Текст книги "Гриф"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц)

ОПЕРАЦИЯ «ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО»

– Это был биоробот, – закончил анекдот Сергей и расхохотался.

К зданию Института проблем мозга Марину, корреспондента газеты "Московский комсомолец", подбросил приятель, внештатник «МК» Сергей Корыстылев. Сергей был симпатичным парнем лет 27–28, отслужившим армию. В редакцию он пришел после нескольких лет работы в разных охранных фирмах. Главный придавал большое значение жизненному опыту, литературному дарованию и настырности своих журналистов, а отсутствие журналистского образования, общей культуры и солидных рекомендаций недостатком не считал. Он давал «экзаменационное» задание, и если молодой журналист с ним справлялся, его брали на минимальную ставку, – все остальное он должен был добыть «ногами», а также потом и кровью. Ну, потом – это понятно, журналиста ноги кормят, а кровью, как ни странно, значило кровью. На журналистов наезжали с двух сторон – и коррумпированные чиновники, силовые структуры, правоохранительные органы, и криминальные бригады, так что писать надо было очень деликатно. Можно – всю правду. Но так деликатно, чтоб этим сволочам не показалось обидно. В общем, балансировать надо было как на туго натянутой проволоке. Сереге это в основном удавалось. Потому он и был жив, здоров и в прекрасном настроении. Настроение же у него было прекрасным не только потому, что он один из первых выехал с милицейской бригадой на место преступления в филиал банка «Логотип» и написал захватывающий репортаж об ограблении, который опубликовали во вчерашнем номере газеты. Настроение было хорошим и потому, что он вез в своей машине самую обаятельную сотрудницу редакции – Марину Юрову.

Как известно, чем меньше знаешь, тем легче жить.

Если бы Серега знал, что по поводу репортажа главному редактору уже звонил сам Борис Борисович, глава группы «Перекат», в которую входил и банк «Логотип», и долго истерически орал в трубку, требуя уволить к чертовой матери журналюгу, осмелившегося в своем репортаже высказать ни на чем не основанное предположение, что в банке «Логотип» отмываются деньги московской мафии…

А при всей независимости, Уткин, главный редактор "Московского комсомольца", вынужден был считаться с пожеланием «ББ», и журналистское будущее Сереги висело в то утро на волоске…

Если бы Серега знал, что он затронул лишь вершину айсберга, что на эту тему говорить опасно…

Если бы Серега знал, что очаровательная Марина уже год является любовницей очень крутого бывшего спецназовца, до недавнего времени зарабатывавшего на жизнь в охранных структурах…

Если бы все это Серега знал, настроение у него не было бы таким безоблачным.

Но Серега ничего этого не знал и потому весело балагурил с Мариной. Та вежливо слушала, не перебивая, и загадочно улыбалась, являя Сереге очаровательную ямочку на левой щеке.

Ямочка как магнитом притягивала внимание Сереги, но он успевал следить и за дорогой, указателями, поворотами и не пропустил поворот с окружной.

Через десять минут он лихо притормозил у главного подъезда Института проблем мозга.

– Я могу тебя подождать, – сказал Сергей.

– Спасибо, не надо, – ответила Марина. – Я не знаю, как долго пробуду в этой богадельне. Тут недалеко метро. Доберусь.

– С тебя причитается, – прозрачно намекнул на хоть какую-то сатисфакцию за поездку Сергей.

– Само собой. Блок "Мальборо", – пообещала Марина, разбив остатки надежды на более приятное для Сереги продолжение.

Марину в фойе уже встречали.

Она почему-то была уверена, что встретит ее ординатор, ассистент, на худой конец аспирант профессора Морова. И заранее заготовила одну из своих фирменных улыбок, неотразимо действовавших на мужскую половину человечества.

Но ее встретила женщина лет сорока, с выдающейся во всех отношениях фигурой. У нее была красивая шея, высокая грудь, тонкая талия, пышные бедра, длинные ноги. То есть для любителей пышной, зрелой красоты встречавшая Марину дама выглядела почти совершенством. Марина с ее мальчишеской фигурой, в джинсах, с остро торчащими грудками, не требовавшими бюстгальтера, выглядела замухрышкой. А ведь на шуточном конкурсе «Мисс-журналюга-98» она заняла первое место.

– Диана Ивановна, – представилась дама. – Старшая медсестра.

Марина вежливо кивнула головой и смущенно сделала книксен:

– Марина. Можно просто – Марина, без отчества.

Достаточно было взглянуть на брезгливое выражение лица Дианы Ивановны, чтобы понять, что даже если бы ей назвали отчество этой пигалицы, она бы его проигнорировала.

– Я уже тридцать лет работаю с профессором Моровым, – посчитала нужным добавить Диана Ивановна, чтобы отсечь какие бы то ни было надежды молодой журналистки на роман с «шефом».

– Не может быть, – выразила искреннее недоверие Марина. – Вам больше 45 не дашь.

– Мне 47, милочка, и я начинала у него младшей хирургической сестрой. Еще до медтехникума. Он тогда в Боткинской работал. Дивный, дивный хирург.

– Я думала, что он невропатолог, может быть – биолог… А он хирург?

– Он начинал как хирург, потом стал выдающимся нейрохирургом и уже после этого занялся изучением глобальных проблем мозга. Кстати, вы знаете, что он еще и великий гипнотизер?

– Не знаю. А он меня не загипнотизирует?

– Нет, – высокомерно ухмыльнулась Диана Ивановна, дав понять, что на такую замухрышку профессор не будет тратить свою драгоценную энергию.

Попытки Марины разузнать что-то по дороге в научно-учебный корпус о личной жизни профессора ни к чему не привели. Диана Ивановна пресекала это на корню.

Остановившись перед металлической дверью с надписью "Директор Института, профессор, академик Моров А.Б.", Диана Ивановна нажала на кнопку звонка. Голос в динамике разрешил:

– Входите.

Они вошли в просторную приемную, украшенную фикусами и геранями.

Секретарша, крохотная, миловидная дамочка нервно дернула плечиком и тихо сказала:

– Вы из газеты? Профессор ждет вас.

Поблагодарив Диану Ивановну, Марина, испытывая необъяснимый страх, шагнула через порог и оказалась в пространстве между двумя дверями, и дверь в приемную за ней захлопнулась словно автоматически. То мгновение, что она находилась между двумя металлическими дверями, показалось ей вечностью. Причем было полное ощущение, что ее в это мгновение просвечивают рентгеновскими или какими-то иными лучами. Волосы чуть-чуть приподнялись на голове и зашевелились. По коже пробежали мурашки. Но все это длилось действительно мгновение. Дверь, ведущая в кабинет Морова, распахнулась автоматически, и она оказалась в большой, вполне уютной комнате: вдоль стен стояли стеллажи с книгами, в немногих свободных пространствах висели очень хорошие, спокойные, реалистические картины, в углу – аудио-видеоцентр. Звучала приятная музыка. Марина плохо разбиралась в классической музыке. Поэтому спросила наугад:

– Вивальди?

– Нет, скрипичная соната русского композитора Хандошкина, – улыбнулся ей элегантный старик в глубоком эргономическом кресле с золотой инкрустацией на ручках.

– Извините.

– Ну что вы, кто сегодня может отличить Хандошкина от Вивальди. Проходите. Итак, почему вы решили взять у меня интервью? Молодежь интересуется проблемами мозга?

– Я корреспондент газеты "Московский молодец", но интервью хотела взять у вас для журнала «Фас».

– Смешное название для журнала.

– Почему же? Есть журнал «Профиль», почему бы не быть журналу под названием «Фас». Мы стремимся показать людей, так сказать, в фас, то есть такими, как они есть, какими они предстают перед нами с открытым забралом, так сказать.

– А почему вы думаете, что я приподниму перед вами забрало?

– Хотя бы потому, – рассмеялась Марина, – что с забралом невозможно пить чай, обожжетесь.

– Решив взять интервью у такого человека, как я, вы тоже рискуете обжечься, – вдруг остро, жестко глянул в глаза Марины профессор Моров.

– Что значит у такого человека, как вы? А какой вы человек?

– Вы хотите это узнать?

– Для того и пришла. В этом суть моего, так сказать, редакционного задания.

– Задания? А кто дал вам такое задание?

– Главный редактор журнала.

– Кто он?

– Известный писатель и журналист, доктор философии Дмитрий Перелуцкий.

– Не знаю такого, – заметил Моров.

– Ну, он, собственно, редактирует журнал. А его «фас», извините за каламбур, определят Председатель общественного совета Борис Борисович Лубенецкий…

– Это меняет дело. Значит, журнал входит в его медиа-группу?

– Да… Так же, как телеканал "12 линия", отметивший недавно свой пятилетний юбилей, газета "Новости дня" и многое другое.

– Бориса Борисовича знаю, – кивнул Моров, – мы сотрудничаем.

Более подробно говорить о своих взаимоотношениях с Дубенецким не стал. А Марина не стала объяснять профессору, что задание это придумала она сама. И ни Дмитрий Перелуцкий, ни тем более Борис Борисыч к этой идее не имели никакого отношения. Мало того, она с трудом уговорила Перелуцкого поручить ей это задание, предупредив, что Уткин с удовольствием купит такой репортаж для "Московского молодца".

– Странное название, – ухмыльнулся Моров.

– Почему? «Профиль», "Фас", – нормально.

– "Профиль" – да, хотя и с намеком на "пятый пункт". А вот «Фас»… Это ведь и команда собаке схватить за горло врага…

– Ой, знаете, такая интерпретация нам и в голову не приходила.

– Значит, не приходила? И вы не собираетесь этой статьей или репортажем из института взять меня за горло? Нет? Очень хорошо. И будет очень плохо, если попытаетесь. И для вас лично, и для вашего Перелуцкого. И даже для всесильного «ББ». Я человек, знаете ли, обидчивый, злопамятный.

– Ой, не поверю, – улыбнулась Марина. – По первому впечатлению вы такой душка.

Слово «душка» показалось Морову таким неуместным, что он невольно громко, басовито расхохотался и глаза его, кажется, даже потеплели.

– Ну что ж… Коли душка, надо оправдывать первое впечатление. Каковы, собственно, ваши планы? Короткое интервью? Статья, для написания которой вам потребуется еще пару раз приехать в институт? Или репортаж, для которого достаточно одного визита?

– Мне бы хотелось сделать большой материал, так сказать, полифоничный многотемный… И для этого, если, конечно, это возможно, я хотела бы побывать в Институте несколько раз.

– Ну что ж, это возможно. Но…

– Но?

– Давайте так. Сегодня я покажу вам одно из наших отделений. Завтра вы напишете о нем небольшую статью и послезавтра утром покажете ее мне: если мне понравится, я проведу вас в другое отделение, где проходят более сложные исследования. И так далее…

– Вы такой осторожный человек?

– Я такой мудрый. Знаете ли, деточка, репутация зарабатывается годами, а теряется в один день. Я создавал этот институт почти пятнадцать лет. Одна заказная или просто недобросовестная публикация – и я могу потерять свою репутацию. У меня нет времени, чтобы доказывать в контрпубликациях, в суде, в обществе, что меня оболгали. Да и прокуратура.

– Что – прокуратура?

– Прокуратура недавно возбудила уголовное дело против моего друга, директора Института проблем психологии. Это мой ученик, я помогал ему создавать его институт, мы сотрудничаем… И вот на основании публикации в газете прокуратура возбудила уголовное дело. Это, оказывается, для них основание. Какой-то недобросовестный журналист, возможно, по заказу конкурентов, опубликовал пасквиль, а честный человек должен теперь доказывать, что наркотики в его институте использовались для лечения и только для лечения людей с нарушенной психикой, в малых дозах, под наблюдением врача.

– Наркотики меня не интересуют, – призналась Марина.

– Уже хорошо. Ведь у нас тоже применяются наркотические вещества. Но в таких микроскопических дозах… И под тщательным наблюдением высококвалифицированных специалистов. В общем, это потом. Сегодня мы пойдем с вами в наркологическое отделение.

– Я слышала, что алкоголь в малых дозах тоже полезен?

– Безусловно. Но вы сейчас увидите тех, кто увлекались большими дозами. Это уже болезнь. И мы ее успешно лечим.

…Когда они проходили через приемную, Марине показалось, что секретарша при появлении Морова встала и затрепетала как былинка на ветру. Дамочка была столь невелика ростом, что не сразу было понятно – стоит она или сидит.

…Когда они проходили по коридору административного корпуса, ни Моров, ни Марина не обратили внимания на стоявшую в нише и говорившую по телефону женщину в белом халате и белом чепце: мало ли среднего медперсонала шастает по зданию. А напрасно. Возможно, многие события развивались бы по иному сценарию, если бы профессор Моров поинтересовался у женщины, с кем и о чем она говорила. Может, приученная говорить Морову только правду, Диана Ивановна, бывшая когда-то его любовницей и ревнующая его с тех пор ко всем без исключения женщинам, сказала бы, что говорила по телефону с неким Егором Федоровичем.

Сам по себе этот факт не заслуживает наказания.

Хуже было бы, если бы Моров, задав несколько вопросов-капканов, пристально глядя в точку на лбу Дианы, спросил бы ее:

– Где. Он. Работает?

И она бы ответила:

– В генеральной прокуратуре.

– О чем. Вы. Ему. Рассказали? – пытливо глядя в зрачки Дианы, спросил бы Моров.

– О том, что вы пошли показывать журналистке наркологическое отделение.

– А о чем. Вы. Еще рассказывали. Этому. Человеку? – спросил бы Моров.

– Обо всем – о посетителях, разговорах, о темах исследований. О том, что я узнаю здесь, в институте.

– Зачем. Вы. Это. Делаете? – спросил бы Моров.

И тут бы Диана расхохоталась саркастическим смехом:

– А затем, что не надо задирать юбку каждой встреченной потаскушке, когда рядом есть любящая вас и преданная вам женщина, об одном прикосновении к которой мечтают многие мужчины.

Трудно предсказать, что бы ответил на это доктор Моров. Одно бесспорно – обиженная, отвергнутая женщина способна на многое.

Тем временем спустившись на лифте и пройдя еще одно колено длинного коридора, профессор и Марина оказались в наркологическом корпусе. Перед тем как открыть массивную дверь своим ключом, профессор предупредил:

– И никаких имен. Одни проблемы. Никаких имен.

Почему он это повторил дважды, Марина поняла, лишь оказавшись в коридоре отделения: первым, кого она увидела, был популярный актер театра и кино, с отекшим лицом и потухшими глазами, бредший им навстречу.

– Здравствуйте, профессор, – уныло сказал он, не глядя на профессора и его спутницу.

– Здравствуйте. Как самочувствие?

– Уже лучше, – ответил мастер. – Но все равно – бессонница. Плотно ужинаю, но ночью встаю, съедаю все, что принесли жена и дочь. Просто зверский аппетит. А днем тянет в сон, ни есть, ни читать не хочется. Вялость какая-то…

– Но ведь у вас такое состояние бывало и раньше? – спросил профессор, взяв руку актера в свои и обминая их, как скульптор мнет глину, прежде чем пришлепнуть кусочек к почти готовому сырому бюсту.

– Да, но до клиники я мог выпить. Это помогало. На время.

– Во-о-т. На время. А потом – еще хуже. Нет, батенька, лечиться надо.

– А поможет, профессор? – безнадежно спросил актер.

– Обязательно.

– За последние трое суток не было ни одного "глюка", – радостно поделился актер.

– Что это – "глюки"? – шепотом спросила Марина у Морова.

– А черти всякие. При «делириуме» они частенько навещают по ночам.

– А что такое "делириум"? – округлила глаза Марина.

– Белая горячка. Наша национальная болезнь.

Простившись с профессором, актер снова опустил голову и плечи и понуро поплелся по коридору в свою палату.

– При белой горячке все время глюки появляются. Видения, – продолжал Моров, – не обязательно черти. Вот Юрия Петровича мы сняли с капитанского мостика тонущего теплохода. Причем он мужественно его не покидал. А уж когда вода стала его захлестывать, жене пришлось вызвать «скорую». Ну, связали, конечно. Привезли к нам. Наш контингент. Ведь чтобы продолжать наши исследования, мы вынуждены лечить только состоятельных пациентов. Зато ставим на ноги…

– Я понимаю, – пролепетала Марина.

– Да… Юрия Петровича мы с капитанского мостика сняли. Он хорошо заработал во Франции и США. Но… на радостях, так сказать, не удержал равновесия. Сейчас ему значительно лучше…

– Здравствуйте, профессор, – остановил Морова полный человек с очень узнаваемым лицом.

Марина даже оторопела. Это был крупный правительственный чиновник, бывший министр. Его не раз критиковала пресса, не без оснований подозревающая, что у чиновника в зарубежных банках хранится столько же денег, сколько в месяц выплачивают всем пенсионерам России.

– Иван Данилович? Как драгоценное здоровье? – спросил Моров. При этом он не наклонил головы, даже не повернул ее в сторону пациента, и интонация звучала как-то издевательски-подобострастно.

– Лучше. Значительно лучше. Я уже звонил премьеру. Сказал, что готов выполнить любое задание, как раньше говорили, партии и правительства… Вполне в форме. Только голова побаливает еще, затылок ломит.

– Пара сеансов гипноза, и мы без всяких лекарств, без этой, знаете ли, химии голову вам выправим, – заверил его Моров.

– Вот именно, – вдруг заволновался министр, наливаясь кровью, его большая голова с пышной шевелюрой мелко затряслась, – никакой химии! А мне говорят – почему такой урожай? А где удобрения, я спрашиваю? Дайте мне удобрения, и я дам вам урожай! А они говорят, мы вам дали удобрения, где они? А я говорю…

– Успокойтесь, успокойтесь… Вам нельзя волноваться. Никаких научных споров, никаких производственных совещаний. Говорите о спорте, искусстве, о женщинах, наконец. Но ни слова про удобрения!

– Что с ним? – спросила Марина, когда они отошли на пару шагов от бывшего министра.

– Тот же делириум. К нему приехала вначале пожарная машина.

– Почему?

– Он разбил окно и кричал на всю улицу "Пожар! Пожар!".

– А что, пожара не было?

– Конечно. Померещилось. И на носилках, когда его специальным «галстуком» привязали, все кричал: "Берегитесь! Стены падают! Сейчас кровля рухнет!" А санитаров принимал за членов коллегии министерства. В машине провел «заседание». Санитары потом очень смеялись. Но, конечно, наши сотрудники дают подписку о неразглашении. Такие люди… Надо быть аккуратными с информацией. Вам все – только для сведения. Если напишете с именами, – проклянете маму, которая вас родила. У нас с этим строго.

– Я поняла. Я – аккуратно, – пообещала Марина.

– Эти все уже пошли на поправку, – заметил не останавливаясь Моров. А вот у этого нашего пациента болезнь еще не купирована. Он поступил вчера.

– Ой. Но я вчера смотрела по телевидению его программу «Панорама». Это же…

– Никаких имен, – предупредил Моров. – Да, это Олег Ковалев, известный телеобозреватель. Но и на старуху бывает проруха. Слава, напряженный труд, большие деньги, влияние… И вот – все чаще наш телегерой прибегает к спиртному. Перед вами – результат длившейся неделю белой горячки.

– Как неделю? Я вчера его видела.

– Это была запись, сделанная перед срывом. В понедельник он сделал черновой вариант обзора. И – сорвался. Потом на студии в его обзор добавили репортажи, свежие съемки, оперативные сюжеты, смонтировали… А он уже у нас был. Смотрел себя по телевизору и вот так же рыдал.

Знаменитый телеведущий рыдал громко и безутешно.

– Еще за два дня до срыва, – говорил шепотом Моров, разминая своими сухими тонкими руками большие крестьянские руки телекомментатора, – он был весел, остроумен, шумен. И вдруг, видимо, после сильного перенапряжения на работе, выпил дома подряд два стакана виски, и его «понесло»: плач, рыдания, крики, депрессия. Он ужено жалел себя за что-то.

– Это не про него писала наша газета?..

– Про него…

– А не про него Жириновский в Госдуме?..

– Про него…

– Тогда я понимаю, почему ему так жаль себя. Талантливый человек…

– У нас почти все талантливые. А ему уже лучше. Вчера он еще звал маму.

– А мама почему не приходит?

– Она три года как умерла.

– А…

– Теперь ему лучше.

Словно оспаривая это утверждение, телеведущий поднял на доктора заплаканное лицо и жалостно прошептал:

– Мама, мамочка…

– Добавьте трипронитад, вместо одного укола сделайте две инъекции, приказал доктор ординаторше, подобострастно застывшей с блокнотом у двери. – И через час ко мне в кабинет, на сеанс гипноза. Мы поднимем его на ноги.

– Скажите, профессор, а гипноз не оказывает негативного воздействия на психику, на подсознание?

– Что вы имеете в виду? – насторожился профессор.

– Ну, медикаментозное воздействие, сеансы гипноза… Эти люди вернутся на свои рабочие места, но не останутся ли они под вашим воздействием? Вы стараетесь, чтобы у них не возникало привыкания к «химии». А к вашему психическому воздействию не будет привыкания?

– Главное – снять состояние бреда, страха, – словно не слыша вопроса Марины, пробормотал Моров, но по тому, как он на нее взглянул, она поняла, что вопрос профессор расслышал и игнорировал его не случайно. – Приступы белой горячки, или, как мы ее еще называем, «белочки», возникают обычно с наступлением сумерек. Сегодня экскурсия закончена, – вдруг заявил он. Встретимся послезавтра.