Текст книги "История науки о языке"

Автор книги: Георгий Хухуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

РАЗДЕЛ VI

Психология языка в западноевропейской науке XIX века

Если натуралистическая концепция языка создавалась в основном в рамках сравнительно-исторического языкознания, то формировавшаяся приблизительно в тот же период психология языка (психологическое направление), с одной стороны, представляла собой развитие (хотя и достаточно специфичное) традиций, заложенных В. Гумбольдтом, в трудах которого много внимания уделено проблемам связи языка с мышлением, «духом народа», факторами человеческой психики и т. п., а с другой – стремилась опереться при изучении языка на такую науку, как психология, также переживавшую в середине XIX в. процесс интенсивного развития. При этом психологический подход мог осуществляться в двух основных направлениях. Представители первого (которое обычно и имеют в виду, говоря о психологии языка в собственном смысле слова) рассматривали язык как специфическое проявление психологии народа, продолжая, таким образом, некоторые идеи В. фон Гумбольдта. Сторонники второго, признавая ведущую роль психических факторов в развитии языка, сводили сущность последнего к механизму представлений в сознании отдельного человека, абсолютизируя индивидуалистический подход. Первое направление связано с именами X. Штейнталя и М. Лацаруса, а также В. Вундта. Второе нашло наиболее полное воплощение в концепции младограмматиков, о которых пойдет речь в отдельном разделе.

Психология языка X. Штейнталя

Хайман (Гейман) Штейнталь (1823–1899) известен как автор многочисленных работ, носивших почти исключительно теоретический характер: «Грамматика, логика и психология, их принципы и взаимоотношения» (1855), «Введение в психологию и языкознание» (2-е издание, 1881 г.), «Характеристика важнейших типов строя языка» (1860) и другие. В 1860 г. совместно с философом Морисом Лацарусом (1824–1903), с которым Штейнталь был связан тесным творческим содружеством, он основал «Журнал психологии народов», на страницах которого взгляды названных ученых нашли наиболее яркое воплощение.

Основные положения концепции Штейнталя могут быть представлены в следующем виде. Прежде всего Штейнталь резко отмежевывается от логического подхода к языку, сохранявшему в первые десятилетия XIX в. достаточно сильные позиции в науке и нашедшему наиболее яркое воплощение в книге уже упоминавшегося выше немецкого ученого Карла Беккера (1775–1849) «Организм языка», вышедшей в свет в 1827 г. (слово «организм» здесь, как и у других авторов первых десятилетий XIX в., еще не представляет сложившегося натуралистического характера)[39]39
  Беккер известен также тем, что, в отличие от разработанной Ф. Боппом и разделявшейся большинством лингвистов рассматриваемого периода теории агглютинации, выдвинул идею о том, что не флексия образовалась из служебных (местоименных) слов, а, напротив, последние возникли в результате распада первоначального единого слова на составные элементы.


[Закрыть]. Критикуя Беккера за то, что, перенося логические категории в грамматику, он «не мог постичь индивидуальности языков, потому что не понимал даже их различий», Штейнталь резко отграничивает области лингвистики и логики, отмечая, что языковые и грамматические категории, которые соотносятся друг с другом как понятия круга и красного, являются несовместимыми понятиями. Предмет языкознания – «язык вообще, т. е. выражение осознанных внутренних, психических и духовных движений, состояний и отношений посредством артикулированных звуков». При этом следует различать следующие понятия: 1) речь, или говорение, – происходящее в настоящий момент или мыслимое как происходящее в настоящее время проявление языка; 2) способность говорить – физиологическая способность производить артикулированные звуки и содержание внутреннего мира, которое мыслится предшествующим языку и должно быть выражено посредством языка; 3) языковой материал, представляющий собой созданные речевой способностью в процессе говорения элементы, которые постоянно употребляются всякий раз, когда должен быть выражен внутренний предмет, для выражения которого они были созданы, т. е. действие, впервые производимое для первого выражения какого-либо внутреннего элемента и повторяемое каждый раз, когда его нужно выразить снова. Совокупность языкового материала какого-либо народа составляет тот или иной конкретный язык.

Поскольку речь представляет собой духовную деятельность, постольку языкознание относится к числу психологических наук, «упирается в психологию». Основой, на которой оно должно строиться, является система взглядов Иоганна Фридриха Гербарта (1776–1841), считавшего, что деятельность человеческого сознания сводится к самодвижению представлений, управляемому законами ассимиляции (обобщения и закрепления тождественных или близких представлений), апперцепции (определимости нового восприятия массой уже имеющихся в сознании представлений) и ассоциации (установления связей различного рода между представлениями). Исходя из них объясняется образование языка и мышления у индивида, психикой которого и занимался главным образом сам Гербарт. Правда, он отмечал, что «психология будет оставаться односторонней, пока она будет рассматривать человека вне общества»; отсюда Штейнталь и Лацарус сделали вывод о том, что в обществе возникают особые психологические условия, требующие специального изучения. Поэтому индивидуальная психология должна быть дополнена психологией народов, представляющей собой науку о народном духе. Последний, пребывая в индивиде, не имеет отдельного от него бытия. В нем происходят те же основные процессы, что и в духе индивида; поэтому установленные Гербартом законы должны быть применены и для объяснения происхождения и развития языка в человеческом обществе.

Именно народный дух – меняющийся в истории, но имеющий «некое неизменное ядро, которое само определяет все изменения духа», – является источником любой деятельности человека и представляет собой основу для одинакового сознания индивидов, составляющих народ, представляющий собой некое замкнутое единство. Сходная физическая организация составляющих его индивидов и сходные физические впечатления, получаемые извне, производят сходные чувства, склонности, желания, а последние – сходные мысли и сходный язык.

Таким образом, все индивиды, принадлежащие к одному народу, обладают одинаковым народным духом, который проявляется прежде всего в языке, затем в нравах и обычаях, установлениях и поступках, традициях и песнопениях. Психология народов изучает элементы и законы духовной жизни народов и делится на три части: 1) аналитическую, излагающую всеобщие законы, определяющие развитие и взаимодействие действующих в жизни народа сил; 2) синтетическую, показывающую отдельные продукты этого взаимодействия сил и рассматривающую их как составленный из многих функций организм; и 3) психическую этнологию, представляющую все народы мира как «царство духа народа по индивидуальным особенностям их облика». Таким образом, именно психология народов должна образовывать всестороннюю основу для философии истории, задача которой – изучать законы развития духа. С этой точки зрения, психология народов, будучи всеобъемлющей наукой о духовном мире людей, соприкасается с целым рядом областей (антропология, этнология и т. д.). Но в первую очередь она представляет собой науку о языке, поскольку «данные языка наиболее ярко иллюстрируют все принципы психологии народов. Единство индивидов в народе отражается в общем для них языке; определенная индивидуальность духа народа нигде не выражается так ярко, как в своеобразной форме языка; его принцип, придающий ему своеобразную форму, является самым подлинным ядром духа народа; совместные действия индивидуума и его народа главным образом основываются на языке, на котором и с помощью которого он думает и который все же принадлежит его народу. История языка и историческое развитие духа народа, образование новых народов и новых языков теснейшим образом проникают друг в друга».

Соответственно в отличие от своего соотечественника и современника Шлейхера, Штейнталь отрицательно относился к прямолинейному отождествлению языка с организмом (правда, полемизируя при этом, прежде всего опять-таки с терминологией Беккера): «Слово “органический” может иметь для нас только переносное значение, так как язык принадлежит по своей сути разуму и является духовным продуктом». Указывая в связи с этим, что проявления теоретической деятельности человека основывается на двух видах умственной деятельности: суждении и оценке, и отмечая, что можно разделить все науки на познающие и оценивающие (эстетические), Штейнталь относит языкознание к первой разновидности, делая, однако исключение для той его области, которая занимается классификацией языков, поскольку последняя «не удовлетворяется объединением языков по найденным у них общим признакам в классы и семьи, но образует из этих классов шкалу, систему рангов. Следовательно, оно (языкознание. – Л.Н., Г.Х.) оценивает здесь значимость языков, достоинство их как продукт ума и в то же время как орудие умственного развития».

Сама предложенная Штейнталем классификация строится на концепции формы, представляющей собой психологическую интерпретацию учения Гумбольдта. Разграничивая предметное и языковое мышление, он определяет первое как представления о предметах и явлениях объективного мира, а второе – как представления о представлениях, вычлененных из сферы предметного мышления. Эти представления, носящие, таким образом, вдвойне субъективный характер, образуют внутреннюю форму языка. Помимо внутренней формы (которая является категорией исторической и изменяется во времени, постепенно исчезая из языкового сознания в исторический период), в языке выделяется внешняя форма (звук) и соотношение между ними. Именно эти три момента определяют специфику всех языков, которые можно разделить на языки с формой и языки без формы, причем под формой следовало понимать как форму слова, так и форму предложения. Языки с отсутствием словоизменения Штейнталь называл присоединяющими (без формы – индокитайские, с формой – китайский). Языки с наличием словоизменения также могут быть с формой и без формы. К первым относятся: 1) полинезийские, использующие повторы и префиксацию; 2) тюркские, монгольские и финно-угорские, обладающие аффиксацией, и 3) индейские – с инкорпорацией. Вторую группу образуют: 1) египетский язык, использующий прибавление элементов; 2) семитские языки, применяющие внутреннюю флексию, и 3) индоевропейские, обладающие «истинными суффиксами»[40]40
  В дальнейшем типологические классификации разрабатывались Ф. Мистели, Ф.Н. Финком и рядом других ученых.


[Закрыть]. По мнению Штейнталя (которое разделял и М. Лацарус), подобная классификация, представляющая языки как выразители духов народов, с одной стороны, отражает сущность языка вообще, а с другой – показывает ее воплощение в отдельных конкретных языках.

Языкознание второй половины XIX в., в целом приняв «антибиологизм» и «антилогицизм» штейнталевского подхода, отказалось от многих его идей, и прежде всего от понятия «дух народа», поскольку опиралось в основном на индивидуальную психологию. Вместе с тем сама идея этнопсихологии нашла своих продолжателей, среди которых выделялся В. Вундт.

Концепция В. Вундта

Вильгельм Вундт (1832–1920), врач по профессии, крупный философ и психолог, основатель первого Института экспериментальной психологии в Лейпциге, где он с 1875 г. занимал должность профессора философии, автор ряда многочисленных трудов, известен в истории языкознания прежде всего первыми двумя томами капитального труда «Психология народов. Исследования законов развития языка, мифов и обычаев», вышедших в свет под общим названием «Язык» в 1900 г., хотя основные положения его теории были опубликованы уже в 80-е гг. XIX в. («Язык и мышление», 1888, и др.).

Согласно Вундту, в истории человеческого общества первым звеном был не отдельный индивид, а сообщество индивидов; поэтому вслед за Штейнталем и Лацарусом он также считал необходимым дополнить индивидуальную психологию народной, рассматривая их как составные части общей психологии. При этом Вундт пересмотрел ряд положений своих предшественников.

Прежде всего он подверг ревизии само понятие «народный дух», отметив, что при рассмотрении объекта «психологии народов» правильнее говорить о «народной душе», понимая под последней совокупное содержание душевных переживаний, а под психическими законами – наблюдаемую в них закономерность. Одновременно Вундт отмечал, что «современная психология должна превзойти школу Гербарта, если только она хочет соответствовать задачам, которые перед ней ставят история языка, с одной стороны, и психология языка – с другой, как этого требует современное состояние науки». В связи со сказанным интеллектуалистическая индивидуальная психология Гербарта заменяется волюнтаристской психологией, которая в качестве основной функции психической жизни человека рассматривает не интеллект, а волю. В отличие от Штейнталя в основу психологического толкования языковых фактов Вундт положил апперцепцию, которую он определял как внутреннюю духовную силу, обусловливающую ход психических процессов. Сам предмет народной (социальной) психологии также подвергается уточнению: из нее исключается все, в чем проявляется особая роль отдельных личностей (например, литература); за ее пределы выводятся также этнология, антропология и всеобщая история, однако отмечается ее связь с эстетикой, философией и философией истории. Объектом социальной психологии должны стать три области: язык, мифы и обычаи. «Язык содержит в себе общую форму живущих в духе народа представлений, их законы и их связи. Мифы таят в себе первоначальное содержание этих представлений в их обусловленности чувствами и влечениями. Наконец, обычаи представляют собой возникшие из этих представлений и влечений общие направления воли».

Из всех явлений, порождаемых коллективной жизнью людей, основное место отводится именно языку. «Нам потребуется язык, – подчеркивает немецкий психолог, – чтобы создать устойчивую психологию сложнейших духовных процессов…» При этом, указывает Вундт, «причины, обусловливающие развитие языка, в их очень значительной части являются… психическими причинами». Современное же языкознание занимается почти исключительно не внутренней, а внешней историей языка: она «устанавливает последовательность фактов, нимало не заботясь о том, почему они стали такими».

Сам язык определяется как психофизическая деятельность человека, представляющая собой выражение мыслей, чувств и желаний с помощью членораздельных звуков.

С психологической точки зрения трактуются Вундтом и традиционно выделявшиеся в языкознании XIX в. типы языков, которые, по его мнению, представляют собой «естественные ступени психического развития», хотя при этом и оговаривается, что благодаря богатству корней и совершенству грамматического строя на каждой ступени возможен определенный уровень развития. Так обстоит дело, например, с китайским языком, который воплощает самую низшую ступень – корневых («радикальных») языков, когда определенную форму принимает отдельное представление, создающее себе выражение в языке[41]41
  Здесь, по мнению Вунда, можно усмотреть аналогию с детской речью, представляющей собой набор отдельных слов, не соединенных флексий.


[Закрыть]; однако это не мешает ему быть одним из самых развитых языков.

На второй ступени происходит анализ представлений, которые разлагаются на отдельные признаки. Каждый из них рассматривается порознь; затем сумма признаков вновь соединяется в единое целое, благодаря чему оно особенно ясно доводится до сознания. Так обстоит дело в агглютинативных языках. На третьей ступени – инфлекциональных, или флективных, языков родственные признаки соединяются, в результате чего развиваются общие представления и понятия. Звуковому языку, по мнению Вундта, предшествовал язык жестов, который развился из инстинктивных кинематических движений. У этого языка имеется своя «этимология», свой «синтаксис» и т. п. Однако он всегда остается до известной степени в стадии первобытного состояния. Главное преимущество звукового языка перед ним заключается в том, что звуки непосредственно и эффективно воздействуют на чувства, в чем проявляется его родство с музыкой. Однако любой язык, независимо от своей материальной формы, представляет собой систему знаков, при помощи которых человек сообщает другим членам сообщества ход своих душевных состояний. Поэтому, в отличие от других выражательных движений, он с самого начала мотивирован не только физически, но прежде всего психически. При этом зародиться язык может только в обществе – «там, где существует общая духовная жизнь и где она непосредственно ощущается как общая». Одновременно Вундт подчеркивает, что человеческий язык и человеческое мышление возникают и развиваются одновременно. Язык является объективной мерой выраженного через него развития мышления и сам выступает необходимой составляющей частью функции последнего.

Важнейшей единицей языка Вундт считал предложение. Отвергая точку зрения, согласно которой оно представляет собой соединение представлений или соединение слов, Вундт определяет его как «языковое выражение произвольного расчленения целого сложного представления на его составные части, поставленные в логические отношения друг к другу». При этом «сложное представление» (т. е. предложение) распадается на два представления, соответствующие главным грамматическим частям предложения, те делятся также на две части и т. д. Например, первое представление делится на самый субъект и его свойство, второе – на процесс и объект действия. Слова же получаются путем расчленения предложения и представляют собой, в отличие от него, частичное выражение представления, а в начале своего развития слово соответствовало лишь одному индивидуальному представлению в виде его звукового эквивалента.

В основу грамматических категорий Вундт клал понятия. Считая, что формирование частей речи происходит одновременно и параллельно с членами предложения, он утверждал, что классы всеобщих форм слова должны совпадать с классами всеобщих форм понятий. Поэтому в любом языке различаются существительное, прилагательное и глагол, поскольку основными категориями понятий являются предмет, свойство и состояние.

Касаясь вопроса о звуковых изменениях, Вундт отказывается от объяснения их чисто физиологическими факторами или языковым смешением. По его мнению, изменение звуков может быть вызвано только действием психофизических факторов, прежде всего темпом речи. Рассматривал ученый и явление аналогии, различая грамматическую и семантическую ее разновидности.

Труды Вундта получили довольно широкий резонанс в современной ему научной мысли, хотя оценивали их различно, порой полярно противоположно. Представители сравнительно-исторического языкознания в первую очередь его наиболее влиятельного в последней трети XIX в. течения – младограмматизма, отнеслись к ним довольно отрицательно, а в книге его крупнейшего представителя – Г. Пауля полемике с Вундтом уделено достаточно большое место. С другой стороны, отдельные стороны учения немецкого психолога (например, о первичности языка жестов) получили определенное распространение и в XX в. Среди непосредственных продолжателей Вундта называют обычно Отмара Дитриха, хотя в своих позднейших трудах он в значительной степени отошел от воззрений последнего. Однако в исторической перспективе концепция Вундта, как и других представителей психологизма, сыграла более важную роль как одна из предшественниц психолингвистики, возникновение которой относится уже к середине XX в.

РАЗДЕЛ VII

Русское языкознание первой половины XIX века

Начиная с XVIII в. можно говорить о включении русской лингвистической традиции в европейскую в двух отношениях. Во-первых, работы, созданные в странах Западной Европы, достаточно быстро становятся известны русским ученым и используются ими при разработке собственных концепций. Во-вторых, основные тенденции развития науки о языке в самой России во многом перекликаются с европейскими, хотя отнюдь не просто механически повторяют их. Так, говоря о первых десятилетиях XIX в., можно констатировать, что в России, как и за ее пределами, отмечают несколько направлений, по которым шло изучение языка.

Прежде всего, конечно, продолжалась разработка норм русского литературного языка, которая приобрела особую актуальность в связи с реформаторской деятельностью Н.М. Карамзина и его продолжателей, с одной стороны, и противодействием ей со стороны «архаистов», ведомых адмиралом А.С. Шишковым, возглавлявшим Российскую академию, – с другой. Эта полемика, как известно, сыграла важную роль в истории русской культуры, однако к собственно лингвистической проблематике ее обычно не относят.

Во-вторых, в рассматриваемый период появляется ряд работ, представлявших собой попытку применить к русскому языку принципы философской грамматики. В первую очередь здесь называют вышедший в 1806 г. в Харькове труд Ивана Степановича Рижского (1759 или 1761–1811) «Введение в круг словесности», представлявший собой, как отмечается в специальной литературе, первый в России опыт создания логико-грамматической концепции. В частности, И.С. Рижский подчеркивал, что «есть некоторые общие всем языкам законы, имеющие основание не на изволении народов, но на существенных и неизменяемых человеческого слова качествах, кои, делая оное всегда и везде с сей стороны единообразным, служат к тому, что люди разных веков и стран могут разуметь друг друга». Определяя слова как «знаки наших мыслей», автор делает вывод, согласно которому «свойства означаемой вещи должны находиться в ее изображении, если оно точно может их выражать. Следовательно, все, что существенно и всегда принадлежит нашим мыслям, должно быть существенно и непременно в наших словах». Вместе с тем И.С. Рижский отмечает и присущую каждому языку специфику: «…Как в чертах лица каждого не только народа, но и человека бывает нечто особенное, так и во всяком языке находится что-нибудь ему одному принадлежащее». Связано это с тем, что один и тот же предмет «иного народа поражает таким, другого другим качеством. От сего происходит, что понятие разных народов об одной и той же вещи бывают различны в рассуждении…»[42]42
  Некоторые исследователи (в частности, Ф.М. Березин) видят здесь определенную аналогию с позднейшим учением В. фон Гумбольдта о внутренней форме языка, которое было рассмотрено выше.


[Закрыть] Указывает Рижский также на наличие понятий «о тех предметах, которые у него токмо одного находятся» и тем самым определяют «физиономию» каждого языка.

Говоря о самом предмете философской грамматики, автор отмечает, что человек, «переходя от слов к мыслям, а от сих к вещам» и по рассмотрении последних обратным путем доходя до слов, открыл существенные и повсеместные их принадлежности. Наконец, приведши все свое познание о сих общих качествах слова в непрерывную связь, составил из того особливую философскую науку, которая называется всеобщею или философскою грамматикою».

В работе Ивана Орнатовского «Новейшее начертание правил российской грамматики, на началах всеобщей основанное», вышедшей в свет в Харькове в 1811 г., также отмечается, что грамматика может быть «всеобщей, или философской», когда рассматривается состав речи в ее отношении к «понятиям, изображаемым членораздельными звуками», и частной, подчиненной первому виду и трактующей о правилах какого-либо конкретного языка. В самой грамматике им выделяется четыре раздела: словосоставление (словопроизведение, или этимология), словосочинение (синтаксис), словопроизношение (слогоударение, или просодия) и правописание (орфография). Говоря о взглядах Орнатовского, обращают также внимание на различение им языка как речевой деятельности вообще (общий и необходимый для всех людей естественный дар) и конкретного воплощения этого дара «принятыми в каждом народе особливо разнообразными звукоизменениями». При этом Орнатовский отмечал, что язык, первоначально представлявший собой звукоподражательные элементы, выражавшие те или иные чувства человека, постепенно эволюционирует и совершенствуется.

Почти одновременно с сочинением Орнатовского вышла и книга Ильи Федоровича Тимковского (1772–1853) «Опытный способ к философическому познанию российского языка» (Харьков, 1811), в которой подчеркивается, что «правила всеобщей грамматики, изъясняя употребление российского слова, приводят к познанию его состава, свойства и силы». Одновременно Тимковский подчеркивает связь истории языка с историей народа, отмечая внешние (например, взаимодействие с другими народами) и внутренние факторы, влияющие на язык. В работе рассматриваются также вопросы русской лексикологии (в частности, говорится об устаревших словах и заимствованиях), развивается ломоносовская теория «трех штилей» и т. д.

Особое место в русской лингвистической литературе занимает вышедшая в 1812 г. (по другим данным – в 1814) книга «Начертание всеобщей грамматики для гимназий Российской империи». Ее автор – немецкий ученый Людвиг Генрих[43]43
  В России его также называли Людвигом Кондратьевичем.


[Закрыть] Якоб (1759–1827), с 1806 по 1816 г. живший и работавший в России, предпринял попытку проанализировать основные проблемы общего и русского языкознания с позиций знаковой теории. Согласно Якобу, язык представляет собой «систему таких знаков, которые можно по произволу употреблять для сообщения мыслей». Сам знак определяется как «каждый чувственный предмет, служащий средством к возбуждению другого определенного понятия в душе нашей и притом правильным образом». Различаются знаки естественные (телодвижения, взгляды) и искусственные (изображения, символы, слова). Понятия могут передаваться именно при помощи искусственных словесных знаков, преимущество которых перед прочими заключается в следующем:

– будучи относительно немногочисленными, они могут сочетаться друг с другом, что позволяет «составить большую разнообразность других знаков»;

– ограниченное число словесных знаков дает возможность легче удержать их в памяти;

– «искусственность» позволяет использовать их для целей общения;

– в отличие от всех других знаков словесные знаки можно использовать в самых разных ситуациях;

– будучи абстрактными, словесные знаки представляют однородные предметы обобщенно.

Л. Якоб особенно подчеркивает ту роль, которую выполняют словесные знаки в процессе мышления, «поелику без оных не можно никакой мысли в отвлеченности составить, а тем паче удержать».

Заслуживает внимания и проводившееся Якобом различие между языком как совокупностью словесных знаков и речью – их последовательностью для выражения связных мыслей и понятий. Поскольку словесные знаки объединены в язык по определенным законам, постольку задачей языкознания следует признавать выявление этих законов построения языка из присущих последнему форм и элементов. Предложение же понималось Якобом как выражение логического суждения, хотя большое внимание уделялось им и анализу собственно языковых структур.

Таким образом, можно констатировать, что уже в первые десятилетия XIX в. в России складывается логико-грамматическое направление, продолженное впоследствии трудами Н.И. Греча, П.М. Перевлесского, И.И. Давыдова и нашедшее наиболее выдающееся воплощение в концепции Ф.И. Буслаева, которая будет рассмотрена ниже.

В-третьих, как и в Западной Европе, начало XIX в. в России ознаменовалось формированием сравнительно-исторического языкознания. В той или иной степени проблемы языкового родства, которыми занимался еще М.В. Ломоносов, затрагивались и в рассмотренных выше трудах. Так, И. Орнатовский пытался классифицировать языки на древние и новые, коренные и производные, восточные и западные, отмечая близость славянского языка к латинскому и греческому.

И.Ф. Тимковский стремился обосновать родство русского языка с другими индоевропейскими (греческим, латинским, немецким и др.), сравнивая коренные числительные, термины родства, названия частей тела и т. п., с одной стороны, и указывая на фонетические, грамматические, семантические отличия русского языка от других славянских – с другой. Однако основоположником этого направления в России суждено было стать А.Х. Востокову.