встречном бою опрокинули противника, вышли на западную окраину Вайново и закрепились там.

Большую помощь 82-й гвардейской стрелковой дивизии оказали армейские артиллерийские части и особенно штурмовая авиация. До наступления темноты прославленные Ил-2 группами по 10–12 самолетов беспрерывно штурмовали скопления немецкой пехоты и танков, расстраивая их боевые порядки и нанося значительный урон.

В ночь я тоже перебрался на буторский плацдарм. На опушке крохотной рощицы за боевыми порядками 242-го гвардейского стрелкового полка саперы оборудовали для меня блиндаж, а связисты обеспечили связь со всеми подразделениями и противоположным берегом. Конечно, я мог управлять боем и со вчерашнего своего КП, по мне по опыту было известно, насколько возрастает стойкость войск, когда они видят командира рядом. К тому же новому командиру дивизии следовало наглядно показать подчиненным свою выдержку и самому воочию убедиться в морально-боевых качествах личного состава, оценить способности командиров полков, батальонов, рот. Давала, очевидно, себя знать и моя многолетняя служба в артиллерии: артиллерийский командир всегда стремится лично видеть цель, по которой ведет огонь. Существует даже своего рода афоризм: «Не вижу – не стреляю». Этот афоризм был особенно применим именно здесь, на буторском плацдарме, имевшем глубину не более трех километров.

Особое внимание я обратил на обеспечение флангов. Приказал сосредоточить и окопать там большую часть противотанковых пушек.

Артиллерия противника все время держала плацдарм под огнем. Иногда снаряды рвались рядом с моим блиндажом. Меня, однако, это не беспокоило: пересыпанные землей семь накатов из бревен надежно защищали даже от прямого попадания снаряда. Могло лишь завалить выход.

Случались дни, когда дивизии приходилось отбивать до восьми атак противника. На некоторых участках завязывались рукопашные схватки. Потери были значительными с обеих сторон. Но мы все же выстояли.

Вечером 15 мая мне позвонил командарм.

– Не тоскливо тебе там?

– Да нет. Фашисты скучать не дают. Правда, атаки они прекратили, совершенствуют оборону и ставят минные поля.

– А ты сидишь и наблюдаешь.

– Так же, как вы в Сталинграде.

– Тоже мне, сравнил!.. Наступать надо. Расширять плацдарм.

– Пробовали, товарищ командующий. Не получается. Силенок не хватает…

Передний край нашей обороны проходил всего в 800 метрах от траншей противника. Стороны не давали друг другу покоя: беспрестанно вели артиллерийский и пулеметный огонь, активизировались снайперы – днем нельзя было поднять головы над бруствером. Периодически обменивались бомбовыми ударами наша и немецкая авиация. По ночам действовали разведывательные группы, пытаясь захватить «языков». Но ни нам, ни фашистам взять пленных не удалось: местность освещалась ракетами, подступы к переднему краю у нас и у противника прикрывали плотные минные поля.

Так продолжалось до конца мая.

Однажды позвонили из оперативного управления штаба фронта:

– Встречайте гостью.

– Кто такая?

– Ваша жена Валентина Семеновна.

– Не может быть! Она не знает, что я здесь.

– Все она знает, товарищ генерал. Встречайте…

И телефон умолк.

Еще не веря в это чудо, я вызвал командира саперного батальона и поручил ему с группой бойцов встретить мою гостью у переправы и проводить на КП.

Валя вошла почему-то очень бледная.

– Ты с ума сошла! – напустился я. – Ведь любая шальная пуля…

– А я думала, ты обрадуешься, – перебила меня Валентина. – Хоть бы сказал «здравствуй»… Что же касается пуль, то их тут действительно хватает…

– И каким счастливым ветром тебя занесло ко мне! – все еще удивлялся я, усадив жену на чурбачок, заменявший табуретку.

– Неожиданно появилась возможность повидать тебя. Разве могла я не воспользоваться этим…

Она глубоко вздохнула, затем поморщилась, взглянув на свои ноги в огромных солдатских сапогах, явно не по размеру. После долгой паузы последовал вопрос, которого я давно ждал:

– Ну, рассказывай, родной, что с тобой произошло.

– Вообще-то, мне давно хотелось командовать дивизией… – начал было я.

– Ладно, после войны разберемся, – засмеялась Валентина и переменила тему разговора: принялась рассказывать о детях – Юле и маленьком Борисе. – А теперь – о моей работе, – уже другим тоном сказала она. – На вот почитай мою статью в «Красной звезде»… – И жена подала мне газету.

Меня поразили отдельные цифры, приведенные в статье. Только за один 1943 год и только по РСФСР сумма государственных пособий и пенсий семьям фронтовиков превысила шесть миллиардов рублей. А в 1944 году лишь на содержание детских домов намечалось израсходовать более полутора миллиардов. Запланировано было также передать семьям фронтовиков, проживающим в сельской местности, 115 тысяч голов крупного рогатого скота.

Помимо государственных средств на обеспечение семей военнослужащих поступали и личные сбережения советских граждан. По инициативе комсомола во многих областях Российской Федерации был создан так называемый молодежный фонд помощи детям. На средства этого фонда к тому времени уже открылись 33 детских дома и 10 здравниц.

Много добрых слов услышал я от жены о тогдашнем заместителе Председателя Совнаркома СССР Алексее Николаевиче Косыгине, который не столько по долгу службы, сколько по велению своей партийной совести шефствовал над Управлением по государственному и бытовому устройству семей фронтовиков.

– Удивительно отзывчивый человек! Вот у кого надо учиться заботе о людях! – восхищалась она.

Свидание наше продолжалось всего два дня. На плацдарме опять назревали грозные события. Наша разведка отмечала подход свежих сил противника. Участились разведывательные полеты вражеской авиации. Да и Валя торопилась на работу…

Предвидя очередной натиск гитлеровцев, мы всячески совершенствовали свою оборону. Было завершено оборудование трех линий траншей полного профиля с ходами сообщения и укрытиями для личного состава. На подступах к переднему краю саперы установили сплошное минное поле в пять рядов, использовав для этого 2786 противотанковых и 2700 противопехотных мин. Минновзрывная полоса прикрывалась густой сетью проволочных заграждений и спиралей «бруно».

Враг не заставил долго ждать. Утром 31 мая на боевые порядки дивизии обрушился шквал огня. В течение тридцати минут снаряды и мины различных калибров вспахивали нашу оборону на всю ее глубину. Затем последовал бомбовый удар, от которого застонала земля.

Видимо, немцы решили, что после такой обработки от нашей обороны ничего не осталось. Вражеская пехота пошла на нас в полный рост. Но очень скоро попала под сосредоточенный огонь нашей артиллерии, отсекавший ее от танков. А танки напоролись на минное поле. Оно в значительной своей части все же уцелело. Вовремя подоспела на помощь нам и штурмовая авиация.

Только под прикрытием повторного артиллерийского налета противнику удалось отвести свои поредевшие части на исходный рубеж. И он уже больше не решался атаковать нас.

На третьи сутки после того памятного боя нас сменили. На буторский плацдарм вступили войска 32-го гвардейского стрелкового корпуса.

МЕЖДУ ВИСЛОЙ И ОДЕРОМ

Вернувшись на восточный берег Днестра, мы заняли те же окопы, которые готовили здесь в мае. Думалось, что надолго. Но тут же я получил распоряжение: ночным маршем по маршруту Темуш, Шибка выйти в лес юго-восточнее села Павловка, где привести дивизию в порядок и, соблюдая строжайшую маскировку, приступить к плановым занятиям.

– Готовьтесь, Георгий Иванович, к грядущим боям, – говорил генерал Фоканов. – Не теряйте ни одного часа. Основной упор – на отработку атаки.

Где нам придется атаковать противника, я еще не знал.

12 июня на торжественном митинге дивизии вручали орден Богдана Хмельницкого II степени. Генерал-полковник В. И. Чуйков под несмолкаемое «ура» прикрепил его к нашему боевому Знамени и в краткой своей речи высоко оценил доблесть, проявленную гвардейцами на буторском плацдарме.

А еще через несколько дней мне было приказано подготовить дивизию к погрузке в эшелоны. 8-я гвардейская армия в полном составе перебрасывалась на 1-й Белорусский фронт.

18 июня в путь тронулся первый эшелон нашей дивизии во главе со штабом. 22–23 июня мы разгрузились на станции Сварынь.

Начиналась грандиозная стратегическая операция четырех фронтов, вошедшая в историю Великой Отечественной войны под кодовым названием «Багратион». В связи с тем что 82-я гвардейская стрелковая дивизия получила значительное пополнение, большая часть которого не имела боевого опыта, ее поставили во второй эшелон. С началом наступления она должна была прикрыть правый фланг ударной группировки армии. Однако вся наша артиллерия, включая 82-миллиметровые минометы, выдвигалась вперед, в боевые порядки первого эшелона.

8-я гвардейская армия вводилась в бой 18 июля. Ее атакам предшествовала мощная артиллерийская подготовка, длившаяся три часа. Надежно подавив огневые средства противника, наши войска почти без потерь прорвали передний край его обороны, молниеносно овладели городом Маценов, с ходу форсировали реку Западный Буг и вступили в пределы Польши.

22 июля в прорыв, осуществленный 8-й гвардейской, хлынули корпуса 2-й гвардейской танковой армии генерала С. И. Богданова. Через два дня упорных боев они вышли к Висле в районе Демблина и, развивая успех вдоль ее восточного берега, достигли предместья Варшавы – Праги.

Тем временем 8-я гвардейская и 69-я армии на плечах разбитого врага переправились на западный берег Вислы южнее Варшавы и захватили там два плацдарма (у Магнушева и Пулавы). Но тут сопротивление немцев возросло, и дальнейшее наше продвижение застопорилось.

82-я гвардейская стрелковая дивизия все еще находилась во втором эшелоне и только готовилась к переправе через Вислу. Однако в ночь на 3 августа обстановка резко изменилась. Я был спешно вызван к В. И. Чуйкову.

– Давайте сюда и слушайте внимательно, – пригласил он меня к своей оперативной карте. – Вторая танковая армия, а также выдвинувшаяся к Минску Мазовецкому сорок седьмая армия встретили упорное сопротивление крупных сил противника. Не исключено, что частью этих сил будет нанесен удар с севера вдоль восточного берега Вислы, чтобы отрезать ударную группировку пашей армии на магнушевском плацдарме. Не знаю, каковы вы в наступлении, а обороняться умеете. Поэтому и вызвал. Даю вам вдобавок к вашей восемьдесят второй еще одну дивизию – восемьдесят восьмую, две легкие артиллерийские бригады, два самоходных артиллерийских полка, огнеметный батальон и требую, чтобы вы отразили этот удар. Немедленно выступайте в направлении Праги и разверните обе дивизии фронтом на север по южному берегу реки Свидер. Артиллерии у вас предостаточно. Договоритесь с Пожарским, как ее лучше подвести к рубежу обороны. Свяжитесь с сорок седьмой армией, уточните обстановку и сообщите им задачу вашей группы.

– Все ясно, товарищ командующий, – ответил я. – Только хватит ли у нас времени?

Чуйкову мой вопрос не понравился.

– А это вы спросите у противника, – резко бросил он и, выдержав паузу, пояснил уже более спокойным тоном: – Может, немцы и не полезут здесь.

Как ни странно, я больше всего опасался запоздания своей 82-й гвардейской стрелковой дивизии. Оставшийся там за меня начальник штаба А. Г. Мандрыка, в общем– то толковый, подготовленный офицер, не отличался расторопностью. Поэтому, связавшись с ним по телефону, я не только поставил ему задачу, но и потребовал тотчас довести ее до командиров полков. В их расторопности можно было не сомневаться.

И никто у нас не оплошал. К утру 4 августа войска вышли на Свидер и заняли оборону. Совместными усилиями мы четко разработали систему огня, выдвинув значительную часть артиллерии на стрельбу прямой наводкой.

На моем КП была уже установлена связь со штабом 47-й армии, тем не менее я решил лично встретиться с командармом, поставить его в известность о нашей задаче и согласовать с ним все, что касалось нашего взаимодействия.

Только выехал на шоссейную дорогу, встретил машину командующего 1-м Белорусским фронтом. Маршал К. К. Рокоссовский узнал меня, остановился.

– Здравствуйте, дальневосточник!

– Здравия желаю, товарищ командующий! – радостно приветствовал я его.

Рокоссовский, как всегда, был предельно вежлив, внимательно выслушал мой доклад.

– Ну что же, ваш командарм проявил полезную инициативу, – одобрил он. – Давайте посмотрим, как вы здесь устроились.

Я повернул обратно к Свидеру.

В течение часа Константин Константинович знакомился с системой нашей обороны. Хотел было проехать по мосту и осмотреть местность по ту строну реки. Я доложил, что мост и противоположный берег заминированы.

– Все правильно, по науке, – кивнул он и тут же спросил: – Почему не поставлены на позиции самоходные орудия?

Я ответил, что самоходно-артиллерийские полки предназначены для маневра огнем и поддержки контратак полков второго эшелона, а на позициях у нас достаточно 76-миллиметровых пушек. Они более живучи в оборонительном бою.

– Тоже верно, – согласился Рокоссовский.

Я в свою очередь попытался уточнить у него, что происходит в Варшаве. Константин Константинович помрачнел, заметно разволновался:

– Пока нам известно немногое. Есть сведения, что отряды так называемой Армии Крайовой, созданные эмигрантским правительством Польши для восстановления в стране буржуазного строя, подняли почти невооруженный народ против гитлеровских войск. Толкнули честных патриотов на явную авантюру и даже не сочли необходимым поставить в известность нас. А теперь вот просят помощи. Мы, конечно, помогаем: сбрасываем с самолетов оружие, боеприпасы, медикаменты, продовольствие для восставших. Но они-то ждут от нас большего, а на большее мы сейчас неспособны. Советские войска, ослабленные в предшествующих боях, никак не могут пробиться в Варшаву. Вы же сами знаете, что происходит на захваченных нами плацдармах…

В 47-ю армию я съездил вместе с Рокоссовским. Пробыл там недолго: уяснил обстановку, договорился о взаимодействии и вернулся на свой командный пункт.

Однако прошло несколько дней, а противник не предпринимал здесь наступления. Он лишь подверг нас сильной бомбардировке, во время которой погибли командир 19-го отдельного саперного батальона гвардии майор Гришанов, полковой инженер гвардии капитан Попов, командир стрелкового батальона гвардии капитан Рябов. Был ранен и подполковник И. Ф. Сухоруков, командовавший 242-м гвардейским стрелковым полком.

11 августа меня вызвал В. И. Чуйков.

– Хватит отсиживаться. Оставь на месте восемьдесят восьмую дивизию, а со своей дивизией ночью переправляйся через Вислу в районе Тарнова. Там войдешь в состав четвертого гвардейского стрелкового корпуса. Ясно?

– Так точно.

– Имей в виду, положение за Вислой сложное, – предупредил командующий. – Пока не осмотришься, держи один полк в своем резерве…

Переправа прошла удачно, без потерь, хотя и под огнем противника. К утру 12 августа дивизия заняла оборону на рубеже Стара, Целинов, Суха Воля, Босипов. В боевых порядках 4-го гвардейского стрелкового корпуса мы составили второй эшелон.

От населенных пунктов на плацдарме остались лишь коробки каменных зданий да полуразрушенный костел в Магнушеве. Вокруг не уцелело ни одного деревца. Впереди грохотал сильный огневой бой.

Мы поспешно стали окапываться и успели справиться с этим вовремя. В шестнадцать часов пехота и танки противника прорвали оборону на левом фланге 47-й гвардейской стрелковой дивизии и вышли к кирпичному заводу, где располагался наш 242-й гвардейский стрелковый полк. Упорный бой продолжался два часа. Совместно с 47-й дивизией нам удалось опрокинуть врага, окружив до батальона пехоты и несколько танков. За ночь эти силы противника были полностью уничтожены.

А 18 августа наша дивизия вновь была возвращена в 29-й гвардейский стрелковый корпус. Только им командовал теперь не Яков Степанович Фоканов, а генерал-майор Афанасий Дмитриевич Шеменков.

Нового командира корпуса у нас прозвали Кутузовым – очевидно, за внешнее сходство с прославленным полководцем. У генерала Шеменкова и глаз был поврежден при ранении.

29-й гвардейский стрелковый корпус находился в первом эшелоне 8-й гвардейской армии. И уже на другой день мне предстояло провести разведку противника боем. В ней участвовало по одному батальону от 242-го и 244-го гвардейских стрелковых полков.

19 августа в 9 часов под мощным артиллерийским прикрытием батальоны внезапно атаковали неприятельское боевое охранение и выбили его из траншеи. Было захвачено семь пленных. Пленные дали весьма ценные показания, позволявшие нам точно установить очертание переднего края обороны врага, раскрыть его огневую систему, выяснить, насколько укреплены господствующие высоты севернее Марьям-поля, с которых просматривались наши боевые порядки. Следовало немедленно воспользоваться этими данными, постараться развить успех разведывательных подразделений основными силами дивизии. Главный удар я решил нанести в направлении Гловачува. Лишившись этого важного узла грунтовых и шоссейных дорог, немецкая оборона должна была потерять устойчивость.

Генерал Шеменков одобрил мое решение и сказал, что в случае успеха меня энергично поддержат соседи: справа – 88-я, а слева – 47-я гвардейские стрелковые дивизии.

Удар наш был сокрушительным. Понеся большие потери в живой силе и технике, враг начал отходить на второй оборонительный рубеж Генрикув, Мониохи, Эмилюв. На исходе дня дивизия уже штурмовала и эти населенные пункты. Бой продолжался всю ночь. До самого рассвета не прекращались яростные рукопашные схватки, и к утру 21 августа мы овладели Гловачувом.

Однако противник сумел подтянуть резервы и контратаковал нас одновременно с нескольких направлений. По документам убитых и показаниям пленных удалось установить, что перед нами появилась переброшенная из Радома 19-я немецкая танковая дивизия, имевшая до 70 танков, в основном типа «пантера» и Т-4. Справа и слева против наших соседей действовали части танковой дивизии СС «Герман Геринг», ранее находившиеся в предместьях Варшавы, и мотодивизия СС «Гитлерюгенд».

В особо опасном положении оказался наш 244-й гвардейский стрелковый полк, выдвинувшийся клином вперед. Я доложил об этом генералу Шеменкову.

– Георгий Иванович, мне нечем поддержать тебя, – ответил он. И тут же обнадежил: – У меня на КП – командарм, может, он что-либо найдет.

– Держись, Хетагуров! – послышался в телефонной трубке голос В. И. Чуйкова. – Посылаю тебе армейский тяжелый танковый полк. Круши там «пантеры» и других фашистских зверей.

К сожалению, обещанная помощь вовремя не подоспела. В три часа ночи крупные силы немецкой пехоты и до 60 танков обошли 244-й гвардейский стрелковый полк с фланга и прорвались ему в тыл. Завязался неравный бой в окружении. Гвардейцы дрались героически, но боеприпасы были на исходе. Пал смертью храбрых командир 1-го батальона гвардии капитан Глыбин. Погиб поспешивший ему на помощь командир 3-го батальона гвардии старший лейтенант Гвазов. Но в конце концов полк все же вырвался из окружения и соединился с главными силами дивизии.

И тут последовал приказ о переходе к жесткой обороне.

В августовских боях 82-я гвардейская дивизия уничтожила до 5 тысяч вражеских солдат и офицеров, 47 танков, 4 самоходно-артиллерийские установки, 10 орудий, 22 пулемета, 83 автомашины с различными грузами. Однако и мы дорогой ценой заплатили за наши попытки как-то помочь восставшим варшавянам. Наши потери составили 545 человек убитыми и 1430 ранеными. А в артиллерии вышли из строя 27 орудий.

Чтобы выстоять после таких потерь, пришлось поглубже закопаться в землю. День и ночь трудились гвардейцы, совершенствуя оборону. И уже к концу августа мы имели три линии сплошных траншей. Первая из них находилась всего в 300–400 метрах от переднего края обороны противника. Чуть ли не впритык располагались наши и немецкие минные поля.

Гитлеровцы лишь однажды попробовали прощупать прочность обороны 82-й гвардейской и оставили на поле боя до 60 трупов, 2 самоходных орудия. Затем они ограничивались только беспокоящим артиллерийским и пулеметным огнем по нашим позициям. Мы «потчевали» их тем же, но, экономя снаряды, предпочитали наносить удары по точно засеченным целям.

В ночь на 10 сентября нас сменила 27-я гвардейская стрелковая дивизия. Нам же было приказано сосредоточиться в лесах восточнее Малень, Тшебень. Все мы обрадовались: «Наконец-то отдых!» Рано утром 11 сентября, уезжая на КП корпуса по вызову генерала Шеменкова, я распорядился о помывке личного состава в бане, а также о смене белья, починке обмундирования и обуви. Благо, было тихо, лес надежно маскировал войска.

Комкор встретил меня обычным вопросом:

– Как дела?

– Приводим себя в порядок: моемся, бреемся, штопаем дыры, – отрапортовал я.

– Это хорошо, – усмехнулся Шеменков. – Вам ведь идти в гости к братьям по оружию.

Я в недоумении посмотрел на него. Он пододвинул ко мне карту и пояснил:

– С наступлением темноты совершите марш через Тшебень, Магнушев, Вильчковице, Дольне, Железна Стара и смените 3-ю польскую пехотную дивизию в устье реки Пилица. Знаю, что устали, вижу это по твоему серому лицу. Но что поделаешь – надо… Да и полегче там, чем на прежних ваших позициях: как-никак, река отгораживает немца.

– А польская дивизия куда? – невольно вырвалось у меня.

– Все туда же, – спокойно продолжал генерал. – Будет наступать на Варшаву с юго-запада.

Позже я узнал, что 3-й дивизии Войска Польского, тесно взаимодействовавшей с 47-й армией, удалось переправиться на так называемый черняковский плацдарм, но там она была зажата превосходящими силами гитлеровцев и, как ни старалась, не смогла пробиться к центру города. Заметно поредевшие в боях, части этой дивизии к 23 сентября вынуждены были вернуться на восточный берег Вислы.

Нелегко пришлось и нашей дивизии, сменившей 3-го польскую на реке Пилица. Восточный берег, на котором мы оборонялись, представлял собою совершенно открытую местность – с противоположного высокого берега она просматривалась и простреливалась во всех направлениях. От огня противника тут было одно спасение – поглубже зарыться в землю. И вся дивизия занималась этим денно и нощно.

Ко 2 октября, когда нас сменило здесь другое гвардейское соединение, в полосе обороны, имевшей по фронту не более 9 километров, общая протяженность траншей составляла 32 670 погонных метров, а длина ходов сообщения полного профиля достигала 15 километров. Кроме того, личным составом 82-й гвардейской было оборудовано 260 блиндажей и землянок, до 70 командных и наблюдательных пунктов, свыше 830 универсальных огневых площадок, 90 укрытий для артиллерии и минометов. Оборона в устье Пилицы стала настолько прочной, что гитлеровцы совсем отказались от попыток штурмовать ее и даже реже обстреливали артиллерией. По-видимому, убедились, что их артогонь уже не причиняет нам никакого урона.

Закончив передачу своего боевого участка, я, как водится, направился с докладом к командиру корпуса. На корпусном КП явно ощущалась какая-то нервозность: саперы усиливали перекрытия блиндажей, бойцы комендантского взвода торопливо копали дополнительные щели. Сам генерал-майор Шеменков вместе с начальником штаба корпуса полковником А. К. Козловицким колдовал над картой.

– Вот где благодать-то, – молвил я с нарочитой беззаботностью, входя в распахнутую настежь дверь.

– Ну, брат, благодать и тут относительная, – повернулся на мой голос Шеменков. – Получены данные о намерении немцев развязать химическую войну и применить какую-то новую бомбу Фау-2, разрыв которой якобы сжигает все вокруг. Кроме того, авиаразведка доносит, что противник подтягивает к нашим плацдармам свежие силы пехоты и танков.

– На то они и фашисты, – продолжал я в прежнем тоне. – От них всего можно ожидать.

Шеменков жестом пригласил меня к карте и заговорил строго:

– Так вот, Георгий Иванович, ваша дивизия отныне будет составлять второй эшелон корпуса. Занимайте оборону восточнее Рознишевски и севернее Луцьянова. Окапывайтесь и стройте укрытия, не забывая ни о Фау, ни о возможности химического нападения. А в ночь на пятое выдвиньте не менее двух батальонов на западный берег Вислы с задачей: демонстрировать подход и выдвижение к переднему краю новых войск. Командующий армией обещал прикрыть эти ваши батальоны авиацией. Но, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай: пусть они все же держатся поближе вот к этим лесам. – Генерал ткнул карандашом в карту и поднял свой единственный глаз на начальника штаба: – Позаботьтесь о срочном получении недостающих противогазов…

Как показал дальнейший ход событий, тревоги эти были не лишены оснований. На захваченных нашими войсками немецких полевых складах были обнаружены немалые запасы химснарядов и так называемых фаустпатронов, ошибочно отождествлявшихся тогда с ракетным оружием дальнего действия Фау-2.

К счастью, противник все же не решился на применение химического оружия. Зато с фаустниками нам пришлось встретиться.

…Почти до конца ноября 82-я гвардейская дивизия находилась во втором эшелоне корпуса. В частях широко развернулась боевая учеба личного состава.

В относительно спокойной обстановке мы встретили 27-ю годовщину Великой Октябрьской революции. С утра 7 ноября в подразделениях состоялись митинги. Для всего личного состава был приготовлен праздничный обед. А для командиров полков и офицеров штаба дивизии генерал Шеменков разрешил устроить товарищеский ужин и сам был нашим гостем. Он поздравил всех нас с праздником, похвалил дивизию за боевые успехи и усердную учебу, пожелал новых побед. Потом мы пели любимые песни. Немного потанцевали. Даже меня уговорили сплясать лезгинку. И когда я, едва переводя дух, вернулся на свое место, а вокруг еще не утих шум, вызванный столь экстравагантным поступком командира дивизии, из соседней комнаты, где хлопотали накрывшие нам стол две телефонистки и машинистка, зазвучал вдруг изумительно красивый девичий голос:

 
Ой, не свиты, мисяченьку,
Не свиты ни-ко-о-му…
 

Офицеры бросились к двери. Девушка смутилась и умолкла. А когда я подошел, чтобы попросить ее продолжить песню, то с удивлением увидел, что по щекам певуньи катятся слезы. Вспомнила, наверное, что-то далекое из своей жизни в мирное время.

– Пора по домам, – поднялся командир корпуса.

Видимо, песня и слезы девушки растрогали и его.

Праздник кончился. Снова наступали фронтовые будни.

25 ноября нашу дивизию перевели из второго эшелона в первый. Она заняла оборону на рубеже Богушков, Грабув, Залесны.

В те дни и командир корпуса, и командующий армией были очень озабочены уточнением группировки противника. Необходим был «язык», но никак не удавалось захватить его. Гитлеровцы, вероятно, со дня на день ожидали нашего удара и проявляли повышенную бдительность: по ночам освещали местность ракетами, при малейшем шорохе открывали бешеный ружейно-пулеметный огонь. Ночные вылазки наших мелких разведгрупп дублировала разведка боем в составе усиленных батальонов. Однако и это не принесло успеха.

В ночь на 3 декабря в поиск отправилась разведгруппа из 244-го гвардейского полка пашей дивизии. Ей удалось скрытно выдвинуться почти вплотную к первой траншее немцев, и тут она нарвалась на противопехотные мины. Четыре бойца были ранены и едва не угодили в лапы гитлеровцев.

– Обожглись, товарищ генерал, – докладывал мне командир отдельной разведроты гвардии старший лейтенант В. И. Шевченко. – А все-таки мы что-нибудь придумаем, – пообещал он.

И придумали. У нас нашлись бойцы из Донбасса, хорошо знакомые с подземной проходкой. Пользуясь тем, что первая траншея на участке 246-го полка была удалена от противника всего на 150–200 метров, решили вести там подкоп. Несколько суток бывшие шахтеры, как муравьи, копошились под землей и в конце концов достигли цели: проложили невидимый путь к подбитому танку, за которым начиналось неприятельское минное поле. Первой проникла под этот танк группа саперов во главе со старшим сержантом Борщом. С помощью шеста она подвела так называемый удлиненный заряд почти к самому брустверу немецкой траншеи. Вслед за саперами тем же подземным ходом выдвинулась и заняла исходное положение для броска группа захвата под командованием гвардии лейтенанта Смирнова. Справа и слева от нее расположились две группы обеспечения. Одновременно изготовились боевые расчеты минометов и станковых пулеметов, коим была поставлена задача окаймить огнем район действий разведчиков. Около полуночи раздался взрыв удлиненного заряда, от которого сдетонировали расположенные поблизости вражеские противопехотные мины. Группа захвата тут же ринулась в немецкую траншею, захватила одного оторопевшего от неожиданности ефрейтора и благополучно возвратилась назад.

По документам пленного была установлена его принадлежность к 1-му батальону 184-го пехотного полка 221-й немецкой пехотной дивизии. Кроме того, он дал ценные сведения о соседних подразделениях. Но, как всегда, эти сведения нуждались в проверке. Нужен был второй – контрольный пленный, и разведчики добыли его тем же способом (только уже на участке другого полка) в ночь на 16 декабря. При этом они еще сумели взорвать два вражеских блиндажа и унести исправный немецкий пулемет. Контрольный пленный полностью подтвердил и во многом дополнил показания ефрейтора, захваченного раньше.

С тех пор за разведротой нашей дивизии по праву закрепилась репутация лучшей во всей 8-й гвардейской армии. Разведчики старшего лейтенанта В. И. Шевченко и в дальнейшем действовали очень дерзко и, как правило, успешно.

К концу 1944 года почти вся советская земля была очищена от немецко-фашистских захватчиков. В результате разгрома гитлеровских войск в Северной Норвегии и выхода из войны Финляндии линия советско-германского фронта сократилась почти вдвое. Красная Армия освободила от фашистского ярма Румынию и Болгарию, избавила от оккупации часть Польши, вступила в пределы Венгрии, Югославии и Чехословакии, начала громить врага в Восточной Пруссии.