Текст книги "Гладиаторы «Спартака»"

Автор книги: Георгий Миронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА 8
УБИЙСТВО В «СУЛТАН-САРАЕ». ПРОДОЛЖЕНИЕ

– Поздравляю вас, барон, отличные, просто-таки отличные копии! – седой как лунь старый лорд Мэйлсон, сидя после завтрака в кресле возле бассейна, еще раз бросил взгляд на стоящие перед ним на белопластиковом столике терракотовые светильники. – Если бы я не был профессионалом, мог бы поверить, что эти вещицы действительно подняты из глубин Средиземного моря у берегов Кеммера. Турки научились так старить глину, так точно передавать орнамент, что и более искушенный ценитель эллинских древностей мог попасть под обаяние этих вещиц. Так вы говорите, продавец выдавал себя за участника подводной экспедиции под моим руководством? Смешно!

Лорд Мэйлсон и барон Ритенау рассмеялись.

– Однако запросил он за обе вещи по десять долларов за штуку. Итого двадцать: за такую легенду не жаль заплатить, – Ганс фон Ратена был рад, что ему удалось заманить в отель «Султан-сарай» своего старого приятеля по «Лайонс клаб Интернэйшэнл» под предлогом идентификации древностей.

Надежда турецкой сборной по футболу, центральный защитник «Галатасарая», недавно купленный московским «Спартаком» за 3 миллиона долларов, рослый и спокойный Раши Бакир равнодушно скользнул взглядом по двум элегантным старичкам, с улыбкой рассматривающим терракотовые светильники.

«Старые придурки, – подумал он. – Что-то толкуют о древностях». Точно такую же плошку с мордой старца с большими ушами и открытым ртом, в который вставляется тонкая свечка, он купил на рынке в Стамбуле за один доллар. И то считал, что слишком дорого.

Раши уже начал волноваться. Он проплыл несколько километров в голубой воде бассейна, ему хотелось есть, он замерз, и вообще, если честно, успел соскучиться по жене. Конечно, в какой-то степени это был брак по расчету. Его устроила мать Раши, Фатима Бакир, дама почтенная, но нетерпеливая, и дядя, эфенди Азис Бакир, известный врач-гинеколог.

– Сколько можно бегать за мячом, без семьи, без своего дома? – визгливо спрашивала мать, когда в редкие перерывы между матчами и сборами он навещал ее в их просторном особняке на окраине Стамбула. – И потом, я видела один матч. Это просто ужас! Вы так бьете друг друга в самые интимные места... Я хотела бы все-таки иметь от тебя внука. Если ты будешь тянуть с женитьбой, я никогда не увижу своего внука.

Что касается дяди, то он гарантировал: невеста будет девицей.

Таким образом, мать искала ему родителей будущей жены из своей среды с расчетом, чтобы они были все-таки чуть богаче и знатнее, чем ее муж, старый Баби Бакир, видный стамбульский нотариус. В конце концов, их сын – не только умница и красавец, но и уже достаточно богат, чтобы выбрать невесту из лучшей стамбульской семьи.

Дядя тоже искал невесту для племянника среди своих богатых и знатных пациенток.

Выбор и дяди и матери пал на одну и ту же девушку.

У Нафиги были маленькие черные усики, полные высокие груди, теплый бархатистый живот, могучие бедра при тонкой талии, чудный голос, превосходный дом в Стамбуле и загородный дом под Аланией в качестве приданого. Кроме того, она оказалась достаточно активной, чтобы разбудить дремлющие под воздействием больших тренировочных нагрузок страсти будущего мужа...

«Во имя Аллаха, где эта негодяйка?» – ласково подумал о молодой жене Раши Бакир и вдруг почувствовал, как две теплые ладошки, пахнущие лавандой, закрыли его глаза.

– Нафига, разве можно быть такой копушей? – возмутился Раши. – Места на пляже, во всяком случае лучшие места, давно заняты.

– Ничего страшного, значит займем худшие. Как говорил пророк, не место красит человека...

– Пророк ничего подобного не говорил, – возмутился Раши.

– Значит, это говорю тебе я, далеко не последняя женщина в этой стране.

– А кто ты такая, собственно?

– А я жена знаменитого футболиста «Галатасарая», непревзойденного центрального защитника, которого не может пройти ни один самый отчаянный нападающий мира, Раши Бакира, вот кто я есть, а ты кто такой?

– А я всего лишь муж этой удивительной женщины, супруги несравненного Раши Бакира.

Смеясь и шутливо переругиваясь, они прошли между банановыми пальмами к морю, выбрали на зеленой лужайке газона два шезлонга на колесах, и Раши откатил их туда, куда указала Нафига – в сторону от основной массы отдыхающих отеля «Султан-сарай», между кустами, дающими достаточно плотную тень и в то же время радующими глаз крупными сиреневыми цветами.

Они бросили на шезлонги цветные махровые полотенца с символикой «Галатасарая» и отправились завтракать.

Омлет, сыр, брынза, масло, крохотные сосиски, помидоры, огурцы, жареные баклажаны, огромная тарелка хрустящих тостов, мед в крохотных керамических блюдцах, две чашки чая «Липтон» и две чашки кофе, и гора крохотных круассанов – вот и весь их скромный завтрак.

– Ну, ладно, – смеялся Раши, – я скоро начну тренироваться и сгоню вес, а тебе грозит стать самой полной женщиной Турции, если ты будешь поедать столько тостов с медом и такие горы круассанов с кофе и молоком.

– Я стану самой изысканной женщиной Турции, ибо, о глупый мужчина, слава Аллаху, в этой благословенной стране в основном обитают мужчины, познавшие великую истину – любимого тела должно быть много! А теперь к морю? – таинственно улыбнулась Нафига.

– Вот уж нет! Там слишком много народу, давай лучше поднимемся в номер, – предложил Раши.

– И, как вчера, выйдем из него только к обеду? – рассмеялась Нафига. – А у меня еще и загара совсем нет, чем я буду хвастаться перед подругами?

– Перед подругами? – ревниво нахмурился Раши.

– Ты же знаешь, любимый, что никто кроме тебя никогда не увидит границы загорелого и незагорелого тела. Из лиц мужского пола, я имею в виду.

– Значит, к морю, – сказал Раши и положил сильную руку на крутое бедро жены.

«Лишь бы она не полнела в талии», – мечтательно подумал он.

Мимо них, призывно покачивая мощными бедрами – такими же крупными, как у Нафиги, но, может быть, более упругими и спортивными, – прошла высокая брюнетка, бросив на Раши томный взгляд.

Он вспомнил ее. Вчера в банном комплексе она буквально преследовала его: в турецкой бане, когда ее массировали два молодых аланца, она яростно кричала от удовольствия, демонстративно легла на горячий подиум совершенно голой, и, когда по ее спине аланцы водили полотняным мешком, наполненным воздухом и намыленным до туманного состояния, она, прикрыв лоб рукой, все смотрела и смотрела на него и на то, как он намыливает нежные груди своей Нафиги в одном из отделений турецкой бани. Нафига, скрытая мраморным углом кабины, не видела этого, ему же некуда было деть глаза, они каждый раз упирались в голое тело этой иностранки.

Потом, когда они с Нафигой заглянули в сауну, женщина снова была там и снова совершенно голая. Она сидела, нагло раскорячив ноги, и, казалось, буквально гипнотизировала своим разверзшимся чревом.

Раши тут же развернулся и под предлогом, что в сауне слишком жарко, увлек Нафигу на разложенные в виде кушеток шезлонги.

– Все немки шлюхи, – как оказалось, не подумал, а сказал вслух Раши.

– Ты не прав. Среди них попадаются очень милые, – лениво возразила Нафига.

...Когда он открыл глаза, уже лежа в шезлонге на берегу моря, то вновь увидел ту же картину. Эта немка буквально преследовала его. И – надо же! – поставила шезлонг так, что ему опять некуда было деть глаза от эротического ракурса.

– Пойду, поплаваю, – заметил Раши и, пружинисто встав на ноги, чуть покачивая мощным торсом, направился к морю.

Он не видел, как немка натянула на руки желтые перепончатые перчатки, на лицо – маску с трубкой и, сотрясая набережную колыханием мощных персей, направилась вслед за ним, ориентируясь на желтые, в черную полоску плавки Раши.

Одновременно от кафе, стоявшего на сваях на самом пляже и поившего гостей «Султан-сарая» разнообразными напитками, с трудом поднялся из белого пластмассового кресла грузный «новый русский» с золотой цепью толщиной в палец на черной от загара груди и, с трудом переставляя согнутые в коленях ноги по крупному песку, согнув руки так, словно они еще лежали на письменном столе, у компьютера, на рулевом колесе или просто на толстом животе, направился к дощатому настилу, с которого можно было нырнуть в прозрачную воду Средиземного моря.

На нем были точно такие же, как у Раши, «пчелиные» – желтые с черным в полосочку – плавки.

В воду они вошли с разных мостков, но почти одновременно.

За Раши плыла страстная немка с неопределенными (для него) целями, а за «новым русским», чье огромное и невыразительное лицо было скрыто маской и дыхательной трубкой, плыли тоже в масках и с трубками два рослых телохранителя.

Неожиданно Раши, проплыв половину расстояния, отделявшего один пирс от другого, повернул к берегу и вскоре, выбравшись на пляж, блаженно растянулся на песке. Он считал, что крупный песок отлично массирует кожу, своего рода – множественное одновременное иглоукалывание.

Вдруг с моря раздался истошный крик.

Если бы телохранители наблюдали во время заплыва своего патрона непосредственно за ним, они бы увидели, как немка, на которой были только тонкие черные трусики, почти не прикрывавшие ее потаенные места, вдруг сделала резкий рывок под их хозяина и ухватила его двумя руками за причинное место. После чего резко взяла направо и, проплыв под водой метров десять, вынырнула и затерялась между голов других резвящихся в тихом море гостей отеля.

И только тогда раздался истошный рев «нового русского».

Первое прикосновение к гениталиям чьих-то рук он воспринял как шутку или игривое кокетство. Человек он богатый и уже тут, в «Султан-сарае», успел уконтрапупить нескольких, как он говорил, «телок», и самодовольно предположил, что это одна из них заигрывает, рассчитывая на хороший гонорар. Но когда через несколько секунд толстяк ощутил вначале в месте прикосновения, а затем во всем теле страшные, пожирающие плоть зуд и боль, он закричал.

Не просчитав ситуацию (они все-таки были качками, а не профессионалами), охранники нервно содрали со своих голов маски, оглядели пространство вокруг и не заметили ничего подозрительного. Один из них ухватил патрона под мышки и, сопровождаемый его истошными криками, потащил к берегу. Второй вначале нырнул, увидел уходящий в глубину хвост какой-то рыбины, потом – всполошно уплывающих в разные стороны крупных медуз, ухватил одну из них, чтобы проверить, не она ли ожгла патрона, и убедился, что нет. Преследовать же попавшую под подозрение рыбину было уже поздно, и бодигард присоединился к коллеге. Вдвоем они быстро доставили хозяина на берег, уложили на бетонное покрытие набережной и стали суматошно массировать его дряблое тело в районе сердца, делать искусственное дыхание, при этом его заплывшие тугим жиром руки никак не хотели заворачиваться за голову. На их крики сбежался народ. Прибежал врач, которому всего-то нужно было преодолеть метров 50 от «рецепции».

Но врач лишь констатировал смерть. Причины же смерти он не рискнул назвать. Как всегда предположил:

– Вероятно, сердце.

Рассказ качков о том, что босс кричал как ошпаренный и что его, скорее всего, ужалила ядовитая рыба, эскулап отверг. Таких рыб в море возле пятизвездочного отеля «Султан-сарай» не водилось, а если бы и водились, то владельцы отеля, заботясь о своих постояльцах, давно их повыловили бы.

Впрочем, судьба несчастного «нового русского» мало кого, кроме его охранников, волновала в это прелестное утро.

Толстяка унесли. Отдыхающие расползлись по своим шезлонгам и, поскольку время шло, а все было «включено», принялись снова жадно поглощать пиво, кока-колу, воду, принялись за оранжад, виски, коньяк, кофе, чай, вино и прочие «инклюзивы».

Лишь после этого на берег выползла совершенно обескураженная немка. Ее недавно еще крутые и упругие груди вяло висели на животе. Она была сильно взволнована.

«Средство, кажется, действительно оказалось действенным, – заметила она себе мысленно. – Но я, увы, промахнулась».

А Раши вернулся к Нафиге. Утро было таким солнечным, ясным, красивым и безмятежным, что не хотелось портить его огорчениями в связи со странной гибелью незнакомого русского.

Тем более что этот русский ему сразу не понравился. Нельзя мужчине так запускать себя – просто какая-то гора сала. Неудивительно, что сердце не выдержало, тем более что пьян он был круглые сутки.

Единственный человек, который правильно «прочитал» ситуацию, был рослый мускулистый француз. Лицо его украшал (именно украшал, а не обезображивал) шрам от левого глаза к уголку левой губы. Еще два-три шрама можно было обнаружить, если присмотреться, у него на груди и животе, левую ногу от колена до щиколотки также прорезал белый шрам, какой остается от скользящего ножевого удара.

Он заметил сходство плавок «нового русского» и турецкого футболиста, не поленился, встал, когда русского вытащили на берег, просунул руку сквозь частокол загорелых ног и пощупал пульс. Это был, бесспорно, пульс трупа. Потом француз встал и внимательно смотрел, какие манипуляции с телом умершего производил турецкий врач. Особое внимание он обратил на цвет белков глаз, когда врач поднял веки.

Белки были неприятно желтого цвета. Он знал, что ко времени вскрытия цвет белков глаз станет прежним. А из крови совершенно исчезнет яд, каким-то образом занесенный в безобразное тело этого толстяка. И то, что яд предназначался турецкому футболисту, Рене Шардену, киллеру Исы Назимова, было совершенно ясно.

Когда он отходил от толпы, окружившей распростертое на бетоне набережной тело «нового русского», его глаза встретились с глазами полногрудой загорелой немки. И они сразу поняли, что знают друг про друга все. Или почти все.

Немка знала, что, не выполнив задания, она не может остаться в живых: Барончик страсть как не любил неудачников в своей Системе. И она решила ускорить события.

У Рене Шардена была своя программа. И программы двух киллеров явно не стыковались. В такой ситуации выиграть может лишь один.

Рене Шарден решил, что это будет он.

Повесив на плечо сумку с купальными принадлежностями, полотенцем, флаконом крема для загара и черными очками от солнца, он двинулся за гологрудой немкой так, что она не могла не почувствовать этого нарочитого преследования. Рене явно обострял ситуацию, вынуждая противника нервничать и ошибаться.

В лифт, на котором можно было попасть от бассейна на свой этаж гостиничного комплекса, они вошли друг за другом.

В кабине были и другие люди, но, обведя взглядами публику, оба опытных киллера поняли: они без сопровождения и без чистильщиков. В их ремесле такое бывает достаточно часто. Надеяться оба могли только на себя. Рене, не вынимая руку из кармана шорт и повернувшись так, чтобы между ним и пультом определения этажей никого не было, нажал невидимую кнопку на небольшом, величиной с коробок спичек, приборе в кармане шорт.

Лифт остановился. Однако это не вызвало никакой паники. Люди стояли, ожидая, что он двинется дальше. Такое иногда бывало.

Лифт дернулся, поднялся еще на этаж, но двери не раскрылись, он снова застрял.

Немка все сильнее нервничала. Сначала она стала что-то неразборчиво кричать в мегафон, пытаясь вызвать дежурного. Но она кричала по-немецки, ей же что-то спокойно отвечали по-турецки. В кабине лифта кроме немки и Рене оказались только турки – из постояльцев отеля. Они с удивлением и откровенным осуждением смотрели на немку, которая одну за другой нажимала все кнопки на пульте. Лифт дергался. Но с места не трогался. Наконец немка добилась того, что лифт вдруг нервно вздрогнул и быстро ринулся вниз. Флегматичные турчанки с маленькими детьми прореагировали на это по-разному: мамы тяжело и осуждающе вздохнули, дети же радостно завизжали.

Внизу лифт снова остановился. Немка пыталась руками раздвинуть стальные двери. Она кричала что-то неразборчивое, скребла ногтями по стальной обшивке, царапала перстнями с драгоценными камнями по стали так, что на поверхности оставались глубокие впaдины и царапины.

Как бы пытаясь помочь ей, высокий француз тоже приложил ладони к дверям и сделал попытку раздвинуть их. При этом невольно задел руку немки своим перстнем. Впрочем, этого никто, кроме самого француза, и не заметил, он же, заметив, тут же повернул перстень камнем внутрь, правда, перед этим тщательно вытерев его о светлые шорты.

На внешней стороне безымянного пальца немки появилась крохотная капелька крови, такая крохотная, что ее не заметила и сама женщина.

Наконец за дверью послышалась спокойная турецкая речь, потом немецкая – переводчица из «рецепции» перевела взволнованной гостье отеля, что ничего страшного не случилось и сейчас дверь откроют.

И действительно, после недолгого скрежета монтер стальной монтировкой раздвинул дверцы, потом двое рабочих растянули их в стороны и держали, пока все застрявшие в кабине пассажиры не покинули лифт. При этом им пришлось выбираться из неудобного положения – лифт застрял на метр ниже пола «рецепции», находившейся на первом этаже.

Потрясенная немка, как только ее вытянули два спокойных турка на мраморный пол первого этажа отеля, встала на четвереньки, потом с трудом – на ноги и вдруг, быстро-быстро семеня ногами, бросилась по направлению к выходу.

Однако пробежав метров пять, вдруг рухнула на мраморный пол, громко ударившись головой о белые мраморные плитки.

К ней бросились служащие «рецепции», переводчики, гиды. Дама, когда над ней наклонилась переводчица и что-то спросила по-немецки, от звуков родной речи пришла в себя, оттолкнула протянутые к ней руки, встала на четвереньки, сделала в таком положении несколько шагов в сторону выхода из отеля. Потом с трудом, пошатываясь, встала на ноги и выскочила на аллею, ведшую от входа в отель на стоянку автомобилей. Однако и там она не остановилась, как можно было предположить, а, мелко перебирая ногами, шатаясь из стороны в сторону, направилась левой извилистой аллеей между фонтанчиками и мелкими водоемами, создававшими неповторимый уют «Султан-сарая», куда-то налево, налево. Словно в ее мышечном или мыслительном аппарате произошел некий сбой. Пока наконец не оказалась у бассейна аквапарка. Здесь как раз начался перерыв, и десятки мальчишек и девчушек, детей отдыхающих в отеле клиентов, покинули гигантские съезды и надувные игрушки, кафе-мороженое и павильон соков. Было тихо и пусто. Дама подошла, глядя на воду невидящими глазами, к самой кромке бассейна, хотела сделать еще шаг, но нога не поднялась, а сама она уже наклонилась вперед и упала лицом вниз в бассейн, по ровной воде которого еще плавали мелкие надувные игрушки, забытые детьми. Из находившегося за зеленой изгородью небольшого зоопарка, основными обитателями которого были индюки, гуси, иранские куры, голуби, попугаи и прочая пернатая и вечно гомонящая живность, сквозь ветви кустарника на плавающее в воде аквапарка тело уныло смотрел единственный представитель крупного животного мира – старый ишак. Ишак так и не понял, почему эта дама плавает на поверхности водоема, не делая никаких движений. Обычно тут так много шума и возни.

– Иа-иа-иа? – удивленно спросил он уборщика зоопарка, такого же, как он, старого и такого же глупого. Тот подошел к живой изгороди вслед за ишаком и всмотрелся в поверхность водоема.

Через несколько минут здесь были представитель администрации, врач, медсестра и два охранника. Но они уже были не в силах что-либо изменить. Вскоре появился директор отеля. Ему даже в голову не пришло беспокоить владельца «Султан-сарая» в далеком Стамбуле. Эта проблема была в его компетенции. Директор протянул появившемуся через десять минут полицейскому конверт, в котором была небольшая, но пристойная сумма в турецкой валюте, к сожалению, из личных денег директора. И полицейский, согласившись с диагнозом врача – смерть от инфаркта, составил протокол и ушел. Дальше перед директором стояли неприятные хлопоты по контактам с родственниками погибшей от сердечной болезни, отправка тела за счет отеля в Германию и прочее и прочее.

Знаменитый пятизвездочный отель берег свою репутацию.

Рене Шарден, стоя на лоджии своего номера, с которого хорошо просматривались и море и двор аквапарка, находившийся в глубине двора отеля, опустил бинокль. Этот внешне обычный оптический прибор позволял доводить укрупнение объекта до значительных пределов. Он и прочитал даже диагноз, установленный гостиничным доктором: «инфаркт миокарда».

А направленный микрофон позволил Рене услышать разговор врача и администратора из «рецепции».

– Что вы хотите? Эта дама с самого начала отдыха у нас была излишне экзальтирована: без удержу посещала сауну, жарилась на солнце без бюстгальтера, – нельзя так обращаться со своим здоровьем в ее возрасте...

– Да и последний случай: на пару минут заклинило дверь в лифте, так она чуть не пробила стальную обшивку своими перстнями, всю исцарапала, можно и сейчас увидеть. А потом побежала. Видимо, психика ни к черту...

– В Центральной Европе женщины вообще с ума посходили...

– Вообще, мне кажется, у нас в мусульманском мире женщины ведут себя строже, без бюстгальтеров не мотаются и живут в результате долго.

– Может, прямой связи тут и нет... Но, конечно, нельзя так себя запускать.

...Рене удовлетворенно втянул «перископ» направленного микрофона, убрал оптику в футляры, а футляры в сейф, за который платил администрации отеля 10 долларов в сутки, взял пакет с пляжными принадлежностями и направился к лифту.

На этот раз с лифтом никаких приключений не произошло.

Прежде чем улечься в своем шезлонге (махровое турецкое полотенце надежно блокировало попытки занять его место), он поднялся в кафе-ротонду на самом берегу моря, налил сам в высокий стакан минеральной воды со льдом и хотел было этим ограничиться, но в последнее мгновение передумал и заказал чашку двойного кофе-эспрессо. Когда он шел, лавируя между шезлонгами клиентов отеля, в свой угол парка и руки у него были заняты, к нему пристроился и пошел рядом в ногу молодой белобрысый парень – высокий, тощий, с прыщавой наглой физиономией.

– Вы говорите по-французски? – спросил он.

– Разумеется, – ответил Рене.

– Вы богатый человек?

– Не бедный, но вас это мало должно касаться.

– Как сказать. Если вы не бедный человек, вас не затруднит дать мне некую сумму денег, не очень большую, в долг без отдачи?

– Не понял? – внимательно всмотрелся Рене в прыщавую физиономию.

– Дело в том, что мне по фигу, чем вам так насолила та немочка. Может, она бывшая ваша любовница и сильно надоела... Поверю. Бабенка действительно надоедливая...

– Вы о чем, мой юный друг?

– О тот же, о чем и вы сейчас думаете...

– О чем же?

– Я был с вами в лифте.

– Со мной многие бывают в лифте, тут нет состава преступления.

– Зато он есть в ваших действиях. Я все видел.

– Что «все»?

– Как бабенка, увидев вас в лифте, перепугалась. Как она стала скрести дверь лифтовой кабины, как вы чем-то таким поерзали в кармане, и лифт вдруг встал, как она еще больше перепугалась, как вы, будто бы помогая, успокаивая ее, коснулись перстнем ее руки и на тыльной стороне ее ладони появилась крохотная царапина, как бабенка потом бежала, падала, словно убегала от преследователя, и наконец упала мертвой в бассейн аквапарка.

У Рене были заняты обе руки, а то он в сердцах мог бы и врезать по наглой роже.

– Если вы имеете в виду эту несчастную немку, то она умерла от инфаркта: перегрелась, наверное, переволновалась. Остальное – ваши смешные фантазии, – холодно ответил он шантажисту.

– Вот почему я прошу всего 500 долларов, – не смутился тот. – Можно тысячу немецких марок. Турецкая валюта меня не интересует. Здесь и так все оплачено. А дома деньги мне пригодятся.

– Инцидент исчерпан, диагноз поставлен, полиция ушла, – лениво перечислял Рене. – Вряд ли родственники дамы будут требовать возбудить уголовное дело.

– Ну, хорошо, 300 долларов.

– И куда вы пойдете с этими фантазиями?

– Я пришел к вам.

– Значит, идти в другие места и вовсе нет смысла?

– Хорошо. Сто долларов.

– Я не ношу с собой деньги, вы сами напомнили – здесь ведь все оплачено. «Олл инклюзив». Я готов вам помочь материально. Но не потому, что вы поделились со мной некоей особо интересной информацией, а просто так, потому что вы мне понравились.

– Вообще-то я традиционной ориентации...

– Я не это имел в виду, – Рене с отвращением отвел взгляд от прыщавой розовой мордашки своего соотечественника.

– Вы меня не поняли. За сто долларов я готов...

– Спасибо, не надо. Вы здесь один отдыхаете? – спросил Рене.

– Один. Скукота. Снял бы девочку, но родители, купившие мне эту путевку, нарочно не дали мне ни сантима карманных денег. Вот и приходится, обитая в номере пятизвездочного отеля, подрабатывать.

– Не могу сказать, что способы зарабатывания денег, которые вы выбираете, самые удачные.

– А, – беззаботно рассмеялся прыщавый отрок, – что умею. Выбор-то небольшой.

– Хорошо. Приходите сюда, на набережную. Вечером – часов в десять, когда стемнеет. Выпьем по рюмке коньяка...

– Турецкий коньяк – ужасная вещь...

– Ну, по чашке чаю, кофе, по стаканчику вина...

– А вино мне нравится, особенно сухое красное.

– Вот и отлично. Я принесу ваши деньги.

...За час до ужина, перед самым закрытием бюро «Отдых на воде», располагавшегося здесь же, на пляже отеля, Рене взял до утра за отдельную плату комплект аквалангиста, сложил его в большую черную сумку и оставил рядом с шезлонгом на набережной, в самом ее конце, где уже начиналась ограда отеля, отделявшая благоустроенную часть кеммерского побережья от дикой и скалистой.

Плотно поужинав, в черной рубашке и черных шортах Рене спустился на набережную, прошел влево до конца, где почти у самой ограды стоял его шезлонг, и стал ждать; через несколько минут появился его находчивый соотечественник. К этому времени Рене уже знал, что Поль Леклерк действительно занимает один двухместный номер, за телефонные звонки расплачивается картой и не замечен в единственном в отеле ночном платном баре. Запросив информационное бюро, сотрудничавшее с их системой в Париже, Рене выяснил, что Поль – отпрыск небогатой, но вполне обеспеченной семьи торговца мебелью, студент «Эколь нормаль», в учебе достиг малого, талантами не отличается, был застигнут отцом за занятиями сексом с лицами обоих полов, за что был нещадно бит, полицией привлекался по мелочам, постоянного криминального досье на него нет.

«Никому ненужный придурок, – рассудил Рене. – Никто о нем и не пожалеет».

Обычно в кафе, ресторанах и барах наливают бокалы, рюмки, стаканы и, даже если тебе нужно шесть порций спиртного, тебе не дадут в руки бутылку. Это – если в режиме «олл инклюзив». За дополнительную плату любой бармен выдаст тебе хоть канистру. Рене легко получил бутылку сухого местного красного вина, взял два пустых бокала. Установил перед шезлонгами пластмассовый столик, поставил бутылку и бокалы. После чего в левый бокал сбросил из перстня с черным агатом крошечную крупинку белого вещества, практически не видимого в темноте на дне бокала.

– Принесли деньги? – спросил, материализуясь из темноты, прыщавый соотечественник.

– Разумеется. Это не та сумма, из-за которой французы так далеко от родины должны ссориться между собой.

– Мне нравится сам ход ваших рассуждений, – важно заметил парень и довольно рассмеялся.

– Глоток вина?

– А вы меня не отравите? – дурашливо расхохотался парень.

– Если даже и отравлю, вы об этом так и не узнаете, – отшутился Рене.

Он медленно разлил густое красное, почти не видимое в опустившейся на набережную темноте вино.

– Будьте здоровы, – произнес тост парень.

– И вам желаю крепкого здоровья, – ответил Рене, делая глубокий глоток.

– Однако полагаю, – продолжил он, по мере того как вино перетекало из стакана в глотку юного француза, – что оно вам уже и не очень понадобится.

Рене поставил бокал на столик и правой рукой пощупал пульс шантажиста: разумеется, пульса уже не было.

– Я тебе говорил, паренек, что ты выбрал не самое удачное ремесло. Шантажировать вообще нехорошо. А Рене Шардена – еще и смертельно опасно.

Он вынул из ослабевшей руки парня бокал, поставил его на столик и осторожно уложил упавшую вниз руку юного парижанина ему на колени.

– Жил ты плохо, судя по информации из Парижа, а умер красиво, радуйся хотя бы этому.

Шарден легко поднялся и взял оба бокала. Он знал, что яд растворяется без остатка, а бокалы через минуту попадут в руки веселой посудомойки – русской курносой девочки из Подмосковья, подрабатывающей здесь на будущий учебный год на факультете журналистики МГУ, и еще через минуту они будут девственно чисты. Никаких следов. Единственным следом в короткой истории о попытке шантажа профессионального киллера Рене Шардена останется тело прыщавого парижанина.

Он отнес бокалы в кафе, пошутил с русской, улыбнулся коротконогой барменше, виртуозно смешивавшей напитки, красиво подбрасывая в воздух шейкер, и вернулся к своему шезлонгу. Удобно устроился в нем и дал себе приказ – поспать минут шестьдесят.

Когда Рене проснулся, основная масса клиентов отеля схлынула с набережной на танцевальную площадку, находившуюся метров на двадцать ближе к отелю. Рене огляделся. На шезлонгах, установленных под тентами и прямо на бетонной набережной, не оставалось никого. Он вынул из сумки акваланг, костюм, ласты, натянул все на себя, проверил шланги и вентили, достал черный пластиковый мешок на молнии, упаковал в него еще достаточно гибкое тело парня, спустился на крупную гальку пляжа, держа мешок на плече, повернулся к морю спиной и вошел в воду. Проплыв метров сто, он нырнул – глубина была метров пять, вполне достаточная. Уже на дне Шарден привязал, сняв с себя акваланг, тяжелые кислородные баллоны к мешку с парнем, примагнитил радиоуправляемую мину к баллону и, уложив это причудливое сооружение на песчаное дно, легко вынырнул. Потом, вспомнив, что не снял ласты и костюм, акробатически вывернулся, стянул костюм, ласты, вновь нырнул, подсвечивая вставленным в рот фонариком, к счастью, сразу нашел груду из мешка и снаряжения на дне, сунул ласты и комок костюма с трубкой в пластиковый мешок, полагая, что теперь уже теснота не будет излишне дискомфортной для почившего в бозе парижского студента-неудачника, и всплыл. Второй нырок уже был для него достаточно утомителен. Все-таки, что ни говори, возраст за сорок. Еще хорош в деле, но для подводного плавания нужны постоянные тренировки.

На берег Рене вышел, пошатываясь от усталости.

Растерся полотенцем с изображением желтого полумесяца на красно-синем фоне, оделся, выпил большую рюмку предусмотрительно взятого в кафе на набережной коньяка.

«Коньяк турки действительно делают плохой», – подумал он.