Текст книги "История науки о языке"

Автор книги: Георгий Хухуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Античное языкознание

Термин «античный» (от латинского слова antiquus — древний) обычно применяется для обозначения материальной и духовной культуры двух рабовладельческих обществ – греческого и римского. Такое ограниченное употребление (хорошо известно, что древневосточные цивилизации или индийская и китайская культуры имеют гораздо более древнюю историю) установилось в европейской традиции в силу того, что народы Европы связаны с греко-римской античностью непосредственной культурной преемственностью. Учитывая сильное влияние первого на второе греко-римское языкознание часто рассматривается в качестве единого целого, хотя при этом оговаривается, что каждому была присуща определенная специфика.

Философия языка в Древней Греции

Говоря об основных моментах изучения языка в Древней Греции, обычно обращают внимание на следующее. Если в Индии такое исследование носило по преимуществу эмпирический и утилитарный характер (т. е. опиралось на опыт, полученный в результате работы над текстами, и было связано с практическими нуждами), то в Греции проблемы языкознания первоначально занимали место прежде всего в рассуждениях философов и лишь позднее стали разрабатываться в собственно грамматическом плане. Указанное обстоятельство и обусловило традиционное деление греческой лингвистической мысли на философский и грамматический периоды (хотя, разумеется, попытки философского осмысления явлений языка продолжались на протяжении всего существования античной цивилизации).

Среди важнейших вопросов, разрабатывавшихся в первый период (хронологически он охватывает время приблизительно с конца VI до конца IV в. до н. э.), основной проблемой (и предметом ожесточенных дискуссий) стал спор о так называемом «природном» или условном характере слов, иначе говоря, о том, как соотносятся друг с другом предметы и их наименования. Названный спор привел к формированию двух основных теорий[2]2
  Мы сейчас не вдаемся в вопрос о том, насколько применим к античной традиции сам термин «теория».


[Закрыть] – «фюсей» («по природе», т. е. название определяется самой природой предмета) и «тесей» («по установлению», т. е. название представляет собой продукт соглашения между людьми, являясь произвольным и никак не связанным с природной сущностью предмета).

Основоположниками названных концепций называют двух крупнейших представителей древнегреческой философской мысли – Гераклита Эфесского (540–480 гг. до н. э.) и Демокрита из Абдеры (460–370 гг. до н. э.). Первый утверждал, что каждое имя неразрывно связано с той вещью, которую оно обозначает; поэтому название отражает природу обозначаемой вещи, подобно тому как дерево отражается в реке или человек – в зеркале. «У всего существующего есть правильное имя, врожденное от природы… одно и то же у всех», – так передает эту точку зрения в своем диалоге «Кратил» крупнейший древнегреческий философ Платон (ок. 427 – ок. 347 до н. э.).

Вторая концепция, напротив, исходила из того, что вещи обозначаются словами исключительно согласно обычаю, по установлению людей. В противном случае трудно объяснить такие факты, как многозначность слова, синонимию, изменение названий, отсутствие словесных обозначений для целого ряда вещей. В упомянутом диалоге данная точка зрения формулируется следующим образом: «…Никакое имя никому не урождено от природы, но принадлежит на основании закона и обычая тем, которые этот обычай установили и так называют».

В этом споре понимали участие такие представители древнегреческой философской мысли, как Протагор, Эпикур и др. Что же касается самого Платона, то, изложив устами своих героев – Кратила и Гермогена обе точки зрения, он, от имени выведенного в диалоге Сократа, занимает среднюю линию. С одной стороны, слово далеко не всегда отражает сущность предмета; с другой стороны, полная случайность связи между словом и предметом сделала бы невозможным человеческое общение. Подлинно правильный язык может существовать только в идее; вначале между звуками слова и обозначаемыми понятиями должна была существовать внутренняя связь; однако затем от «правильных» первоначальных слов было образовано такое множество других, что внутренняя связь между звуком и значением уже не может быть усмотрена, и закреплена она благодаря общественной традиции.

С названной проблемой был связан и сильно интересовавший многих греческих мыслителей вопрос о происхождении языка. В целом отвергая теорию божественного происхождения последнего и не считая возможным признавать, что язык был создан одним каким-либо выдающимися человеком, античные философы, по существу, выдвинули все те идеи, которые значительно позже (уже к XVIII столетию) оформились как различные теории происхождения языка. Так, представители стоической философской школы, главой которой был Хрисипп (280–206 гг. до н. э.), придерживались теории звукоподражания, согласно которой язык возник благодаря тому, что человек имитировал звуки природы при помощи своего речевого аппарата. Последователи Эпикура (341–270 гг. до н. э.) склонялись к мысли, что более правильной следует признать теорию междометий, согласно которой первоначальными элементами языка были непроизвольные выкрики, сопровождавшие те или иные человеческие эмоции. Отдельные мысли, высказанные Демокритом и нашедшие отражение в диалоге Платона «Кратил», впоследствии составили основу теории социального договора, считавшей язык продуктом соглашения между людьми.

Одним из важнейших аспектов древнегреческой философии языка стала попытка осуществить классификацию слов на логической основе. Начало ее связано с именем Платона, выделявшего в языке или речи две части – имя и глагол. К первому относятся слова, о которых что-либо утверждается (т. е. выступающие в качестве подлежащих); ко второму – слова, показывающие, что именно утверждается об именах (т. е. выполняющие функции сказуемых). Однако подлинная разработка логической системы частей речи связана с именем величайшего из древнегреческих мыслителей Аристотеля (384–322 гг. до н. э.).

Считая, что «природных» имен не существует и последние получают условное значение, когда становятся символами, Аристотель в своем труде «Поэтика» выделяет следующие части речи: элемент, слог, союз, имя, глагол, член, падеж, предложение.

Под элементом Аристотель понимает неделимый звук, однако не всякий, а такой, из которого может возникнуть разумное слово (причем звуками, по Аристотелю, могут быть и сами звуки, и слова, и даже предложения, хотя философ и оговаривает, что некоторые из них являются составными). Слог представляет собой состоящее из элементов образование, не имеющее самостоятельного значения. Союз (сюда будут, согласно Аристотелю, относиться также местоимения и члены, т. е. артикли) также не имеет самостоятельного значения. Важнейшими частями речи (и одновременно членами предложения) являются имя и глагол, основная разница между которыми состоит в том, что значение первого лишено оттенка времени, а второе им обладает. Как имена, так и глаголы могут иметь падежи, т. е. косвенные формы и формы множественного числа. Кроме того, имена делятся по родам на мужские, женские и лежащие между ними (т. е. средние). Предложение же представляет собой составной звук, имеющий самостоятельное значение, причем в отличие от других сложных образований, таких как имена и глаголы, его составные части также имеют самостоятельное значение. Аристотель отмечает, что могут существовать и предложения без глаголов, например, определение человека; однако в любом случае какая-либо часть предложения будет иметь самостоятельное значение. Однако, в другой работе – «Риторике» – Аристотель указывает, что из трех частей речи – имен, глаголов и союзов – первые две имеют самостоятельное значение, тогда как союзы выполняют определенные грамматические функции.

После Аристотеля значительный вклад в изучение языка внесли философы стоической школы. Они перенесли логический термин «часть речи» в языкознание, различая глагол, союз, член, имя собственное и имя нарицательное, причем, в отличие от Аристотеля, все части речи признавали значимыми. Стоики уточнили понятие падежа, ограничив его только именами, разделили падежи на прямой (именительный) и косвенные падежи и дали последним названия (родительный, дательный, винительный), которые в дальнейшем закрепились и в греческой, и в латинской (с добавлением отложительного падежа – аблятива), а затем и в грамматиках других языков. Представителями стоической философии был введен в изучение языка и термин «синтаксис».

Будучи сторонниками теории «фюсей», т. е. считая, что слова изначально истинны – отражают действительную природу обозначаемых ими вещей, стоики поставили задачу: исследуя слова, вскрыть их истинную природу – этимон (по-гречески «истина»). Поэтому с ними связывают зарождение этимологии, т. е. науки об истинном значении слова (хотя этимологическими рассуждениями занимался еще Платон). Однако с точки зрения сравнительно-исторического языкознания этимологии стоиков (как и других античных, средневековых и позднейших авторов вплоть до XIX в.) являлись в своем большинстве абсолютно ненаучными.

Наконец, говоря о древнегреческой философии языка, следует упомянуть, что ее представители занимались и такой сугубо лингвистической дисциплиной, как фонетика, хотя при этом не различались звуки и буквы, а акустические и физиологические наблюдения уступали индийским. Так, в диалоге «Кратил» Платон различал гласные, безгласные звучные и безгласные беззвучные; позднее более детальную классификацию звуков дал Аристотель, выделяя гласные, у которых «звучание слышится без прикладывания языка», полугласные, «звучание которых слышится при прикладывании языка», и безгласные, которые при наличии прикладывания языка самостоятельного звука не дают, а делаются слышными в соединении со звуками, имеющими какую-нибудь звуковую силу (по современной классификации к полугласным можно отнести сонорные и фрикативные согласные типа р и с, а к безгласным – взрывные, например б и г). Аристотель отмечает, что они различаются в зависимости от формы рта, места образования, густым и тонким придыханием, долготой и краткостью, острым, тяжелым и средним ударением. Поскольку же под элементом философ понимал только такой неделимый звук, из которого, может образовываться разумное слово, историки языкознания отмечали, что он приблизился к понятию фонемы.

Проблемы фонетики нашли отражение и в трудах стоиков, выделявших 24 буквы[3]3
  Как известно, для греческой традиции характерно неразличение буквы и звука.


[Закрыть], которые подразделяются на гласные и согласные.

Таким образом, уже в первый – философский период – древнегреческая лингвистическая мысль обращалась помимо общефилософских и к собственно языковым вопросам. Однако превращение изучения языка в самостоятельную дисциплину (грамматику в широком смысле слова) связывают уже со вторым периодом ее развития.

Александрийская школа грамматики

Вероятно, не случаен тот факт, что собственно грамматическая традиция в изучении языка возникла не в самой Греции, а за ее пределами – в эллинистическом Египте, столицей которого стала Александрия. Напомним, что после походов Александра Македонского и последовавшего за смертью великого завоевателя распада его державы сложился целый ряд государств (Египет, Сирия, Пергам и др.), во главе которых стояли потомки полководцев Александра. Преобладали в этих странах греческий язык и греческая культура (откуда и термин «эллинизм»); однако поскольку во многих из них к моменту завоевания уже существовали собственные цивилизации, зачастую гораздо более древние, чем греческая, постольку было неизбежно определенное взаимодействие между ними. Одновременно греческий язык, оказавшись вдали от своей исторической родины и вступив в контакт с местными языками, мог подвергнуться изменениям, воспринимавшимся как искажение его первоначальной «чистоты». Таким образом, возникла необходимость сохранить греческую литературную традицию, филологически объяснить классические тексты греческих авторов (Гомера, Эсхила, Софокла и др.), сформулировать те правила, которым должна отвечать «правильная», нормированная речь. Поскольку же именно эллинистический Египет, где правили потомки Птолемея Лагида – одного из сподвижников Александра, и в первую очередь его столица являлись бесспорным центром эллинистической культуры[4]4
  Напомним, что именно здесь находилось крупнейшее книгохранилище, античного мира – Александрийская библиотека; можно также вспомнить, что именно в Александрии был осуществлен в III в. до н. э. перевод Библии на греческий язык, инициативу которого (другой вопрос, насколько обоснованно) предание приписывало лично царю Египта Птолемею Филадельфу.


[Закрыть], постольку вполне объяснимо, что именно здесь во III–II вв. до н. э. сформировалась так называемая Александрийская школа грамматики, расцвет которой падает на II в. до н. э. – II в. н. э. Эта школа была создана трудами Аристарха Самофракийского, Дионисия Фракийского, Дионисия Галикарнасского, Асклепиада из Мирлеи, Деметрия Хлора и др., создавших собственные, но близкие друг другу грамматические системы.

Наиболее известной из них стала грамматика Дионисия Фракийского (170—90 гг. до н. э.), по которой обычно и излагают грамматические взгляды александрийцев в целом.

О тесной связи последних с греческой литературной традицией говорит тот факт, что сама грамматика определяется в ней как «осведомленность в большей части того, что говорится у поэтов и прозаиков» (поэтому учение александрийцев традиционно именовали филологической грамматикой). Содержание ее составляет, с одной стороны, описание звуков речи, а с другой – классификация слов и их форм.

Не различая, как и другие представители греческой лингвистической традиции, понятия звука и буквы, Дионисий выделяет 24 буквы. Семь из них – гласные, образующие «сами по себе полный звук». Они характеризуются по долготе и краткости, а также по месту в дифтонгах. Остальные звуки («буквы») являются согласными, подразделяемыми на полугласные и безгласные. Аффрикаты называются двойными согласными, а также выделяются плавные (л, м, н, р). Рассматриваются также те изменения («претерпевания») звуков, которые происходят при словоизменении и словообразовании, причем оговаривается, что плавные никогда не подвергаются изменениям и потому называются неизменяемыми.

Хотя александрийские грамматисты имели представление о физиологических основах произношения (ср. приведенные выше рассуждения Аристотеля), однако описание звуков дается в основном исходя из акустического принципа. Дионисий также вводит понятие ударения, рассматривает различные его типы и говорит о значении (смысловом и фонетическом) знаков препинания.

Рассматривая проблемы, связанные с грамматическим учением о слове (т. е. то, что позднее составило область морфологии), Дионисий останавливается на определениях слова, понимаемого как наименьшая единица связной речи, и предложения («речи», по терминологии Диониса), которая представляет собой соединение слов, выражающих законченную мысль. Различаются восемь частей речи: имя, глагол, причастие, член, местоимение, предлог, наречие, союз. Каждая часть речи обладает «акциденциями», т. е. определенными лексико-грамматическими и собственно-грамматическими признаками. Например, имя определяется как склоняемая часть речи, обозначающая тело (например, камень) или вещь (например, воспитание[5]5
  Ср. с принятым в современной грамматике различием конкретных и абстрактных имен существительных.


[Закрыть]) и высказываемая либо как общее (человек), либо как частное (Сократ). Его акциденциями являются: род, вид, образ, число, падеж. Выделяются три рода (мужской, женский и средний), с оговоркой, что некоторые авторы добавляют к ним также общий и совместный; три числа (единственное, двойственное и множественное), пять падежей (прямой, родительный, дательный, винительный, звательный; сам термин «падеж» связан с тем, что словоизменение рассматривалось как ряд ступеней склонения, в результате которого имя как бы падает, уклонившись от своего первоначального положения). Имена обладают множеством видов: собственное, нарицательное, относительное, количественное и т. д. (иначе говоря, как разновидности имени трактуются местоимения, числительные, прилагательные, позднее рассматриваемые как самостоятельные части речи). Соответственно глагол определяется как беспадежная часть речи, принимающая времена, лица и числа и представляющая действие или состояние. Акциденциями глагола будут наклонение, залог, вид, число, лицо, время и образ (т. е. словопроизводство глагола). Различаются пять наклонений (неопределенное, изъявительное, повелительное, желательное и подчинительное), три залога (действительный, страдательный и средний), три числа (единственное, двойственное и множественное), три лица (первое – от кого речь, второе – к кому речь и третье – о ком речь), три времени (настоящее, прошедшее, будущее). Аналогичным образом подходит Дионисий и к определению других частей речи: член трактуется как склоняемая часть речи, стоящая впереди и позади определяемых имен и имеющая три акциденции (род, число, падеж), местоимение — как слово, употребляемое вместо имени и показывающее определенные лица, предлог — как часть речи, стоящая перед другими и в составе слова (т. е. при словообразовании), и в составе предложения (т. е. при сочетаниях слов), наречие — как несклоняемая часть речи, высказываемая о глаголе или присоединяемая к нему, союз — как слово, связывающее мысль в известном порядке и обнаруживающее пробелы в выражении мысли (с подразделением на соединительные, разделительные, причинные и т. д.).

Таким образом, для александрийцев характера классификация частей речи по трем основным критериям: семантическому (что данное слово означает), морфологическому (как оно изменяется) и синтаксическому (какую роль выполняет в предложении), т. е. части речи понимаются, говоря более привычным нам языком, как лексико-грамматические единицы. Именно такой подход стал впоследствии преобладающим для европейской грамматической традиции и сохраняется в школьном (в значительной степени и вузовском) преподавании до сих пор, несмотря на позднейшую критику.

Во II в. до н. э. появляется одно из наиболее известных сочинений Александрийской школы – «О синтаксисе» Аполлония Дискола. Сам термин «синтаксис» употреблен здесь в широком смысле слова – для обозначения связи речевых элементов в их последовательности (слов в предложении, частей слов при словосложении, букв и слогов в слове и т. п.), причем обращается особое внимание на синтаксические отношения между частями речи. Аполлоний указывает, что полнозначное предложение рождается в результате сочетания имен и глаголов, с одной стороны, и зависимых от них слов (члена, т. е. артикля при имени, наречия при глаголах и др.) – с другой. Отмечает он и «замещающие» имена и глаголы части речи (местоимения, причастия и др.).

Наконец, при рассмотрении Александрийской школы отмечают и создание ее представителями (Зенодот из Эфеса, Аристофан Византийский, Аполлодор Афинский и ряд других) лексикографической традиции, оказавшей огромное влияние на словарную работу в последующие века. При этом сами типы создаваемых словарей были весьма разнообразны: глоссарии (толкования непонятных слов и выражений), этимологические (пытавшиеся установить происхождение слов), диалектологические (где отражались особенности греческих диалектов), идеографические (группирующие слова по общности понятий) и другие словари.

Занимаясь по преимуществу собственно грамматической проблематикой, александрийские ученые, как и их коллеги в других эллинистических центрах греческой образованности (например, Пергаме и на острове Родос), обращались и к философскому осмыслению языка. И здесь основным объектом их внимания стал вопрос о том, существует ли в языке какая-либо закономерность (аналогия) или же все зависит от «капризов употребления», часто не совпадающих с общими правилами (аномалия).

Представители стоической философии, сформулировавшие эту проблему, считали, что господствует в языке именно закрепленная употреблением аномалия. Во II в. н. э. принадлежавший к ним Секст Эмпирик, сравнивая грамматиков с людьми, пытающимися в каком-нибудь городе ввести в обращение собственные монеты вместо общепризнанных, и утверждая, что их деятельность приводит к появлению двух разновидностей эллинской речи, имеющих между собой мало общего: навязываемой «аналогистами» и обычной, которую эллины используют в повседневном обиходе, – указывал, что само понятие об аналогии можно получить, только наблюдая речевой обиход, который тем самым признается единственным критерием, не нуждающимся ни в каком «грамматическом искусстве». Отсюда делается соответствующий вывод: правильно говорит тот, кто практиковался в эллинской речи путем общения с людьми, а не тот кто знает аналогию. Поэтому грамматика, предписывающая правила (т. е. носящая нормативный характер), практически бесполезна. Необходимо не определять какие-то общие правила, а установить, какого обихода следует придерживаться, общаясь с людьми разных местностей, профессии, образования и т. п., а также соображаться с темой разговора. Таким образом, «умело воздавая каждой обстановке то, что ей приличествует, мы, очевидно, будем говорить по-эллински безупречно».

«Аномализм» был свойствен и некоторым грамматистам. В этой связи называют главу Пергамской школы Кратеса из Малоса (II в. до н. э.), разделявшего позиции стоиков и подчеркивавшего, что устанавливаемые на основании аналогии правила наталкиваются на большое количество исключений.

Для позиций представителей Александрийской школы, признанным главой которой был упоминавшийся выше Аристарх Самофракийский (215–143 гг. до н. э.), напротив, было характерно убеждение в том, что язык обладает регулярным характером и, описывая формы и слова языка, необходимо, исходя из соответствующих принципов, указывать на случаи их неправильного употребления. Понятно поэтому, что, при всех заслугах стоиков в области изучения языка, именно с александрийской традицией оказалось связанным создание систематических грамматик, о которых речь шла выше (хотя рядом с регулярными грамматическими правилами – «аналогиями» в них отмечались и разного рода исключения из них – «аномалии»)[6]6
  Примером аномалии в русском языке может служить слово «черепаха»: принадлежа грамматически к женскому роду, она может обозначать особей как мужского, так и женского пола.


[Закрыть].